Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 329 страниц)
– Я надеюсь, завтра мне можно будет питаться нормально, – заявил он, плюхаясь на стул рядом и со скрипом пододвигая его ближе к столешнице. – Помру от недокорма, будете знать.
– Будь моя воля, ты бы завтра сидел на овсянке без соли и нежирном кефире… – Джим вперил мечтательный взгляд куда-то поверх головы подпольщика. Он и остальному особняку с удовольствием подобное устроил бы, иногда это очень нужно, но кто б ему позволил. Джек в первых рядах поднимет восстание: Первая Котлетная Революция. И Дженни по правую руку с рыбным пирогом вместо флага.
– Как же хорошо, что твоей воли всё-таки нету! – Арсень ткнул в его сторону насаженным на вилку корнишоном и тут же получил втык – принялся за огурцы раньше риса. Ворча, отставил корнишон и со вздохом придвинул кастрюльку. – Док, ты всегда такой садист, или только по пятницам?
– По пятницам я как раз добрый, неужели не заметно? – Джим тихо рассмеялся. – Я же не пошёл искать овсянку, не принялся её варить и заставлять тебя терпеть, пока приготовится. И корнишоны те же.
– Ну всё, всё, – Арсень замахал на него ложкой с прилипшим рисом. – Добрый ты, добрый, только огурцы не отбирай…
Джим удовлетворённо кивнул. Очевидные истины иногда нужно признавать.
Трёх вилок салата ему хватило за глаза: спросонья его желудок отказывался адекватно реагировать на всякого рода пихаемую в него органику. Оно и удобно при его профессии, когда тебя поднимают на вызов среди ночи, быть голодным себе дороже. А уж насколько это дороже оперируемому…
А Арсень, вон, уписывает. Хрустит пустым, жёстким салатом, как будто это невесть какой деликатес.
Ну да, день без нормальной еды.
Торжествующе засвистел чайник. Джим не ожидал, забыл про него уже, поэтому сначала даже подпрыгнул, испугавшись.
Себе – густой несладкий кофе, Арсеню – как и хотел, чай. Не обращая внимания на недовольную физиономию подпольщика – жуткое зрелище: опухшая, в элегантных лиловых разводах – поставил перед ним дымящуюся кружку.
– Точно тебе говорю, в обед меня рвало уже от чая. – Арсень покосился на надкушенный корнишон рядом. Джим решил не обращать внимания на его гастрономические своеволия и подтолкнул кружку поближе. Сам же сел на стул, откинулся на спинку и с наслаждением втянул в себя запах кофе.
Кукловод не скупился на качество, зато отыгрывался на количестве. Но сегодня можно.
– Когда я был студентом третьего курса, я ненавидел кофе, – признался он Арсеню, осторожно дуя на горячую жидкость, – думал, что за эти три года напился его на всю жизнь.
– А потом смирился, – кивнул подпольщик. – Зато я с чаем никогда не смирюсь. По крайней мере, в таких количествах.
Он с тяжким вздохом поскрёб в опустевшей тарелке, потом кинул вилку на дно. Притянул к себе чашку чая и теперь сидел так – в одной руке – чашка, в другой – вилка с недоеденным огурцом. Это слегка напоминало карикатурный портрет какого-нибудь русского царя со скипетром и державой.
– Не совсем смирился. Решил воспринимать это как необходимость. Как лекарство, например. А потом – был период – он стал для меня… как леденцы для бросающего курить, понимаешь?
Джим сделал первый глоток. Рот сразу стал горьким, весь, будто покрылся рецепторами, отвечающими только за этот вкус.
Хорошо.
– Хочешь сказать, кофе вместо чего-то ещё? – Арсень вернул пустую вилку на стол и теперь взял кружку двумя руками. Хмыкнул. – И на чём же ты сидел, если не секрет?
– Я пил, – просто ответил Джим. – Очень сильно, каждый вечер… ну, почти. И так два месяца. Чуть больше полутора. А потом, когда решил бросать… сам понимаешь, врачу моего профиля нельзя – с трясущимися руками. Мне дали отпуск в неделю, потом срочный вызов, операция. Что делать? – Джим снова пригубил кофе. Было куда менее горячо, чем он ожидал, и он сделал ещё глоток. – Я вывалил в кружку ложек… не скажу тебе, но пять точно было, четыре сахара, хлобыстнул почти залпом и пошёл. Так и держался. Гадость несусветная, что был, что остался, но… не знаю. Может, я – гастрономический мазохист.
Джим покрепче обхватил кружку ладонями.
Арсень чуть прищурился, задумался о чём-то. Стянул со спинки своё одеяло, замотался в него и устроился на стуле с ногами. Теперь из-за стола торчали его укрытые одеялом коленки.
– Мёрзну, – пояснил куда-то в сторону отстранённо и снова обернулся к нему. Взгляд остановился на пальцах, сцепленных на боковине кружки. – Не скажу, что догадывался, но… Знаешь, бывает так, тебе говорят, а ты как будто уже сам знал, просто не оформлял словесно. Когда я тебя встретил – теперь Арсень смотрел в глаза, прямо, – только без обид, док, – в гостиной, ты ещё с Джеком ругался... Ты выглядел как человек, готовый сорваться. И запой – самое безобидное, что мне тогда пришло на ум.
– Так и было, какие обиды, – Джим повёл плечом. Улыбнулся. – А сейчас? Не выгляжу?
Очень хотелось сделать, как в гостиной любил: скинуть обувь и забраться с ногами в кресло. Кажется, это сейчас было бы очень органично ситуации.
– Нет, – заверил Арсень. И снова слегка отстранённо. Думал о чём-то? – С той… с недавнего времени не выглядишь. У меня не было бы желания рисовать прежнего тебя, это точно.
– Хорошо, – Джим удовлетворённо, куда-то в себя, кивнул. – Человек, готовый сорваться, сам никому не поможет. А мне так нельзя.
Перехватив поудобнее кружку, – половины уже не было, ай да скорость – Джим уставился на Арсеня.
– Я не знаю, насколько могу лезть тебе в душу, но… а как ты? – Поняв по мимике собеседника, что сформулировал недостаточно полно, продолжил, – Скажем так… у тебя бывали срывы?
– Срывы? – Арсень задумчиво усмехнулся. – Нет. В университете бухал, не без того, но в компании. Курил – до самого попадания в особняк, в своё удовольствие, без привыкания. Одно время баловался травкой… – он слегка нахмурился. – Недолго. Но это не срывы, док, а любопытство.
– Хочешь сказать...
Арсень пожал плечами.
– Тебя подноготная интересует? Ну, в детстве я один раз устроил истерику, когда сестре купили большую конфету, а мне нет. Считается? – заметив взгляд Джима, Арсень вздохнул. – Наверно, у меня просто не было причин срываться. И даже не в том смысле, что не было никаких трагедий или там полной задницы в жизни, были, ещё как, но… Скажем, так: ещё не было причины, из-за которой я мог бы сказать себе – я имею право сесть, сложить ручки на коленках и перестать барахтаться.
– Тогда нам всем следует у тебя поучиться, – Джим шуточно отсалютовал ему кружкой и добавил, уже тише, – только, думаю, такому научиться нельзя.
Малодушное желание перевести разговор на Кукловода Джим в себе подавил, хоть и не без некоторого усилия. И теперь он снова разглядывал руки Арсеня.
А ведь проводов ему не светит как минимум неделю. Нельзя перенапрягать больного.
– Наверно, нельзя, – кивком согласился Арсень. Допил остывший уже чай и с хитрым прищуром уставился на Джима. – Раз уж у нас пошли такие пироги за жизнь, воспользуюсь случаем и спрошу одну вещь… можешь не отвечать, это мне просто любопытно. Той ночью, когда ты был пьяный… Как ты понял, что я тебя не пошлю на все четыре и в морду не дам за поцелуй, а? Интуиция?
Джим еле успел поставить на стол кружку – чтоб не расплескалась, и тут же согнулся в беззвучном хохоте. Он с трудом взял себя в руки, чтоб разогнуться и постараться внятно ответить, и то – то и дело душил в себе порывы продолжить истерику.
– И… извини… – отхлебнул кофе, надеясь, что поможет. Отчасти и помогло. – Просто… не знаю, как рассказать… Глупо всё до невозможности… Ф-ф-ух… – Глубоко вдохнул, закрыв глаза. Выдохнул. Открыл глаза и уставился на выжидающего Арсеня. – Мой день рождения, когда вы с Джеком наклюкались, помнишь?
– Ну ещё бы, – Арсень довольно хмыкнул. – Знатно отметили вступление во фракцию… Погоди, – встрепенувшись, он отодвинул чашку и склонился над столом, – хочешь сказать, я пьяный там к кому-то приставал?..
– Угу. Ко мне. – Джим, почти успокоившись, сделал ещё глоток, но после взгляда на лицо Арсеня чуть не прыснул этим же кофе на стол. Не прыснул – проглотил. – Ну не приставал, нет. Поцеловал, когда я тебя до твоей комнаты дотащил. И как меня пробрало, знал бы ты…
– Я – мог, – несколько ошалело выговорил Арсений. Ещё пару секунд смотрел на Джима в упор, потом зажмурился, прислонился лбом к столу и принялся смеяться. Тихо, почти беззвучно. – Нет, ну… – постучал ладонью по столу, и, еле слышно, сквозь смех, – я-то думал… высшее озарение… инсайт, мать его…
Потом вдруг перестал смеяться. Поднял голову от стола и с уморительной серьёзностью спросил:
– Хоть качественно целовался-то? А то, поди, по пьяни халтура вышла.
– Сложно оценить, сам понимаешь, не до того мне было, – Джим пожал плечами. Он, наконец, успокоился, хотя при взгляде на Арсеня всё равно тянуло смеяться. Быстро влил в себя остатки кофе, почесал нос, и, собрав посуду со стола, понёс её к раковине. – Но мне всё равно понравилось. Потом, когда с Маргарет целовался, всё не мог понять, почему так здорово не получается. А вообще… давай не будем об этом. А то вот так поговорим, и я пойду искать провода в ванную. Один.
Арсень довольно хмыкнул.
– Одиночество тоже иногда необходимо, – заметил философски. – Можешь хоть щас, я, так и быть, посуду вымою…
– Так и думал, что жизненные перипетии сделают тебя фригидной домохозяйкой, – Джим, свалив посуду в раковину, обернулся и лукаво уставился на подпольщика. – Так и быть, мой. А потом – к себе в комнату и спать. Я тебя утром навещу, с осмотром.
– Непременно, Джеймс, – Арсень садистки, с нескрываемым удовольствием растягивал гласные. Сидел спиной, не видно, но, скорей всего, ухмылялся. – Вымою посуду, вернусь к себе, заберусь под одеялко… Что ещё фригидным домохозяйкам делать-то…
Джиму после этого «Джеймс» совсем захорошело. Он подошёл к Арсению сзади и тихо-тихо проговорил на ухо:
– Я тебя, чёрт полосатый, потом так выебу, что неделю не встанешь!
И вылетел из кухни. Теперь успеть бы найти достаточно проводов до начала рабочей поры – кажется, их понадобится очень много.
Дженни зашла на кухню и остановилась у дверей, увидев Арсеня. Парень, замотанный в старенькое одеяло, стоял у раковины. Кран был включен, вода набиралась в пустой салатник с остатками овощей по бокам. Арсень смеялся. Он упирался ладонями в край мойки и только что не сгибался пополам от беззвучного хохота.
– Чёрт… полосатый… – расслышала Дженни между тихими всхлипами, – неделю… твою ж… не встану…
Последнее слово – и его снова согнуло в приступе беззвучного смеха.
– Арсень… – тихонько позвала девушка. Подпольщик выпрямился и обернулся. Ребром ладони вытер уголок левого глаза.
– А… Джен, доброе утро… Ты извини, я… – он снова повернулся к раковине, принимаясь за мытьё салатника, – просто сидели тут с Джимом…
Дженни подошла ближе, с лёгкой тревогой глядя на Арсеня.
– С Джимом… Я как раз хотела спросить… – её пальцы непроизвольно нашли кисти шали, сжав край бахромы, – я его две минуты назад встретила в коридоре, пронёсся мимо, чуть не свалил, едва пробормотал что-то… Арсень, с ним всё в порядке?
Тон у девушки с беспокойного перешёл в требовательный. Арсень перестал, наконец, смеяться, выключил воду и встретился с ней взглядом.
– Да ему тут… во время завтрака пришла одна идея насчёт химической реакции, – подпольщик с явным удовольствием шмыгнул носом, – вот и понёсся…
– А, хорошо, – облегчённо выдохнула девушка, мягко оттесняя его от своего «рабочего» стола. – Я уже подумала, что-то случилось…
Арсень в попытке сдержать новый приступ весёлости издал странный звук – что-то вроде бульканья, но не выдержал и снова принялся смеяться.
– Арсень! – сердито сказала девушка, махая на него полотенцем. – А ещё больной...
– Я ничего! – подпольщик торопливо поднял ладони в знак примирения. – Можно, помогу тебе? Могу посуду мыть или чистить чего-нибудь…
Вид у Арсеня был такой невинный (не считая синяков и пластыря), что Дженни тут же нагрузила его тазиком картошки, дала ножик и усадила к столу.
В целом он здорово помог ей с приготовлением завтрака – развлекал забавными историями из жизни, чистил овощи, даже подсказал, как сварить из скисшегося молока творог. Правда, периодически снова начинал тихонько смеяться, поглядывая на дверь.
Часов в семь, когда завтрак уже был почти готов, а Арсень, отдыхая от трудов праведных, сидел в кресле, ждал своей порции и чесал мурлычущего Табурета (после памятной игры с называниями к коту прилепилось данное Джеком имя), пришёл Джим. Судя по всему, он только что мылся – волосы сырые, взъерошенные, вид слегка ошалелый, как будто ещё не проснувшийся.
– Всё нормально? – осторожно спросила Дженни, откладывая полотенце.
Последователь кивнул, попросил стакан воды. Выпил залпом, кинул убийственный взгляд на улыбающегося во всю ширь Арсеня.
– Табурет рад тебя видеть, – сказал подпольщик довольно и продемонстрировал совсем развалившегося от ласк кота.
Уходя, Джим остановился в дверях. Схватился за косяк, обернулся.
– Дженни, Арсень ещё болеет, – сказал медленно, – и то, что так великолепно пахнет из духовки, ему явно нельзя. Если тебя не затруднит, свари ему немного овсянки, хорошо? Желательно на целый день.
– Конечно, я…
– Спасибо. – Джим, мило улыбнувшись, отпустил дверь и ушёл.
– Вот же… – подпольщик тихонько выругался, стряхивая кота с колен.
– Жаль, что тебе нельзя запеканку, – Дженни уже шуршала в подвесном шкафчике в поисках мешочка с крупой, – но, с другой стороны, можно будет полить овсянку мёдом. Это и полезно тоже…
За её спиной послышался полный тяжкого горя вздох Арсеня.
Тихо. День дождливый, сквозь щели в заколоченном окне мало света. Из бежевато-серого сумрака проступают раскиданные по полу листы – нелепые отпечатки, попытки выразить видимую на внутренней стороне век реальность. Тут же выдавленные тюбики, густой запах краски. Валяющиеся кисти, клочки картона. С кровати, сброшенная наполовину, свисает простыня – тут чуть более суток назад возлежал маньяк, вон, слабые вмятины остались в матрасе.
Арсений несколько секунд оглядывал с порога свою комнату, затем неохотно вошёл внутрь. Включил лампу, подобрал с пола нож. Свой, старый. Приобрел в первый год жизни в Англии, с тех пор не расставался. Арсений повертел нож в руках, сунул в карман джинсов. Смутно он помнил, Кукловод резал его именно этой игрушкой. И оставил зачем-то.
Ступая по валяющимся наброскам, Арсений подошёл к стулу, затронул резную спинку, на которую недавно опирался холст.
Теперь стул пустовал.
Арсений кинул взгляд на камеру, ещё раз быстро провёл рукой по спинке стула.
– Надеюсь, ты доволен, – сказал негромко, глядя в сторону. – Впрочем, за яркую халтуру всегда платят больше. Люди на неё почему-то падки.
Он сдёрнул со стены эскиз, быстро разорвал его напополам.
– Перо… прошу прощения.
Арсений резко обернулся. В дверях стояла Тэн. Она не стала входить без предупреждения, но совсем не так, как Дженни – не мялась, не покачивалась с пятки на носок. Узкая смуглая ладонь замерла на дверной ручке, дверь полуоткрыта – очень спокойная просьба войти.
– Проходите, конечно. И это я должен извиняться. Здесь бардак.
Он отшвырнул в сторону обрывки эскиза, сдёрнул с кровати мятое покрывало, разворачивая его и набрасывая на стул, заляпанный краской. Больше в комнате сидеть негде, но не на кровать же её приглашать… как-то неприлично.
Женщина спокойно кивнула, прошла в комнату и села на краешек импровизированного кресла.
Арсений, дождавшись, пока она устроится, занял место на тумбочке, в двух метрах от неё. Ближе почему-то не казалось правильным.
Постукивая пальцами по колену, оглядел замершую японку.
– Я пришла с просьбой, Перо, – спокойно заговорила Тэн.
Тёмный взгляд скользнул по его рукам. Арсений прекратил барабанить пальцами и только тут заметил, что его руки по-прежнему в краске.
– Ко мне редко приходят по другим поводам.
– И с объяснением. Я не хочу, чтобы вы делали что-то для меня, не зная моих целей.
– Пока что ваши цели были достаточно прозрачны – напоить меня чаем и рассказать загадочную историю.
Арсений улыбнулся.
Тэн оставалась бесстрастной. Она сидела необычайно прямо, только чуть заведя одну ногу за другую, – тонкая, изящная, словно фарфоровая. Узкие ладони на коленях, одна на другой; пальцы расслаблены и неподвижны.
– Но теперь, думаю, вы сами потребуете объяснений. – Женщина прямо посмотрела ему в глаза. – Я бы хотела попросить вас найти для меня несколько книг. Некоторые из них в библиотеке…
Не хочешь идти в логово Алисы? Понимаю. А вот я слажу, пожалуй. Даже с удовольствием…
– Хорошо, составьте список, я поищу, как только Джим… – Арсений невольно заметил, как в голос прокралось лёгкое, почти ворчливое недовольство, – выпишет меня с больничного.
Он поднялся со своей тумбочки, принявшись рыться в бумажных завалах в поисках чистого листа. Нашёл кое-как, с карандашом было проще, обнаружился у подушки. Арсений протянул найденное Тэн.
