Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 64 (всего у книги 329 страниц)
– Напишите сразу, что нужно. Конфуция тогда нашёл мой собрат по фракции, но, может быть, и я на что-то сгожусь.
Тэн кивнула, принимая листок и карандаш. Быстро, красивым почерком вывела несколько слов и протянула обратно.
Арсений просмотрел списочек, тихонько хмыкнул.
А, та самая книга… весёлые потрахушки японских богов. Ну-ну…
– Значит, «Мифы Кодзики», «Тун Син», «Поиски духов»… О, «Книга перемен». – Он поднял голову от списка. – Это же гадание?
– Да. – Тэн снова перехватила его взгляд, не дав рассматривать себя. – Эта книга помогает найти ответы на важные вопросы. Все книги в списке – восточная философия, собрание древней мудрости. Они нужны мне, чтобы лучше понять, что происходит с этим домом.
– А с ним что-то происходит?
В тёмном взгляде как будто бы проскользнула усмешка. Или это отсветы от лампы виноваты?
– В этом доме умерло очень много людей, Перо, и мертвые притягивают мертвецов. Все эти смерти, если так можно выразиться, изменили душу дома. Дом болен, и его нужно излечить, привести к гармонии. К сожалению, я не так хорошо разбираюсь в этом, поэтому ищу советы в книгах…
Ох ты ж… Так и знал, баб без закидонов не бывает. Эта, значит, на фен-шуях повёрнута и на эзотерике?..
– Вы… кажется, местных легенд о бродящих по прихожей призраках наслушались? – как можно мягче поинтересовался Арсений. – Но так говорят одни, другие думают, что это голограмма, создаваемая Кукловодом. Обе теории одинаково не доказаны…
Тэн просто молча продолжала на него смотреть. В тёмных глазах ничего нельзя было увидеть, кроме бликов света. И, черти возьми, с закидонами или без, но японка была прекрасна.
– А вы, Арсений, – заговорила она наконец, необычайно мягко, заставив его вздрогнуть, – вы сами ничего и никогда не замечали?
Память услужливо подкинула ту самую надпись «HELP» из прихожей, которую никто, кроме него, вообще не видел. Конечно, это всего лишь каких-то четыре буквы на штукатурке, ерунда, если вдуматься. Режим «невидимые чернила» и то сложней организовать, он не раз думал, сколько Кукловод тратит времени на изготовление бумажек с буквами, проявляющимися с разной скоростью.
– Хорошо, я найду книжки, Тэн, – Арсений свернул листок и спрятал в карман. – Как смогу быстро.
Она молча кивнула. Поднялась, поблагодарила его и ушла. Её шагов по чердачной лесенке почти не было слышно.
Арсений с минуту стоял неподвижно, вслушивался. Потом пошевелился, встряхнул головой. Ещё раз оглядел комнату и принялся собирать валяющиеся по всей жилплощади листы – а то уже наступить некуда, в самом-то деле.
Джим был в гостиной, химичил что-то там в своей лаборатории. Арсений подумал, что проходить сейчас испытание – верный способ схлопотать, и некоторое время просто ходил взад-вперёд, разглядывая стены, картины и камин, и надеясь, что последователь соизволит обратить на него внимание.
Джим вдруг отставил все свои пробирки, тяжело вздохнул и потёр лоб.
– Ради бога, хватит уже там маячить, – попросил устало.
Арсений послушно остановился у дивана.
– Отвлекать не хотел.
Джим повернулся на стуле к нему. Облокотился на спинку.
– Чтобы тебе меня не отвлекать… Ладно, неважно. Ты пришёл ко мне, или нужно пройти испытание?
– Нет. – Арсений сел на подлокотник. – Тэн попросила найти японские мифы, а книга была у тебя.
– Ну да, она до сих пор у меня. Поищи в моей комнате, ты там… неплохо ориентируешься.
Он вернулся к своим реактивам. До Арсения донеслось негромкое позвякивание склянок. Подпольщик поднялся с подлокотника, но не ушёл.
– Ещё что-то? – странно тихим голосом поинтересовался Джим.
– Нет… то есть, да. – Арсений решился, и сразу стало легче, впервые с момента, как очнулся после транквилизатора. Он подошёл к доку, слегка наклонился, опершись на спинку стула, чтобы можно было говорить тихо. – Мне кажется, ты должен знать… обо мне. В ту ночь… Я мог напасть на Кукловода сразу, скрутить.
Джим не шевелился. Арсению показалось даже, что он дышать перестал.
– Я умею драться, Джим, – продолжил подпольщик тихо, стиснув деревянный поручень, – на уровне уличных потасовок, конечно, но… не стал. Понял, что если нападу сейчас, не дорисую портрет. И в ту минуту мне казалось, что я тресну пополам, если не возьмусь за кисть. Что я просто сдохну на месте. То есть… не мог иначе, понимаешь? А после я был уже невменяемый, пытался напасть, но он мне вколол в шею эту дрянь… Но до этого-то… Получается, я просто… взял и… ничего. Это был наш единственный грёбаный шанс выбраться. За всё это время первый настоящий…
Джим замер – несмотря на то, что он и до этого особенно не двигался, это было заметно: чуть сильнее напряглась спина, чуть больше сжались руки. Это длилось секунд пять, после чего док как-то странно покачал головой и обернулся. Но посмотрел он куда-то сквозь Арсения.
– Я… не знаю, Арсень. Конечно, выбраться отсюда… – по губам Джима проскользнула еле заметная улыбка, – и я хотел бы. И все хотели бы. Более того, твоя смерть от не-рисования многим показалась бы крайне малой ценой.
Он встал и подошёл к окну.
– Ну ещё бы, – Арсений пробормотал это тихо, следя за доком.
– Давай сначала. Зачем ты сказал мне это?
Ладно, заслужил. Кое-что похуже психоанализа на дому
– Потому что я накосячил и мне на душе хреново, Джим, – просто сказал Арсений, не отводя от него взгляда. – Так, как давно уже не было. А в этом особняке я больше никому так не доверяю, как тебе. Да и что кто там думает, кроме тебя, Джека и Дженни, мне плевать. Но, если расскажу Джеку, он меня по стенке возмечтает размазать тонким слоем и видеть больше не захочет… а я сейчас нужен в Подполье. Ему самому в первую очередь. Дженни о таких вещах разве что двинутый на всю голову стал бы рассказывать. Остаёшься ты. Скажешь пойти и публично во всём сознаться – так и сделаю. Скажешь убираться – выметусь из комнаты и постараюсь не попадаться на глаза.
Джим обернулся. С пару секунд смотрел на Арсения внимательно, потом как будто с облегчением улыбнулся.
Хотя глаза всё равно остались грустными.
– Ну уж нет, сознаваться публично – перебор. Разорвут тебя. – Он подошёл и сел обратно, – да и правда… лучше не знать никому. – Призадумавшись, Джим постучал пальцем по губам. – С этим уже ничего не сделаешь. Расскажешь мне потом… ну, какой он?
– Рассказывать нечего, маньяк. Тащится от крови и способен убить за свой портрет. – Арсений вздохнул, похлопал себя по карманам, проверяя, где список с книгами. – Ну… пойду. Говоришь, книжка у тебя?
– Да, только не знаю, где. Пока ты у меня лежал, всё перепуталось, спасибо Джеку.
– Да найду поди. Опыт – такая вещь…
Арсений осторожно прикрыл за собой дверь и медленно поплёлся к комнате дока.
Ну вот, чего ты своей правдой добился? Опять остался один в поле, как хренов столб. Каждый раз одно и то же. Думаешь, Джим тебе после этого доверять будет как раньше?
На своротке коридора взгляд наткнулся на мигающую у потолка камеру.
Очень захотелось послать всё и перестать думать. Но не получалось.
Джим обхватил голову ладонями.
Вот тебе и раз. Мог выйти. Все они: брат, Дженни, Закери уже могли быть на свободе, а он…
Чёрт бы побрал этих художников. И фотографов заодно, – пронеслось в голове тоскливо.
Свобода, ещё пару месяцев назад не нужная ему ни на грош, сейчас манила так, что сводило зубы. Чтоб ни полутьмы вечно сырых коридоров, ни сквозняков, ни приказов неизвестного маньяка. Чтобы небо, воздух и все пути открыты.
А уж как хотел бы брат... Он и так свободой грезит. И Дженни явно не место на кухне, вместо кухарки и прачки на ораву безответственных мужиков.
А Закери – ребёнок совсем.
Им, всем, точно лучше не знать. Джим и сам рад бы забыть – да скальпелем к себе в голову не то что бы очень залезешь. Алису разве что попросить, она в таких делах помочь только рада.
Джим горько усмехнулся.
Опыт надо продолжать, да как-то и мысли сбились, и настроения нет.
Он подошёл к столу, рассеянно взвесил в руке пробирку со спиртом, и, выдохнув, сделал большой глоток. Внутренности обожгло, зато и думать стало легче… и потеплело на порядок.
– Работаем, – поставил спирт на место. Теперь злиться уже не хотелось, теперь было смешно. Горьким таким смехом. – Работаем, Джимми. Ныть будем, когда выйдем.
Сон – бесполезная трата времени, что бы ни думали по этому поводу экзальтированные барышни и витающие в тонких материях не-барышни.
Именно поэтому Кукловод предпочитал предоставлять разгребаться с этой глупой потребностью Джону. Раньше он, когда мог, проводил в теле весь день, и только почувствовав жжение в глазах, тяжесть в голове, выпускал Джона и толкал того на кровать. Это было, когда в их союзе ещё не возникло нынешних противоречий.
Сейчас спать приходилось. Кукловод и так чувствовал, что сдерживать Джона, особенно после визита к Арсеню, получится недолго.
Четыре утра. Почти, – он поднял уставшие глаза на часы, – нужно купить новые. Электронные. Эти меня доконают.
Часы равнодушно тикали.
Он сможет продержаться ещё где-то час. А в восемь – вставать, принимать первых проходильщиков.
Портрет стоял посередине комнаты, на мольберте, где Джон обычно рисовал свою архихорошую возлюбленную. Дженни готовит, Дженни спит, как ещё до Дженни в душе не додумался? Ах, да, мы же не такие…
Всё, что влюблённый романтик Фолл успел накалякать, было засунуто под кровать, конечно, завёрнутое в бумагу. Порчи своих шедевров мальчик не перенёс бы. И вот, на освобождённое место был водружен Портрет – незаконченный, непрофессиональный, но это неважно. Портрет.
Кукловод смотрел на него в перерывах между наблюдением за комнатами, между заполнением бумаг, между разработками новых испытаний и ловушек. Впитывал каждый мазок, жадно пил линии, черты собственного лица, складки ткани – Арсень был новичком, но сам воздух, саму суть в своей мазне как-то умудрился передать; в картине была жизнь. И – издёвка «юного художника» – реалистично был выписан он сам, тень Джона и марионетка в его руке; всё остальное – обстановка, тяжёлые складки штор – нереально, почти декоративно.
Что непокорная кукла хотела этим показать?
Впрочем, и так ясно. Другое дело, стоит ли его за это наказывать…
Кукловод поднялся из-за стола.
Арсень мог дрыгаться сколько угодно, но этот Портрет уже жил, он жил, оживлял, как будто переливался в Кукловода, давал силы закрепиться в теле.
Кукловод подошёл ближе к мольберту. Он с трудом подавлял желание взяться за кисть, поправить некоторые ошибки: здесь неровно лёг свет, здесь тень прописана недостаточно. Что странно, желания закрасить – или вырезать с портрета – Джона не возникало. Марионетка была права, как ни печально – здесь он нужен. Пусть присутствует, тенью.
Вынув кисть из стоящего рядом стакана, Кукловод обвёл ворсом свои руки, выше – через локти к плечам, огладить овал лица.
Ночь.
Тихо.
Только белеющие пятна на тёмных прямоугольниках мониторов.
Тиканье часов.
Точно нужно купить электронные. Давно бы купил, да Джону эти нравятся.
Из динамиков донеслось тихое скрипение.
Кукловод отложил кисть.
Понятно, кто это. Кто ещё пойдёт проходить испытание в такой неурочный час? Да и паззл Арсень собрал вечером.
Два клика клавишами – и один из шести тёмных квадратов на мониторе, тот, где беспокойно мечется небольшой круг света, занимает весь экран. Кукловод не знает, зачем ему наблюдать за испытанием – понятно, что никаких диверсий не предвидится, это не стиль Арсеня. Но он смотрит.
К тому же, ему очень интересно, как марионетка среагирует на его подарки из тайника.
Арсень молчит. Это не Джек, экспрессивно реагирующий на каждый второй предмет в комнате, не вечно разговаривающая с Учителем Алиса. Сплошная деловитость и собранность.
Кукловод растянул непривычные к улыбке губы.
Нужно осваиваться с телом. Как-никак, очень скоро это будет его тело.
Предпоследний предмет – карманные часы. Будто не заметив ступенек, подпольщик взбежал за ними на пролёт лестницы, схватил и кинул в общую кучу. Затем метнулся к столику, чуть не открутив нужную ножку, потом к телефону. Когда нужные цифры были набраны, заскрипела, отходя, планка стола.
В этот раз Арсень не сгребал всё не глядя. Швырнул в бездонную пропасть своей сумки жетоны, – это дело привычное, – покрутил в пальцах тяжёлый металлический ключ с прикреплённым паззлом. Две пачки дневниковых листов его явно заинтересовали – он пробежал глазами каждую из первых страниц, пожал плечами и отправил вслед за жетонами. Марионетка, дама в светлом шёлковом платье. Сентиментальная причуда Джона. Её Арсень засовывать в сумку не стал, правильно, вещица хрупкая.
Кукловод решил, что пора высказаться.
– Много лет назад красивая женщина лежала здесь в луже крови, а маленький мальчик рыдал рядом. Мне до сих пор жаль их...
– Тебе – и жаль? – Кажется, подпольщик нисколько не удивился ни его рассказу, ни последней, насквозь ядовитой реплике.
– Эта марионетка – память о ней. – Кукловод решил не вступать в прения. – Сейчас она у тебя, и я советую правильно распорядиться этим даром.
– То ли ты не знаешь, как я ей распоряжусь.
Проходильщик, фыркнув, отвёл фонарик от тайника, выискивая последний предмет для испытания, зонт, но Кукловод не замолчал.
– Арсень, ты уверен, что осмотрел тайник хорошо?
Кружок света, дрогнув, метнулся обратно. Арсень пошарил фонариком по тайнику и, додумавшись, заглянул в один из плохоосвещённых углов, где к стенке прилипла измятая, исчерченная линиями бумажка.
– Это что? – Осмотрев её, Арсень соизволил обратиться к Кукловоду сам. Кажется, он очень разозлился. – Что ты мне подкинул?
– О, всего лишь несчастная разрисованная бумажка, – Кукловод откинулся на спинку стула. Заберёт, куда денется, и отдаст кому надо. – Ты ведь знаешь, что это, верно? Несколько маленьких обрывков вполне заменяют взмах крыльев бабочки…
– Кукловод…
– Время, Арсень. Или ты хочешь проходить испытание заново?
Зонт уже через две секунды прилетел в общую кучу. Видимо, подпольщик заприметил его заранее. И, кажется, он был готов к тому, что три двери прихожей по окончании испытания не откроются автоматически.
Догадливая марионетка.
Не услышав щелчка, он сел на нижнюю ступеньку, и, светя фонариком, принялся рассматривать найденную даму.
Кукловод молчал, рассматривая, в свою очередь, Портрет.
– Что тебе ещё нужно? – Арсень не выдержал. Отложил фонарик, мазнувший пятном света прямо по объективу камеры. Кукловод кинул невнимательный взгляд на монитор. Теперь всё, что он мог видеть там – кусок обоев и белёсое пятно платья хрупкой куклы. – Портрет у тебя.
– Ты же понимаешь, что над ним ещё работать и работать, – взгляд Кукловода как раз задержался на неопрятном ошмётке масла в углу картины.
– А я думал, что ты посчитал его законченным – забрал же, – пятно марионеточного платья сместилось ниже, туда, где, гипотетически, находилась ступенька. – А это так, милые проявления твоей клептомании…
Нарывается. Вон голос какой… насмешливый. И ведь прекрасно понимает, что не стоит этого делать.
– Тренируйся, Арсень, – сухо посоветовал Кукловод. – В библиотеке есть книги, в детскую тоже стоит заглянуть. Как раз сегодня, часов в десять утра. Портрет не окончен. Тренируйся.
Когда Кукловод отключил динамики и разблокировал двери, Перо ещё некоторое время сидел неподвижно. Потом ушёл – Кукловод не застал этот момент. Он снова смотрел на Портрет.
Из коридора послышались голоса и приближающиеся шаги. Дженни, насторожившись, отложила вязание.
– Ещё раз так сделаешь… – с угрозой.
– И что? – насмешливое.
– Да ничего!!! – взревел первый. – Ты хоть понимаешь, что… Одного раза с Кукловодом не хватило?!
– Заткнись.
Дверь распахнулась, в кухню ввалились Арсень и Джек. Первый был мрачный и злой, второй так и кипел от негодования. Они попытались пройти оба сразу, в результате застряли. Толкая друг друга, кое-как протиснулись внутрь.
– Что у вас опять случилось? – устало спросила Дженни, стряхивая с колен пристроившегося Табурета.
– Ничего, – в голос выдали оба.
Джек плюхнулся за стол, Арсень, попросив девушку за них не волноваться, прошёл к плите. Чайник был ещё горячий.
– Мне с сахаром, – буркнул лидер Подполья, отворачиваясь.
– Угу, будет тебе сахар, – мрачно посулил Арсень.
– Да что…
– Он опять полез в одиночку в тайник – вот что! – выпалил Джек, стукнув кулаком по столу. – После смены ловушек, после того, как…
Он резко осёкся. Арсень бухнул перед ним кружку с чаем, едва не расплескав половину.
– Джен, бутерброды с завтрака остались? – спросил совсем другим тоном, спокойно.
– Да, штук пять ещё… – тревожно оглядев обоих, Дженни снова притянула к себе недовязанный плед. – Арсень, ты же вроде обещал Джиму, что больше в тайники в одиночку ходить не будешь.
– Вот-вот! – с готовностью отозвался Джек, кидая на нырнувшего в холодильник зама злобный взгляд.
