Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 94 (всего у книги 329 страниц)
– Да ну?! – Арсений поразился, как не заметил японку. Тенью проскользнула, не иначе.
– Да, десять минут как. Может…
– Я попробую, солнце, – Арсений потрепал её по золотистым волосам. – Но – ничего не обещаю.
Девушка благодарно улыбнулась и вдруг обняла его. Тоненькие ручки стиснули изо всех сил, Дженни прижалась к нему, на секунду зажмурившись.
– Ох, Джен, задушишь... – Арсений, рассмеявшись, обнял её в ответ. – Что случилось-то?
Но она не ответила, выпустила его и шмыгнула обратно в гостиную, только край юбки мелькнул.
Арсений, улыбаясь, слегка пожал плечами. Сначала, как и планировал, навестил ванную на втором этаже, только потом поднялся на чердак. Выпитое уже давало себя знать, стены слегка шатались, подниматься по лестнице было тяжеловато, приходилось опираться на стенку, зато настроение было радостно-благодушное.
Второй день подряд бухаю
Ну как в лучшие дни молодости прям…
А, фиг с ним. Всё равно романтическая ночка с Джимом мне не светит
Так хоть набухаюсь и пойду спать в обнимку с Джеком и его новым игрушечным котей…
Ха-ха, Джек и плюшевый кот
Я ему этого кота ещё вспомню точно до ночи
Ага, вот так и сделаю.
Джим, блин…
Док, вроде, уже не исходил соплями, но всё равно, когда перехватить удалось, сказал, что болеет, и потому никаких им сегодня проводов. И сказал-то так строго, прям сразу понятно – именно что никаких.
– Зараза… с бантиком, – сообщил Арсений не то ступенькам, не то висящему на стене светильнику, остановившись на середине лестницы. – Вот что это – бантик есть, а подарок – фиг, да?..
Дверь, ведущая в комнатку с покатой крышей, была приоткрыта. Из щели под ней на площадку падали смутные серые отсветы.
Арсений распахнул дверь, из-за резкой смены освещения на секунду закрыл глаза и убедился, что хвостатый на месте, по короткому и ёмкому:
– Вали отсюда.
– И тебе доброго вечера. – Арсений прошёл в комнату и устроился на краешке стола, там, где ничего не лежало. Отступать так просто он не собирался.
– Вали, говорю ж, – повторил Райан как-то… словно с замедлением и через силу. Спустя секунду до Арсения дошло. Чердачный обитатель был пьян. Ну и точно: вон, из-за крайнего монитора бутылка виднеется, а на полу, у стола, ещё одна. Пустая.
– И свалю. Но вместе с тобой. У меня поручение от хозяйки вечера – притащить тебя на праздник.
– Джейн слишком много на себя берёт. Во всех смыслах. – Длиннохвостый впервые перевёл взгляд с мониторов на него. – Интересно как ты меня… притащишь, Перо?
Арсений слегка наклонился и шёпотом, как большую тайну, сообщил:
– Уговорю.
Райан, откинувшись на спинку кресла, негромко рассмеялся. Потом вдруг утих, и, не меняя положения, огрызнулся:
– Ты себя переоцениваешь.
– Эт я ещё недооцениваю! – Арсений потянулся к бутылке. – Не возражаешь?
– Бокал за колонкой, – ответил Райан слегка невнятно. – А после этого, надеюсь, ты отсюда выметешься. В противном случае я тебя вышвырну.
Арсений нащупал бокал, щедро плеснул себе из тёмной пыльной бутылки. На секунду тёмно-багровая жидкость – густая, ароматная, не чета тому, что пили двумя этажами ниже в гостиной, – блеснула в свете экранов, обволакивая стенки бокала и создавая резкий контраст алого и чёрного.
– Твоё здоровье, – сказал Арсений коротко, салютуя хвостатому его же вином. Залпом опрокидывать такое вино было кощунством, поэтому он пил медленно, и поверх бокала щурился на Форса. Но тот так и не пошевелился.
– Так что, не передумал? – по прошествии трёх минут Арсений поставил опустевший бокал перед центральным монитором и перевёл взгляд на хвостатого.
Райан спал. Сидя, запрокинув голову на кресельную спинку.
Арсений со вздохом соскользнул со стола.
А ведь и впрямь праздник
Пошарил в карманах, нашёл в нижнем батарейку, а в центральном – мандарин, который получасом ранее сунул ему Зак, положил находки рядом с опустевшей бутылкой.
– Ни хрена я не Санта Клаус, – поведал чердачному пространству грустно. – Но, типа, всё равно с Рождеством.
Джим медленно перебирал клавиши рояля.
Вот хорошо всё. Вот замечательно. И все радуются – вон Дженни под его импровизацию даже Джека танцевать вытащила. Потрескивает пламя в камине, горят свечи, переливается гирлянда на ёлке. Дженни ещё не начинала убирать посуду, и почему-то столы, заставленные тарелками, не напоминают руины рухнувшей империи, а, наоборот, служат словно доказательством состоявшегося сочельника. Время далеко за полночь, и разошлись-то все левые, свои только остались: сопящий на диване Закери – уснул в обнимку с Табуретом, пристроившийся у камина Джим-подпольщик, Дженни с бухтящим Джеком, Лайза в углу, в кресле, одним глазом дремлет.
Ну красота.
Кра-со-та.
Особенно красота, если вспомнить хмельного Арсеня. Весь вечер он шутил, участвовал в играх, много фотографировал, ловко подлавливая обитателей в разных интересных сценках, пьянел, частенько прикладываясь к сменяющимся на столе бутылкам, носился, тормошил Джека (или тот его, по настроению), играл на притащенной кем-то гитаре песни по заказу слушающих, хотевших поупражняться в пении, танцевал – сначала с Дженни, потом удивил всех собравшихся, пригласив Алису. К ещё большему удивлению зевак, женщина не отказала, а через минуту на них глазели уже все: поразительным образом эти двое составили очень красивую танцевальную пару – сильный, небрежно-растрёпанный, легко и уверенно ведущий в танце партнёршу бывший подпольщик и высокая, гибкая, облачённая в ярко-алое последовательница. Другие танцующие как-то незаметно рассредоточились по комнате, а после двух танцев, когда Арсень, всё ещё держа Алису за руку, поклонился, вообще начали аплодировать. После этого неугомонный Арсень поспорил с Джеком, что вытянет танцевать Тэн – за весь вечер японка едва ли два слова проронила и отсекала попытки обитателей с ней заговорить, – попробовал, не смог, сказал ей, что она и так украшение гостиной, и вернулся к Джеку, отдавать проигранные мандаринки.
В одиннадцать кто-то из Подполья, вернувшись с улицы, доложил, что повалил густой снег, и большая часть собравшихся с громкими воодушевлёнными воплями радостно ломанулась во двор, играть в снежки. Оставалось только проводить взглядом вперёд всех вылетевшего в дверь Арсеня – на нём уже удивительным образом оказалась подаренная Дженни шапка, шарф он на бегу накинул на шею Зака.
Джим, напомнив себе о простуде, конечно, не пошёл. Оставалось только сидеть на диване, слушать треск поленьев в камине, потягивать вино и думать о загубленной ночи. Оставшиеся немногочисленные обитатели быстро разошлись, оставив его в одиночестве. То ли к счастью, то ли нет, минут через пятнадцать вернулась Дженни, сказав, что не очень-то хочет на ночь глядя сушиться после снежных баталий, и подсела к нему.
Джим слушал её в пол-уха, вспоминая Арсеня в танце.
Через час последовала последняя волна – вернувшиеся с улицы смеющиеся, проголодавшиеся и промокшие обитатели снова оккупировали стол, и Дженни пришлось отлучиться на кухню, ставить чайник. После позднего праздничного ужина все, наконец, начали расходиться, пока к двум часам ночи не осталась только «своя» компашка.
Тогда-то Джим и пересел за рояль, играть. Пристроившемуся рядом Арсеню сказал, что его подарочная будет не сразу. Подпольщик, пожав плечами, стянул с тарелки бутерброд и куда-то удалился.
А часом ранее, пока в гостиной ещё шёл ужин, Арсень поймал его у лестницы и в туалет затащил. Смотрел так внимательно, а Джим с трудом давил желание опуститься на колени, стянуть с неугомонного подпольщика штаны, и…
Палец соскользнул и вместо большой, как планировалось, секунды, выдал малую. Звучало неприятно, но никто не заметил – только Лайза второй глаз открыла.
Си-до, это вам не хухры-мухры. Это такая вещь… – пошёл доказывать кому-то пьяный голос в голове.
Ну вот что мне стоило?
Члены простудой не болеют.
Или рукой хотя бы, Арсень, чтоб тебя…
А если бы подпольщик хотя б на секунду подольше посмотрел в его глаза, или – ну хоть пальцем рукава коснулся бы – всё. К чертям тогда простуду клятую, а ванная рядом, там просторнее, и шпингалет, в отличие от второэтажной, есть…
Дверь отворилась, заставив Джима ещё раз сбиться. Вернувшийся Арсень остановил кружащуюся с Джеком Дженни и начал говорить ей что-то негромкое. Девушка послушала, покивала, и утянула танцевать уже его. Сильная рука привычным жестом легла на её тоненькую талию, вторая взяла узкую ладошку, бережно так… А Джим жадно прослеживал глазами каждое движение подпольщика, каждый шаг, ласкал взглядом пальцы.
Твою мать…
Мелодия прервалась на одной из самых неподходящих нот, а Джим, облокотившись на рояль, помахал девушке.
– Дженни!
– Джим, да? – Она остановилась, покачиваясь, но Арсень поддержал её. – Зачем перестал играть? Так хорошо было…
– Только хотел предупредить, что сейчас вы будете танцевать под классику.
Дженни согласно кивнула, а Джим, задержавшись на понимающем взгляде Арсеня, снова сел за клавиши.
Положил руки.
Адажио состенуто…
Щас я как дам адажио состенуто. Устрою ленто.
Низкий, до сердца пробирающий интервал – левая рука, первая триада нот в правой.
Дженни посмотрела на него немного непонимающе. Джим и сам не смог бы танцевать под такое, наверное. Но Арсень обнял её, прижал светлую растрепавшуюся головку к своему плечу. И Дженни, медленно покачиваясь под музыку, успокоилась.
Медленно.
Адажио.
Джим слегка прикрыл глаза – это помогало не отвлекаться на танцующих. Звуки шли от клавиш через пальцы, доходили до самой груди и там сплетались с тугой комок, звуча, вибрируя, заставляя сердце дрожать своей вибрацией.
Крещендо, Джим…
Мелодия громче, громче, сознание всем собой соприкасается с каждой нотой, всей своей сущностью Файрвуд нажимает на клавиши. Почему соната такой силы, такой потрясающей мощи – четырнадцатая? Или Бетховен мыслил другими категориями?
Три низких, вибрирующих интервала в левой руке, на усиление, в правой – лёгкие касания высоких нот.
Деминуэндо…
И снова – негромкие, мелодичные переборы. Так – до нового крещендо, до нового вибрирующего комка в груди, превращающего кровеносные сосуды в струны.
Как будто не он играет. Как будто им играют, иначе – почему он с таким содроганием ждёт звуков, вызываемых своими же пальцами? И эта пауза, периодически проскальзывающая в основной ткани музыки, как будто замирание сердца перед падением.
И – падение, новые переходы, новые переборы. Новые интервалы в левой руке, после которых кажется, что сердце уже никогда не начнёт биться.
Последние ряды нот, такие недосягаемые в начале, воспринимаются как обещание продолжения.
Деминуэндо, Джим. Деминуэндо… – голос в голове до ужаса напоминает Арсеневский. Но он спокойный и ниже. После него не хочется никуда идти, ни в какую ванную, а хочется закрыть глаза и молчать, молчать…
Деминуэндо…
Последнее касание клавиш. Руки поднимаются, всё ещё не веря, что музыка закончилась. Джим и сам не хочет в это верить, но факты – наиупрямейшая вещь на свете.
Поэтому его ладони мягко закрывают крышку рояля и ложатся на колени.
А сам Джим открывает глаза и смотрит на обнимающего Дженни Арсеня. Они уже не танцуют, кто знает, сколько. Оба стоят посреди гостиной.
Арсень медленно, будто даже немного сонно, улыбнулся, отпустил Дженни, подошёл к Джиму и, наклонившись, обдав запахами вина и мандаринов, крепко обнял.
– А это нам на людях можно, – шепнул на ухо, на секунду зарывшись носом в волосы, и уже громче, пьяно-искренне, выпустив его, добавил: – спасибо, Джим. Лучший подарок для постаревшего на год Пера.
Дженни позади захлопала в ладоши, к ней присоединились все немногочисленные оставшиеся в гостиной. Даже Джек соизволил оторваться от поедания мандаринов и хлопнуть два раза.
Ну вот, только успокоился…
Но тело уже не бунтовало. Ни после шёпота на ухо, ни после объятия. Тело намекало, дескать, неплохо бы, Джим, уединиться с Арсенем – не более.
Решив не отказывать себе в маленьких радостях жизни, Джим незаметно пробежал пальцами по ладони Арсеня и благодарно поклонился публике.
– Спасибо, спасибо. Но благодарить нужно не меня, а Бетховена. Арсень, – обратился к подпольщику, – я немного пьян. Проводишь?
– Уже уходишь? – Дженни даже немного расстроилась.
– Устал, – Джим улыбнулся ей.
– Провожу, конечно. За такой-то подарок, – Арсень, слегка покачнувшись, перестал опираться на рояль. – И сам… баиньки, наверное. Джен, спасибо за вечер… Как всегда.
Джим с трудом дождался, пока Арсень наобнимается с Дженни, с засмущавшимся Джимом-подпольщиком, благодаря за «торт», потом с ещё раз поздравившей его Лайзой и под конец попробует облапать уже изрядно пьяного и занявшего стратегически важную позицию под ёлкой Джека. Тот швырнулся в него наполовину чищеной мандаринкой, но обнять себя всё-таки позволил, после чего Арсень прошествовал к двери и распахнул её в коридорную тьму.
– Только после вас, мэтр, – объявил с поклоном, ухмыляясь.
Джим укоризненно покачал головой, улыбнулся помахавшей ему Дженни и вышел.
Комната приняла их прохладной и уютной темнотой. Арсень по привычке включил прикроватную лампу. Джим, захлопнув дверь, подошёл, привлёк его к себе и уткнулся носом в основание его шеи.
– Э-э-э, док, – насмешливо заметил подпольщик, – а болезнь?
– Она через прикосновения не передаётся.
Джим коснулся губами шеи Арсеня, чувствуя, как на его спине смыкаются те самые руки, на которые он полвечера пялился. Это было потрясающе – стоять, обнявшись, в полутёмной комнате и чувствовать, как голову кружит хмель.
Его губы спустились ниже, к ключицам.
– А я понял, – хриплое сверху. – Ты используешь болезнь как предлог, чтобы мне отомстить.
– За что? – короткий перерыв между поцелуями, и снова – ощущение горячей кожи на губах.
– Не знаю. Но месть страшная.
Джим, не прерывая поцелуев, провёл ладонями вниз по спине Арсеня и скользнул ими под толстовку.
– Джим?
– Ммм?
Ладони поползли вверх, поднимая толстовку подпольщика и оголяя живот, грудь. Джим тихо вздохнул в шею Арсеня. Опустился на колени. Прижался губами чуть ниже пупка.
– О’кей… – Арсень шумно выдохнул и привалился спиной к стене. – Я согласен…
Джим расстегнул заклёпку его джинсов, расстегнул замок и вынул уже вполне в боевой готовности член. Огладил его по всей длине. Обхватил ладонью.
Горячий. Пульсирующий. Джим почувствовал, как от одного осознания происходящего его собственный член начинает прямо-таки рваться на волю. Пришлось выпустить, и, справедливости ради, обхватить ладонью и его.
Вверх-вниз, рвано, синхронно. И сейчас бы встать, впиться голодно в губы, но – нет.
Облизав головку, Джим медленно погрузил её в рот.
На затылок легли горячие пальцы.
Сжали.
Рот сам собой наполнился слюной, и Джим, дрожа, начал погружать член глубже, пока тот не упёрся в горло.
Слегка выпустил.
Снова погрузил.
Пальцы на затылке сжали его волосы ещё сильнее.
Джим вдруг осознал: он стоит на коленях, заглатывает пенис двадцатилетнего любовника, и ему это так нравится, что хоть с ума сходи.
А рот тем временем уже усердно полировал вышеозначенную часть тела, активно помогая себе незанятой рукой. И когда Арсень кончил, у Файрвуда даже не было мысли выплюнуть. Проглотил, про себя посмеявшись, что – полезно, чистый белок.
Конечно, для секса поцелуи необязательны, и можно было бы повалить Арсеня на кровать, трахнуть, но почему-то Джиму не хотелось, чтобы так. Поэтому он встал с колен и тепло поцеловал подпольщика в шею, ниже уха.
– Я пьяный, Джим, – тяжело выдохнул Арсень, чуть приоткрыв потемневшие глаза. Сильные пальцы скользнули в его волосы, слегка оттягивая пряди. – Всё, на что способен – это смотреть на тебя, тихо сходить с ума и пьянеть ещё сильнее. Если устроит…
– Нет, Арсень, – Джим улыбнулся. – Завтра-послезавтра я буду здоров, и тогда мы вместе и с ума посходим, и опьянеем, и я трахну тебя в нескольких позах. А если ты заболеешь – мне этого счастья ещё неделю не видать. Так что иди.
Последнее прикосновение к щеке, еле перебарывая желание плюнуть на все медицинские догматы...
Арсень и не подумал отстраниться. Вместо этого медленно-медленно наклонился к его губам.
У Файрвуда перехватывает дыхание не смогу оттолкнуть что ж ты делаешь пока Арсень проводит пальцами по полоске оголённой кожи на его шее.
Проскальзывает указательным под полуразвязавшуюся чёрную ленту.
Медленно тянет её на себя.
– А это моё по праву, – мягко произносит почти в губы, тянет, тянет на себя прохладную, гладкую полоску ткани, – ну, док, ты же не подумаешь отбирать у именинника обёрточную бумагу, когда подарок уже наполовину распакован?..
