Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 253 (всего у книги 329 страниц)
– Не знаю, заметил ли ты, но сейчас я помогаю Перу и Райану, а не бегаю по коридорам в бумажной панамке и с ведром замазки, – Джон скрестил руки на груди и изогнул брови. – Можно ли считать, что я верно расставил приоритеты?
Ну да, объясни ему, что значит фамильный особняк для последнего в роду.
– А Мэтта отвлекать? – явно оживился Файрвуд. – Панамку я тебе сделаю, так и быть. Шпатель был. С замазкой только плохо.
Джон вздохнул, прикидывая. Не до развлечений сейчас. А так – можно было бы заключить пари, где с одной стороны он в панамке, а с другой… что-нибудь ещё.
– Хорошо, когда личные цели не противоречат общественным, не так ли? Панамка прекрасно гармонирует с помощью в вашем освобождении.
Да, Джек, ты очень похож на Сэма.
Он тоже, когда веселился, говорил такую чушь…
– Тебе почитать?
Младший Файрвуд хмыкнул. Подумал немного и махнул рукой.
– Давай. Всё равно делать тут больше нечего.
Джим с обеда таскался по особняку. Арсень… Арсений – рядом. Ещё тянет взяться за руки по привычке, но Мэтт милостиво разрешил перестать это делать. Деточка, по его словам, выросла, поэтому за ручку можно не держать, а вот одну оставлять не стоит. Поэтому Перо просто стоит, потирает ушибленное во время очередного испытания колено, молчит, но за руку не хватает. Только перекидывает за спину ремень от фотоаппаратного чехла.
Нашли ещё пачку набросков. Находились они так быстро, а Джим с такой точностью предсказывал, где зарыт очередной, что самому становилось жутко.
– Я его тоже вижу, – Перо стоял у книжного шкафа в гостиной, ковыряя пальцем в ухе. Смотрел чуть выше и правее джимова плеча, в пустоту. – За нами шатается с самого начала. Только не слышу, что говорит.
– А я только слышу, но не вижу, – Джим поёжился. Он пересмотрел старые бумаги в шкафу, нашёл кусок обоев, исписанный знакомым прыгающим почерком. Теперь не просто слова были не связаны между собой, но и сам строй букв в словах ломался, менялся местами. Сопровождающие их рисунки были искажены, вытянуты, теряли всякое подобие с чем-либо. Человеческие фигуры едва узнаваемы.
Арсений заглянул через его плечо, разглядывая.
– Мне кажется, что у него была опухоль мозга, – Джим сложил пополам обоину. – Или воспалительный процесс. А ему диагностировали нервное заболевание, судя по тому, что он писал, ну, помнишь, в дневнике диабетика, на полях? «Кто-то спёр моё успокоительное» и «таблетки не помогают». Понятно теперь, почему.
– А может, у него червяк был в мозгах? – Перо почесал немытые волосы. – Я о таком читал.
– Два червяка. А судя по его визуальным фантазиям, они ещё и беспрерывно танцевали в сенсорной зоне коры головного мозга.
Арсений серьёзно покивал, принимая к сведению.
– Здесь – всё? – осведомился, забирая находку и пряча к себе в сумку. Хотелось задержать его руку, вернуть кусок обратно, но Джим себя Зеркало пересилил.
Тень молчала. Оставалось только кивнуть.
– Следующий – в библиотеке, – уже в коридоре. Прислушаться. – Последний. Там… подсказка. Там… он сам не помнит, куда идти, но вроде как там напоминание. Говорит, не мог «вернуться в убежище», что-то с коридорами не так. Они «менялись местами»… Пространственная дезориентация. Только подтверждает проблемы с мозгом.
– Или он видел другой уровень дома. Призрачный, например. В нём планировка дома другая. Я вот часто не мог найти гостиную, когда в Сиде ошивался.
– Видение других слоёв моё предположение не исключает. Доказал твой... эксперимент с димедролом.
– Смещение сознания вследствие болезни? Ну, может…
Арсений хмыкнул невнимательно. На ходу что-то зарисовывал. Когда пришли, вырвал из альбома и продемонстрировал рисунок – первым идёт Джим, уверенно поднимается по лестнице, за ним, оборачиваясь через плечо, сам Перо с блокнотом, а последним тащится тёмный, лишённый отличительных признаков силуэт.
– Вот так оно выглядит, – с невинным видом. – А то вдруг тебе интересно.
– Ну спасибо, – Джим, поджав губы, отобрал у него рисунок.
Последний тайник Тени нашёлся под стеллажом – к нижнему краю оказалась прибита дощечка. За ней обнаружилась цилиндрическая пустая баночка из полупрозрачного пластика. Джим коротко бросил взгляд на название – ну да, сильное успокоительное. Такое не будешь пить, когда у тебя слегка дрожат руки или нервишки расшалились. Внутри баночки короткая записка.
Джим нетерпеливо читает её, проглаживает дрожащими пальцами перемятые изгибы.
– Башня, – сворачивает записку, вкладывает в свою записную книжку. – Но не фотолаборатория, как я понял. «Там спрятана моя кровь и моя жизнь». Краски, выходит?
– Тень говорил мне про краски. Засохшие. А сейчас что?
– Молчит.
Арсений жестом просит записку – приходится снова её достать и расправить.
– Ну да, в первом акте, я у Исами спрашивал, фотолаба была заблокирована, – размышляет Перо. – Её только Джек нашёл уже в этом… Другая башня только над логовом, но в неё Кукловод при мне не поднимался. А наш чокнутый вообще бы не смог туда добраться. Значит, башня на той стороне дома.
– Из нашей части особняка туда хода нет.
Перо слегка нахмурился.
Значит, пойти и найти способ, добраться до красок, и…
И – что? Джим не просто не умеет рисовать. У Джима тяги нет. Поэтому, когда краски будут найдены, в дело вступит Арсений, а своё безумие придётся купировать изо всех сил.
– Из особняка нет, а вот из внутреннего двора – вполне, – Арсений, произнеся это, замолкает – думает. Джим тоже молчит. Забираться по стене – опасно, но не он ли говорил, что сейчас идёт война? Кругом опасность, в их силах только свести её к минимуму.
– Тогда пойдём к Райану. – Забрать бумажку, сунуть обратно в ежедневник. – Попробуем тебя хоть как-то обезопасить.
Во внутреннем дворе, где уже наступили густые сумерки, собирались любопытные. Зак сидел под дубом, почему-то рядом с Энди, группка девушек у входа разглядывала «скалолаза» явно враждебно. Пока Джим его готовит – вкалывает в ладони обезболивающее, перематывает поплотнее – все молчат. Провожают их движения настороженными взглядами.
Исами тоже пришла. Арсений подумал, что надо бы выспросить у неё о художнике побольше.
На крыльце сидит и кашляет Билл, в дверях замерла Дженни. Её оставили за дежурную, но сейчас от беспокойства она переминалась с ноги на ногу и о двери явно не думала. Или не отошла от вчерашнего «ада».
Рой, тоже пришибленный после вчерашней демонстрации, растолкал толпу у входа – притащил покрывало и привёл с собой Джона.
За ними выполз Джек. Выглядел он не ахти, бледный, на левой половине лица синячина – от удара Джима суточной давности, бинты вокруг шеи. Но старается держаться. Издали выдавил улыбку и показал Арсению большой палец. Наверное, Рой всем растрындел уже, что Перо лезет в башню.
Арсений тоже улыбнулся в ответ, махнул крысу рукой. В исполнении Джека подобный жест означал извинение в четвёртой степени, не меньше, если учесть, как он ненавидел извиняться.
Всё-таки этого ушлёпка люблю
Иначе б нихера не простил.
– Ты улыбаешься? – тихо спросил Джим, завязывая концы бинта на его запястье. Он стоял спиной, не видел.
Перо наклонился поближе к его уху.
– Джек извинился за своё некультурное поведение. Только что. Но ты его не пугай, а то убежит, спрячется и надуется.
Джим нахмурился.
– Извиняется, да? Ну, что ж…
– Да ладно тебе, – Арсений слегка хлопает его по плечу. – Пиздюлей за твои истрёпанные нервы я ему потом навешаю, в частном порядке. Но – когда выздоровеет.
– Я сам, – спокойно и твёрдо. – Серьёзно, Арсений. Я – сам.
– Ну… как знаешь. Пошёл я.
Джим кивнул и намотал на него плотные, в четыре слоя тряпки, смоченные водой. Затянул узлы сзади, на затылке. «Противогаз». Джон предупредил, что система подачи ядовитого газа на крыше до сих пор прекрасно функционирует, а Мэтт точно имеет к ней доступ.
Потрогав тряпки, Перо развернулся и пошёл к башне, мимо Райана, Роя и Джона, уже растягивающих покрывало. К ним присоединился Фил. Подпольщик старался не смотреть на Перо.
Райан огрызнулся на тему «упадёшь мимо покрывала – с того света вытащу», и Арсений посчитал своим долгим напомнить ему, что нервные клетки не восстанавливаются. У ворот развернулся к обитателям.
– Если вы думаете, что я полез на свободу, то ошибаетесь, – заговорил слегка невнятно из-за тряпок. – Цели я преследую сугубо личные, так что, кто надеялся на эпичное освобождение – можете сразу пожелать мне свалиться и идти по своим делам.
Никто не шелохнулся. Перо пожал плечами и перестал обращать на них внимание. Ещё раз всё проверил. Обезболивающее подействовало, он смог распрямить скрюченные постоянной болью пальцы. Влажные тряпки не пропускают никаких запахов (правда, быстро нагреваются от дыхания). На руки поверх бинтов – матерчатые рабочие перчатки, специально обрезал им пальцы, сумка с укороченным ремнём за спиной, в ней молоток. Верёвку намотал на пояс – привяжет, когда заберётся в комнату. Чехол с фотоаппаратом – через плечо и за спину (там ещё час назад пришил оторванный от старой сумки замок-карабин; теперь этим крючком чехол цеплялся за «ушко» джинсов поверх ремня и удерживался в фиксированном состоянии – привет его работе папарацци, там такой трюк с чехлом не раз спасал во время бегства).
Ну, Самойлов… Поехали, хренова старая ты кляча.
По воротам вверх, цепляясь за завитушки, потом – за каменную окантовку арки… Это самое сложное, преодолеть гладкий участок стены. Кроме самой башни. Но она – впереди.
Лезть под взглядом Джима было как-то… не очень. Хотя Арсению не впервой было лазить без страховки по зданиям. А здесь ещё и где выступ на фасаде, где целый каменный узор, где подоконник или плотные заросли плюща. Внимание сосредоточено на собственных действиях. Губа закушена, мышцы расслаблены (кроме тех, что нужны для удерживания и лазанья). Высота не терпит напряжённого, скованного страхом тела.
И не смотреть вверх. Нечего думать, сколько ещё осталось до цели.
Через полпути на камнях начали оставаться следы крови. Дышать ровнее. Не думать, сколько глаз сейчас вцеплено в собственную спину.
Пару раз чуть не сорвался. Один раз ухватился за доску на окне – а она хрустнула под пальцами. Второй наступил ногой на ветку – она изгибалась почти параллельно стене. Ветка прогнулась. Задёргал ногой, и кроссовка очень удачно застряла в плюще.
Оба раза у зрителей внизу вырывались охи-вздохи. Рой матерился. Очень сочувствующе.
Оба раза настойчиво отогнать мысль, что Джим внизу с ума сходит от беспокойства. Вряд ли растянутое покрывало кажется ему гарантией.
Арсений повис выше второго этажа, давая себе передышку. Одной рукой цеплялся за водосточную трубу, удерживаясь за изгиб её колена, другой вцепился в плющ. Кроссовки вжаты в кант – кирпичный выступ, обозначающий границу этажа.
Кстати, окошко в башне… Джон предупредил, что застеклено оно для проформы, туда он защиту не ставил. Лазающих по стенам среди его марионеток не было, а в первом акте башня была доступна для посещения, как и некоторые комнаты на той стороне дома. Ещё Фолл сказал, что с этой башни двоих не то сбросили, не то сами сбросились. При падении с высоты приблизительно в десять метров есть шанс выжить, но внизу – бетонная дорожка, уходящая под фундамент. Ещё один связал простыни и спустился вниз. Его товарищ обрезал самопальную верёвку. Той же ночью кинутый бедняга попытался залезть по стене на крышу, упал и сломал шею о каменный бортик клумбы.
Потом там поселился нервный художник. Уже после убийства диабетика в библиотеке.
Что ж, чем не жилище безумца… там вполне можно забаррикадироваться.
Край крыши, над которым уже курится туманное облачко газа. Если б не освещение, его и видно бы не было, а так – вон, дрожит в последних отсветах заката. Значит, Мэтт тоже смотрит.
Арсений ухмыльнулся. Башня шла выше, и это – самое сложное.
Вдыхает поглубже, затем хватается за край (кровь пропитала перчатки, и это плохо; будет скользить), подтягивается. Две секунды, и он на скате крыши, держась только пальцами за неровности между кирпичами в стенке башни. Теперь малейшая ошибка приведёт к эпичному падению на бетон. Башня выстроена хитро, прям как для сказочных принцесс: одно окошко, и оно смотрит прямо во двор. Башня на краю крыши. Соответственно, обычному человеку забраться в неё с крыши попросту невозможно.
А ты заберёшься, придурок. Давай. Иначе надышишься газом.
Арсений в последний раз смотрит на темнеющее небо.
Собравшись и приникнув к стене всем собой, медленно тянется вбок, к окну, скользя руками по неровностям кладки. Есть та страшная секунда, когда ноги уже теряют опору крыши, а руки ещё не нашли за что ухватиться; но вот пальцы крепко перехватываются за подоконник, он подтягивается, находит опору для ног. Помогла каменная окантовка-бортик. Ухватиться за выступ под крышей башни, второй рукой, даже не вытаскивая молоток из сумки, сквозь ткань нашарить рукоять и долбануть по стеклу. И так треснутое. Пропихнуть щерящиеся осколки внутрь всё той же сумкой, вместе с клочьями ваты (раму пытались заткнуть в холод?). Перевалиться через подоконник, забравшись в башню, перевести дух (насколько возможно в намотанных мокрых тряпках).
Руки не дрожат, но перчатки все в крови. Хорошо, чёрные, и хорошо, обезболивающее сильное. Только ноет слегка.
В нос даже сквозь четверной слой ткани ударил плотный запах затхлости, плесени и растворителя.
Высунуться наружу.
– Нормально! – проорать. Глуховато через тряпки. – Щас привяжу верёвку!
Дождаться кивка Джима и сунуться обратно.
На двери ручка. Отлично. На всякий случай подёргать. Закрыта, кто бы сомневался. Металлическая.
Перо снимает с пояса верёвку, крепко привязывает к ней и весь моток кидает в окно.
– Повисните там, кто-нить добрый!
Отзывается не «кто-нить добрый», а хвостатый: сам дёргает верёвку, потом перехватывается выше и повисает на ней. Всё, норма.
Арсений кивает ждущим, делает фото «вид сверху» – кучка растерянных людей под башней – и засовывается обратно.
Башня представляет собой восьмигранное, очень пыльное помещение. Под потолком – уходящим вверх призмой крыши – хлопья сажной паутины, на полу, на проломленных досках, откуда-то грязь. В углу (дальнем от окна) – рваный матрас, похожий на те, что обычно подстилают у теплотрассы бомжи. На нём навалены грудой какие-то засаленные тряпки, одна из них в бурых пятнах старой крови. Старое пальто на подкладке. Под матрасом рассыпаны скрепки. Несложно представить, как в холодные дни человек зарывался под эту груду грязного тряпья, чтобы не околеть от холода, и дрожал. А скрепки… Вскрывать что-то? Защита, оружие?
Также под матрасом обнаружилась двузубая вилка для мяса и погнутая линейка.
Рядом – металлическая миска, комки ваты и клочья самодельных, нарванных из простыней повязок. Всё в бурых пятнах. Стеклянная лампа с оплывшим огарком внутри.
Окошко всего одно; теперь, когда пыльное стекло выбито, в комнатку вязко и неохотно втекает серый сумеречный свет.
Арсений вытер пот со лба ребром ладони.
«Только тьма меня понимает». Ну здесь достаточно темно с наступлением сумерек
Он включил фонарик, внимательно обшарил каждый угол. Ничего, ни намёка на краски.
Только стены все изрисованы – он рисовал, видимо, комками золы из камина и кровью, чёрные фигуры с бурыми пятнами.
Арсений остановился. Поднял фонарик над головой, светящейся розеткой вниз, чтобы сымитировать подобие люстры.
Не показалось
Линии, обрывающиеся друг в друга, изломанные тела. Вывернутые руки-ноги, подломленные под неестественными углами, напряжённые шеи, запрокинутые головы, раскрытые в немых оскалах или воплях рты. Глаза у всех без зрачков, как на античных статуях. Только вряд ли сумасшедшего художника интересовало следование классическим принципам. Скорее, на данном этапе работы глаза были не важны.
Фигуры набросаны не кое-как, с чёткостью. Сквозь контуры тел виднеются первоначальные геометрические линии построений. Видно боль, видно агонию, напряжённые в предсмертной судороге либо уже обмякшие мышцы. Углы башни не мешали, художник учёл и их; перспективные сокращения создавали иллюзию того, то это сам зритель стоит как бы в прозрачной многогранной клетке, снаружи которой валяются тела мёртвых и умирающих.
Арсений осторожно провёл кончиками пальцев по линиям, ожидая, что частицы угля останутся на коже, но нет: подушечки встретили гладкую поверхность. Сверху был нанесён закрепитель. Поодаль обнаружился и пульверизатор, трубка которого была забита чем-то, похожим на высохший прозрачный клей.
Разбрызгивал сверху на рисунок фиксатор.
Значит, всего лишь набросок. Он не планировал его завершать. А картина где?
