Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 316 (всего у книги 329 страниц)
– Значит, что ли, вся надежда опять на Перо?
Джек извернул шею, сощурился. Ему было жизненно важно видеть Энди и знать что надежда есть.
Но профессор развёл руками.
– Этого призрак молодой леди мне не поведал. Кажется, мисс Накамура куда-то очень сильно торопилась, хотя я ума не приложу, куда можно спешить после смерти…
Рой хотел лезть сам, но Нэт огрела по спине и ласково, в нескольких доходчивых выражениях пояснила, что верхние ветки такого счастья не выдержат. Вызвался мелкий. Уоллис намеревалась уже закудахтать, но наверх посмотрела и притихла. Хотя она вообще притихшая была, как из подвала выбрались.
Нортон сказал им, что уже часа два как должно было стемнеть. Рой сначала не поверил, а потом захотел спать. Ну это уже точно: ночь. А на улице светло. И не светло даже, а так… отсвечивает. Серым и каким-то красноватым. Вкупе с не идущими часами жутко.
– Чего, полез я, – пробурчал Зак, хлопая перед собой. Перебинтовали его знатно. В карман – тяжёлый гаечный ключ (что нашли), клубок ниток.
Пока мелкий лез на дуб, два раза подёргала Соня. Даже интересно стало, какой ещё запас истеричности скрыт в этой девахе.
– Нет, блин, мы так не спасёмся, – это уже Нэт не выдержала. – Заткнись и свали!
Рой не смотрел, ушла или нет. Зак быстро добрался до верхних веток, на уровень окон библиотеки, подтянул к себе одну, сломал, примотал к ней ключ нитками и всей этой конструкцией начал стучать в стекло.
– Не услышат, – Нэт в траву сплюнула. – Стёкла слоёв в шесть, не меньше.
Зак продолжал упорно бить стекло в промежутках между плашек.
– На дереве все мокрицы, которых привязывал Джек, сдохли, – задумчиво произнёс Нортон. Рой чуть на месте не подпрыгнул. Их хренов снайпер ходил как дикий кот. – На земле нашёл мёртвых муравьёв. Интересно, сколько протянем.
– Это красное повсюду! – истерически взвыла Соня. До этого просто всхлипывала.
– Ты не можешь её пристрелить? – осведомилась Нэт у Нортона. На это он только головой мотнул отрицательно.
– Никому не угрожает.
– Да чтоб тупо заткнулась!
Нэт залезла в карман и вытащила сигареты. Рой не возражал, хотя пачка и последняя.
– Могу связать, – прикинул подпольщик.
Нэт щёлкнула зажигалкой. Потянуло дымом.
– А чё просто кляп?
– Вытащит, – резонно возразил Нортон.
К ним подошла Джен, и подпольщик сразу взял её за руку.
– Оливии совсем плохо, – замученное «солнышко» тут же привалилось к его плечу. – А мы без Джима…
– Ну, поди не загнётся, – Рой отобрал у Нэт пачку. Курить – хотелось. Предложил Нортону. Тот отказываться не стал.
Сверху прекратились удары палки в стекло.
– Не отзываются! – крикнул Зак.
– Слезай, – Нэт махнула рукой. – Либо мёртвые, либо не слышат.
Рой услышал её слова как издалека. Он смотрел в дальний угол двора, на статую. За статую.
– Ты чего? – Его хлопнули по плечу. Нортон.
– С… Ста… Стабле!
Последнее уже заорал, кидаясь за высунувшимся из-за статуи маньяком. Обезьян их тоже увидел.
– В сторону! – рявкнула Нэт.
Взвизгнула Дженни, Рой метнулся вбок. Громыхнуло выстрелом, эхо запрыгало между стен. Мэтт, уже развернувшийся, споткнулся, но ухватился за статую, оттолкнулся от неё и исчез.
– Успел. На адреналине, – Нортон досадливо цыкнул. Это было почему-то страшно. Именно досада. С того, что не достал.
– Промахнулся?
Уоллис. Голосок дрожит.
– В том-то и дело, что попал. Надо было на поражение бить.
Нэт выматерилась, а сзади опять заскулила Соня.
Рой добежал до статуи. Трава у камня примята, на ней – кровь. Стабле ушёл в стенку. Натурально. За статуей было небольшое пространство до стены, в стене ниша, но глухая же!
На карте у Пера тоже хода такого не было
Ну не через стену же он прошёл!
– Дверь какая-то? – Нортон подошёл и тоже сунулся за статую. За ним влез взбудораженный Зак. – Может, найдём как открывается. Хотя Джек тут всё облазил в своё время.
– На Джеке свет клином не сошёлся, – Рой наступил кроссовкой на пятно и с силой провёл подошвой по полу ниши, размазывая ненавистную кровь. – Попробуем.
Арсень рисовал.
Набрасывал фигуру в плаще, протянувшую руку к зрителю. Будто граница бумаги была стеклом, которого нарисованный силуэт вот-вот должен коснуться раскрытой ладонью. Но действие это сомневающееся, или проще – Арсень ухватил своим «слепым» наброском миг до принятия решения: ясно уже, что нарисованный стекла всё-таки коснётся. Черты лица пока – две перпендикулярных центровых оси, да и остальное тело набросано скупо, помимо каркаса – едва наметившими движение отрывистыми линиями.
Кукловод осязал идею. Человек. Стекло, или… зеркало? Жажда прикосновения и нерешительность.
Да.
Он взял из грязной тарелки уголёк. Ещё тёплый.
На него обратили внимание: на миг Перо скосил газа, улыбнулся уголком рта – и продолжил.
Рисовал яростно, отрывисто. И вот уже силуэт обрёл чёткость позы, ясность жеста, этой протянутой вперёд руки, и за этим открывалась истина: не коснуться стекла, а слиться с ним. Пройти сквозь. На одежде потянулись первые грубые складки, резкие тени – предтечи будущего объёма черт – разделили лицо, густые штрихи обозначили волосы.
Кукловод наблюдает.
Пальцы ведут линии, линии осыпаются мелкими кусочками угля.
Силуэт обретает знакомые очертания.
Перо вдруг отбросил лист и резко поднялся. Безумный. Взгляд в пространство.
– Ты понимаешь? – зашептал, цепляясь пальцами в стол. – Это не на бумаге, не на стене… не на… оно должно быть там… Должно отражаться в зеркале.
Будет отражаться в зеркале
Прикосновение к зеркалу
Отражение к отражению
Кукловод видит это внутри себя, практически чувствует под пальцами рассыпающиеся угольные линии. Слегка тёплые линии.
– Я вижу, – впивается глазами в безумный взгляд напротив. – Это зеркало в бальной зале. Это будет картина в зеркале.
Джон протянет руку в смутном желании коснуться и стать одним целым. Алиса будет несчастна, может, умолять уйти. Мэтт будет испуган и парализован, как кролик перед удавом. Джек – смотреть хмуро и недоверчиво. Джим будет вглядываться, заинтересованно, почти завороженно. Но и сохраняя дистанцию – его благоразумие не позволит с головой окунуться в тёмную часть себя. Дженни будет больно смотреть на свою тьму. Нортон спокойно выстрелит в стекло, чтобы поставить границу между собой и Зеркалом. Зак не увидит и не поймёт, почему остальные уставились на зеркало: рано. Эрика будет разглядывать, внимательно и прикидывая набросок. Лайза сожмётся в ком на полу, лишь бы не смотреть. Райан будет его ненавидеть. Исами тут же оглянется через плечо, чтобы убедиться, что этого нет в одной с ней реальности.
Арсений отходит от стены на несколько шагов. Они едва разметили положение фигур по быстрому эскизу; времени нет.
– Не в обиде? – спрашивает у Кукловода, стряхивая пыль с пальцев. – На этот раз ты будешь тенью.
– Я не против быть такой тенью, – Кукловод, кивая, даже не смотрит на него. Он поглощён прорастающей из стены картиной.
– Тогда тебе придётся нарисовать нас с ним. Для объективности.
Элис мечется по комнате. Уже перевёрнута кровать, разодран матрас, выломана дверца холодильника. Элис даже, разбегаясь, билась о стекло – оно лишь издевательски гудело над её яростью.
С воплем она швыряет в окно тумбочку. Летят на пол сброшенные бумаги, настольная лампа, разлетаются осколки разбитой лампочки.
Стекло цело, тумбочка с треском валится вниз.
Не помогло держать младшего Файрвуда в плену. Не помогло перекрыть им доступ к воде.
– Ненавижу!!! – Срываясь на визг, валится на пол. Колотит кулаками.
Проклятый
Кукловод
Адово
Перо!!!
Остов от настольной лампы летит в центральный монитор, где как раз Кукловод на стене бальной залы прорисовывает фигуру Пера. Прямо и с ухмылкой смотрящего прямо перед собой (куда? Она уверена, он точно смотрит куда-то, этот, нарисованный, он что-то видел, а она – нет). За его спиной ещё силуэт, пониже, повёрнут к зрителю (так обернулся бы человек, желающий остаться на фотографии). Он смотрит туда же, куда и Арсень, и они с этим, вторым, держатся за руки. Пальцы… переплетены почти чувственно. Так не станут держаться просто друзья или даже родственники. К доверию примешивается яростным и алым ощущением желание друг друга.
Чуть поодаль – тёмным силуэтом Джон Фолл. Его рисует Арсень, и так же, за его спиной, смутная тень.
Они вытягивают из неё силу. Чёртовым углём, каждым чёрным мазком по стене – выпивают её, Элис, власть над особняком.
Все они. Каждая угольная фигура.
Когда Арсень прорисовал лицо Фолла, она пришла в себя перед экранами.
Когда Кукловод принялся за пальцы Пера – почувствовала, как картина перетягивает силу на себя.
Искрит разбитым экраном центральный монитор.
Липнут к мокрому лицу (рассекла себе бровь) пряди волос.
Впиваются в ступни осколки лампочки.
Тряхнув головой, Элис хватает валяющееся в углу платье, сметает его подолом осколки из центра комнаты и встаёт изрезанными ногами на любимое кровавое пятно. От каждого шага по телу расходятся волны острой боли, начинает ныть старый шрам от пунджи-капкана.
Элис сгибает пальцы ног, чуть скребёт пол ногтями.
Кровь из стоп затекает в крошечные трещинки пола, пропитывает дерево.
Расходится вниз.
Сумбурно, быстро кидается паутиной по углам особняка. От бальной залы её отбрасывает (даже в стопы отдаётся), в библиотеке – невменяемая Лайза, Райан, Джек и Энди.
К Лайзе не пробиться, чтобы завладеть чужим разумом – нужно наличие этого самого разума.
Райан слишком спокоен и уверен в себе (или в своей смерти).
Джека она сама подвесила на цепи. К слову, можно и выпустить, трата ресурсов. Элис наклоняется, тянется, пальцы пробегаются по клавиатуре, крыс испуганно вскрикивает. Но этот страх даже не крошка хлеба, меньше. За него не зацепиться.
Энди Элис не рассматривает даже как вариант. Он в её видении больше похож не на человека – сплав эмоций, чувств, тёмных побуждений – а на слабенький контур.
Есть ещё Мэтт. Комок жаркой боли. Болен… нет, ранен. Не годится.
Рывком – туда, где чувствуется пища. Страхи, отчаяние. Элис тянется по их следу: коридор-поворот-дверь во двор.
Морщится. В особняке, где каждая стена пронизана ей, где в самом воздухе распылена тьма, подчинить кого-то проще. А так приходится тянуться через хоть и тяжёлый, но уличный воздух, через землю (априори живое начало).
Касается ступней Нортона (не подберёшься) и Уоллис (тоже спокойна, хотя и измождена), касается прыгающего Закери (не отчаялся – не дастся, да и Джейн ещё по-матерински защищает его, невольно). Эти трое стали бы замечательной добычей, но нет времени проникать глубже в них, разламывать, подтачивать.
Пластом лежит ослабевшая Оливия. Её сознание занято головной болью и тошнотой.
Рой, хоть и боится, но держится. Не верит в смерть. И Нэт старается поддерживать, хотя сама качается на грани паники.
А Соня – сломлена.
Элис гладит её озябшие, переступающие с ноги на ногу стопы.
Даже ни в чём убеждать не надо. Девчонка уже винит во всём Перо, Кукловода и Файрвудов. Ей только решимости не хватает пойти к ним.
На кухне есть ножи…
Ножки девушки мнутся нерешительно. Сознание растягивает поползновениями к истерике, но истерика – это разовый выброс, после него она будет ни на что не годна.
Элис её успокаивает.
Во всём виноваты они.
Они наверху.
Придумали что-то.
И вылезут одни только о себе и думают.
Она обхватывает себя руками, озирается воровато.
Из-за них мы
Ненавижу
– Ненавижу, – Элис шепчет это одними губами. Её губами. – Давай, девочка.
У стены щупают каменную кладку Рой и Нэт. Всё внимание остальных – на них.
– Я… – Соня неловко гладит руку лежащей на скамье Оливии, – я тебе… плед из подвала принесу. Ладно?
Не дождавшись кивка – убегает.
На кухню.
К ножам.
Элис, шипя (двигаться больно) тянется к пульту, чтобы разблокировать дверь к библиотеке. Если девчонка ничего не изменит – то отвлечёт их. А это – время.
Пока Соня бежит к кухне, Элис трогает Роя.
Успеет овладеть им – появятся неплохие шансы угробить Перо. Или кого из Файрвудов.
Арсений оглянулся на камеру. Вместе с желанием рисовать ему в наследство от Художника перепала муторная тоска. По поводу чего? Чёрт знает. Творческая личность тоскует абстрактно. Потом уже, по случаю, привязывает эту тоску то к несовершенству мира, то к какой-нибудь своей неудавшейся любви.
А что у меня тогда?
Кроме смерти Исами
Он перестал рисовать и посмотрел на Кукловода. Упрям. Рисует резкими и чрезмерно отрывистыми линиями. Кое-где гармония формы под этим потеряется. Он штрихами выдирает образ из стенки.
Тоска концентрируется на нём и берёт в нём начало. Замыкается как Уроборос, никак не могущий наконец сожрать свой хвост и положить конец этому уставшему миру.
Моя альфа и омега блять
За этим ощущением бездны памяти. Не удержишься – полетишь в них и захлебнёшься, гора мусора, свалка, даже хуже. Смутно он видит самые яркие, как ни сопротивляйся.
Эслинн в последний раз играет на арфе, узнав о гибели Воина, и поёт, а после разбивает инструмент, в отчаянии выкрикивая, что отныне будет хранить молчание, а голос свой – дар богов, не сумевший никому принести счастья – возвращает им обратно;
друг Леонарда пишет ему в тюрьму письмо, где рассказывает про бал в первых числах ноября, когда можно будет незаметно проникнуть в дом и поговорить с Мари, от волнения перо слишком резко шкрябает по бумаге и на словах «Yours forever, Michael» прорывает её;
первый из рода Фолл, кто носит проклятие, Альфред, прощается со своим другом у ворот, ведущих на территорию особняка, восстановленного после пожара, они стоят у каменной арки, под опадающими буками – художник (Фолл так и зовёт его – мой художник) – никак не может заставить себя выпустить его руку в белой перчатке;
Чарльз, дрожа на скамейке, в суде, борется с собой – и не может отвести взгляда от тощего подростка в чёрном, которого уводят из зала после приговора – Джона Фолла, в то время как рука с карандашом в отчаянии мечется над листом, хватая, присваивая ускользающий образ. Но он осыпается песком сквозь пальцы
Раз за разом. Воплощение за воплощением. Следовать за ним, помогать, встречать его гибель. Умирать вместе с ним. Песок.
Это его или моё? Или уже – наше?
Твой навеки
– Предлагаю заняться нашей красавицей, – Арсений берёт новый уголёк из тарелки. Всё видится сквозь марево прошлого, это мешает, это горько, и на языке – привкус миндаля. Пальцы чёрные. – Себя мы закрепили в реальности. Вернём нам старую добрую стервозную Алису.
Кукловод ухмыляется в ответ, продолжая раздирать стенку линиями но в них как в ворохе пепла феникс я
Арсений отступает от стены на несколько шагов, выбирая лучшее композиционно место. Сосредотачивается на образе. Закрывает глаза.
Тьма за веками послушно собирается в узорчатые капли. Как акварель на мокрой бумаге. Проявляет образ сначала черно-белым, обозначая света и тени. Рисуя упрощённый геометрический объём. Далее – цветовыми пятнами. Алое. Платье. Краплак. Полосы на запястьях. Красно-коричневый, марс. Отсветы на волосах. Умбра жжёная. Чёрный, охра. Тени-свет на коже. Синий. Ультрамарин с белилами до бледно-голубого. Веки, видные сквозь тонкую кожу венки. Краски стекаются, смешиваются друг с другом, рождая и множа полутона, оттенки, тончайшие, неуловимые переходы.
Что ты сделала с Алисой? Распяла её? Или поступила, как с теми куклами?
Зашитые губы. Пробитые запястья. Алиса – марионетка. Молчи и слушайся. Игрушка Элис. Иногда игрушку жалеют, иногда – жестоко треплют, а наигравшись, бросают в угол. А игрушка будет умолять… о чём? Прикоснуться к себе или напротив, оставить себя в покое?
Ты создана для игры и боишься боли. Одно исключает другое. Потому ты будешь умолять уйти и желать, чтобы тобой поиграли.
Художник открывает глаза.
Стена послушно проявляет на себе образ будущего рисунка.
Тоска подаётся назад. Уголь соединяет намеченные ранее точки – границы фигуры; и она не убежит.
Марионетка
В глазах мутнеет.
Он хватается ладонью за стену.
Марионетка
Я всё это время пытался
дать свободу
– Ничего, – в ответ на взгляд Кукловода (ощутим кожей). Оказалось, он упирается ладонями в стену. Пришлось выпрямиться. – Ничего.
Джим сидел в зале и наблюдал за тем, как рисуют Арсений и Кукловод. Несмотря на то, что вся ситуация здорово раздражала Кукловода (тот и не скрывал), находиться здесь было неинтересно.
Джим мог бы заняться Лайзой.
Мог бы помогать младшему.
Мог бы пошариться на полках библиотеки в поисках оккультной литературы – надо же понимать, что вокруг происходит. Но Арсений совершенно авторитарным образом притащил его сюда и усадил на стул. Кукловоду сказал, что Джим ему нужен «для срисовывания и вдохновения». Джиму сказал: «Хочу тебя видеть».
Не особенно проникнувшись проявившейся авторитарностью Пера, Джим дал инструкции Райану (присматривать за Лайзой и Джеком), вытащил с полок первую попавшуюся книгу и теперь сидел рядом с дверью залы. Читал.
