Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 96 (всего у книги 329 страниц)
Джек – дал. Сначала он, всё так же по-звериному хрипя, трахнул Арсения у ванной, потом, когда стало чуть полегче, судорожно захватил у стенки, вдавив в кафель, и третий, заключительный раз – снова у ванной. Бедолага был совершенно невменяем.
После Арсений, в силу своих скромных возможностей, помог лидеру добраться до дивана гостиной, где и оставил дрыхнуть.
Зад болел.
И вот кто кого…
А, мечты сбываются. Так или иначе.
Алкоголь выветрился из головы, а пить больше не хотелось. Сиротливо стоящую у камина бутылку вина Арсений поставил на столик рядом с диваном – на утренний опохмел. Туда же переложил несколько закатившихся под ёлку мандаринов и пододвинул ближе блюдо с парой оставшихся от «торта» бутербродов.
Ну, что ещё…
После секундного раздумья под бок Джеку был подоткнут спящий Табурет. Кот не сопротивлялся, пристроился, успокаивающе заурчал.
Со столов Арсений убирать не стал. Был такой душевный порыв, но сил вообще не оставалось: соберись он сейчас тащить на кухню все эти ложки-тарелки, расколотил бы посреди прихожей.
Огрёб бы потом от Дженни.
Арсений обвёл взглядом получившийся на столике «завтрак аристократа». Удовлетворённо кивнул.
Джек спал так самозабвенно и безмятежно, что сердце радовалось. По мнению самого Арсения, он начал заниматься этим благим делом на полпути из ванной в гостиную, а ноги переставлял на автопилоте.
Ну, переставлял – и ладно.
Дотащить бесчувственное тело лидера самостоятельно Арсений бы смог. Но только сытый, трезвый, не забросивший тренировки… и без раздраконенной задницы. А так – пардоньте.
А вот Джек заснул бы на кафеле, утром встал дико простуженный, с болящими суставами, и меня выеб бы уже Джим. Потом Дженни ещё…
При таком раскладе был бы вариант заснуть там вместе с лидером, из солидарности. Но тогда огребли бы уже двое.
Напоследок немного порыскав в районе дивана, Арсений выудил неизвестным образом забившийся между диванных подушек плед и накрыл мирно сопящего Джека. Одного, конечно, мало, и лидер проснётся замёрзший, и всё же это лучше, чем ничего.
– Что такое Новый год – три рубля и драный кот… нет. Три ореха и компот? Семь бомжей и эхолот? Тоже фигня какая-то…
Вздохнув и перестав издеваться над и без того дурацкой детской песенкой, каким-то образом умудрившейся запомниться аж со второго класса, Арсений толкнул дверь комнаты Джима. Теперь из коридора внутрь, в темноту, падала мутная жёлтая полоска света. Подпольщик не стал закрывать дверь. Прошёл к узкой кровати, поморщившись, сел возле, на холодный пол.
Да, меня совесть мучает. И мне стыдно будить уставшего человека, – сказал сам себе, глядя на комок одеяла с торчащими в районе подушки взлохмаченными волосами. Одеяло мерно вздымалось-опускалось в такт сонному дыханию спящего. Джим спал как-то так… по диагонали, так что пристроиться под боком незаметно всё равно бы не вышло.
– А вот нехрен, – пробормотал Арсений, кое-как вставая с пола – для этого пришлось ухватиться за столбик кровати. Потом притащил из дальнего угла комнаты стул. Прямой, с высокой спинкой. Неслышно водрузил его у кровати Джима, сел рядом. Спать хотелось зверски, но и уходить из комнаты не было никакого желания. Как и будить дока. Ему, вон, выздоравливать надо. И спать.
Спокуха. Чего ты только уже не переживал, переживёшь и приступ сопливой романтичности. А пока не пережил… – Арсений постарался расслабиться, опустил голову и закрыл глаза, чтобы не видеть тошнотворную жёлтую полосу коридорного света, вдающуюся в комнату, – пока не пережил, будешь спать на стуле. Понял? Понял. Поехали.
Комментарий к 20 - 25 декабря
Для интересующихся, что именно творил Джим с роялем, играя "Лунную сонату":
Секунда – музыкальный интервал, равный половине тона или целому тону. Малая секунда, равная половине тона, имеет очень резкий и неприятный звук.
Adagio sostenuto ¬ музыкальный темп, очень медленный и сдержанный.
Lento – один из самых медленных музыкальных темпов.
Крещендо – медленное увеличение громкости мелодии.
Деминуэндо – медленное уменьшение громкости мелодии.
========== 25 - 30 декабря ==========
Джон устроился в своём вращающемся кресле поудобнее. На заднем плане важно гудел обогреватель, у компьютерного стола, на самом полу, приютилась бутылка красного вина – из тех запасов, что ещё не пали от усердия Райана.
На коленях тарахтел пригревшийся Табурет. Джон и сам не заметил, как начал называть кота именем, данным Джеком. Скорее всего, коту оно просто подходило.
Гостиная после вчерашнего активного празднования напоминала полуразобранный варварами Колизей. Хотя и довольно уютный: столики, скучковавшиеся у дивана, живописные складки почти съехавшего на пол пледа, руины из недоеденных блюд и посуды.
С руинами Дженни разобралась быстро. Остался... так, небольшой художественный беспорядок, довольно приятный глазу. Девушка, как только встала, перемыла посуду, подготовила оставшиеся со вчера блюда и запихнула в духовку индейку. Джим-подпольщик, который пришёл чуть позже и осознал, что готовить уже нечего, долго сверлил Дженни укоризненно-тоскливым взглядом, после чего получил задание готовить тесто для рождественских печений. Просиял. Принялся за работу.
Рождественский завтрак. Донельзя помятые Арсень и Джек, подозрительно косящийся на них Джим. Дженни. Ей Джон залюбовался – девушка как будто светилась изнутри, суетясь на кухне, в гостиной, даже распекая Закери за какую-то мелкую провинность.
Подросток при этом, кстати, тоже сиял.
Джон любил её, такую лёгкую и при этом упрямую. Оба качества сохранились в ней с детства, когда она была милой маленькой Дженни со светлыми косичками. Если бы у Фолла была младшая сестра, он хотел бы, чтобы она была именно такой.
Как там говорит Арсень?.. Солнце.
Тяжело ей придётся при новом режиме…
Джон вздохнул и отпил из бокала.
Он не оправдывал себя. Виноват. И что притащил сюда этих ни в чём не повинных людей, и что не смог совладать с Кукловодом, и что оставлял теперь их на его милость.
Зато это будет очень оригинальное самоубийство, – он отсалютовал бокалом мониторам. Горько усмехнулся и влил в себя тёмную рубиновую жидкость. – Воспел бы, да пою плохо.
После завтрака был квест для Закери. Обычный совершенно квест – записка, указывающая на определённое место в доме. В этом месте – пара леденцов и ещё одна записка. А в конце квеста, в комнате самого Закери, большая коробка, набитая леденцами и мандаринами.
Подросток был счастлив, хоть и стеснялся – бухтел что-то себе под нос и изо всех сил делал вид, что ему никакие леденцы не нужны.
...Рождественский обед. Обработанная Джимом-подпольщиком индейка, плам-пудинг, большая свеча (Дженни попросила Ланса вытопить её из нескольких маленьких). В отличие от того же завтрака, на обеде собралась совсем небольшая компания: Джек (такой же помятый, как и утром), Джим, Арсень, Закери, Дженни, Джим-подпольщик и Маргарет с Лайзой. Остальные предпочли пообедать на кухне.
Сначала вдумчивое поедание индейки и пудинга плюс сопутствующие блюда, потом игры и песни.
Оказалось, что поёт Арсень отвратительно. Несмотря на то, что на гитаре играет вполне пристойно. И тем не менее, Джон слушал его не с меньшим удовольствием, чем приятное интонирование Лайзы или звенящий голосок Дженни. Арсень пел плохо, но очень искренне.
Потом Дженни притащила из открытой лаборатории старый плёночный фотоаппарат Уильяма Фолла. Она слегка хмурилась, пока Арсень помогал ей заправить найденную плёнку. Потом показал, как выставлять диафрагму, дал несколько советов по композиции, кратко рассказал о «правиле третей» и с улыбкой смотрел, как Дженни делает первые кадры. Этот фотоаппарат, конечно, не чета арсеневскому, страшному агрегату какой-то новейшей модели, с несколькими съёмными объективами, фильтрами и вспышкой. Зато Джону было приятно видеть, как старый фотоаппарат его отца держат руки этой светлой девушки. Как она улыбается, с каким воодушевлением фотографирует…
– Так, а теперь все повернулись ко мне и сказали «с-ы-ыр»! – провозгласила она радостно. Сидящие за столом, давно переставшие обращать внимание на копошение за диваном двух фотографов, только начали оборачиваться – кто с каким выражением лица – как девушка нажала на кнопку затвора. Гостиную озарила яркая молния вспышки.
– Джен, мы даже улыбнуться не успели, – резонно заметила Лайза.
– Зато фотография живая! – Дженни рассмеялась, и рыжая последовательница с улыбкой покачала головой.
– Моя школа, – выдал Арсень, тоже довольно улыбаясь и почёсывая затылок.
Остаток обеда прошёл весело. Не считая того, что младший Файрвуд попытался забиться в угол и сделаться незаметным. Дженни, отложив фотоаппарат, попробовала к нему подсесть и спросить, что случилось, но тот только помотал головой.
...И вот, семь вечера.
Дженни приглашает присутствующих к рождественскому ужину.
Джон гладит тарахтящего Табурета.
Ему остаётся немного. Кукловод уже беспокойно ворочается внутри, просыпаясь.
– Ребята! – Дженни салютует бокалом всем присутствующим. – Я так рада, что мы смогли устроить этот праздник… Знаете, когда я жила дома… Рождество для меня было хорошим и светлым праздником, и всё равно обычным. А сейчас, с вами, я даже чувствую, что оно – волшебное. И даже верю, что ночью придёт Санта. Вот правда, придёт.
– Ну, кто хорошо себя вёл, поднимите руки, – Арсень со своего места подначивает остальных. Довольный. Сидит между Джимом и Дженни – Джек отсел вообще по другую сторону стола. А их с Арсенем любимое кресло занимает Джим-подпольщик.
В воздух взвивается рука Зака. Потом, очень неуверенно – Джима-подпольщика.
Остальные смеются.
Джон подкручивает регулятор громкости, чтобы лучше слышать их. Табурет, слегка потревоженный его действиями, лениво дёргает ухом и открывает непонимающие жёлтые глаза.
– Чего проснулся? – Джон треплет его между ушей, но Кот всё равно глаза не закрывает. – Спи. А то вдруг Кукловод тебя выгонит?
Насмешливый прищур кота и демонстративное зевание показывают, что Кукловода он не боится.
Ну, хоть кто-то.
– Дженни, я абсолютно уверен, что ты не так уж плохо вела себя весь этот год, – доносится из колонок негромкий голос Файрвуда-старшего. – А вот уголь я бы подарил нашему неугомонному дуэту – Джеку и Арсеню. Арсеню – пару фунтов, Джеку – шесть.
Джек молчит, хотя Фолл ожидал услышать от него справедливое возмущение. Он даже предвкушал, как Джим скажет, что Арсень тут не так давно и поэтому много угля не заслужил.
Но Джек молчит. Скорее всего, из-за вчерашнего происшествия.
Интересно, они Джиму расскажут?
– Вообще-то, сейчас так холодно, что я не прочь бы получить уголь. Пару мешков. – Обстановку разряжает насмешливый голос Лайзы. – Вы не могли бы меня проинструктировать, насколько плохо себя нужно вести?
Разговор скатывается к обсуждению сначала сквозняков, потом вчерашнего снега. Джим пытается донести до собравшихся, что хотя бы неделю сейчас им простужаться не стоит, потому что пенициллин не готов, но его никто не слушает.
А за спиной уютно гудит обогреватель. У Джона мёрзнут ноги, и он с тоской вспоминает те носки, которые Дженни связала вчерашним именинникам. У него носки есть, но разве это – то? За ними даже вставать не хочется.
Поэтому Фолл прячет озябшие ноги под кусок свешивающегося пледа.
Становится теплее.
Табурет, на мгновение переставший тарахтеть, беспокойно потянул носом и напрягся. Чтобы угостить кота обрезком вчерашней варёной телятины, Джону приходится, чуть не падая со стула, перегибаться к прикроватной табуретке. Зато после куска мяса кот успокаивается и снова засыпает.
А телятина – подарок Кукловода. Заказал по телефону, после чего покинул тело Джона на весь вечер… и сегодняшний день. Ни одного поползновения перехватить контроль за… почти сутки. Тоже своеобразный подарок.
Только Джон не любит с кровью.
– А у меня тост! – неожиданно на мониторе Арсень встаёт и вытягивает перед собой бокал, – за Кукловода. Ладно, ладно, – смилостивился, увидев удивлённые лица товарищей, – не совсем за Кукловода. За праздник, который он позволил нам устроить. Так хорошо?
Никто не протестует, и Перо, обернувшись, с хитроватой и грустной улыбкой салютует стаканом в сторону стеклянного глаза камеры. Остальные эту улыбку не видят.
Джон, тоже улыбнувшись, салютует монитору в ответ.
Сейчас бы подать знак, что он услышал тост в свою честь.
Да и попрощаться хотелось бы.
Но – не судьба.
Где-то изнутри нарастает горячий комок тьмы, давит, давит на грудную клетку.
Последний глоток вина. Не хочется, пьёт только чтобы тост Арсеня не пропал даром.
Всё-таки, он здорово успел привязаться к некоторым обитателям особняка. К тому же Арсеню. Или Джиму, несмотря на то, что тот постоянно навязывает ему свою помощь. И, раз привязался, тем вернее нужно уходить. Потому что… нельзя привязываться к марионеткам. Это почти закон выживания.
Про Дженни и говорить не стоит. По поводу привязанности к ней он уже давно ощущает всплески раздражения Кукловода. Если бы потянул дольше...
Последним, прощальным взглядом обвести веселящуюся компанию в гостиной, закрыть глаза.
Вдохнуть поглубже. Упасть. В тёмную глубину себя, изредка вспыхивающую огненно-алыми трещинами.
Задохнуться.
Захлебнуться.
С колен спрыгивает Табурет, шипит враждебно, пучит жёлтые глазищи.
Кукловод открывает глаза.
Кукловод, отрываясь от созерцания мониторов, снова и снова оглядывает свою ладонь. Сжимает пальцы в кулак, очень сильно. Разжимает. Вслушивается в работу каждого сухожилия.
Ему всё ещё не верится, что это тело – его. Полностью. Не будет одёргивающего голоса в голове, не будет Джон ворочаться недовольно каждый раз, как Кукловод сделает что-то выходящее за рамки интеллигентной пропаганды истинных ценностей.
Это – его рука.
Это всё – его тело.
Он сидит перед своими мониторами, наблюдает за своими марионетками.
Полночь. Без нескольких минут. Все наелись, наигрались, разошлись – завтра начинаются трудовые будни.
Джон считал, что подобные перерывы в работе марионетками необходимы.
Кукловод считает, что такими перерывами вполне служат перерывы на сон и еду. Но этот праздник был желанием Джона, поэтому Кукловод не стал обрывать его на середине.
Дженни спит в своей комнате.
Джим только собирается – в его апартаментах сидит младший брат, мастерит нечто в углу кровати и старается не обращать внимания на пристальные взгляды дока.
Не дурак же Джим: его брат не вопит каждую минуту, не таскает с собой Арсеня и, кажется, мало ел.
Хотя, Кукловоду это всё безразлично.
Он увеличивает изображение с камеры в комнате Пера на один из мониторов. Арсень пишет. Он заканчивает обещанную Дженни картину. Сидит на кровати перед стулом, на спинку которого опирается грунтованный холст. Вокруг – тюбики красок, ёмкости под пластификаторы и воду, кисти, мастихин, куски картона с пробами мазков, тряпки, о которые он иногда вытирает кисти и руки. У кровати – опрокинутый стаканчик из-под кофе. Перо работает с увлечением. Не торопясь, иногда откидываясь, чтобы с расстояния посмотреть, как очередной мазок лёг в общую панораму. Рука, держащая кисть, наносит плавные, мягкие мазки. Иногда кисть сменяется мастихином, Арсень ребром инструмента очёркивает прожилки, контуры листьев и шишек. Арсень пишет хмель. Он умиротворён. Вовсе не так, как Арсень писал его, Кукловода, в первый раз – отрывисто, бешено, словно ловил ускользающую пульсацию только что вырванного сердца.
Но в этом всё равно жизнь!
Ещё пара кликов на увеличение. Пристально вглядеться в движения, в выражение лица.
Не понимаю
В комнату с понурым видом заходит Джек.
Кукловод, вздрогнув, в недоумении просматривает комнату Джима.
Джим спит. Кровать разобрана. Бардака, созданного братом, как будто и не было.
И когда успел?
Джек заходит в комнату Арсеня, топчется у двери.
Зачем Перу это недоразумение? Почему он тратит на него своё время? Почему фотографирует, рисует?
Кукловод в раздражении прибавляет звук динамиков.
– Собираешься протоптать дыру до первого этажа? – спокойно осведомляется Арсень. Он и не подумал откладывать кисть, только прищурился на своего лидера, высунувшись из-за картины.
Джек уселся на ящик, спиной к Перу.
– Работать надо, – выдал хмуро, подтягивая ближайшую коробку.
– Надо, кто ж спорит, – кивком согласился Арсень, возвращаясь к картине.
Некоторое время ничего не происходит.
– Знаешь, что, – Арсень вдруг кладёт кисть на сиденье стула и откидывается на кровати, заложив руки за голову. – Мы вчера договорились, что утром всё забудем. И – привет – утро давно уже прошло. Или скажешь, что я не уточнил, какое именно утро, а?
Крыс зашебуршился активнее. Потом вдруг замер.
– Извини, – до ужаса хрипло.
Арсень снова сел.
– Вот так номер. За то, что я тебя по пьяни спровоцировал, что ли?
– Ты провоцировал, а я сам… короче, реально, забудь.
