Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 78 (всего у книги 329 страниц)
– Мог. – Подпольщик подошёл к ней ближе, запрокинул голову. Чердак, как и его комнатка, имел покатую крышу. Третий этаж, выше только вороны, голуби и хлещущее дождём небо. Вверху делать нечего. Арсений направился к двери. – Джен, я пройду испытание, а ты поищи на полу. Может быть ход вниз.
– Я об этом же сейчас думала, – Дженни решительно кивнула, но тут же взгляд сделался просительным. – Арсень, заодно надо бы найти ножницы для вечерней стрижки, мои последние куда-то подевались… Как думаешь, тут будут?
– Поищем, – вздохнул Арсений, захлопывая дверь.
Дженни отыскала на полу люк, с кольцом, но все попытки его открыть провалились. Девушка даже притащила с кухни огромный нож для разделки мяса, пыталась им ковырять зазор между крышкой и полом, Арсений попробовал вбить найденным молотком найденную здесь же стамеску – всё без толку. Зазор был узкий, люк не поддавался.
Наконец, перед обедом Дженни сдалась и ушла. Арсений ещё некоторое время бродил по чердаку, проходя испытания. Опять раскровил ладони. Долго ругался, пытаясь найти в сумке бинт, потом вспомнил, что извёл последний ещё позавчера. Пришлось перемотать правую ладонь лентой.
Надо ей спасибо сказать за эти ленты… И правда на раз-два кровь останавливают.
При вспоминании об утренней полуулыбке Тэн Арсения самого потянуло улыбаться.
В списке предметов для поиска была электронная плата, нужная Джеку, и диктофон, нужный Джиму, но то и другое было частью игры маньяка и выносу с чердака не подлежало. В ящике с деталями старых электроприборов подпольщик доломал разваливающееся радио и ещё один агрегат неясного назначения, а после долгого и упорного рытья всё-таки отыскал парочку резисторов. Они походили на мелкие цветные поплавки, нанизанные на узкие металлические штыри. Джек на днях пытался объяснить ему про мощность рассеивания и цветовые маркировки, но выбрал неудачное время – зам был сонный и о переходе тока в напряжение слушать не очень-то хотел. В итоге лидер плюнул и сказал тащить все резисторы, которые он найдёт.
Роясь в дальних ящиках, подпольщик наткнулся на странную деревянную маску в китайском стиле. У неё была только половина лица: высокая скула, половинки толстых губ, выпученный глаз. При этом маска явно не была сломанной – край её был тщательно обработан и так же залакирован, как и остальная поверхность. Дерево когда-то было ровно покрашено густой чёрной краской, но со временем часть её облупилась, открыв сероватые проплешины старого дерева. Одноглазый, казалось, рассыпался на глазах.
Маска. Одна из тех, о которых Тэн не стала говорить… Ну что же, не будем нарушать «круг созидания». Мне её вроде как ещё не полагается находить.
Арсений старательно закопал маску под груды хлама, запомнив её примерное расположение, и на несколько минут отлучился с чердака в туалет. Когда вернулся, Райан уже был на месте. Пальцы ритмично выщёлкивали по клавишам. На скрип чердачной двери он ожидаемо не обернулся. Арсений, стараясь действовать как можно тише, на всякий пожарный ещё раз подёргал люк – вдруг хвостатый позабыл его закрыть, когда вернулся.
– Ты что-то уронил и ищешь на полу, Перо? – поинтересовался Райан насмешливо. Оказалось, он уже успел развернуться в своём кресле, и теперь с лёгким презрением взирал на копошащегося подпольщика. Арсений выпрямился, уставившись на него в ответ.
– Ищу ножницы, – отрапортовал довольно. – Вечером стрижка. На твоём месте и с твоим хвостищем я бы прятался уже сейчас, Дженни пощады не знает.
Хвостатый недовольно выдохнул, на секунду задержал пристальный взгляд на руке Арсения, обмотанной лентой, после чего повернулся обратно к мониторам.
– Не советую предпринимать поспешные действия, Перо, – сказал будто сквозь зубы. – В этом доме не нужно ломиться в запертые двери… Особенно тебе.
– Так если в них не ломиться, как узнаешь, заперты они или нет? – парировал Арсений, собираясь уходить с чердака. – Дырка в полу точно завинчена на все гайки, о’кей, я больше её не трогаю.
Ноль реакции. Стук клавиш.
Да молчи ты сколько влезет
Главное вино притащи в следующий раз
– Ну, счастливо оставаться. – Арсений, ухмыляясь, закинул на плечо сумку с чердачной добычей. – Береги хвост.
Гостиная. Здесь тихо, но из прихожей доносится мерное гудение около полутора десятка голосов.
Стрижка. Джим не очень хотел толкаться среди всех, поэтому попросил Дженни позвать его, когда всё закончится. Сейчас у кухни и в её окрестностях толпятся те, кто внял мольбам хозяйки и решил подставиться под ножницы. В основном парни – девушки не любят доверять ей свою шевелюру, стрижёт Дженни и правда… неважно. Натали пришла, но она не из пекущихся о роскошных локонах. Пришла, скорее всего, потому что волосы начинают мешать паять, а самой лень. Привела с собой Ланселота. Последователь ещё так виновато посмотрел на Джима, уходящего из этого бедлама. Или смущённо. Ему-то стричься точно незачем, в прошлый раз Джен обкорнала его почти налысо, только-только оброс.
Составляет Нэт компанию?
Джим обвёл подушечками пальцев лаково блестяший корпус скрипки, прямо по ребру, проникаясь ощущением его холодной твёрдости. Хотел он в детстве ходить в скрипичный класс, но родители, стремясь побыстрее его пристроить хоть куда-то вне школы, купили за треть цены старое расстроенное пианино.
Смысл заниматься скрипкой, если дома – пианино?
Он настроил его только за два года до окончания музыкальной школы, Джек помогал.
– Дженни, вспомни братьев, – Джим гладит её по сжатым в кулачки рукам. – Что угодно, самое незначительное.
– Старший – собирает марки и играет на скрипке. Я с ним дружила, не с младшим, – девушка старательно жмурится, – младший… светловолосый такой. Очень добрый, собирает бабочек… и мечтает их не накалывать на иголки, а выращивать. Как растения в саду. Как… не могу, Джим. – Она поднимает на него несчастные глаза, и он, вздохнув, начинает рыться в сумке. Ей нужно хоть что-то от головной боли.
Коллекцию бабочек Сэма он у Дженни одалживал. Ничего примечательного – небольшая, в пять экземпляров. Сохранилась только очень хорошо, видимо, Джон, вернувшись, захотел так почтить память о брате.
Пальцы скользят по скрипичному грифу, медленно проглаживают струны. Марки Джона, монеты его отца… что ещё? Скрипка – вот, но Джим уже осматривал её. Она не содержит никаких намёков на прошлое. Сплошная бутафория.
Собрание сказок. Благодаря ему Дженни вспомнила имя отца мальчиков, Уильяма, и пару эпизодов из прошлого.
О чём ещё Джон поведал бумажному Джо?
Марионетки, сказка о Маугли.
Мать, актриса. Кэт.
Отец, связанный с книгопечатанием. Уильям.
Фотографии из газет. Дубовая роща, преступник, сжёгший предшественника особняка.
Игрушечный поезд.
Струны приятно холодят подушечки пальцев. Округлые костяные колки, выступающий над плоскостью грифа порожек.
Гудение за стеной становится тише. Скоро ли до него дойдёт?
Поезд.
В самом начале, когда Джим только попал в особняк, в гостиной, на полу у камина лежал игрушечный поезд, из тех, о которых мечтают все дети. Детально проработанные вагоны, открывающаяся дверка паровоза. Джим тогда сидел у камина, рассматривал его – как будто новый, пыльный только немного, а в некоторых местах – вытертые пятна, как у старого.
Это из-за него поссорились братья?
И почему вытертые пятна?
Джим открыл глаза и хмуро уставился на одну из струн, самую толстую. Он прекрасно помнил девственно-круглые, блестящие колёса состава, однотонное лаковое покрытие – не вытерто, не потемнело.
– Джона отправляют наверх, – пробормотал он, делая шаг к камину. – Родители дома, Сэм остаётся с поездом… конечно же тут, с родителями – обвёл рукой прикаминное пространство и развернулся лицом к прихожей. – Виктория и Билл на улице. Потом – выстрелы – быстрый взмах рукой от двери гостиной к противоположной стене, – мальчик прибегает и находит мать тут, – указательный палец сам собой ткнул в угол, туда, где за стеной и коридором находилась дверь прихожей, – а папу и брата тут – вторая рука указала на место напротив двери гостиной. – Точно.
Речь Джима становилась всё более сумбурной и торопливой, и последнее «точно» прозвучало почти как заключительный аккорд: резко и окончательно.
Последователь присел на корточки там, где, по его мнению, должны были находиться тела отца и Сэма. Коснулся мягкого ворса ковра, пробежал пальцами по бахроме по краю, и только собрался отдёрнуть, как в комнату заглянула Дженни. Непослушные волосы девушка собрала, как он и советовал, в косу.
– Джим, – мягко, но настойчиво, – жду тебя уже несколько минут. Идёшь?
– Мне только кончики, Джен, – он поднялся медленно, как во сне.
Дженни, улыбнувшись, кивнула.
В этот раз она старалась ещё сильнее, чем в прошлый. Старательно вымеряла длину каждой отсекаемой пряди, оттягивала её расчёской. Много извинялась, почти за каждую отрезанную треть дюйма.
Пятнадцать минут. Под конец Джим с трудом сидел спокойно – его грызла идея, необходимость добежать до Арсеня и поделиться ей. А он может быть не у себя, он может быть не один, он, в конце концов, мог быть в таком состоянии, что хоть самого на поезде до больницы…
Джим не высидел. Сказал, что собирается отращивать, дескать, так удобнее в хвост собирать, чтоб не мешались, сказал, что ему необязателен хороший результат. На финальное «А поправить…» клятвенно пообещал, что обязательно зайдёт к ней на днях, когда она будет не такая уставшая.
Наговорил с три короба, на автопилоте, мысленно уже у двери Арсеневской комнаты. Даже забыл попрощаться, но вряд ли Дженни заметила – справиться с десятком жаждущих стрижки – задача не из простых.
Зайдя к Арсеню, док даже на пару мгновений забыл, зачем пришёл. Куча исчирканных, с кровавыми отпечатками листов по всей комнате – очаровательно неровным ландшафтом, и посреди всего этого – Эверест, то есть, кровать с возлежащим на ней подпольщиком: одна рука на покрывале, ладонью вверх, вторая – свешивается.
– Я вижу, ты… работал… – только и выдал ошалевший Джим.
Рука, которая была на покрывале, поднялась в приветственном жесте. Док поморщился – ни кусочка живой ткани. Каша, кровь, и всё это перевязано нестерильной тонкой ленточкой. Бактерицидный рай.
И что он так привязался к этим лентам?
– Кровь останавливают хорошо, – пояснили ему с кровати. Видимо, подумал вслух.
– Они тонкие и плотные, а ранам нужно, во-первых, дышать, а во-вторых, не допускать до себя грязь и бактерий.
Джим сел на кровать.
– Они удобней, Джим. – Арсень спихнул с себя альбом – тоже с кровавыми отпечатками, – и закрыл глаза, продолжив тихо: – Когда проходишь комнаты, надо, чтобы кровь не текла, это мешает, если ищешь что-то бумажное или тряпичное, следы потом никуда не денешь. Как я сказал уже, ленты её останавливают очень быстро. Второе: когда насаживаешь ладонь на шипы, ленту легко сдвинуть так, чтобы не повредить ткань. Она многоразовая. С бинтами такое не прокатит. Третье: бинты надо беречь… мало ли.
Джим слегка прищурился, но возражать не стал. Попросил только:
– Хотя бы на ночь пользуйся бинтами. Пожалуйста.
Кивок в ответ.
Вздохнув, последователь положил к себе на колени свисающую почти до пола руку. Красная ткань вся потемнела от кровавых пятен, присохла, ладонь – где не замотано – в бурых пятнах, покрасневшая, воспалённая.
– Я запру тебя в комнате на неделю, – пообещал последователь, – и даже на овсянку садить не буду.
– Это уже страшно, – согласился Арсень насмешливо. – А комнату сам стеречь будешь? Смотри, Джек меня всё равно выкрадет. У него опыт диверсий больше.
– Джек – взбалмошный, но не дурак. А если он попробует тебя вытащить, окажетесь под замком в одной комнате. – Джим только-только отмочил ленты, осмотрел ладони, и теперь его настроение стремилось к минусовой отметке. – Его руки в таком же состоянии?
– Нет, док, насчёт этого не переживай, – Арсеня явно развеселила перспектива оказаться под замком вместе с лидером, сразу заухмылялся. – У него щас другие заботы, по комнатам бегаю я.
Джим принялся за привычную процедуру: отмыть израненную ладонь, наложить мазь, замотать бинтом.
– Значит так, ещё дня четыре ты выдержишь. А потом – запомни и Джеку передай – у тебя будет отдых. Хороший. Меньше чем на четыре дня не рассчитывай. Заработаешь себе заражение крови или гангрену, да что угодно! Так…
Он выдохнул, стараясь успокоиться. Мало того, что его сумасшедший брат сам постоянно при смерти оказывается, ещё и Арсеня тянет. А Арсень – рад стараться – бежит за ним, чуть ли не приплясывает.
Джим принялся за вторую ладонь, и Арсеню пришлось переменить положение тела. Теперь он лежал на боку лицом к нему, опираясь на обработанную руку.
– Мне нужна неделя.
– Тебе нужна неделя отдыха, – Джим почти рычал, – или больше!
Вторую руку он обработал быстрее, поэтому теперь скинул обувь и забрался с ногами на Арсеневскую кровать.
– Так, слушай, – прервал он вознамерившегося спорить пациента, – я и так отсрочил. По-хорошему тебя сейчас госпитализировать нужно. Давай обмен.
– Обмен? – Арсень слегка нахмурился.
– Да. Я отряжу тебе в помощь Лайзу.
– Джим, я в Подполье.
– А Лайза – девушка умная, не задаёт лишних вопросов и очень хорошо проходит испытания. Ей совершенно наплевать, что вы там творите, но она будет искать то, что нужно.
– Хорошо. – Арсень смотрел на него из-за полуопущенных век. Взгляд был хитрый. – Кстати, сегодня я нашёл основу твоего будущего диктофона. А ты мне должен список вещей для реакции предоставить, как я помню… Но это я что-то отвлёкся. Так что там с обменом, док? Что я буду должен тебе за то, что ты ко мне приставишь наблюдателя?
– Если увидишь в процессе поиска части игрушечного поезда – отдашь мне, – Джим пододвинулся ближе к спинке и опёрся о неё локтём. – Кстати, грешу на Зака, больше поезд было некому и незачем забирать. Заодно, если спросят, Лайза его и ищет, а вы случайно пересеклись. Как тебе?
Взгляд стал ещё хитрее.
– А список когда предоставишь?
– Через неё и передам. – Джим злобно окинул его взглядом. – Так что успевай. Четыре дня – и санаторный режим. Отдых и диета.
– Четыре дня… – Подпольщик приподнялся на подушках, явно что-то прикидывая. – Я согласен на пять. Но будет один уговор. В эти пять дней я не получаю от тебя проповеди на тему «Арсень-надо-отдыхать». Я держу своё слово, ты знаешь. Кроме того, раньше, чем через пять дней, я не доберусь до тайника библиотеки. Вот вскрою его, обеспечу тебя диктофоном, новыми дневниками – и на покой. Договорились?
– Тогда моё условие. – Джим откинулся на спинку кровати. – Каждый вечер, во сколько бы ты ни закончил – ко мне, на перевязку. И никаких корнишонов.
– Никаких, – кивком согласился Арсень. Ухмылка меньше не стала. – Они как раз закончились. А пункт «во сколько бы ни» подразумевает пять утра? Вечер для Пера – понятие растяжимое.
– Во-сколько-угодно. И прекрати пока рисовать, не тревожь руки понапрасну.
– Прекратить? – он лениво, как кот на солнце, зажмурился. – Ладно.
– Всё, спи. – Джим поднялся. Нашарил упавший ремень сумки, попал ногами в ботинки, примяв задники. – Завтра забегай. Лайзу я предупрежу.
– Бывай, док.
Джим направился к выходу. Ему предстоял новый скрупулёзный разбор переписанных дневников. Кажется, один его знакомый, увлекающийся литературой, называл это герменевтическим кругом.
========== 6 - 7 декабря ==========
В какой-то там по счёту раз Джим перечитывал, как Джон отобрал игрушечный поезд у брата. Эта ситуация потрясающе стройно ложилась на его теорию о диссоциации личности, но кое-что его всё же напрягало.
До этого – никаких отклонений.
В прошлом мальчика не наблюдается никаких душевных потрясений, на фоне которых мог обособиться комплекс.
Диссоциация не зарождается так, на пустом месте, в счастливом детском сознании.
Джим отложил листки – от вглядывания в них уже глаза болели – откинулся на спинку стула и устало помассировал виски. Хотелось спать. И голова слегка болела: день был относительно спокойный, и именно поэтому Джим сегодня слишком много читал. Почти всего Меннингера.
За окном, в рассохшейся раме, заунывно гудел ветер, несильный, холодный, с мелкой снежной крошкой. Он задувал во все щели, стучался… В кои-то веки Джим порадовался, что сидит здесь, а не снаружи.
Итак, здравствуй, Джо, – Джим снова начал с начала дневника. Если удастся докопаться до причины, того события, с которого сознание мальчика начало расщепляться…
Стучит ветер. Как будто за окном ставни, и он порывами приподнимает их, и бьётся о стену, бьётся… Стучит, скрипит, воет так тоскливо и несчастно, что хочется запустить его внутрь.
И будет у Кукловода ещё одна марионетка, – мысль о ветре, запертом на правах обитателя особняка, вызвала у дока лёгкую усмешку. – Здравствуй, Джо…
Строки, написанные лёгким подростковым почерком, стали уже такими знакомыми, что смысл почти не улавливался. Как у слова, повторяемого несколько раз подряд.
