Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 325 (всего у книги 329 страниц)
Художник в нём извивался в корчах по своему лорду. Арсений включал лампу, подтягивал ближе и рисовал на его запястьях узоры. Тогда нутро переставало раздирать тоской. Он баюкал художника в себе, пел ему колыбельные переплетением линий на чужой коже.
Со стены на него не смотрел его Джим. Он был до безумия реален, но Джима интересовало отражение в зеркале. Джим был занят. Арсений отдавался Кукловоду под отсутствием джимова взгляда на себе. Засыпал после, обесточенный, вжавшись во влажные простыни.
Дни были серыми. Ночи дымчато-звёздными, холодными, утра – с серебристой поволокой росы. Во дворе тёмно-серые кусты плавились огненной ржавью рябиновых кистей и кровавыми брызгами алели ягоды лимонника.
Арсений жадно вдыхал мир через окна.
Кукловод стал молчать с утра до ночи. Всё чаще водить пальцем по кружке. Всё задумчивее в перерывах между рисованием сидеть на стуле.
Арсений докурил, воткнул окурок в тарелку с остатками крошек – от печенья – и подошёл к окну, высунувшись наружу.
Серебряная дымка звёзд рассыпалась по небу, высветлила черный до светло-серого. Воздух тревожно пах дымом и терпко – влажной корой. Воздух зябкий. В нём звенела тишина.
Лето уходило.
Он лег на подоконник спиной, мгновенно вздрогнув – холодная поверхность коснулась оголённой полоски кожи между джинсами и задравшейся майкой. Небо обрушилось на него сверху своей седой бесконечностью.
Подошедший Кукловод молча прислонился плечом к оконной раме.
Это не его Кукловод. Тот скорее сказал бы, что Арсений теряет время на безделье. Этот – смотрел с ним.
Арсения разрывает тоской. Он хочет снова попросить у Джима морфий. Но Джим смотрит в зеркало, просить бесполезно.
Джим занят, Арсень. У него много важных дел.
А Кукловод…
Губы дёргаются в нервической усмешке. Это призрак, тень, фантом, это пустышка от Кукловода, сухой кокон.
Сегодня он уйдёт.
Осознание – ледяная игла.
– Мой лорд, – Арсений выпрямляется. Голос дрожит. – Я хочу спеть вам. Колыбельную.
На него переводят взгляд – внимательный, даже чуть задумчивый. Рука Кукловода взлетает (почему взлетает, при чём тут лёгкость) к подоконнику.
– Хорошо, Перо. – Кивок. – Ты можешь спеть мне.
Арсений берёт его за руки. Пальцы холодные – ледышки. И сам он вряд ли живой.
– В чистом поле деревцу, – затягивает негромко, по-русски, – до зари не спится.
Приноравливается. Сжимает ледяные запястья.
– В чужедальние края
Разлетелись птицы.
И не вьют они гнезда
На ветвях упругих,
Хлещут дерево дожди,
Гнёт лихая вьюга...
Кукловод чувствует, что ослабел. Картина вытягивает его из него же, капля по капле, с каждым мазком масла. На этот раз Перо убивал его с его же согласия.
И всё же...
Он с тоской провожал на стену каждую каплю себя.
Теперь его – в нём же – слишком мало. Недостаточно для целой личности. И сознание держится только на инерции.
Он сжимает горячие руки Пера в своих. Слышит тихий напев на чужом языке.
С ним прощаются, а он даже не может попрощаться в ответ. Уже не Арсень, а сам Кукловод ощущает себя Химерой, противоестественным сплавом души Джона и личности Кукловода. Сейчас любое прощание будет от Химеры. Он оставил Перу свой дневник. Тот, что писал в последние дни. Может, каракули на листе сохраняет какую-то часть его существования.
Ты говорил, что я обрету свободу, отказавшись от себя. Мы обретём
Только отвращение к нынешней зависимой жизни даёт волю не цепляться за неё.
А жить хочется. Не так она и плоха была, эта жизнь. Кучу возможностей давала.
Кукловод хочет сказать «спасибо». Но молчит.
Арсений обрывает пение. На него смотрит пустым взглядом кукла. Через секунду Фолл очнётся, скажет что-нибудь, вздрогнет, поёжится, почешется – короче, начнёт жить; и Арсений тянется всем собой следом за ускользающим в картину на стене алым бликом – последним проблеском сознания Кукловода, тянется неистово, отчаянно, закрывает глаза, почти достаёт в порыве слиться воедино и уйти во тьму вместе с ним.
Но секунда проходит. Сердце колотится у горла. Надежда вспыхивает и гаснет, рушит куда-то. Просто вниз. Тянет пересохший язык. Кислый никотиновый привкус во рту отдаётся тошнотой. Кислота стоит в горле, и тянет сблевать за подоконник, чтобы стало легче.
Пальцы на чужих запястьях разжимаются.
– Ну, с возвращением, сэр, – Арсений так же, с закрытыми глазами, лезет в карман джинсов за пачкой. На грудину давит болезненный комок – застрял в пищеводе. Слова от этого невнятные. – Зажигалку мою нигде не видишь?
Фолл рисует вместе с Арсенем. Что-то остаточное в сознании сразу сказало: «Надо», – как только он полностью осознал себя. Сразу стало понятно, что вот этому миру на стене, напротив зеркала, нужно отдать столько, сколько попросит.
Отдать весь мир.
И они отдают. Вытягивают краски из реальности на стену. И реальность сереет – а картина наливается цветом.
Капает кровь с изрезанных запястий Алисы.
Хрустит стекло под выстрелом Нортона.
Ёжится, как от холода, Дженни.
Исами в полуобороте – вот-вот обернётся полностью и первая из них увидит, что страшная багровая тень за спиной, а не в зеркале перед ними. Первая посмотрит в глаза своей тьме. Но пока она только начала оборачиваться.
Этот застывший миг – их перманентная реальность. Цветная.
Выцветает комната. Потом – коридор до ванной – Райан специально открыл ход из этой комнаты на другую половину дома. Чтобы им не встречаться ни с кем из нереальных.
Потом начинают выцветать они сами. Серость поднимается от ног и вытекает через измазанные маслом кончики пальцев. Картина жрёт цвета.
Арсень объясняет: чтобы выкачать силу проклятия, он должен подменить в своём воображении реальных обитателей особняка на их симулякры – изображения на картине.
Проклятие не заметит подмены, если Перо поверит в реальность нарисованных фигур, и само втечёт в картину, вот какая штука, – говорил он.
И, впрочем, уже верит.
Об этом Джон догадывается сам; Арсень сидит на стуле и курит.
Перерыв: десять минут, и он опять вернётся к работе.
Джону в этой задаче подмены реальности чудится нечто платоновское. Было же, было, об искусстве, копирующем реальность, и о том, что создаёт несуществующие образы. А это не то и не другое. Не ночной кошмар, перенесённый на стену, и не подражание реальности; это её полное замещение.
И потому оно уже не искусство, а лишь притворяется им.
Берясь за кисть, Арсень рассказывает, как спасал Джеймса: нарисовал его смерть на стене, чтобы проклятие кинулось на эту добычу и оставило реального Файрвуда в покое.
Теперь он пишет самого Фолла.
Джону странно смотреть на своё изображение и понимать, что Арсень верит в это изображение больше, чем в него.
Больше они не разговаривают. Арсень вообще старается Джона не замечать, а если и замечает – то смотрит с усталой тоской. Первое время. Потом оказывается, что эмоции тоже можно обратить в краски.
Картина жрёт и их. Чувства. Ощущения. Запахи.
Следом исчезают звуки. Краски остаются лишь на кончике кисти – когда она касается полотна или палитры.
Они творят в полной тишине и изоляции. Творят цветной мир боли, багровых переплетений. Их – нет, неведомые духи, бесплотные призраки, единственная функция которых – поддерживать мир своей жизнью.
Последним картина начинает жрать время. Время тоже имеет цвет – светлое, синевато-серо-зелёное, иногда лиловое, лёгкое.
Джон чувствует в кончиках пальцев не холод стекла, но предчувствие этого холода.
Веет теплом за спиной – это от его тени. От Кукловода. Джон видит его в отражении, пытается прикоснуться к стеклу. Вечное мгновение.
– Тебе придётся простить Алису, чтобы всё это закончилось, – тихо говорит Перо.
Джон поднимает голову. Они сидят у камина в библиотеке. Редкий час отдыха. Арсень похож на мертвеца в багровых отсветах огня. Лицо-слепок. Блики лепят выступы подбородка, носа, бровей, тени тёмно-серым разрезом между белых губ, тени топят мерцание глаз. Складки чёрной ткани-одежды висят на исхудавшем теле. Руки в бинтах и краске уложены на острых худых коленях.
– Что, прости?
Он улыбается. Серый разрез тени между губ продлевается в стороны.
– Чтобы проклятие по двум родовым ветвям завершилось, вы с Алисой должны простить друг друга. И результатом вашего прощения станет общий ребёнок. В нём замкнётся... всё. И больше никогда, никогда не повторится. Ни в одном времени, ни в одном городе. Ни с одним человеком.
Джон задумывается. Сложная задача – по заказу простить женщину, которая практически положила конец фамилии Фоллов.
С другой стороны, простить её – единственный шанс сохранить эту фамилию.
– Сделаю всё, что смогу. – Джон кивает.
– И будешь жить вечно, – с безумной застывшей улыбкой заверяет Перо. – Со свечой внутри вместо костра. На стене. В своём ребёнке. Будешь жить вечно.
Он сидит на полу, сжавшись. Вокруг валяются кисти.
– Не зря, Видящий. Всё было не зря, – шелестит в ушах.
– Скажи ты это на полмесяца раньше... – Арсений проводит рукой по лбу. Рука в краске; на лбу теперь тоже полоса. – Я бы поверил.
– Не зря. – Дева опускается рядом с ним на колени, тянет руки. Художник с неохотой поднимает голову. На руках Аластрионы меховой чёрный клубочек. Шерстистые бока понимаются-опускаются в такт дыханию, мордочка уткнута в пушистый хвост. – Сейчас он спит беспробудно, бережёт оставшиеся силы. Но он не мёртв, и спаситель – ты.
– Что это вообще? – Арсений подбирает с пола уроненные кисти. Если Дева решила развести призрачный зверинец, она слегка не по адресу.
– Ты не узнал? Это Дом. – Аластриона, скрываясь за туманом, прижимает зверька к себе, вскидывает голову. Последнее, что видит художник – на призрачных губах улыбка сменяется злой усмешкой. – Его дух и дух этого города. Но тебе же мало знать, что ты спас столько чужих жизней, Видящий. Вам всегда мало.
Арсений не помнил, кода пришёл в себя.
Шум собственного дыхания наполнял комнату.
Ресницы залеплены инеем. Серым.
Картина возвышается над ним.
Проклятие, пойманное в неё, бьётся и пульсирует тысячами сосудов, они пронзают всё картину и не в силах выбраться.
Но кое-что ещё осталось.
Он коленопреклонённый у границы, соединяющей реальности.
И он остался один.
В пустой комнате валяется стул, выдавленные тюбики красок.
На матрасе скомканные простыни.
Пачка сигарет.
Ботинок. Чей-то.
Тарелка с засохшей едой.
Всё замерло. Пыль в воздухе замерла. Времени нет. Пространство сошлось в точках перспективы, за гипотетической линией горизонта.
Они стоят над ним – шестнадцать фигур со своими Зеркалами.
Нереален я.
Осталась эта комната, и всё
Моя больная фантазия
Сердце готово выпрыгнуть из груди.
Арсений медленно поднимается на ноги. Всё серое, но краски на палитре живые. Его пропуск на ту сторону. В реальный мир.
– Мне… надо перестать быть? – спрашивает он у людей на стене. – Ответьте. Пожалуйста.
Они не отвечают.
Для них он призрак, позавчерашний сон, полустёртый рисунок. Тоже-мне-творец-реальности.
Они давно уже ушли отсюда в реальный мир, а он всё медлит.
Арсений касается пальцами угольного контура на стене. Своего лица, волос, руки, переплетённой пальцами с рукой Художника. Осталось забыть себя, чтобы стать реальным.
Перестать верить в своё существование здесь, в этом сером плоском мире.
Если я перестану верить в своё существование, кто будет верить в ваше? Но я не могу продолжать в него верить иначе меня найдёт проклятие
А выбор
Страшно. Подняться, до окна. Пальцами по стеклу. Взгляд бессильно, бессистемно мечется, силясь уцепиться: двор, кусты, крона дуба. Соскальзывает. Закурить, обратно.
– На прения с самим
собою ночь
убив, глотаешь дым...
Срываются. И голос, и дыхание. За закрытыми веками тьма рябит.
– уже не прочь...
Судорожно дым – внутрь, глубже.
– в набрякшую гортань
рукой залезть...
К стене тянет.
А дальше
что-то о Зеркале нет
зеркале
Проводить: по угольному контуру, в гладкости закрепителя поверх; вечный, нетленный уголь. Сомкнутые пальцы. Его и Художника. Шёпот сбивается сухостью в горле, и к сигарете как к источнику, жадно. Зажав зубами фильтр, ощупывать картину.
Не может быть реальней меня
Но есть
– Есть, – исчезнуть перестать быть
Но это только ты.
Твое лицо...
Твоё...
Взгляд в потолок почти в отчаянии. И, хватанув воздух, во всю глотку:
– Но это только ты.
А фон твой – ад.
Смотри без суеты
вперед. Назад...
Пальцы, дрожа, дотягиваются до тюбиков с краской. Выдавливают нужные – белый, охра, красноватый, чуть синего кобальта, неаполитанский жёлтый, умбра... Касторовое масло. Жёсткий волос кисти врезается в тугие комки краски, нарушая цветовую целостность, тянет, вмешивая рельефными полосами ворса, друг в друга.
– ...без ужаса смотри...
Взгляд цепко упирается в стену. Не он и не Художник. Одно целое. Запах туши, миндаля, ветра и солнца.
– Будь прям и горд, – свой догорающий, тлеющий голос.
раздроблен изнутри.**
Кисть в жёстких мазках по стене, нанося первые прозрачно-золотистые слои тона.
Пыль.
Вдохнул пыль.
Холод.
Арсений открыл глаза.
Тень Аластрионы растворилась в воздухе.
Рядом лежал вырубившийся Райан. Седой. Его обнюхивал орущий Табурет.
Дёргал кончиком хвоста.
Чудовищно холодно.
– Всё закончилось, Видящий, – прошелестело рядом. – Навсегда.
Арсений сел. Задница мёрзла. Рука, упёртая в пол, мёрзла. Дышать холодно.
– Всё… закончилось.
Он посмотрел в потолок.
Опустил голову, сжал-разжал руку перед глазами. В краске, не в крови. В шрамах – не с открытыми ранами. Не болит.
Ничего не болит.
Я здоров
После картины
Как
Исами отдала жизнь
Вечность
Джим
Я ушёл от него оставил
Думал что меня не будет
Я – есть
Подняться на ноги. Холод дерёт по шкуре. Холод.
В воздух поднимается пар от дыхания.
Шаг.
Неправильно
Меня должно было не стать
В обмен на их покой
Он моргает и срывается с места.
К полу босые ступни – обжигает холодом паркета коридора. Задыхаясь в облаках собственного дыхания, взахлёб холодного воздуха – на третий этаж.
Врезаться в дверь.
Бронь
Райан её не открывал
Трясущимися пальцами попытки попасть по кнопкам и набрать код.
Выдаёт ошибку доступа.
Хрипы на вдохи-выдохи. Затравленно оглядеться.
Тёмно. Пусто. Жжёт холодом ступни.
Вниз.
Через этажи. Прихожая.
Закрытая дверь.
Рассохшаяся мебель. Темнота. Пыль.
Зеркало.
Ладонь по слою пыли. Дальше. Дальше.
Собственное лицо из полутьмы. Запавшие глаза, всклокоченные волосы.
Я есть
Меня не может быть
– Не может быть!
Кулак врезается в стекло.
Нет.
Ни трещины.
Ещё раз.
Ещё. Размазанный след крови.
Хрипя воздухом, развернуться. В углу? Нет. Тумбочку не поднять. Подставка для обуви… Ваза.
Руки хватают с пола и бьют в стекло.
Раз. Трещины. Два. Сильнее. Отбросить и руками.
Вырывать из зеркала осколки.
Отбрасывать. Пальцами вгрызаться в трещины.
– Меня не должно быть! МЕНЯ…
Хватать за сколы и срезы.
– НЕ ДОЛЖНО…
Раздирать хрустящую сухо плоть зеркала. Впечатывать кулаки, пальцы. Резать. Ладони. Здоровые. Не имеющие права существовать.
– БЫТЬ! НЕ ДОЛЖНО!
Схватиться за самый длинный осколок.
ЗЕРКАЛО ОСЫПАЕТСЯ НА ПОЛ.
ОСЫПАЛОСЬ.
ЧЕРНЕЕТ РАМА. СКВОЗЬ НЕЁ СТЕНА.
Арсений хрипло смеётся, роняя последний осколок на пол. С пальцев капает кровь. Внутри звенит тишина.
Какая тишина в этом мёртвом доме.
Хорошая тишина. Нет призраков. Нет Ада, проклятого тепла. Зеркал, людей, паутины. Аластриона не в счёт.
– Хвостатый там на полу замёрзнет. – Голова к потолку, глаза закрыты. – Надо… Где там, он говорил?
Дорога до комнатушки Райана не кажется долгой. Там он напяливает на себя куртку и чьи-то сапоги (узкие), захватывает из коробки приготовленные сумку и плед.
На кухне расстилает покрывало, перекатывает на него хвостатого, оставляя следы крови.
– Теперь не замёрзнешь… – осипло, накрывай второй стороной пледа сверху. Колотит от холода. Рука шарит в сумке – и вот: телефон. Новый, белый. Кровь заливает сенсорный экранчик, не разглядишь. На быстрый вызов… Да вот же оно. На тройке. Доктор Джеймс Файрвуд.
Внутри звенит пустота.
Он тыкает холодным пальцем в закапанный кровью экран. Прикладывает телефон к уху, слегка раскачиваясь.
Сразу ответил. Чужой хриплый голос.
– Ж-жим, з... забери... н-нас. Тут холодно, х-хвостатый вырубился. Обморожение...
Телефон из пальцев на пол.
– Х-хорошо отключил.
Хорошо. Сделал, что мог. Большего никто не потребует. Они приедут и сделают остальное.
Арсений смотрит на погаснувший треснутый экран.
Трясёт, стучат зубы.
С пальцев-ладоней сочится кровь.
Ничего. Когда-нибудь, в один прекрасный день, он тоже погаснет и растворится.
Надо только чуть-чуть подождать.
Комментарий к Эпилог
* повторение слов безумного Художника. Цитата непосредственно из игры.
**"на прения с самим собою ночь..." И. Бродский
https://vk.com/haladil.nik129021295?w=wall-129021295_443%2Fall необходимое авторское пояснение.
ВНИМАНИЕ, АВТОРАМ ОЧЕНЬ НУЖНО ВАШЕ ЧИТАТЕЛЬСКОЕ МНЕНИЕ.
голосовашка анонимная, на всякий случай. https://vk.com/haladil.nik129021295?w=wall-129021295_444%2Fall
========== Приложение ==========
Комментарий к Приложение
Приложение является необязательным текстовым дополнением к фику.
Приложение является последним, что мы написали по данному фику.
