Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 240 (всего у книги 329 страниц)
На мониторе, передающем изображение из прихожей, красовался плакат.
Товарищи самоубийцы! Просьба перед совершением акта лишения себя жизни оставлять сообщения о местонахождении личных заначек с едой или лекарствами. Ваши ещё живые и нуждающиеся в них товарищи.
Плакат гордо красовался прямо поперёк той самой злополучной двери. Постарались Джек и Перо, прикрепили на множество слоёв скотча. Буквы – не разберёшь с серых мониторов, – но должны быть красные.
– И краски откуда-то взяли… – проговорил Мэтт задумчиво, потирая пальцами подбородок. Крутанулся в кресле ещё раз, заставив Алису посторониться. – Наказать – не наказать? Перо тот ещё тип. Откуда он взял лекарства и куда они их дели? Сейчас-то не найдёшь, запрятали. Выловить его? Как думаешь, сколько Пёрышко протянет, если вгонять ему под ногти иголки? Метод старый, зато проверенный временем.
Оказавшись лицом к ней, Стабле резко опустил ноги, тормозя кресло. Вскинул голову, впиваясь в её глаза маленькими глазками.
– Что думаешь? Или лучше поймать одного из двух Файрвудов и начать загонять иголки ему? Так у Пёрышка язык развяжется куда быстрей.
– А зачем тебе лекарства? – Алиса тяжело плюхнулась на кровать. Она была непричёсана, в мятом платье, и так – не первый день. – Всё ведь от цели зависит, что ты хочешь получить в итоге.
– Ты меня разочаровываешь, честное слово. Не лекарства, а откуда они их взяли. Я хочу узнать, что замыслил Форс, – тонкий палец Мэтта ткнул по клавише. Говорил Стабле задумчиво, каждое слово произнося в себя. – А он держит Перо возле себя. А может, Пёрышко наше не только Файрвуду зад подставляет, а? Пташка-пёрышко, добрая душа… В тюрьме бы ему были ох как рады в общей камере.
– Тебе виднее, – перегнувшись через него, Алиса постучала пальцами по клавиатуре, приближая изображение плаката. Очередной маркер, отмечающий глубину её падения. Она довела людей до того, что самоубийства стали обычным делом. Мэтт, конечно, сделал для этого больше, но и она хороша. – А почему не попробуешь воздействовать на Форса через Исами? Ей он точно дорожит больше, чем Пером.
А ещё – но это точно не вслух – ученики Кукловода намного крепче, да и сочувствия к ним Алиса испытывала не столько. Что поделаешь, если сейчас в её силах только насколько возможно минимизировать разрушительный эффект деятельности Мэтта.
– А, ещё одна птичка. Но что-то мне подсказывает, с ней Дракон не так откровенен. Тигр не ходит грустный без повода. Обидел свою зверушку… – Пальцы Мэтта выбили на краю пульта замысловатую дробь. – Информатор наш пока справляется неплохо. А Перо интересней ломать медленно. Ну конечно, во имя свободы, да и я не садист. Выдержит – значит, награда его, отпущу. И ключ им надо новый подкинуть, чтоб лапки совсем уж не опускали.
Он вывел на экран изображение с кухни, где обитатели собирались на обед. Некоторые выглядели совсем плохо, у многих на лицах было написано глухое отчаяние. Один Фолл выглядел бесстрастно как памятник. Поспорить с ним по монументальности мог разве что Файрвуд-старший.
Мэтт встал из-за стола и подошёл к Алисе. Пальцем скользнул ей под подбородок, приподнял голову.
– Загрустила ты в последнее время, Алиса-Элис, – произнёс вкрадчиво. Отвести глаза было нельзя. Мэтт улыбался. – Уж не заболела ли? Скрывать от меня не надо, – палец слегка почесал её, как кошку, скользнул чуть в сторону и чувствительно надавил на пульсирующую жилку. – Я всё равно собираюсь в город завтра, запасы заканчиваются. Если нужны таблетки, говори.
– Антибиотики широкого спектра. – Алиса моргнула. Медленно и спокойно, как знак, что игру в гляделки не принимает. – И прокладки. Ты просто не представляешь, как за время заточения мне надоели тряпки. Если купишь леденцов, буду совсем благодарна.
Он просто кивает и отходит к плите, поставить чайник. Алиса провожает взглядом его спину.
Страшно, конечно. Мэтт опасен. Но как же Алиса привыкла к страху за время знакомства с Элис… Настолько, что он перестал иметь вообще какое-либо значение.
Форс нашёл Арсения на чердаке и случайно. Перо выглядел паршиво. Забился в дальний угол и бухал, прямиком под камерой.
– Ты где спирт достал? – спросил Райан сразу же, потому что информация была важная. Спирта в особняке не так много, и он нужен. А это могла быть чья-то заначка.
– Это… Джимов. Сам дал.
И отвёл взгляд. Просто прелесть.
Райан вытащил бутылку из пальцев. Сопротивляться Перо не стал.
– Я не смогу убить человека, – забормотал попутно. Райан понюхал горлышко – разбавленный. Заткнул бутылку пробкой и упрятал в сумку. Пьяный бред слушать хотелось меньше всего.
– Толку нет…
– Ты несёшь чушь.
– А в вашем мире, сэр, для того чтобы н е у б и т ь, нужна веская причина, а? Справочка от врача, может? Неликвиден, потому что не может убивать, – выдал, с убийственно трагичной иронией, помотав перед собой растопыренными пальцами. – Ну-ну. Я слабак, бухаю когда плохо. Или курю. Я не...
– Убьёшь, никуда не денешься. – Райан направился к коробкам с электронным хламом – за этим сюда и пришёл, надо было повытаскивать конденсаторы из ломанных лазерных указок.
– Да я блевать начинаю от одного только вида насилия! – рявкнул Арсений. Попытался подняться и брякнулся на тряпки. Оно не удивительно, учитывая, сколько в бутылке осталось спирта.
– Значит, щас проблюёшься экспрессом, заодно отравление спиртом легче пройдёт. Сиди тут. – Райан фыркнул, меняя направление на выход с чердака. Если чокнутый старый профессор Энди Уолкман ещё не забыл про свои клетки, и подопытные птицы не сдохли, всё будет гораздо проще.
Опьянение сказалось куда сильнее, чем Арсений думал. Он валялся на пыльных чердачных тряпках, смотрел в кружащийся потолок и думал о Джиме. Сквозь тоску, боль, усталость и кровопотерю совершенно ясно пробивалось одно единственное желание – доползти и отключиться рядом с ним. Даже сделал попытку выполнить план. Дёрнулся пару раз и остался лежать.
Когда в коридоре послышались шаги, он понадеялся, что это Джим. Ну а вдруг, пусть, пожалуйста.
Но это вернулся хвостатый. Он крепко держал в руках живую вырывающуюся птицу. Чёрную.
– Щас будет, – сказал, садясь рядом.
Как-то так ловко перехватил птицу, зажал между коленями, пальцами левой руки удерживая клюв, чтобы она не верещала. Правой вытянул из кармана толстую нитку и крепко перемотал клюв. Оставались ещё когти, но они, кажется, Форса не волновали.
– Алкоголь повышает восприимчивость, вроде, – размеренно, заматывая лапы, потом связывая поперёк топорщащееся перьями туловище. Сверху начал обматывать скотчем. – Смотри, гуманитарий. Объясняю сугубо метафорически для твоего нежного мозга. – Встряхнул птицу. – Это мы. Нитки и скотч – сопутствующие обстоятельства. А вот это, – Арсений проводил взглядом руку, потянувшуюся к ящику, – то, что с нами сделает Мэтт.
Птица задёргалась. Длинная вязальная спица с пластмассовым наконечником входила в пернатое тело медленно, но клюв был связан. Потому – почти беззвучно. Задёргались обмотанные лапы, запрокинулась голова. Закрылся маленький блестящий глаз с круглым морщинистым веком. Хвостатый был спокоен, будто нанизывал на зубочистку канапе с мягким сыром.
Арсений тяжело сглотнул. Он лежал на спине, приподнявшись на локтях, поза нелепая и беззащитная, от напряжения заныла шея, но глаза он отвести не мог.
Спица ещё некоторое время входила в глубь, вызывая иллюзию того, что она скроется там вся; но вот перья спереди, на груди, слегка встопорщились, и из-под них показался острый окровавленный наконечник.
К горлу подкатила тошнота. Арсений попытался отвернуться, но Райан лениво отвесил ему пощёчину. Это ему ничего не стоило, так, слегка потянуться вперёд.
Птицу со спицей он бросил на пол. Наступил ботинком для фиксации. Слегка, чтобы не убить, раздавив кости, нет. А затем садистски-медленно стал трогать спицу указательным пальцем. Ну как медведь, играющий на щепке. Под перьями дёргалось в конвульсиях боли пронзённое тельце. Раз за разом. Хвостатый дёргал спицу то ритмично, то как попало. И действовало это как переменный ток.
– И так, пока ему не надоест, – сказал буднично. – Молить о смерти… – Палец с силой оттянул и опустил металлический стержень, – бесполезно.
Он перестал играться, взял птицу крепко в левую руку. Пальцы правой сомкнулись на шее. Поворот, тошнотворный хруст, и в последний раз напрягшееся тело обмякает под слоями скотча.
– Отбой, – разрешает хвостатый, кидая трупик в сторону.
Арсений переворачивается, упираясь локтями в подстилку, выгибается, кашляя. Не рвёт почему-то, хотя и стало бы легче. Хруст заполняет уши, влажный, мерзкий, шуршат жёсткие перья.
Сзади его хватают за волосы, с силой дёргают голову вверх. Это больно, но боль отрезвляет.
– Мне напомнить? – негромкое сверху. – Две тысячи девятый, январь, тёмная подворотня. Сколько секунд тебе понадобилось, а? Фолл угрохал кучу денег, чтобы замять это дело по-тихому и скрыть его от твоего ненаглядного Файрвуда.
– Это… была… самооборона…
Говорить получалось только сквозь стиснутые зубы. Хвостатый вцепился в его волосы, грозя вырвать их к чертям.
– Самооборона? А, значит, изнасиловать пытались не ту маленькую девочку, а тебя? Хорошо врёшь самому себе.
Дёрнул ещё раз, сильнее, почти что отрывая Перо от пола, и вдруг резко швырнул в сторону. Арсений ударился спиной об ящик. Затылок ныл.
– Люди всегда волки или овцы. У тебя нет времени косить под овцу. Да и не перед кем, Файрвуд сам кому хочешь перегрызёт глотку.
Арсений кое-как приподнялся на одном локте. Опьянение слегка прошло, но не до конца. Комната тошнотворно покачнулась.
– А Исами? – спросил тихо.
Хвостатый, вопреки ожиданиям, не взбесился. Арсений ждал ответа, тяжело глотая пыльный воздух. Сейчас он казался себе лошадью, у которой от дыхания тяжело вздымаются потные бока. Никаких овец и волков.
– Она желала считать себя овцой, пока не нашёлся повод сбросить шкуру. Тогда она взяла в руки меч и превратилась в Тигра. Спроси, если так интересно, у неё самой.
Райан что-то кинул рядом с ним и ушёл.
Арсений, тихо прошипев сквозь зубы ругательство, уронил голову на пол.
В полуметре от него поблескивал лезвием тесак, подкинутый Мэттом в последней игре.
Руки не слушались. Ладони болели, пальцы, онемевшие от кровопотери, не хотели держать карандаш. Плюсом к этому тошнило и раскалывалась голова.
В вечернем воздухе задумчиво кружили мошки. Они пока не лезли в глаза, но определённо имели такие нехорошие намерения, подлетая в своём кружении всё ближе.
Шуршание карандаша о бумагу он ощущал так, будто кто-то бороздил острым концом проволоки по барабанным перепонкам. Но рисовать было необходимо.
Три ученика Кукловода. И он сам.
На бумаге возникали очертания – всадников на лошадях. Лошадей Арсений рисовать не особо умел, приходилось вспоминать увиденные когда-либо картины.
Джон Фолл – смерть.
Тэн – война. Меч… Богиня Севера. За что бы ни сражалась.
Мэтт – болезнь. Разъедающая к чертям этот дом и всех нас. В конечном счёте – души.
А хвостатый таким образом получается голодом… Хм. Разве что продолжая метафору. Истощение души в постоянной борьбе. С проклятием или самим собой, не важно. Восемь прожитых реальностей, в каждой из которых он потерпел поражение. После такого вообще что-то ощущается, кроме усталости?
Арсений оторвался от рисунка и вспомнил хвостатого, вправляющего ему мозги на чердаке. Что там, за его равнодушием? Хрен разбери. Как раньше у Исами за вежливой маской. Но её он научился читать по глазам и едва уловимым прикосновениям. В том, как она касалась его рук, было больше, чем в самой выразительной мимике.
А теперь скажем себе правду. Райан знает больше Файрвуда из будущего. Не удивительно, я – его девятое Перо, он не хотел ошибки. Девять лет бесполезной борьбы. Вопрос – для чего, когда Фолл и Файрвуд и так всё знали. Вышли из особняка со знанием того, кто их Перо. Отговорки о «нельзя знать» – фигня. Мир не рухнул когда я узнал о выжившем Джеке
Ластик слегка подтёр скошенную линию. Перо поморщился.
Позади на крыльце лёгкие шаги, и рядом опустилась Исами. Мокрые волосы были свёрнуты и лежали на плече тяжёлым жгутом. А ещё они были короче чем обычно.
– Джейн стригла нас и грела воду, чтобы мы могли вымыться, – сказала задумчиво. – Не хочешь сходить?
– Почти тридцать человек, каждому согрей кастрюлю… Обойдусь, я ж холодной водой обливаюсь.
Арсений едва не хлопнул себя по лбу ладонью. Обливания, ну конечно. Могло бы стать легче и голова бы теперь так не раскалывалась.
– Дракон говорил, ты меня ищешь.
– Да… – Арсений со вздохом отложил рисунок на ступеньку. Исами явно заинтересовалась им, подтянула к себе. Принялась внимательно рассматривать. – У нас с ним состоялся один разговор на чердаке, прямо перед камерами. Из чего я делаю вывод, что ничего секретного. Он сказал, ты однажды «взяла в руки меч и превратилась в Тигра»…
Рисунок в тонких бледных пальцах чуть дрогнул. В остальном она никак не показала чувств.
– Ты хочешь об этом знать?
– Это важно. Для меня.
Исами опустила рисунок, но из пальцев не выпустила. Взгляд бесстрастный.
– В первом акте был человек, который стал мне другом. И был другой, который был врагом.
– Художник?
Она медленно моргнула.
– Джим и Джек находили дневник диабетика, – Арсений отмахнулся от мошек. Даже голова начала болеть меньше. – Он писал о тебе.
– Тогда ты всё знаешь. Однажды враг убил моего друга. Я взяла меч – тот, что для ловушки висит в гостиной. Кукловод не сказал мне ни слова, хотя других за попытки трогать ловушки убивал или наказывал. С этим мечом я пошла к моему врагу. И его не стало.
В бледном лице, вновь обратившемся в маску, ничего не дрогнуло.
– И всё же сходи к Джейн. Стригут всех, по приказу Джеймса. Он опасается заражения насекомыми.
– Да, спасибо, схожу.
– Хороший рисунок, – Тэн протянула ему лист обратно. – Боюсь, как бы он не оказался правдой, хотя и не верю в вашего бога.
– Это просто моя фантазия.
– У медиумов не бывает фантазий. – Женщина поднялась, собравшись уходить.
– Да-да, ты ещё скажи, что россказни Энди о «живом доме» – тоже не фантазии. Он же видит призраков.
К его удивлению, Тэн это заинтересовало.
– Я подробностей не знаю, – Арсений поспешил поднять руки в знак капитуляции. Тэн была странной, такой он её знал, но уж точно не был готов к тому, что её заинтересуют бредни Энди.
– Это может быть важно. – Она качнула головой, будто сама с собой согласилась. – Я прошу тебя потом сходить со мной. Говорят, мистер Уолкман только с тобой разговаривает нормально.
– Это всё потому что я Перо, – Арсений сделал тут же сдувшуюся попытку принять гордый вид. – Исами, кто он был? Этот художник?
– Он был одержим. Искусством или кровожадностью. Может, страхом перед тем и другим.
– Одержим, говоришь…
Зеркало. Точно оно.
«Только тьма меня понимает»
Ты не давал слова что будешь молчать. Это вроде как было негласно.
Но она твой напарник вам в Сид вместе ещё шастать сколько
Перо скривился. Затем решительно мотнул головой.
– Сядь, пожалуйста. Я кое-что расскажу тебе о проклятии.
Алиса плакала, сжавшись в комочек на кровати бывшей Фолла. Абсолютно искренне, с тихими подвываниями, размазывая по лицу слёзы, ощущая носогубным треугольником наплывающую из носа слизь. Что угодно отдала бы за прежнее неведение, за идеалы Учителя, за, чёрт возьми, опору в виде Файрвуда-старшего. Он страховал своим существованием – от провала её как лидера, от полновесной ответственности перед фракцией, от болезни и смерти. На какое-то время опорой, заменившей и Учителя, и Файрвуда, стал Мэтт.
Теперь Мэтт был стеной, которая опасно нависала, грозя раздавить при малейшем неосторожном движении. И кроме неё, этой стены, больше ничего. Пугающе неопределённый отрезок времени, в который он её не тронет.
Новым приступом, будто на втором дыхании – взвыть, схватившись за голову, еле дыша от заложенного носа.
Мэтт никогда не оставит человека, которому не доверяет, без присмотра на стратегически важном пункте.
Мэтт знает, что она испугана и желает помогать обитателям.
Приступ истерии прошёл, но она продолжала сидеть, всхлипывать и подвывать, соображая, где и что он мог поставить. Если только аудио – можно писать записки, продолжая завывать. За всхлипываниями шороха бумаги слышно не будет. Если видео – писать придётся, «плача» под одеялом. И при этом симулировать осторожные попытки помочь заключённым.
Нужна проверка…
В рамках моей роли…
Она безвольно опустила голову, покачала ей, как бы обречённо, и пошла к холодильнику. Вытащила хлеб, два куска сыра, луковицу. С одного куска – сделать себе бутерброд, поставить греться чайник.
– Мне крышка… – вытереть лицо куском туалетной бумаги, смыть в унитаз. Потом сесть за стол, приняться за жевание. – Вместе с ними. Со всеми.
