Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 259 (всего у книги 329 страниц)
У кота встопорщились усы: припавший к земле, поджавший хвост (лишь кончик изогнут), уши прижаты к голове и глаза бешеные. Такое даже можно написать маслом.
Дальше – пара фото праздника, а вот потом – мистер Файрвуд. Моложе на десять лет, собранные в хвост тёмные волосы (седины на фото не видно, даже если есть). Но это уже не совсем мистер Файрвуд – это молодой лорд. Рубашка, тяжёлое резное кресло (Софи помнит его по фотографиям на ноутбуке Джона, пыльное, стоит в библиотеке), на фоне – мерцающий бархат шторы. Лорд смотрит в открытую книгу, уйдя в собственные мысли. Тёмные, недобрые мысли.
Софи рассматривает фото долго. Саймил должен был очень высоко оценить эту работу. Идеальные сочетания цветов, света, выверенная композиция. Ощущается нечто из Возрождения. Хотел ли он этой цветовой отсылкой показать божественность переданного образа, его выход за грань обычного человеческого? Может быть.
– Мне нравится, – кивает. Потом оборачивается к Джону. – Скажи своё мнение.
– За эту мне так же предлагали очень большие деньги. – Фолл был взглядом в фотографии, а пальцы снова слегка поглаживали страницу. И голос задумчивый, в себя. – Официально ведь эти фото – погибшего в особняке неизвестного фотографа, передавшего авторские права мне, а не Арсеня. Но я жаден и не желаю делить великолепное произведение с кем-то, кроме близких. Кстати, если тебе оно так понравилось, – внимательный взгляд в её сторону, – то спешу сказать, что это ещё не лучшее фото Файрвуда, выполненное Арсенем.
– Не сомневаюсь, – Провести взглядом по волнистой глади волос. – Саймил любит фотографировать тех, кто ему... небезразличен.
Внутри – укололо слабым отголоском ревности. Но это так, остаточное. Глупо переживать о свершившемся. Никогда не ревновала русского ни к одной из его постельных дамочек, да и сама не стеснялась развлекаться на стороне. При этом – оба знали, что другие нужны лишь для увеселения. Они были вместе. Теперь Саймил будет с этим Файрвудом, к которому, кажется, уже ничего не чувствует. А у Софи…
Посмотрела на разглядывающего фото Джона.
Ей ещё повезло. Если б не беременность, кто знает, когда бы одумалась, а счастливый билет в виде благосклонности лорда Фолла мог и уплыть.
– В конце он не мог держать в руках фотоаппарат, – проговорил Фолл, неслышно постукивая пальцем по краю мультифоры. – Говорил Файрвудам или Лайзе, куда и как ставить, какие выставлять настройки. Я рисовал его такого, и он напоминал мне Ренуара, который в старости не мог сам заниматься скульптурой из-за адских болей в суставах и, лёжа в мастерской, подробно описывал ученику, что и как делать. Боль творца наверняка была сильнее.
– Зато насколько было сильнее его желание творить, – отозваться незамедлительно. Приятно поговорить с понимающим человеком, с которым не так уж и много связывает.
Перевернуть фото тускло-жёлто освещённого коридора. Тоскливое фото, но отчего-то в нём есть надежда.
В следующем надежды нет. Одно глухое отчаяние. На переднем плане – безжизненно свисающая рука, диагональю – укрытое простынёй тело, и сзади, чуть размыто – скорчившийся человек. По волосам – Джеймс. Сидит на полу, вцепившись пальцами в волосы.
Фото в чёрно-белой гамме. Ему, то есть фото, очень идёт.
Софи на несколько секунд невольно задержала дыхание.
– Что… это?
Фолл снова бережно касается фотографии.
– Брат Джеймса, Джек, был при смерти после взрыва, который они в новогоднюю ночь устроили с Пером. Не рассчитали количество детонирующего вещества, таймер сработал не вовремя… вмешалось проклятие. Джек почти месяц был между жизнью и смертью… Брат держал его, отдавая собственную жизнь призракам особняка. Взамен они не давали Джеку рухнуть в мир мёртвых.
– Это… шедевр, – абсолютно искренне. – Тебе предлагали и его продать?
– Всё, что в этой папке. Вопрос только в цене. За эту… – Он покачал головой. – В конечном счёте, когда Арсень вернётся, я передам папку ему. Сможет продать. Но я надеюсь, он этого не сделает.
– Не знаю, у него своеобразное отношение к своим шедеврам… Может не продать, но сделать выставку. Я сходила бы на неё... И послушала, как он рассказывает.
Софи ещё некоторое время просматривает фотографию. Пальцы: расслабленные полумёртвого Джека, вцепившиеся – Джеймса. Пролистывает дальше, задерживаясь на каждой несколько длинных секунд. Останавливается на сделанной явно случайно – Райан Форс, резко разворачивающийся. Летящий длинный хвост, сосредоточенное выражение лица. А ещё – он намного моложе.
– Очень живо, – улыбается Джону. – А почему на заднем фоне столько розовой мишуры?
– О, – Джон оживляется и даже негромко смеётся. – Девушки особняка устроили праздник четырнадцатого февраля. А Райан проиграл мне спор и вынужден был присутствовать на этом торжестве… милых украшений и сердечек. Кстати, фото сделано на старый плёночный фотоаппарат моего отца. И Арсень до ужаса не хотел ничего фотографировать там, уговорил его… впрочем, это несущественная информация.
– Ну, раз так…
Снова – пролистывать. Бытовые сцены, светловолосая девушка поливает фиалки (рядом увивающийся подросток), несколько растрёпанных и чем-то взволнованных парней с сумками через плечо. Толстая белая крыса высовывается из-за угла, встопорщив усы. Принюхивается.
Снова Джеймс. Снова потрясающее фото. Мистер Файрвуд, слегка прикрыв глаза, играет на рояле: пальцы напряжены. Спина прямая, и будто бы он ушёл в себя – вместе со своей музыкой.
– Не подумала бы, что Джеймс играет…
– Да, и прекрасно. Я любил его слушать, хотя система прослушки сильно искажала звуки.
– Мне нравится… – Кончиками ногтей обвести контур его лица. – Полумрак, неверное освещение и его игра. Очень атмосферно.
– Можем попросить его сыграть, когда приедет. Я иногда не отказываю себе в подобном удовольствии во время его визитов.
– Когда я услышу его игру, мне будет проще поверить в то, что это возможно.
Софи не сдерживает улыбку. Она знает мистера Файрвуда с другой стороны: суровый, серьёзный, непреклонный сухарь.
Пролистывает ещё несколько, среди которых – окровавленные руки Саймила на фоне старых пожелтевших газет. Джон останавливает её руку, изготовившуюся перелистнуть.
Руки тёплые.
– Здесь нужно пояснить, – улыбается ей. – Фотография была сделана, когда Арсень только узнал о том, что находится в прошлом. Пытался осмыслить факт.
– Понимаю.
Гораздо проще «осмысливать» что-то через своё творчество. Поэтому и необходим мольберт в спальне. Хотя и не только поэтому, конечно.
Джон убирает руку с её пальцев, жестом показывая, что можно перелистывать.
Софи подхватывает кончиками ногтей прохладную кромку мультифоры. Очередное фото тяжело проворачивается, падая лицевой просмотренной стороной вниз.
Ломко шуршат мультифоры под пальцами. Они хорошие, шершавые, хотя запястья уже устали совершать монотонные действия с достаточно крупными фото. Триста штук. И они только-только подбираются к концу. За окном темно и пасмурно, два раза недовольный дворецкий приносил им еду прямо сюда.
Лорд проводит время со своей леди, которая носит под сердцем ребёнка, причём, абсолютно культурно. Мог бы и менее чопорную физиономию скорчить.
Но приходы Калхоуна коротки, и в его отсутствие чета Фолл погружается в тёмную атмосферу фамильного особняка десятилетней давности. Софи видела кровь, видела измученных и истощённых обитателей. Иногда – проблески чего-то светлого, вроде праздников или метко подмеченных объективом моментов: Джейн Уоллис кормит крысу Нэн, проклёвываются листики из почек во внутреннем дворе, мастерит механическую крысу подросток Закери.
С какого-то момента стало совсем страшно. Блок фото напоминал ту, чёрно-белую, где Джеймс сидит у укрытого простынёй тела брата. Тот же младший с перерезанным горлом (Джеймс зажимает рану), общий сбор крови в вёдра в пыльном, грязном помещении. Джон комментировал эти фото, иногда рассказывал что-то о людях, на них изображённых. И теперь в кадре проявился он сам, лорд Фолл. Мелькал то там, то тут. Особенно поразило фото, где он, не видя фотографа, сжался в кресле и смотрел в камин, на огонь. Удивительно, но Саймил даже смог поймать пляшущие в его глазах блики.
А ещё – в папке было фото альтер-эго, Кукловода. Маньяка в нём можно было распознать с первого взгляда, но женщину поразила харизма. Ум, власть с чётким осознанием её тяжести, сила и выходящий за пределы фотографии демонизм. Даже не верилось, что её сдержанный супруг и он – одно лицо. На первой картине их очень хорошо изобразили. Будто бы близнецы, выросшие на разных полюсах морали. Когда Софи поведала о своих умозаключениях супругу, тот только улыбнулся и согласился.
Фотографии всё мрачнее. Сейчас бы попросить принести виски, рома, чего угодно – но ей нельзя. Поэтому на особенно жутких приходилось прикрывать глаза, успокаиваться самостоятельно, и – по новой. Не реагируя на предложения прекратить издевательства над собой, досмотреть хотя бы завтра.
Она хочет знать, через что прошёл Саймил. К тому же, эти фотографии в будущем могут обеспечить ей годы неиссякаемого вдохновения. Больного, жесткого, изломанного, как крылья попавшей в жестокий шторм птицы, но вдохновения.
Когда последнее скрывается под плотной чёрной обложкой, она ещё какое-то время молчит. И Джон – молчит, милостиво давая ей возможность собраться с мыслями.
– Знаешь, – признаётся она наконец, – твой… особняк – тоже своего рода шедевр. Из тех, которые лучше никому не показывать.
– Все эти десять лет я хранил его для Пера, – Джон вновь смотрит в окно. В саду уже загораются фонари, и в стекле видны их отблески. – Для того, каким он должен вернуться.
Джеймс Файрвуд всю дорогу до особняка слушал радио. Включил машинально, чтобы хоть что-то играло, ехал и даже, вроде, слушал. Не слышал только ни слова и едва не столкнулся с выехавшей из-за поворота машиной – слишком глубоко ушёл в мысли.
Как отрабатывать смены в хирургии, как преподавать в университете, если мозг плавает в жиже ожидания? Это не мысль, не состояние, это – всё, и в нём плавает мозг.
Всплывает – сегодняшний случай в нейрохирургии, когда пациент после трепанации сорвал отпиленную с черепа крышку и бегал по коридору.
Машину парковать аккуратно, это тоже рефлекс. Рефлекторно поздороваться с еле сдерживающим зевоту Калхоуном, встречающим его с фонарём (и что, что глухая ночь?), согласиться подождать в библиотеке, пока хозяин соберётся его принять. Через десять минут, уже сидя в кресле библиотеки, наблюдать заспанного, но причесавшегося Фолла, будто нечто, происходящее в другой жизни.
– Ты мог приехать с утра, – говорит Джон вместо приветствия, проходя к шкафчику у стены и вытаскивая графин виски и два стакана.
– Мог, – спокойно, – но с утра у меня смена.
Принимает прохладный бокал с плещущейся на дне янтарной жидкостью. Салютует им.
– Я за рулём.
– Тогда не пей.
Джон садится во второе кресло. Ему машину вести не надо, ему до спальни – минута ходьбы. Болтает бокалом и отпивает.
– Есть новости? – Спрашивает, не дожидаясь следующей реплики. Джим даже не скрывает улыбку. Значит, тоже с ума сходит от нетерпения.
– Да, наш мохнатый почтальон доставил очередную весточку от Форса.
Джим благодарит эту идею Форса. Теперь они наловчились передавать послания в прошлое через кота, всё равно он между временами шастает. Иногда и оттуда получали что-то интересное. Как сегодня.
– Я только из особняка, перехватил Табурета. Итак, они... мы спасли Дженни, значит, Алиса вот-вот подкинет нам карты. Понимаешь, что это значит?
– Что осталось совсем немного? – Фолл приподнимает бровь, снова прикладываясь к бокалу.
– И что начинается самое сложное для них. Нас.
Джон кивает. Оба помнят это сумасшествие, начавшееся по окончательном воцарении Трикстера. И что привело к его свержению – тоже. Правда, вряд ли второе Джон вспоминает с тем же тянущим тоскливым чувством, что Джим. Но каждому своё.
Повинуясь порыву, Джим делает маленький глоток из бокала и ставит его на столик. Встаёт. Кивает лорду.
– Я поеду. У меня завтра аврал, не подвяжешь к Табурету две упаковки амоксициллина? Райан скоро…
– Помню.
Джон тоже встаёт. Уже в коридоре они встречают Софи в халате. Женщина сама не своя, взгляд отчаянный, но тратить на неё драгоценные минуты не хочется – спать и так придётся считанные часы. Поэтому Джим ограничивается приветствием и тут же прощается. На попытку выспросить кивает на Джона.
– Ваш супруг в курсе происходящего, леди. А теперь прошу меня простить.
Судя по взгляду Софи, спать она супругу сегодня не даст.
Лучше б пустырник пила на ночь
Спать ей надо и себя беречь
Не только за себя ответственность несёт
Чтоб не будить второй раз Калхоуна, Джим самостоятельно находит вешалку, надевает пальто и выходит в свежий (и холодный) ночной воздух. Нутро едва ощутимо вибрирует, как всегда, от соприкосновения с прошлым. Чувство и мерзкое, и отдаётся где-то в сознании застарелыми страхом и тоской. Но ещё оно роднит с Арсением, которому только предстоит самое страшное.
Приветственно пикает отключаемой сигнализацией одиноко мёрзнущая машина. Там внутри тепло и уютно, но Джим ещё некоторое время стоит на улице. Дышит, смотрит на еле пробивающиеся сквозь перистые облака звёзды. Вроде и дал себе зарок уже прекратить ждать изо всех сил, отвлечься, расслабиться (в плане чувств), всё равно от внутреннего напряжения ничего не изменится. Завёл себе приходящего любовника из ординатуры. И всё одно – не ждать не получается, а каждая встреча с Котом снова порождает эту грёбаную вибрацию нутра.
И хочется курить. Или заткнуть уши плеером. Или, наоборот, вслушиваться в неё, наслаждаться мыслью, что скоро ожидание закончится. Начнётся новая глава, где нужно будет реабилитировать Арсения, научиться любить друг друга в настоящем.
Это если Джим останется ему нужен.
Залезть в машину, завести мотор. Нужно до смены успеть хоть немного поспать, а это значит – рулить прямиком в клинику.
Джон успел вовремя. Файрвуд уже собрался отъезжать. Вылетев из особняка (совсем, совсем не соответствуя образу лорда) и придерживая сумку, Фолл добежал до автомобиля и резко распахнул дверцу со стороны пассажирского.
– Подкинешь до Вичбриджа, – уже плюхаясь на сидение и устраивая на коленях сумку. – Я сказал Софи, что всё объясню утром, когда в доступе будет полная информация.
Хлопнула закрываемая дверца, отрезая стылый влажный воздух с улицы. Джим кивнул, принявшись выруливать на дорогу. Фары взрезали жёлтым стылую темноту перед воротами поместья.
Джон с шумным вздохом откинулся на спинку сидения. Нет, он не мог больше ждать. Таблетки – только предлог.
Всю дорогу они молчали. Фолл ощущал, как медленно варится в своём ожидании Файрвуд, а оно разъедает его кислотой изнутри. Он мучился и медленно горел заживо, может, это и роднило их теперь – прошлое захватывало, оно было повсюду, а настоящее казалось тонкой трескающейся скорлупой, за которой – ад.
Потому я и еду в особняк. Потому он приехал сюда среди ночи, хотя звонок занял бы три минуты.
Джон улыбнулся и даже позволил себе ненадолго задремать.
Файрвуд высадил его на одной из окраинных улочек в Вичбридже незадолго перед рассветом и тут же уехал. Джон поправил сумку на плече, поёжился от утреннего декабрьского холода. Ветер был ледяной, тянулся, тонко свистя, между домами. Пришлось натянуть на голову капюшон куртки. Теперь никто при всём желании не опознает в нём «лорда Фолла». Обычный мужчина средних лет в тёплых зимних ботинках, джинсах и куртке, с сумкой через плечо, куда-то идущий ранним утром.
Городок только просыпался. Гасли фонари; над крышами одно- и двухэтажных домов с покатыми крышами под слоем серого протянулась слабая розоватая полоса; на её фоне голые ветви деревьев казались обугленными. Фасады, выкрашенные в жёлтые или светло-бежевые цвета, смутно светлели в сумерках. Кое-где квадратами ядовито-золотого светились задёрнутые шторами окна, и отсветы их бесплотными желтоватыми призраками ложились на холодный асфальт. На тротуарах, минуя чересполосицу света и тени, уже попадались первые прохожие, хмурые, кутающиеся в пальто и куртки, выше поднимающие воротники. Для Джона все они были серыми безликими фигурами. Со стороны кладбища громко каркали вороны, по главной улице изредка проезжали машины, и слышно было мягкое шуршание шин о покрытие.
Фолл, не глядя по сторонам, быстрым шагом направился вверх по дороге, к холму.
Он прошёл прямиком через рощу, ободрав руки в густых зарослях кустов, перелез через ограду, как вор. Правда, особняк всё равно пришлось обходить. Когда Джон достиг арки во внутренний двор, небо уже посветлело, а розовая полоса на востоке стала ядовито-алой.
Ключ едва провернулся в замочной скважине, и Джон сделал себе пометку – разобрать и осмотреть замок. Можно приехать на днях для этого.
