Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 261 (всего у книги 329 страниц)
Джек и Арсений продолжают друг на друга орать, но им так, скорей всего, легче. Самому бы – тоже, да не умеет. Вместо этого – бешено колотящееся в рёбра (будто даже во всех направлениях) сердце, резко отлившая от лица кровь. Джим даже немного завидует им – могущим, имеющим право просто срываться.
– Ладно, я дурак! – орёт младший во всё горло, после чего резко затыкается.
– У меня в сумке успокоительное. Всем по две таблетки, – скомандовал Файрвуд-старший, толкая сумку к остальным, и повернулся уже в Филу.
– Всё хорошо, это рванула световая шашка. Как тебя опалило, помнишь?
Бедолага открывает пересохшие губы: раз, два, как выброшенная на берег рыба. Потом из них вырывается сипение, переходящее в хриплую речь.
– Помню… док, я головой не стукался. Ты… ты скажи, я видеть буду?
Джек позади шумно втянул в себя воздух и выматерился. Тоскливо.
– Не обещаю, – и к стоящим, – Джек, Арсений, помогите ему добраться до… чего-нибудь, куда можно лечь.
Отойти, окинуть взглядом полутёмную комнату. Теперь, когда свет фонарика ближе, глаза уже не различают в темноте столько, как раньше. Но что-то диваноподобное у стены есть.
Перо тихо шипит, Джек нем. Дотаскивают дрожащего подпольщика до дивана, укладывают. Арсений хватается за валяющуюся на полу подушку, но тут же негромко матерится и роняет её на пол.
– Щас… – Джек кивает, поднимает подушку и подсовывает под голову Фила.
Арсений уже не смотрит, отходит к тёмной громадине на трёх опорных ножках, стоящей посреди кабинета. Осторожно трогает скрюченными пальцами.
У него руки должны разрываться от боли. Ещё и падал
– Лайза, Джек – обернуться. – Тряпки и чистую воду. Сюда кого-нибудь с хлоркой и водой, надо прибрать труп.
Младший подталкивает рыжую к выходу.
Фил мотает головой по подушке, дыхание частое, прерывистое. Джим подтаскивает табуретку, садится рядом. Светит фонариком в лицо. Волосы обгорели сильно. Лоб тоже в волдырях, но глаза могло и пощадить, если закрыл вовремя.
Только сейчас не проверишь. Джим прикладывает пальцы к шее Фила, туда, где обычно прощупывают пульс – под челюсть, анализирует. Пульс учащён, температура повышена. Но пока не принесут воды (тормозят, упуская драгоценные минуты, пока охлаждением ещё можно предупредить глубокое поражение тканей) – ожог охлаждать нечем. Только мысль отстранённая – не развилась бы тахикардия.
Джим качает головой.
Руки уже привычно шарят в сумке в поисках заветной картонной коробочки с ампулами кетерола. Обернуться к Арсению.
– Иди сюда.
Подходит, присаживается рядом на корточки. От него несёт вином и потом (впрочем, за здешней вонью почти не чуется), голова опущена.
– Распоряжения? – тихо.
– Обезболивающее.
Сломать носик ампулы, жестом попросить руки.
– А что во мне пол… полбутылки вина – ничё? – смотрит искоса, зло, некрасиво кривит запёкшиеся губы. В свете фонарика заметно – веки покрасневшие, чуть припухли. Не спал. Сколько уже? Сутки, больше?
Джим слегка стопорится, но потом качает головой.
– Нельзя.
Набухался ночью. Из-за нахлынувшего раздражения чуть больше, чем хотелось бы, выплёскивается жидкости из шприца при выгонке воздуха, а потом – к Филу.
– Ты-то трезвый?
И после слабого кивка вогнать обезболивающее ему. Тоже бедолаге несладко, весь скальп опалён.
– Я больше не нужен? – Арсений, уже поднимаясь.
– Сиди пока. Заодно повязку тебе поменяю.
– Да это я и сам могу… Не переживай.
– Арсень… ний… – Голос подводит, сказывается пережитый стресс. Приходится негромко выдохнуть. – Пожалуйста. Не спорь.
Он смотрит тяжело из-под покрасневших век. Кивает, молча.
Приглащающе похлопав по свободному участку дивана, Джим тянется за перевязочным материалом.
Арсений подходит, но не к дивану, а к нему, наклоняется и обнимает, точней, прижимает к себе. Шершавые корки засохших кровавых бинтов ощутимы даже через ткань рубашки.
– Нехрен вечно всё в себе держать, – тихо на ухо. – Вернётся Джек – наори на него. Или на меня можешь. Легче будет, честно говорю.
Остаётся только отрицательно покачать головой и выдавить из себя подобие улыбки.
– Я не привык просто орать, Арсений. Я нахожу облегчение в действии. Поэтому дай мне себя перебинтовать.
Дался. Сидел спокойно, после – шуршал в письменном столе. Гремел. Наконец, зажимая фонарик между шеей и плечом, выволок на середину комнаты огроменный деревянный чемодан, поверх которого стояла картонная коробка. В ней – Джим не приглядывался – навалены коробочки поменьше, торчат какие-то палки. Даже бутылка горлышком высовывается. Долго сидел на полу, шарился в ней, перекладывал вещи; сильно пахло скипидаром и масляной краской. И только когда уже собрался уходить, вернее, выползать через люк, каким-то невообразимым образом намотав на себя сумку, Джим подал голос.
Этот вопрос мучил его с того времени, как он увидел обгоревшего Фила.
– Арсений, как думаешь… почему молчит Мэтт?
– Потому что это уже не Мэтт, – глухо донеслось из тоннеля.
Джим недолго сидел в тишине. Неровный пляшущий свет из проёма, шуршание. Не Арсений. Джек, матерясь сквозь сжатые зубы, дёргает за собой скребущий дном по полу тазик.
Ещё минут двадцать охлаждали ожог Фила. Здорово накапали на пыльный диван, но Джону сейчас вряд ли есть дело до порчи фамильной мебели, а Мэтта она и вовсе не волнует. Пришла, наконец, «похоронная бригада» с бутылём хлорки, вёдрами и простынями, в их числе бледный Рой и равнодушный ко всему Форс. Притащился Арсений с сумкой, хмурый, сосредоточенный, уселся у ящика и принялся методично просматривать и скидывать к себе каждый тюбик-баночку-бутылочку. На лежащий у стены труп что он, что младший стараются не смотреть, а вот док посматривает периодически. Хоронить не впервой, но как тащить его по проёму?
Утащили, быстро. Только прошуршал в тоннеле двойной слой покрывал.
Джек высказал пожелание помочь с транспортировкой Фила, но Джим только качает головой. Нельзя.
– Хотя бы пару дней пусть лежит тут, с ним будет оставаться по паре дежурных.
Сам пострадавший, уже с наложенными повязками, спит. Дышит тяжело, хрипло, чуть дёргается во сне.
Когда проснётся, надо будет осмотреть как следует глаза. Пока ограничились промыванием.
Теперь, скорее всего, останки Ричарда уже глубоко под землёй. Пол вымыли с хлоркой на два раза.
Джим сидит на полу, сшивая старой иглой (в самом начале вместо медицинской использовал) найденные в столе листы. Без блокнота тяжело, а Арсения просить нельзя. Да и не до того ему.
А Джек сидит в кресле, расставив колени, и сопит. На него сквозь заколоченное окно падают узкие полоски света. Джим периодически поглядывает краем глаза, когда протягивает нитку сквозь дыру. Пальцы болят, но если продевать не более четырёх-пяти листов за раз, то полегче.
Младший почти оправился от своей мнимой «бесполезности».
– Джек, – первое слово, нарушившее сопящую Джеком тишину, звучит почти противоестественно. Как сам не вздрогнул, – как бы ты отреагировал, если бы я на тебя наорал?
Он поднимает лохматую голову.
– Нормально. А что?
– Да думаю, что вредно это, стресс в себе держать… – Джим задумчиво потыкивает карандашом в плотную бумагу. Пробует видимость, даёт отдых пальцам. – А просто так орать, как вы с Арсением, не умею.
– Арсень вообще редко орёт. – Младший зачем-то ощупывал ножку кресла. Ну конечно, в каждой ножке кресла Кукловода должен быть тайник. – Точнее… Я сегодня в первый раз слышал, чтоб он орал.
– На меня орал. Но это… исключительный случай был…
Ага, исключительный. Расстались, мотали друг другу нервы и хотели оттрахать до судорог.
Джим, не выдержав, закусил кончик карандаша. Привычка, чтоб её.
– Я помню, вообще-то, – сумрачно заверил Джек. Слез с кресла, встал на четвереньки и заполз за его спинку. – Такое, Джимми, не забывается.
– А сказал, в первый раз слышишь.
Неразборчиво хмыкнув, док снова принимается за протягивание нитки через плотные листы. И так уже отделяет их по два, по три, а пальцы ноют.
– Ладно, это всё несущественно, а я зануда.
– Думаешь, несущественно? – Шуршание за креслом. – Тот ваш раз я не считаю, это ваше дело. А так человек, который ни разу не срывался, сорвался. Да ещё как. Я аж заткнулся в первые несколько секунд.
– Несущественно, в который раз ты это слышишь. А так – ты прав. Сорвался.
Джим, выдыхая сквозь сжатые зубы, протаскивает иглу в последний раз. Пальцы замирают над завязыванием узла.
Арсению больно. Его – не Джима уже – доканывает Тень. И это всё вкупе с остальными бонусами вроде роли Пера, огромной ответственности и страха за близких. И ему никак не помочь, кроме как постараться не доставлять лишнего беспокойства и других мотивировать делать так же.
– А ведь будь там настоящая бомба, – отчего-то глухо заговорил Джек из-за кресла, – было бы… второй раз после той девчонки.
Шуршание возобновилось, но уже ближе к столу.
– У нас что, какая-то девочка подорвалась на бомбе, а я не в курсе? – Посмотреть на него внимательно и настороженно из-за блокнота.
– Нет.
Теперь он нашёл мухобойку и тыкал её ручкой под шкаф. Так рьяно, что сомнений не оставалось – не хочет говорить лицом к лицу.
– Я про ту, которую он убил электрической мышью, – забурчал совсем уж невнятно. – А сегодня мою тушку собой закрыл. Если что… ударная волна, огонь, осколки – всё бы пришлось на него.
Из-под шкафа появилось на свет несколько мелких игрушек и мышеловка. Ручка ткнулась во что-то, и через две секунды Джек выгреб из темноты плоскую деревянную коробку.
Нутро снова смёрзлось, а потом – паническим огнём – начало разгонять кровь по организму с удвоенной скоростью. И в горле пересохло. Поэтому, прежде чем, наконец, заговорить, пришлось прокашляться.
– Джек… я постоянно думаю о том, что вы, оба, тут умереть можете. И…
И вы идиоты постоянно на грани смерти оказываетесь
И вы сами лохматые свои бошки в пекло пихаете
И не могу уже вас хоронить
И каждый раз кажется что всё финиш
– … и гоню эти мысли, напоминаю себе, что в будущем мы живы. Помогает слабо. Не хочу ещё и говорить об этом.
– Угу. – Джек уселся посреди ковра со своей находкой, осторожно открыл. – Опять извиняться.
– Давай просто сойдёмся на том, что ты так делать не будешь?
– То есть, мне перед ним не извиняться? Нет уж. Не каждый день тебя кто-то собой закрывает, знаешь ли. С меня хотя бы… не знаю. Чай получше. У меня четверть пачки чёрного запрятано, хороший. Заварю…
Из коробки на свет появилась пачка бумаг. Джек встряхнул их от пыли.
– Мне кажется, это не извинение. Скорее благодарность. Благодарить за спасение жизни как-то… более принято, чем извиняться, что ли…
Джим провожает глазами движения пальцев младшего. После взгляд непроизвольно примагничивается к повязке на шее.
Уже хочешь жить?
Боги, как же хорошо…
– Значит, чай. – Младшему явно полегчало. Ну да, душевные терзания разрешились. – Ещё гемостимулина пять капсул. Типа вместо конфет…
Он нахмурился, встряхнув ещё раз бумаги. Несколько бросил на пол, потом снова собрал кучкой и быстро-быстро подполз к Джиму.
– Это… – сунул ему под нос бумажки, – чертежи ловушек! И почерк не Кукловода, я по дневникам помню!
– Джона, да… – кивнув, принять листы. Не только для удобства, а чтобы в нос не совали. – А почему тебя это удивляет?
– Да ё-моё! А ты представь, это Мэтт бы нашёл, а не я?! – взорвался младший. Вскочил на ноги и принялся, как всегда в минуты волнения, туда-сюда протаптывать ковёр. – Тут электрическая клетка, цепи, которые на части разрывают, ещё какая-то хрень! Он о карте молчал и тайном ходе, пока первая операция не провалилась и тебя не поймали! Промолчал о том, что тут всё напичкано схемами ловушек, а он ведь их все знает! И как думаешь, о чём ещё наш ненаглядный маньяк молчит?!
– О чём бы ни молчал, пытать бессмысленно – не расскажет. – Джим машинально прогладил шуршащие страницы, подушечками фиксируя неровности. – И… я бы не был так уверен, что Мэтт их не видел, Джек. У него был доступ к этой комнате, помнишь?
– У него был доступ ко всем комнатам, пока мы в подвале жили. Чёртов… ну сказать-то он мог, язык есть! Сидит себе в углу и молчит! Да при минимальной фантазии из этих чертежей даже я, ни черта не видя, такого могу наделать! А скотина эта сверху на что способна?!
– Что-то мне подсказывает, что поэтому и не говорил. – Свёрнутые трубочкой чертежи отправляются в сумку. – Сделать что-то мы не можем, а знание только усилит страх. Не говори никому о них, пожалуйста.
– Не скажу. Но я ему не верю.
Джек опять взялся за мухобойку, но полез на сей раз под стол.
– А я верю. – Джим проводит пальцем по кривой кромке блокнота, отправляет вслед за чертежами. – Он на нашей стороне, делает это сознательно, и этого достаточно. Да и что это за фракция, когда друг другу не верят?
– Да нет никакой фракции, – глухо отозвались из-под стола. – Странно, что ты, как фигов психолог, этого не понимаешь.
Рича быстро закопали. У их похоронной бригады опыт уже – закачаешься. Перо не копал, у него лопату отобрал Форс. Ну надо ж, братская забота. Потом сказали пару слов; Нэт украдкой вытирала глаза. Здорово по девочке смерть её белобрысика ударила, теперь глаза на мокром месте по любому поводу. Билл был краток – ну этот как всегда, мать его. Мы тебя не забудем, товарищ, и все дела. Форсу насрать, ушёл как закопали.
Сам Рой сказал, что Рич был ему хорошим другом. Соврал по большей части, но бабка ему чуть ли не с младенчества вдалбливала – о покойниках плохо не говорят, а то потом пизда будет. Какая именно, не уточнялось, но вот как-то запомнилось. Да и какое тут плохо – Ричард мальчишка был, глупый и к тому же поэт. Такие вот синонимы.
После все разошлись; Билл только присел на скамейку под деревом и теперь глухо кашлял там в рукав.
Да ещё Перо. Стоял и молчал над свежей земляной заплаткой. К нему выходила японочка, говорила что-то долго и жалась от утреннего холода. Арсень мотал башкой вроде как отрицательно, и она ушла.
А он и теперь стоит, блять, местный экстрасенс на полставки. Вторые полставки – Перо. И чуток личной жизни в виде замученного и пилящего мозг доктора Файрвуда.
– Не позавидуешь, – констатируется само собой тихо.
Рой хмыкает, закуривает, смотрит, как над крышами светлеют сумерки. Новый грёбаный день, и можно спорить на последние сигареты – опять жара.
Перо настоялся, подошёл. Тут же, гадёныш, выцыганил сигарету. Ему почему-то фиг откажешь. Но сегодня – не жалко. Перед смертью не надышишься.
С зажигалкой у него пальцы не справлялись, Рой дал прикурить от своей. Арсень благодарно кивнул и прикрыл веки, затягиваясь. Так они стояли молча, задымляли пространство.
Когда через две минуты издали слышится раскат грома, а из-за двойных ворот начинает тянуть прохладным сквозняком, подпольщик чертыхается громко и безбожно: проспорил сам себе, да ещё и с самого утра, вот жопа-то. Хоть самому себе за это сигарету отдавай. Рой и отдал, закурил новую. Ну… так и быть, вторую Перу. А то совсем плохо выглядит.
Взошедшее солнышко сверху давят дождевые тучи. Мерзкий контраст вот того, как оно светит, и туч этих. Больной какой-то свет, будто солнце подыхает от чахотки.
– Бабка моя Лиза, – начал рассказывать Перу, чтоб смертная тоска под горлом хоть чуток меньше давила, – мир её седому праху, когда совсем под старость сошла с ума, всегда в такую вот погоду начинала читать молитвы и бурчать, что конец света грядёт.
– Свет на нервы действует, – кивает Перо. Перекидывает со спины фотоаппарат, снимает крышку и щёлкает десяток кадров под нарастающий небесный грохот.
– Маньячина наш, не знаешь, не суеверный, не? А то мож хоть заткнётся от страха.
– Не в курсе. – Перо плечами пожал. – Специализация у меня не на том маньяке.
Рой смотрит на него, потому что смотреть больше не на что, ну не на Билла ж на лавке. Перо выглядит как ходячий зомби. А что, красноглазый, тощий, в пятнах крови и полуразмотавшихся бинтах.
А на душе хреново. Выворачивает её, душу. Не идёт из головы, как то, что осталось от Ричарда, по кускам на полу собирали в простыню, и как эта двойная простынь кровавыми пятнами пропиталась тут же, и как тащили. Майк, бедолага, не выдержал, убежал дружить с унитазом. Потом копали тут, Билл давился, кашлял. Себя виноватым считает, он же с отмычкой придумал, говорил, как чего делать. Рыжуха подпрыгивала только сзади как белка.
А и она себя в виноватые записала. Кто ж Ричарду виноват что вперёд полез. И Филу что в «девочку по девочкам» втрескался и весь такой из себя защищать стремится
Вообще никто не виноват, дебилы.
Вот то-то и оно. Молчать хватит.
– Перо, – обратился к собирающемуся уходить Арсеню. Кинул окурок в урну. – Удачи пожелай.
Посмотрел спокойно и понимающе, задержал взгляд глаза в глаза. Будто, блядина, заранее всё знает. Или чует. А может – так и есть. Рой бы не удивился.
– Удачи.
И ушёл. Но сказал вполне искренне.
Ну, пошёл.
Как во сне, под шум ветра, дошёл до Билла. Громыхало уже рядом, над Вичбриджем. Скоро ливень хлынет.
