Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 329 страниц)
Секунд через десять обнимательного сумасшествия Арсень разжал руки, плюхнулся рядом, смеясь и переводя дух.
Джим встал. Одёрнул жилет.
– Оборзели вы, оба, – Джек вытащил плед из-под ног Арсеня, не отряхивая, завернулся в него почти что по глаза, – лишь бы дурью маяться, ей-богу.
– Если я тебя выпущу, ты тоже будешь, – заметил Джим, на что тот только засопел громче.
– Буду. Но ты ж не выпускаешь. Сколько мне ещё так сидеть на месте?
– Несколько дней. – Файрвуд-старший пересел в кресло. Потянулся через ручку за сумкой: пора было давать лекарства брату. Сильно уж он разболелся, а ведь половина слёгших уже сейчас была почти в дееспособном состоянии.
– Ничего, зато откормишься, покруглеешь, – издевательски-весёлым тоном заговорил Арсень, непринуждённо закинувший ногу на ногу. Он умудрился развалиться среди подушек и занять большую часть дивана – Джек в своих пледах ретировался в угол. – Будешь такой…
– Ну?.. – подпольщик угрожающе прищурился.
– Так и говорю, круглый, – Арсень на секунду расплылся в миролюбивой улыбке и, не дав лидеру ответить, обратился к Джиму, одновременно принимаясь шарить в своей проходильной сумке: – Кстати, док, я принёс тебе список этот… ну, который ты просил. Перечень ловушек в детской.
– Перечень, говоришь? – Остаётся надеяться, что брат не заметил его характерный непонимающий прищур – всего секунду, но всё-таки. Естественно, никакого задания на ловушки он Арсеню не давал, но раз тому понадобилось передать ему что-то… – Спасибо, сейчас и посмотрю. Ещё хотел спросить, у тебя не будет времени найти мне несколько проводов в ванной? Несколько дней как нужны.
Арсень, как раз поднявшийся с дивана с найденным листом, принял необычайно серьёзное выражение лица.
– Разумеется, – всё с тем же выражением – только взгляд такой, тёпло-усмехающийся, – протянул плотно исписанный от руки лист. – Нынче провода больше на втором этаже. Я поищу.
– Так если провода надо… – подал голос Джек, высунувшись из-под пледа, – я могу своих…
– Лежи уже, болей, – фыркнул на него Арсень. – Что я, три провода не найду?
– Да блин, свали уже… Джим, зачем тебе провода? – не унимался младший.
– Провода достаточно гибкие, ими удобно перематывать пакетики трав, так они не выдыхаются, – Джиму стоило больших трудов сдержать улыбку. Да ещё и Арсень с этим своим ироничным прищуром…
– Ну, я пошёл, – подпольщик привычным жестом поправил ремень сумки на плече. – И да… – уже на пороге, – список очень подробный, надеюсь, ничего не упустил.
Он ушёл, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Джим, ну хочешь, я щас сгоняю в подвал, а? – Джек всё никак не мог угомониться, – я вот очень быстро, честно. Это и ближе, и быстрее, и… вообще, откуда в ванной провода?
– Признайся, ты просто хочешь смыться? – Джим осторожно потрогал лоб младшего. Температура всё ещё была. Сидит, больной, нахохлившийся, ворчит как их тётя Мэг. И какие из него провода?
– Ну не могу я больше, Джим, имей совесть…
– Я буду иметь совесть, когда ты поимеешь терпение, – сунув брату градусник и таблетку, Джим плюхнулся на своё место и раскрыл сунутый ему листок.
«Со мной говорил первый. Позавчера ночью. Говорили долго, и…»
Уже после нескольких первых строчек стало понятно, что, первое – информация действительно интересная, второе – при брате это лучше не читать (записка отправилась в сумку, в его личный блокнот), и, третье – ясно, о чём они будут говорить после… поиска проводов.
– Да я и так само терпение, – Джек обречённо проводил взглядом руку Джима, забравшего его кружку, чтобы сходить за новой порцией, – терплю же, что ты моего зама эксплуатируешь. Вот, кстати, не наглей, это МОЙ зам, и если уж тебе так нужны помощники…
По опыту – если Джеку скучно, он готов ныть на любые темы сколько угодно долго. Поэтому, даже не стараясь дослушать до конца фразы, Джим направился к двери.
– Арсень помогает мне по своей воле. А ты, – он красноречиво указал взглядом, – глотай таблетку и не вздумай смыться. Найду.
Из-за затворяемой двери донеслась новая порция бухтения.
За окнами давно смерклось, но свет в гостиной включать не хотелось. Арсений, щёлкая фонариком, сидел у пустого погасшего камина экономия, мать её и смотрел на полупустой мешок с углём. За стенами особняка третий день хлестала вода, стены отсырели, наспех заткнутые щели сократили количество сквозняков, но вползший в дом промозглый, сырой дух уже поселился в выстывших коридорах. Теперь что затыкай, что нет – один хрен.
Сначала он зашёл сюда проведать лидера, но оказалось, что неугомонного больного переселили в собственную комнату под присмотр выздоровевшей Дженни. Туда он заглянул на пять минут, но пришлось задержаться. Джек, едва дождавшись ухода Дженни, хмуро сообщил, что днём к нему приходил Билл и пытался отговорить от задуманного. Вроде как Подполье всеми лапами за план, а старик взялся переубеждать народ, говорить, что это опасно и ни к чему не приведёт.
Кто знает, – подумалось в этот момент Арсению, но вслух он, разумеется, этого говорить не стал. Билл по-своему был прав, но что, если безумная задумка всё-таки сработает? Не попробуешь – не узнаешь.
А ещё это может избавить меня от рисования портрета. Будь он…
Арсений ещё раз щёлкнул фонариком. Столб яркого света ударил во внутренности камина. Выхватил груду остывшей золы.
Портрет был его проклятием в последние дни. Часть с маньячным Кукловодом и изображение того, которого они с Джимом назвали первым и который существовал пока только в карандашных набросках – стоило поместить их на один лист, пусть бегло, едва отчёркивая штрихами тени форм – как на этом самом листе уже проявилась болезненная разобщённость, рвущая восприятие дисгармония. Виновата была не композиция – как фотограф, Арсений понимал, что ошибки нет, – и не цветовая гамма – он планировал выполнить картину в благородных золотисто-ореховых, чёрных и приглушённо-багровых тонах – виноваты были они, эти двое – Кукловод №1 и Кукловод №2. Точнее, их пропорция, соотношение смысла.
А работать над картиной тянуло всё сильнее.
Фонарик погас и снова включился.
Разожгу камин. К чёрту экономию.
Он собирался включить фонарик и заняться растопкой, когда дверь открылась, и в гостиную кто-то вошёл. Этот кто-то сразу включил свет и оказался Джимом. Его док не заметил, устало прошёл к своему столу. Брякнул на стул тяжёлую сумку. Стянул с себя халат, небрежно бросив на край стола, туда, где не было лабораторных склянок, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Замер на несколько секунд. Задумчиво провёл ладонью по спинке стула, повторяя её причудливый резной изгиб, затем, словно решившись, переставил сумку на пол и сел. Из кармана извлёк блокнот, раскрыл на середине, пристроив на столе среди пробирок. Арсений только теперь понял, что Джим собрал отросшие волосы в хвост. Отсюда, от камина, он видел дока в три четверти – склонённая над страницами блокнота голова, выбившаяся из захвата шнурка волнистая прядь, локоть упирается в стол, аристократически – линиями – изгиб запястья, длинные тонкие пальцы потирают висок.
Удайся план Джека – и мы все выйдем из этого особняка. Куда пойдёшь ты? Кто на тебя будет смотреть, на такого аристократичного, скульптурно-изящного, а? И каким взглядом? Не приведи небо тебе связаться с каким-нибудь «художником»… Вроде меня.
– Диссоциативное расстройство личности… – пробормотал Джим, слегка нарушая недвижимое совершенство картинки, зашуршал листом. – На фоне глубоко эмоционального потрясения... Интересно, у них разный почерк?..
Арсений неслышно поднялся со своего места, преодолел расстояние до стола в три скользящих шага; с минуту стоял за спиной Файрвуда, потом наклонился, слегка коснувшись ладонью его плеча, и – тихо, почти шёпотом:
– Джеймс, тебе чертовски идёт собирать волосы. Не вздумай подстригаться, слышишь? Не смей.
– Однако… – Джим не шелохнулся, но было видно, что он целиком чувствует… нет, воспринимает его близость. Негромкий голос, устремлённые в блокнот глаза, чуть опущенные ресницы, – Арсень, это всего лишь хвост.
Медленно, пальцами, провести по волнистой пряди, заправляя её за ухо Джима, обогнуть ладонью хвост, пропустить его сквозь пальцы…
Джим тихо втянул в себя воздух.
– Арсень… – он слегка обернул к нему голову, – провоцируешь.
– Провоцирую? Нет… – подпольщик обошёл его и опустился на пол, скользнул ладонями по бедрам последователя, вверх, к брючному ремню, с каким-то тайным удовольствием наблюдая, как закрываются глаза Джима, – я только собираюсь рисовать.
Губы дока дрогнули в улыбке, и Арсений, захватив чуть выше поясницы, подтянул его к себе. Провёл кончиком носа вниз по шее, параллельно расстёгивая рубашку, потом – вверх, огладить им скулу, коснуться дыханием полуоткрытых губ…
– Ой, простите… – пискнули откуда-то из-за двери.
Арсений оглянулся. Джим приоткрыл глаза. В проёме, с расширенными от шока глазами, стояла Маргарет. В руках – судорожно прижимаемый к груди чайник. Пробормотав что-то сумбурно-извиняющееся, девушка выскочила за дверь.
– Чай, – констатировал Арсений, – кажется, тебе. И теперь…
– Так даже лучше, – док выпрямился в кресле. – И нам лучше сменить место.
– Давай ко мне. – Подпольщик был полностью согласен с предложением. Раздевать Джима в гостиной и так было не лучшей идеей. – Там и переговорим.
Все мониторы отключены, все, чтоб не мешали.
Включен только один.
Переплетение чёрно-белого, перетекающие друг в друга оттенки, контуры тел в полумраке. Свет не включен, но зато горит лампа – Арсень сам включил её, когда они с Джимом оказались в кровати.
Кукловод жадно вперился в экран. Полторы недели покорности, смирного поведения, ещё и Джона пришлось убеждать в том, что по поводу модели он пошутил. Он же любит шутить с марионетками, так?
Джон ещё рано сдался. Кукловод уже начинал опасаться, что заточение продлится не меньше месяца.
Арсень стягивает с Джима жилет, начинает расстёгивать рубашку и утыкается лбом в ключицы дока. После – проводит носом по волосам. Вот они забыли о рубашке, перевернулись, и – Джим сверху.
Кукловод готов взвыть. Теперь ему видна только голова подпольщика, и, может, руки немного.
Невыносимо. Хоть микрофон включай и требуй смены положения.
Он хочет видеть Арсеня, свою марионетку, своего художника, певца самого себя. Он нужен Кукловоду не меньше клятого портрета. Портрет – телесное выражение, Арсень – выражатель, тот, кто воплотит его.
Хочет-видеть-Арсеня.
Метнуться от стула, в сторону, колонки громче – слышать тоже хочется – к мольберту.
Краски.
Где краски?
Джон рисовал недавно, где краски?
Уголь – на тумбочке у мольберта, краски нашлись на полу, рядом с кроватью.
На мониторе всё пришло в равновесие. Арсень подмял под себя полуголого Джима, руки упёрты в спинку кровати, голова наклонена. Он смотрит. Спина худая, но даже в чёрно-белом, не очень качественном формате, видна напряжённая мускулатура. Холст натягивать некогда, кнопки прищёлкивают бумагу к деревянной поверхности.
Нет времени на рисунок-основу.
Широкими мазками – основу, основной тон спины, обвести ягодицы мягким ворсом, ноги. Руки – чуть выставлены вперёд, ещё несколько махов кистью, и Арсень уже опирается руками о темную горизонтальную поверхность.
Кукловод остервенело истязает бумагу красками, оглядывается, бросает взгляд на происходящее на экране, возвращается к рисунку.
Неудобно.
Мольберт перетаскивается с мерзким скрипом по полу – вот что там тяжёлого, дерево? – ставится тыльной стороной к экрану.
Так лучше.
На мониторе снова смена ролей – Арсень прижат к кровати, руки удерживаются у спинки захватом.
Сорвать неоконченный рисунок, одна из кнопок вылетает куда-то в сторону, на место помещается сияющий белизной новый лист.
Мазками – торс, голова, руки, привязанные к чему-то сзади, призывно разведенные ноги, вокруг члена – опушь волос. Вот они, мускулы, Кукловод оглаживает их кистью, почти чувствуя своими пальцами. Оттенить шею – да, голова закинута назад, и волосы беспорядочными мазками лежат на плечах, на занимаемой им что это поверхности.
Ключицы.
Подбородок, очертить сильнее.
Чёрт с ними, с мониторами, Кукловод готов вообще отключить их, только внимание на себя перетягивают, сейчас есть одна реальность – создаваемая им на девственной чистоте плотной бумаги. Арсень лежит перед ним как живой, он создаётся самим Кукловодом.
Может что-то несуществующее создавать существующее?
Кукловод существует, да, в этом рисунке, в своём незаконченном портрете, даже в Арсене, в рисующем его незаконченный портрет, есть Кукловод, который выливается на холст красками.
Дышать тяжело. Сейчас впору хрипеть, подобно загнанной лошади, в груди тесно – Кукловод стаскивает через голову свитер, судорожно засовывает два пальца за ворот рубашки.
Тесно, тесно, пуговица отлетает – в сторону, под кровать, непонятно куда, но дышать становится легче.
Рисовать, творить реальность своими руками, своими – сейчас своими – пальцами, выблёвывать реальность, истекать кляксами по белому-белому фону. Потому что нужно, потому что жарко и дыхания не хватает, потому что если сейчас не рисовать, то впору спуститься и убить кого-нибудь, только ощущение чьей-то утекающей жизни в своих руках заменит это.
Арсень лежит перед ним, всё живее и ощутимее, Кукловод насилует его своей кистью, выписывая игру света на нём, сжатые губы и зажмуренные глаза, сжимает руки рисуемой верёвкой, углубляет тени, оглаживает линии.
Кукловод живёт. Это не сентиментальные пописульки Джона на тему «Дженни, какая ты милая».
Это – жизнь. И эта жизнь принадлежит Кукловоду.
Комментарий к 25 ноября
*по Фаренгейту. Где-то 38 наших (на тему градусников в Англии найти конкретной информации не удалось)
========== 26 ноября ==========
– Дженни, что… – Арсений, слегка сморщившись от попытки сдержать зевок, размешивает сахар в кофе. Даже обливание ледяной водой плохо помогло, спать всё равно хочется. – А, понял. Ещё чей-то день рождения, да?
Девушка замялась, отставила тарелку. У неё и так вид загадочный с утра, вот и сейчас, когда он из-за опоздания в одиночку завтракает, а Дженни вытирает посуду, составляя её на маленький столик, она молчит. На обычную Дженни это не похоже, она всегда рада поговорить.
– Нет, нет, – отвечает, наконец, – просто…
– Не хочешь рассказывать? – Арсений удивился так, что даже проснулся окончательно.
– Арсень, я… – Дженни мнёт в руках полотенце. Подходит к столу, садится в кресло. Полотенце брошено на подлокотник. Девушка поднимает на него взгляд. – Ты же ещё… не видел никого их своих?
– Из фракции, что ли? Джен, да не темни ж ты!
– Джулия рассказала пятнадцать минут назад… Последователи, – у неё делается совсем уж несчастный вид. – Кажется, вчера ночью они перевернули весь подвал вверх дном… натащили ловушек. Сегодня трое из ваших уже попались, один серьёзно, и…
Арсений сам не заметил, как вскочил из-за стола.
– Джек знает?!
– Нет, я никого не пустила, сказала, он ещё болеет… Арсень!
Подпольщик, не слушая, уже вылетел за дверь, на бегу закидывая на плечо сумку. Прогрохотал по коридору, резко затормозил у знакомой двери, рванул её на себя.
Вовремя. Лидер, плотно окружённый недобро молчащими крысами, как раз поднимался с кровати. Мятый (то ли спал в одежде?), бледный, носом шмыгает, глаза всё ещё нездоровые, покрасневшие. Зато взгляд бешеный.
– Перо… А я уже за тобой посылать хотел, – сказал негромко. – Какая ж разборка с Кукловодом без моей правой руки?
Они привели в действие план? Так рано?!
Арсений, плохо понимая, что делать, только сказал:
– Ну да, без меня никуда.
В первый раз при нём взбешённый Джек говорил спокойно. Крысы, собравшиеся вокруг лидера, притихли, Арсений заметил, что у стоящей рядом с Джеком Джулии кое-как перемотано запястье. Девушка прижимала кисть к груди, как маленькое замёрзшее животное, но, скорей всего, просто не могла держать руку в другом положении, чтобы не было больно.
Над единственной в комнате камерой, встав на ящики, колдовали Рич и Джозеф, может, ставили глушилку. Одну из тех, что в последнее время паялись в подвале и прятались по комнатам.
– Готов? – Нэт, недобро улыбнувшись, подняла с пола старый металлический остов от торшера, кивнула Арсению. – В этот раз мы их по стенке размажем.
– В этот раз мы от них вообще ничего не оставим, – посулил Рой, с хрустом разминая пальцы.
– Готово, лидер, – коротко сообщил Ричард, спрыгивая с ящика. – Двадцать минут минимум будет пустая комната.
Джек молча хлопнул его по плечу в знак благодарности. Другие шуршали, поднимаясь с тумбочек и ящиков (их в комнате было не меньше, чем в подвале).
Даже Джим-подпольщик, притулившийся в уголке, сердито насупился. У Арсения пронеслась шальная мысль, что вороны перевернули запасы стеклянных банок с консервами – иначе что могло вывести из себя этого кулинарного энтузиаста?..
