Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 320 (всего у книги 329 страниц)
Арсений отворачивается. Хруст ампулы. Джим ей поможет. Насколько в его силах сейчас.
– Хорошо всё, хорошо, – торопливый шёпот Оливии, – вы оба живы…
Зака привязывает Рой. Говорит, что мелкий дурак, но пацан молчит. Даже не огрызается на «мелкого» по привычке.
Уверен что спасёшь мир и нас в придачу
Мы все в это верили
Арсений прикладывает к стеклу лист с начатым рисунком. Вытаскивает из пучка собственных волос заткнутый туда карандаш.
– Мне… тряпку, хоть грязную… – тающим шёпотом просит Джен, явно не понимая, где она и что происходит. – Вытереться… я такая неряха…
Это она про рвоту на платье? Или о запёкшейся крови?
Всхлипы. Плачет сама Джен, обнимающая её Оливия и присевшая рядом с ними Нэт. Делают они это тихо и будто украдкой.
– Чего расклохтались? – невнятно огрызается Райан. – Такими темпами предпоследний точно сдохнет, и получите своё противоядие. Раненых смертельно пока нет.
Заку тоже достаётся масло, но Мэтт льёт его только на пальцы. Потом калит щипцы и вцепляется ими в ухо Закери. Тянет вверх.
– А я подёргаю тебя за уши, вдруг вырастешь поскорей. Как в день рождения!
Зак держится секунд шесть, потом начинает орать. Не героически, не так, как, может, воображал себе.
Орёт и рвётся в ремнях.
Арсению кажется, он слышит хруст, с каким щипцы продавливают хрящ.
Рядом щёлкает затвор: Джек таки опомнился.
Клещи разжимаются. Зак дышит, широко раскрыв рот, как собака.
– А вообще, – Мэтт переходит на другую сторону кресла, пока бледный как полотно мальчишка провожает его полным ужаса взглядом, – вы стали быстро друг за друга вступаться. Смущают вопли? Ну так я отключу вам ненадолго прослушку, да. Отдохните и подумайте о своих жизнях. Полтора часа из трёх уже прошли.
Он вцепляется клещами во второе ухо Зака, свободную руку тянет в карман. Вопль обрывается на середине.
Теперь в динамике только хриплое дыхание Стабле. Оно заполняет комнату. Рядом. Близко. Маньяк дышит в ухо, в шею.
Не выдерживает Оливия, кричит, чтобы Стабле не смел трогать ребёнка и через три минуты, едва не падая, отправляется в комнату.
Сама мать, – догадывается Арсений. Где-то там, на воле, у неё остались дети. Вот почему она возилась тогда с Майклом и Энн, они ей тоже казались потерянными ребятишками… А теперь Зак.
Зака Рой вытаскивает из комнаты, он отворачивается и закрывается рукой. Потому что ревёт и боится, что слёзы увидят.
Джек фотографировать не стал. Арсений знал, что снял бы на его месте.
Оливии достаются ток и раскалённое железо. На сладкое Мэтт заставляет её раскрыть рот и высунуть язык, в который вгоняет толстенную прокалённую иголку.
У стекла остаются только Перо, Джек, Рой, Натали и Кукловод.
– Ха, да я пирсинг себе на живую… делала. Отпусти Олли, о’кей? А то я зевать щас начну. Развлеки девушку. – Нэт трясёт, голос срывается, но она прямо смотрит на Стабле. Пальцы сжаты в кулаки.
– Что, маньячина, слабо себе носовой хрящ толстенной иголкой проткнуть, э? Напугал – иголкой! Хоть бы что оригинальное придумал, сучара, не? Не получается? Давай, докажи что… у тебя фантазия есть… недоношенный уёбок.
Последнее она шипит с ненавистью.
Рой ляпает «дура» и зачем-то громко начинает оправдываться, что это вроде как зря она Стабле злит, хотя понятно, на что он надеялся. Что за Оливию никто заступаться не станет. И всем также на это плевать.
Арсений быстро набрасывает фигуру карандашом. Простым рисунком тут не отделаешься.
– Тошнит, блин… Арсень, ты не человек. Рисовать... когда людей пытают...
Джек прижимается лбом к стеклу.
Я не человек.
Нэт действительно зря злила макаку. Он полосовал её ножом (куда дотягивался), калил железяку, потом втыкал иголки и в финале зашивал толстенной иглой разрезанную кожу.
Рой упрямо топтался и сопел, но не выдержал на пятой минуте.
Арсений начал штриховку.
Подпольщику достались по полной программе. Кто знает, за что Стабле его так возненавидел, но начал он с раскалённой железяки, переключился на обливание маслом пальцев, повторил все процедуры, какие проделал с Нэт, оставил на щеке Роя длинную дорожку стежков.
Вгонял в него щелчками английские булавки, окрестив это «бесплатной и щедрой оздоровительной процедурой». Потом начал бить по иголкам молотком.
На рисунке появились основные пласты штриховки: свет-тень, падающая тень. Клоки травы и веток. Главное, успеть передать реалистично объём. Иначе сложно поверить.
На шестой минуте Стабле принялся щипцами выдирать своей жертве ногти. Сначала подцеплял, проталкивая дальше под ноготь, потом дёргал вбок, отдирая.
Подпольщик, согнувшись, упирался лбом в стол. Динамик доносил слабые помехи воплей, которые улавливал микрофончик надетой на Стабле гарнитуры. Всё перебивалось пыхтением макаки.
– Джек, я знаю, о чём ты думаешь. – Тихое сзади. – Не надо.
Арсений обернулся. Джим разобрался с болящими – сделал для них, что мог, наверное, и теперь неслышной тенью подошёл сзади к младшему.
Джек смотрел, как Рою отдирают третий ноготь.
– Мартышка его прикончит. – Джек обернулся к брату. Он ещё сомневался. – Щас током бить начнёт. Как, вот просто скажи, стоять здесь продолжать, а?
– Он за тобой пойдёт, – Арсений снял рисунок со стекла. – Через две минуты.
Джек посмотрел на старшего как-то странно и поднял руку.
– Стабле, я его выкупаю.
– Малыш Джек заговорил?
Маньяк отложил щипцы на стол.
– Как раз для следующего я припас кое-что интересное, да. Ты вовремя!
Рой привязать Джека смог кое-как. Измазал его кровью.
До двери дошёл сам, а у порога рухнул.
Кукловод втащил его внутрь.
Дверь заблокировалась.
Арсений, продолжая рисовать (штрих нельзя убыстрять, только не торопиться и не испортить работу), в коротких отрывах от листа смотрел, как Стабле подходит к Джеку. Тот закрывает глаза. Обезьян переворачивает часы и тут же хватается за два крайних пальца.
Ломает, кажется.
– Две минуты Джека, – Арсению чудится тихий звук среди стонов, шороха динамика и шуршания. Во внезапной догадке он запускает руку в карман. – Две твоих минуты. А после я пойду за тобой. Через четырнадцать минут мы получим противоядие.
– Ты можешь не выжить.
– Стабле не ставит своей целью нас убивать. То, что он делает, больно, но не смертельно. Там вообще ни одного серьёзного орудия для пыток нет. Да и две минуты эти. Цель – запугать нас.
Арсений делает ещё пару серий коротких штриховок, углубляя тени. Оглядывает Джима. Любимый профиль, красивые, чуткие пальцы, теперь касающиеся стекла. Почти неизраненные, без шрамов. Рука в кармане сжимается на прохладной металлической поверхности. Теперь он уверен.
– Последнего может и убить, – Кукловод. – Да и десять минут ты можешь не выдержать.
– Арсений, я хочу стать последним, – твёрдо говорит Джим. – Выдержи две минуты за младшего, я тебя заменю.
– Одобряю, – Кукловод тыкает в сторону Джима пальцем. – Ты, Файрвуд, само благоразумие.
Арсений качает головой. Сворачивает рисунок и засовывает в карман. Во время пытки Джима будет не до этого.
– И вы оба знаете, что я так не сделаю.
Когда дверь открывается, Перо идёт вместе с Джимом отвязывать Джека. Он плох. Белый, мокрый, трясётся. Отвязав, крыса приходится навалить на стол.
Арсений сам привязывает Джима.
– Две минуты, – наклонившись к его уху. – Считай про себя. Два раза по шестьдесят секунд и всё закончится.
Затем подхватывает под руки Джека, выводя из комнаты. За ними пищит замок.
Джеку досталось и током, и ножами, и кипящим маслом. Ожоги, кровь, разрезы. Оторвана парочка ногтей, сломаны три пальца. Мизинец ещё и торчит как-то вбок, Мэтт выворачивал кость и бил по ней молотком. Не сильно. Но что такое «не сильно», когда что-то смещает переломанную кость?
Арсений помогает ему сесть, даёт воды и нашаривает в сумке тряпку. Обтирает пот с лица. Промокает кровь с пальцев и предплечий. Большего всё равно не сделать. Даже перевязать нечем, бинтов в сумке нет. А рядом ещё кучка валяющихся, трясущихся и стонущих тел, оставшихся без присмотра.
Перо уходит к стеклу.
Это он должен видеть.
Иногда даже хорошо быть эмпатом.
– Для тебя, Файрвуд, раз уж вылез из норки, я приготовил нечто особенное, – шипит Стабле. Вытягивает из кармана чёрную ленточку. Такие Трикстер заставляет искать в доме в ночь смерти Исами.
Ленточка плавно закидывается на шею Джима. Пальцы Обезьяны, длинные и неправдоподобно тонкие, ласково держат концы ленты, завязывают узел. Тянут его ближе к горлу.
– Помнишь ошейник? Помнишь?
Джим с ужасом вжимается в спинку стула.
Часы Мэтт не переворачивает. Ведь лента на шее со стороны не считается за пытку.
Плавное завязывание – на резкий рывок, и узел затягивается Джиму под горло.
Он подаётся спиной назад, чуть запрокидывает голову. Дыхание сбивается сразу же.
Дёргается, пытается высвободить руки.
Мэтт, улыбаясь, включает передачу звука.
Стабле успел загнать Джиму под ногти семь иголок.
Вбить их молоком поглубже.
Оторвать два ногтя.
Успел сломать палец.
А ещё была лента.
Джим задыхался, хрипел, кричал, рвался в ремнях и дёргал запястья в фиксаторах, в кровь сдирая кожу на основании кистей рук. Запрокидывал голову, подставляя стерильному свету ламп беззащитное горло.
Арсений считал время. Песок в часах сыпался медленно.
Стабле увлёкся иголками. Стабле не заметил, когда песок пересыпался полностью.
– Стоять. Я иду следующим.
Арсений постарался убрать из голоса эмоции. Две минуты закончились.
Мэтт для начала вбил ещё одну иголку, потом уже выпрямился.
– Да что ты говоришь? И правда. Песочек пересыпался. Как быстро летит время, Пёрышко… твоё право!
Арсений едва дождался, пока запищит замок.
Прошёл – хотя хотелось забежать – внутрь.
Подхватил со стола нож и первым делом перерезал ленту на шее Джима.
– Ну, две минуты, – прошептал успокаивающе. – Всё позади.
– Нет… Не две. – Джим откинулся на спинку кресла. Не боль, его измотала паническая атака. И до сих пор трясёт лихорадочно. – Не две…
– Знаю, – Арсений уже отстёгивал ремни. – Они минимум на четыре рассчитаны. Но не докажешь же. Щас, ещё немного…
Отстегнув все фиксаторы, взял безвольную руку Джима покрепче.
Иголки, хоть и коротенькие, выходили тяжело. Тонких щипцов в пыточном арсенале макаки не обнаружилось, и Арсений подцеплял иголки зубами, вытаскивая наружу. Иногда торчало только ушко, и тогда приходилось изворачиваться. Металл тихо клацал о цепляющиеся за него зубы.
Он считал про себя.
Две.
Три
Пять.
Семь.
Восемь.
Последнюю выплюнул на стол. Все в крови, но хоть не ржавые.
– Вроде все… Подняться сможешь?
Мотает головой. Странно, рывками.
– Не уверен. И… привязать не смогу.
– Привяжет меня Кукловод, у него руки целые. – Арсений склоняется над ним быстро: он примерно понимает, что Мэтт теряет терпение.
– Над нашей макакой ореол. Да такой красивый, какого я даже над Исами не видел, – шепчет ему на ухо, пальцами поглаживая скулу. – И ещё одно…
Вторая рука нашаривает в кармане часы. Арсений защёлкивает их на Джимовом запястье.
Даже так слышно тихое мерное тиканье.
Джим бормочет что-то еле слышное и точно матерное. Потом улыбается. Жутко – голова опущена, волосы свисают, и видна полубезумная зубатая улыбка.
– Надеюсь, перед смертью он попадёт ко мне в руки… – встряхивает головой и опирается локтями о подлокотники. – Помоги до двери добраться.
– Конечно.
Арсений подхватывает его под руки, рывком поднимает с кресла.
– Сам хочу до него добраться, знаешь ли. У меня к товарищу пара вопросов.
Арсений опускает Джима на пол у стены, потом они с Кукловодом уходят.
Мутит.
Руки как будто превратились в два сгустка боли. Ноют зубы – слишком сильно сжимал, на языке привкус крови от прикушенной щеки.
В голове бухает набатом. Неритмичные глухие удары.
– Ох Перо-Пёрышко, какой подарок… – юлит голосом Мэтта из динамиков. – Последний, да. На все десять минуточек.
– Ты меня так-то сильно только не радуй. А то сознание потеряю от счастья – как пытать будешь?
Пол под задницей ощущается как нечто прохладное, надёжное. Хороший пол. Так бы сидел и сидел, но – нет. Услышанная новость бьётся в мозгу, к тому же, промедлишь немного и организм, как осознает степень повреждений, начнёт буйствовать.
Нельзя ждать.
Джим сгибает ноги, падает набок, опирается локтями о пол. Мутит всё сильнее, чуть не выворачивает – рот наполняется кислой слюной – но только тянет вхолостую.
А ведь пиздел Обезьяна
Уже проявились бы симптомы-то
Отравления
Пару раз тянет, потом удаётся выпрямиться. Теперь Джим сидит в японской чайной позе.
– Старший… ты как? – глухое из угла.
– Жи...вой.
Всё ещё дрожат конечности. Встать самостоятельно не выйдет. А Джим хочет к стеклу. Может, это и мазохизм, но он хочет видеть.
И ещё…
Кукловода попросить…
Он не станет. Райана?
– Райан.
Откуда-то сбоку:
– Файрвуд, ты мне и на том свете покоя не дашь? Лежи.
– Ты мне нужен. – Джим чувствует, как против воли на лицо наползает улыбка. Он шарит глазами по комнате, пока не натыкается на светловолосую голову Форса. – Энди. Помоги ему подойти к стеклу.
Форс ругается, но тормошит еле живого Уолкмана и дотаскивает его до перегородки.
– Ну, нам станцевать медленный танец? – осведомляется оттуда ядовито. Говорить из-за разбитых губ ему тяжело, и получается нечто вроде «меленый тааец».
Зато остальные начинают поднимать головы и проявлять слабый интерес к происходящему.
– Профессор…
Джим пытается подняться сам, но чуть не падает. Шатается. Упирается запястьем в стену. Не держат ноги, дрожат, выставить вперёд одну выходит на чистом упрямстве.
– Профессор, пожалуйста, посмотрите на Мэтта. Вы видите?
– О… – в слабом голосе Энди проявляется прежняя гундосость. И подобие научного интереса. – Прелюбопытно. Когда я там был, этого не было заметно…
– Сколько дадите? – Джим подаётся к залипшему в стекло Уолкману, почти жадно вчитываясь в мимику.
– С прогнозом могут возникнуть определённые сложности… – Энди почти полностью повис на Райане и расслабился. И то правда, держат же. – Предположительно, Джеймс, не более суток.
Опустить голову. В динамиках слышатся первые глухие удары – Мэтт принялся за пыточную программу, а Джим – смеётся. Тихо. Радостно. Кожей ощущая на себе обеспокоенный взгляд младшего и злой – Райана. Даже подниматься становится легче – опираясь о стену непослушным запястьем, неловко растопырив искалеченные пальцы.
– Макаке осталось жить не более суток, – негромко, но очень чётко говорит Джим, поднимаясь. Ноги подламываются, его шатает. – Не более суток. Энди не может ошибаться.
– Открою вам страшную истину, – иронически гнусавит профессор, которого Райан тащит обратно, – но ошибаться могут все. Полагаю, даже тот, кто сотворил эту вселенную, иначе в ней бы вообще не появилось понятия «ошибка».
– Не двое сразу.
Неловко дёрнувшись телом, опереться о стену спиной. Обычно в такой позе слегка ныл старый ожог, но сейчас это несущественно. Джим посылает глядящему на него во все глаза брату улыбку.
– Мне Арсений сказал. Он тоже видит ореол.
Джек порывается встать, но махает окровавленной рукой.
– А из ногтей… – хрипит динамик прерывистым голосом Арсения, – ты построишь себе лодку в мире мёртвых, чтоб там не захлебнуться в какой-нить реке? Иначе нахрена тебе… столько ногтей…**
– Чего лыбишься, Файрвуд? – Взгляд Джима перехватывает Кукловод. – Обезьяна вполне может успеть его убить.
– А что, над ним есть ореол?
Вопрос получился нахальным, почти риторическим, но всё равно взгляды Джека, Кукловода и самого Джима автоматически метнулись к старому профессору.
И что-то цепляло во всей этой суете. Что-то, чего Джим никак не мог уловить. Лежащее на поверхности.
– Он как бы не человек, – Энди устало опустился у стены. – Не берусь сказать.
Выживет
Джим думает ещё попросить Райана, чтобы опереться на него. На младшего не обопрёшься, он сам измучен, а опираться на Кукловода не выйдет. Сбросит. Поэтому приходится по стеночке, опираясь лишь запястьями – к стеклу, и смотреть.
Мэтт с каким-то неземным восторгом рвёт щипцами уже второй ноготь Арсения – начал с мизинца левой руки, теперь – безымянный. Арсений бледен. Голова запрокинута. Зубы сжаты.
– Если бы ты был Мэттом, – Кукловод обращается лично к Джиму. Тихо так. – С каких пальцев начал бы?
– Не с этих. – Покачать головой, впиваясь взглядом в напряжённые челюсти Пера. – С правой руки. И со среднего или большого, чтобы он потом ничего делать не мог.
– Я тоже.
– Думаешь...
– Ага. Он нам его живым возвращать не планирует.
– Джим, у тебя что, идущие часы? – негромко спрашивает из темноты Джек.
– Э... – Джим замедленно поднимает к глазам запястье. В комнате будто тише становится, и да – тикают. Двигается секундная стрелка.
В динамиках рвано вдыхает воздух Арсений, прощаясь с очередным ногтем.
– Да... – Так же замедленно соглашается Джим. – Идут часы. Точно.
