Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 237 (всего у книги 329 страниц)
Цыкнув сквозь зубы, Райан повернулся на стуле так, чтобы сидеть к нему почти передом, посмотрел злобно.
– Объясняю раз и коротко. Они в Сиде. Брата твоего за ними утянуло, потому что не надо руками за всё хвататься. Всё?
– Угу.
Объяснение было более чем полным, особенно если учесть личность объясняющего. Поэтому Джим тихо притащил в угол ещё одну табуретку и, привалившись к боку Форса (попутно объяснив, что так действительно теплее и удобнее), задремал. Спать на своём месте без Арсеня не хотелось. Прикасаться к ним, таким, без необходимости – тоже.
Продиагностировав состояние «коматозников», Джим принялся за утренний осмотр проснувшихся (и не очень).
Зак и Джозеф спали, измученные ночной рвотой. Бледные, даже зеленоватые слегка, но вздутия живота нет, пульс в норме, дыхание у обоих ровное. Ботулизм, которого он опасался вчера, не подтвердился. Обычное отравление. Сделав в памяти заметку – попросить Дженни принести им чая, – Файрвуд снова оставил подростков на попечение клюющей носом Лайзы.
Дженни попросила перевязать ей запястье вне очереди – лёгкое растяжение, а ей надо готовить завтрак; Энди гнусаво пожаловался на сырой воздух и «отвратительные условия», но с этим Джим точно ничего сделать не мог. Как и с самим Энди. На него даже ругаться было бессмысленно. Ну и по мелочи, у кого что: пока Мэтт не выпустил их из подвала, Джим просто осматривал людей и выслушивал жалобы, привычно сортируя пациентов в сознании на «серьёзных», «подождёт» и «симулирует». При слабом свете фонарика писал в блокноте догадки, распределял лекарства. Этим и впрямь лучше было заниматься сразу, экономя время: если нужная Трикстеру марионетка не являлась по первому зову, врачебный осмотр уважительной причиной не считался. И несчастный, которого только что зашили, мог угодить в опалу на прохождение двадцати испытаний подряд, чтобы после них снова свалиться на руки Файрвуда с обескровом и разорванными швами.
Этим утром сосредоточиться на привычных жалобах о плохом сне, болях в суставах, ноющих проколах или расстройствах желудка было сложней обычного.
Ладони почти жгло. Не от ран – хотя от них тоже, – от жажды поиска. Снова хотелось копаться в бумажках, искать записки сумасшедшего художника, оставившего первую запись в дневнике своей же жертвы. В этой записи не было ничего интересного, но уверенность в том, что другие записки есть и что они нужны, не отступала. Наоборот.
Искать было нужно. А времени не было – то закидоны Мэтта, то кучи больных, то ещё что-нибудь. Желание поднималось изнутри, горячим дымом обволакивало внутренности, а во время прохождения испытаний кружило голову.
И, ещё одна идея – конспектировать речь Мэтта. С Кукловодом-Джоном один раз психоанализ сработал, отчего бы не попробовать ещё раз?
Но, пальпируя Кэт за очередным стеллажом (жаловалась на боли в пояснице, что само по себе было признаком плохим), оставалось лишь надеяться, что сегодня останется время для пары испытаний в зимнем саду. Именно там должна была находиться следующая записка.
Стоило закончить с девушкой, как щёлкнула, открываясь, дверь подвала. Семь.
Утренняя очередь к ванным, толкучка, зевание и вялая ругань. На свету становилось особенно заметно, как сказались на обитателях две недели узурпаторства Трикстера.
А почему он себя так называет, интересно? У Юнга что-то было о таком архетипе
Некогда. Быстро зарядка, обливание. Утренний приём больных в комнате Пера. Раздача «таблеток и подзатыльников», пока Лайза не сообщит, что готов завтрак.
На кухне, стоило расположился за столом с тарелкой каши, заскрипели динамики.
Сильнее скрипит
Нужен уход
Не будет ухода
Эти мысли вызвали злорадное удовлетворение. И вряд ли только у него, потому что застывшая рядом Агата улыбалась тоже не очень хорошо.
– Ну, доброе утро, – залебезили скрипучие квадраты голосом Мэтта. – Спали хорошо? Ну не отвечайте, не отвечайте, всё вижу сам. А Пёрышко где? Он же не хочет отлынивать, когда другие работают?
Собравшиеся на кухне напряглись. Перестали стучать ложки по тарелкам, замерли недонесённые до губ кружки с жидким чаем. Дженни едва не выронила чайник с кипятком – несла его от плиты на стол. Джон и Райан переглянулись, Майкл с опаской посмотрел на камеру.
– Пёрышко, – Джим с ненавистью ковырнул кашу ложкой, не смотря в камеры, – сейчас проходить испытания не может. Он в коме.
Вот почему ты не можешь умереть сейчас, а?
Нельзя врачу так думать…
К чёрту я не ветеринар животных лечить не нанимался
– В коме, значит. Доверие, конечно, основа дружбы, но всё-таки. Покажите мне ваше Перо. А то мало ли, опять исчезнет на две недели. Вы следить за коматозниками совершенно не умеете.
Псевдовежливость
Что это?
Явно не желание нравиться
Убеждает себя что прав?
Не хочет ощущать себя маньяком?
Давай, откройся мне
Джим медленно поднялся из-за стола, ощущая, как взгляды приковываются к нему. Жестом позвал за собой Фила и Майкла. Лучше бы, конечно, Роя, но того на завтраке отчего-то не было. Пока шли до подвала, Фил незаметно подошёл ближе.
– Есть мысли, чего ему надо, док? – спросил тихо, не глядя в его сторону. Майкл не смог, заозирался, переводя глаза с Джима на Фила и обратно.
– Ни единой. – Попытки говорить спокойно удавались, но руки всё равно были сжаты в кулаки. – И очень… не вовремя он.
– А пронюхать не мог?
– Неоткуда, в подвале ни камер, ни жучков.
Одним лицезрением повисшего на руках подпольщиков Арсеня Мэтт не удовлетворился. Поохал жалостливо, ласково «посоветовал» уложить того на диван в гостиной – чтобы теплее и удобнее.
Джим на безвольно прогнувшееся тело Пера старался не смотреть – хватало каждый раз улавливать боковым зрением колыхание рук.
– Да и присмотр будет, – завершил свою речь Мэтт. – А позавтракаете – можно будет на испытания его вынести, пусть проветрится…
– И как ты себе это представляешь? – подал голос не верящий своим ушам Фил.
Из динамиков донёсся смешок.
– Вы же так уже делали, да? Один дверь закрывает, второй предметы собирает. Собирать он вряд сейчас сможет… Ну, Файрвуд, мне тебя подталкивать к очевидной мысли или сам доползёшь? Давай, не занимай моё время, марионетка.
Арсеня посадили на стул рядом с дверью. Джим сам не смог бы каждый раз поднимать его, тащить на себе, чтобы насадить безвольную, мертвецки холодную руку на шипы.
Прикасаться к ней каждый раз было страшно, тоскливо, будто на собственном горле снова сжимались пальцы Леонарда. Никому другому Мэтт не разрешал «помогать», как он выразился, Перу.
Зато брат под присмотром Райана.
Так продолжалось до обеда, на который Джима не отпустили. Подпольщик пришёл в себя резко. С всхлипом втянул воздух – так вдыхают после лёгочных спазмов, или когда выныривают из воды, а Джим замер с его потеплевшей рукой на полпути к шипам. Всколыхнувшуюся внутри радость оборвал язвительный комментарий Мэтта:
– Ну проснулся, все счастливы, а застыл чего? Дверь сама себя не закроет.
Я ненавижу тебя, Мэтт.
Мысль была спокойной до прохладности. Будто бы простая констатация факта, а рука продолжила начатое движение – насадила напрягшуюся ладонь Пера на шипы.
Ненавижу. И ещё подумаю, как именно буду убивать
Джим жадно вглядывался в лицо Арсеня, чтобы вплавить, впечатать в сетчатку его такого, не холодного. А зубы сжимались, чувствуя, как щёлкает насосавшийся крови замок.
Даже не помню уже, сколько испытаний прошли… так
– Классный способ… – рука хрипящего Арсеня медленно поднялась большим пальцем вверх, – использовать трупы. Как раньше-то не додумались?
– Не называй себя трупом, – чуть резче, чем хотелось, но слишком свежо было воспоминание. И об уходах в Сид, и о неоднократных «похоронах» Пера.
Руку выпускать не стал. Снял с шипов и легонько сжал в ладонях.
– Пёрышко, а ты, случаем, не профессиональный халявщик? – поинтересовался Мэтт. – А то, видишь ли, впал в кому – вышел из комы… Меня мучает любопытство.
– А у меня эта… – Арсень уже выпрямился на стуле, хотя видно было, что ему тяжело, – такая… нехватка. Чего-то там в крови. Я из-за неё сознание теряю.
Руки, обхватывающие ладонями израненную кисть Арсеня, ощутили, как намокают от крови бинты – восстановившийся кровоток явно протестовал против такого количества проколов.
А где-то проснулся Джек
И сидит… неогрёбший
Джим с трудом переборол желание прижать к губам бледные костяшки арсеневских пальцев. Это точно не осталось бы незамеченным их… надзирателем.
– Что бы там ни было, Перо, – холодно заметил Стабле. – В следующий раз причиной твоей комы буду я. Так получится куда честнее. Свалившиеся от обескрова не имеют привычки симулировать. Верно говорю, док?
На ладони с силой сжались пальцы Арсеня. Кожа ощущала влажную липкость вытекшей из проколов крови.
– Тебе не нужно моё мнение.
Джон единственный позволял себе ходить по особняку в одиночку. Во-первых, если уж Мэтт и собирался что-то с ним сделать, то явно не в первых рядах, значит, и бояться нечего. А во-вторых – это был его особняк. Ухоженный, наполовину заброшенный во владении Виктории и Билла, безлюдный и наполненный запертыми в нем людьми. И обиженный на весь мир уродец явно не тот, из-за которого стоит в своих же владениях ходить, вжав голову в плечи.
И пока что это сходило ему с рук. Не сказать, что он питал иллюзии, будто так будет всегда. Просто последний из рода Фолл не хотел терять единственное, что осталось – фамильную гордость, как потерял свое доброе имя, как потерял семью.
Обитатели его сторонились. Он их тоже сторонился, иногда недоумевая по инерции от самого факта присутствия людей рядом. Пальцы ощущали прохладные кнопки консоли, дёргались, «нажимая», и только через несколько мгновений приходило осознание – консоли нет, люди не на экранах, он – не Кукловод. Нормально с ним общался только Джеймс Файрвуд, и то – Джон не был уверен, что тот позабыл о своём обещании.
Значит, мне остался год, Кэт? Целый год…
А снаружи Джон был одним из них, из своих бывших марионеток – со всеми завтракал на кухне, резал руки о дверные ручки, доходил до обескрова и ютился на продавленных матрасах на полу подвала. Смысл делать хоть что-то терялся за кучей бессмысленных телодвижений, и периодически, засыпая, Джон хотел одного – не просыпаться. Не видеть, как его идею извращает болезненно самодовольный Обезьяна, перехвативший нити, не строить бессмысленных планов в компании учеников. Не ковырять, как сейчас, холодную кашу, держа нечувствительными руками ложку.
В тюрьме хоть какая-то цель впереди брезжила.
Кухня медленно утихала. Люди один за одним выползали, оставляя его наедине с Дженни – Джим-подпольщик не считался, он её одну никогда не оставлял. И это мудро, со Стабле вполне бы сталось утащить её и оставить обитателей без нормальной еды и моральной поддержки.
Наконец, остались только они трое.
Джон горько усмехнулся про себя. Вот он, вот его Дженни, вот её любовник – Нортон, бывший наёмник. Как всё изменилось за каких-то десять лет.
Ложка, тихо звякнув отлегла в сторону.
Сцепить негнущиеся пальцы, наблюдая за ней, погружённой в кухонные заботы. Где-то на самой периферии сознания ещё теплилось раздражение на Нортона, на саму Дженни, хотелось прогнать их, парой, по нескольким испытаниям, но это периферия, инерция. Пройдёт.
– Я виноват перед тобой, Дженни, – негромко, лишь слегка сжав пальцы. Нутро болезненно сжалось, жаждая увидеть девочку, которую он знал, хоть намёком, на мгновение.
Но к нему обернулась взрослая девушка, усталая, как все здесь, измученная. Лишённая тепла.
– Нет, – ответила и бросила на стол расправленное мокрое полотенце. – Не извиняйся.
– Я не собирался. – Он проводил взглядом шмякнувшуюся тряпку. – Ты уже не моя Дженни, я не твой Джон. Извиняться некому и не перед кем. Но я виноват.
Она пожала плечами и передала ждущему Джиму-подпольщику опустевшую кастрюлю с плиты – он мыл посуду.
– Тогда и от твоих слов никакого толку, – заметила, глядя на угол стола. По привычке, виденным сотни раз через камеры жестом расправила складки юбки, согнала их ладонями от центра к бокам.
Любимый, лелеемый образ девочки таял, испарялся, оседая крупными каплями на стенках кухонной раковины. Теперь в них, в каплях была она.
– Сейчас ото всей моей жизни, Джейн Уоллис, никакого толку. – Воткнуть ложку в середину тарелки, придвинуть к себе. Такие полупустые тарелки с ужина неплохо утоляли голод ночью – привык есть не когда приготовлено, а когда захотелось. Издержки Кукловодчества. – Потому суммарно ничего не поменялось. К тому же, мне захотелось это тебе сказать.
– Стало легче? – Джейн подошла к креслу, устало опустилась. Тонкие руки устроились на коленях.
Где-то под креслом мелькнула тень Кота. Мелькнула и обозначила своё существование вполне материальным мявом.
– Нет, – Джон перехватил тарелку так, чтобы было не очень больно израненные ладони. Больше ждать было нечего. – Доброго дня тебе.
День перевалил за полдень, щели на окнах озарились светом. В пыльном сухом воздухе пахло железом и старыми газетами. Лучи, падая на пол, чертили комнату полосками – тёмная-светлая, тёмная-светлая…
Арсений лежал на диване, в этом невообразимом зеброидном мире, и держал собственные руки вытянутыми к потолку. Так было чуть менее больно. С ладоней скатывались приглушённо-багровые капли, ловя от окна крошечные острые осколки света. Белые. Как обломки костей.
На левом запястье часы дошли до четверти пятого.
Вернулся Джим. Вошёл в гулкую гостиную с врачебной сумкой – за ней ходил, присел рядом с диваном на пуфик.
– Всё блёклое, – поведал ему Арсений, подавая правую руку для перевязки. – Как будто фильтр с эффектом под старину.
– Ты слышал? – сухие джимовы пальцы сильно обхватили запястье, фиксируя руку. Через секунду будет влажно и больно – перекись. – Мэтт объявил о новой вечерней игре.
– Там… – Перо отмахнулся свободной рукой. – В коридоре, да… Динамики. Слышал.
– Райан всё сделал?
– Откуда мне знать? – Арсений с ворчанием уткнулся носом в диванную спинку, добормотав уже так, – мы же в этой комнате с тобой с утра. Или с ночи.
– Да, прости…
Мягкие прикосновения пальцев к бинтам – ощущается как боль, пощипывание и тепло, после – на слух – отрезает узелок и начинает разматывать бинт.
– Я пойду, спрошу сейчас. Как перевяжешь.
Бинт шуршит, и через несколько мотков ладонь начинает ощущать холодящие токи воздуха. Приятно.
– Что ты говорил мне про кровь? Тогда, перед Сидом, – в голосе осторожное любопытство.
– Кровь? – Арсений нахмурился в спинку дивана. Поворачивать голову не хотелось. – А, кровь… Тэн говорила, она защищает от проклятия. Лучше чем ничего.
– Какого проклятия? – Бинты отпускают руку, раны холодит буквально секунду, потом – перекись, горячо и жжёт. – Я ничего об это не знаю.
– Ну-у-у… Запутался. Я.
Пришлось всё же повернуться к Файрвуду. В полосках света он казался старше.
– Ты-из-будущего всё знаешь и ничего не хочешь слушать. Ты здешний ничего не знаешь… А я уже не знаю что о ком надо знать. – Он заранее протянул Джиму и вторую руку, чтобы потом не тянуть. – Кратко… этот дом во власти проклятия, произнесённого тысячу лет назад двумя здешними призраками. Он и она, Воин и Дева. Проклятие было родовое. Джон – потомок Воина, Алиса – потомок Девы. Они не успокоятся, пока кто-то не укокошит другого. Так свершается проклятие, раз за разом. Наша с Тэн задача – выпутать из паутины проклятия всех призраков, каких сможем – для этого мы в Сиде возвращаем им утраченную память. А ещё надо не позволять тем двум друг друга убить. Однако, здравствуйте. А, да: если они таки доберутся друг для друга, проклятие рванёт и поглотит всё живое в хрен-знает-каком радиусе. На бессмертие души рассчитывать не приходится. Насчёт спасения мира не знаю, не интересовался.
– Ну, это неактуально…
Закончив с первой рукой – теперь раны опять пощипывало от мази, но слегка, – Джим принялся за вторую. Очень медленно. Мыслями он точно был где-то не здесь.
– Это передаётся через кровь?
– То есть как это? – не понял Арсений. – Как зараза, что ли? Нет. Зато на психику действует нехило.
– На психику, говоришь?.. – Джим, забывшись, погладил его запястье. – На психику… Сводит с ума?
Арсений задумался. Потом кивнул.
– Да. Райан в будущем что-то говорил об… искажении. Знаешь, вроде кривого зеркала. Проклятие подсовывает его тебе вместо картинки реального мира. И ты начинаешь видеть своё преувеличенно изуродованное отражение. Сначала страшно, потом просто не по себе, потом…
– Потом начинаешь считать себя этим отражением? – Джим приподнял брови.
