Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 329 страниц)
Джек подбросил дров в печь. Огонь в жерле печи яростно загудел, обдал тяжёлым жаром. Дверцу пришлось закрывать кочергой, ей же поддевать и возвращать на место задвижку. Вернувшись на свой ящик, подпольщик вытащил из кармана початый бутылёк со спиртом. Отхлебнул, кое-как проглотил, поморщился. Жидкость обжигала горло. Кинул оценивающий взгляд на запас дров. Тает, а маньяк и не думал делать новую поставку. Скоро холода. Джим подбивал народ искать мешки угля по комнатам – конечно же, от щедрот Кукловода. Притащил и распихал небольшие мешочки по углам и кладовкам, вроде с мыслью, что за тепло, как и за свободу, надо бороться. Ну, сколько-то нашли. И как всегда, новичок этот… Больше всех притащил. Всего мешков пятьдесят с лишним набрали… Но на них одних долго не продержишься.
Сгорбившись, подпольщик опустил руки между колен. Донышко зажатой в левой руке бутылочки стукнуло об пол. Недавно кухонный тайник Билла сделался всеобщим достоянием, судя по всему. Брат посылал этого… Эрсея за спиртом для операций, а теперь и он сам…
Накатывало иногда. Вот так, глубокой ночью, если доводилось засидеться одному. И тогда хоть вой. На следующий день обычно легчало, но до него, до следующего дня… Но так – в первый раз. Чтобы пить едва разбавленный спирт, да ещё в одиночку.
Джим ни в чём виноват не был. А я… не разобрался. Даже не спросил. С этим потопом все носились, как ошалелые…
Джек закрыл глаза. Слегка болел пострадавший в драке нос. Опухоль-то прошла, но боль осталась. Хорошо не перелом и не вывих. В печи потрескивало пламя, даже сквозь закрытые веки пробираются отблески. Труба в углу взялась течь. Не взяла бы пример с трубы в ванной. Или даже не течёт она… капает противно. Там пришлось подставить ведро. Китайская пытка: днём из-за возни не слышно, а ночью капли падают в ведро. С равными промежутками. Постоянно. Сквозь толщу стекла в крошечном подвальном окошке доносился неясный шум – ветер снаружи клокочет, хлещет дождём в стены старого особняка. С полмесяца назад осадков за одну ночь выпало столько, что это маленькое окошечко оказалось затоплено наполовину.
Мог же спросить… Или стоп. Кого спросить, этого вездесущего Эрсея? Откуда мне было знать… И как Зак нашёл эту щель? Мы пробовали высадить рамы, ничего не вышло, везде укрепления, в стенах, в дверях, в потолке… Листы железа, конечно...
Нет уж, оправдаться не получится. Не надо было себя вести как психу. Брат же старается…
Джек резко вскинул голову. Поморщился.
Но он же… служит Кукловоду.
Шум… В голове? Может быть. С непривычки. На голодный желудок. Всё-таки этот биллов спирт… Откуда он его берёт?.. А здесь только в трубах системы отопления шумит гоняемая вода.
Я, наверно, просто… Или если этот новенький опять не в своё дело полезет… Говорил с Кукловодом, как Джим… Что они пытаются…
Тянет в сон.
Пламя гудит. Подвальная печка обогревала весь особняк, заодно…
Подпольщик сдавил пальцами бутылёк. За счёт этого тепла где-то в своей каморке греется чёртов маньяк. Сидит перед ярусами мониторов, насмехается, обдумывает, каким ещё способом испытать своих марионеток.
Джек отсалютовал мигающей в уголке камере.
– Твоё здоровье, сволочь.
Вышло невнятно: говорить отчего-то тяжело. Он запрокинул голову, залпом допивая остатки. Кое-как проглотил, закашлялся.
– Подбросить ещё… – просипел, отбрасывая пустой бутылёк, – дровишек, ш-ш-ш… штоб ты не простудился, а?..
Кукловод молчал.
– Молчишь, сука, пригрелся… Или ты теперь разговариваешь только… с этим… у-у-ой. – Голову резко обнесло, до тошноты. Зажмуриться не помогло, мир продолжало тошнотворно кособочить, кренить в разные стороны. – С этим своим… он тоже…
Ярко вспомнилась самодовольная рожа Эрсея. Навалять бы так, чтоб шевелиться не мог.
– «Будешь беспокоить Дженни», знащ-щит… – Джек кое-как поднялся с ящика. Шатало. Тошнило. Но злость была сильнее. – А то мы без тебя… о ней… не заботились… Я вот… И будешь знать, как…
Воды было где-то полведра – труба капала всего с позавчера. Со второго раза вышло оторвать его от пола. А вот дотащить хотя бы до лестницы… Чтобы добраться до третьего этажа, ушло минут пять. Фонарик в свободной руке прыгал, пятно света металось как бешеное. Выхватило знакомую дверь с кучей жёлтых стикеров – сам Эрсей их не лепил, клеили другие, с просьбами найти что-нибудь в комнатах. Теперь некоторые стикеры были почему-то в синих потёках.
– Тоже мне… народный бла… годетель…
Джек выключил фонарик. Конспирация прежде всего. В темноте открыл дверь, переступив порог чужой комнаты. До кровати всего три шага, а там опрокинуть ведро – и обратно.
В ноги бросилось что-то тяжёлое и мягкое. Подпольщик от неожиданности сделал неловкий шаг назад – и врезался в гору шкатулок. Громыхая, футляры посыпались на пол, что в тишине прозвучало совсем уж жутко; что-то заорало, зафырчало, вцепилось в ногу, продираясь через ткань джинсов; Джек выронил ведро, кое-как стряхнул орущее существо и кинулся прочь из комнаты, оскальзываясь в луже воды. Луч фонарика разрезал темноту, провалившись в раскрытый дверной проём – вовремя: ещё секунда, и подпольщик влепился бы в дверной косяк.
– Стоять, – спокойно приказали сзади, и в спину убегающего врезалось что-то, вроде не тяжёлое. Шлёпнулось на пол, но Джек был уже на лестнице. Сбежал на три пролёта, прислонился к стенке, тяжело дыша. Медленно сполз на пол.
Там, куда вцепился кот (а теперь в том, что это был кот, сомнений не осталось), начали болезненно пульсировать царапины. Как проклятое животное умудрилось процарапать джинсу, оставалось загадкой. В голове вроде прояснилось, зато тошнило всё сильнее.
Что мне вообще взбрело в голову?!
Вверху хлопнула закрываемая дверь. Шума новенький поднимать не стал, а теперь, скорей всего, спокойно себе продолжит спать.
В особняке снова установилась тишина, только в вентиляции слабый шум ветра.
Джек в бессильной злости ударил кулаком по стене.
========== 27 августа ==========
Продрав глаза утром, Арсений узрел кота, лакающего воду с пола. Увидев, что он проснулся, животное юркнуло в приоткрытую дверь.
Арсений по привычке хотел быстро покончить с утренними делами (одежда, расчесаться, собрать игрушки, плюс вытереть воду и отнести валяющееся ведро), но вместо этого сел на кровати и замер. Хотелось завалиться спать обратно. Пробирал озноб. Ныли порезы – и вчерашние, и позавчерашние, и уже наполовину зажившие; осмотрел руки – из-за бинтов на глубокой ране, той самой, когда он наткнулся на нож, виднелась покрасневшая кожа. В придачу к этому ныли полученные в драке синяки. Но это уже так, для полноты картины.
А я, кажется… перестарался.
– Эй, Кот! Ко-от! Вернись, долакай воду с пола, не будь зверем!
Но Кот то ли не знал русского, то ли принципиально не отзывался. Арсений рассмеялся.
Однако утро всё равно было испорчено: ни на какие испытания его в таком состоянии не хватит.
Арсений слегка размыл крупное чернильное пятно. Позволил капле стечь вниз, поймав кисточкой только у нижнего поперечного бруска двери, и переключился на фон – слабая заливка бледно-синим поверх тёмных густых потёков.
Помимо пола в комнате, представляющего собой мини-копию ванного потопа, пострадала ещё и дверь – на неё щедро плеснули чернил. Арсения прямо ностальгия охватила при взгляде на это безобразие – напоминало одну общагу… Смывать не было сил, потом он вспомнил о валяющихся в сундуке кистях. Банка воды, ещё чернила, губка, запрятанное яблоко (чтобы не идти на завтрак) и словленное случайно вдохновение, да плюс необходимость отдыха от прохождения комнат. Арсений поставил на крошечной площадке перед дверью табурет, усевшись на него, инструментарий свалил на пол и принялся рисовать. Правда, долго сидеть на табурете не получалось – приходилось то и дело вставать, отходить, спускаясь ступеньки на две-три, чтобы оценить результат.
Потёки обратились в провалы темноты между деревьями, просветы – в светлые стволы; через некоторое время на двери возник целый сумеречный лес, уходящий вглубь вереницей деревьев.
Луну что ли сюда ещё…
На лестнице послышались шаги. Арсений вздохнул, но делать нечего: не прятаться же в комнате.
Визитёр не дошёл до площадки несколько ступеней.
– Я… извиняюсь.
Арсений развернулся на табурете, не выпуская кисти – на ней набухала синевой крупная капля разведённых чернил.
На лестнице обнаружился клетчатый. Вид у него был порядком помятый и бледный. Он прямо встретил взгляд новичка, но ощущалось, что подпольщику здорово не по себе.
– За воду.
– Хорошо, – Арсений пожал плечами. С кисти сорвалась капля, распластавшись на полу маленькой синей кляксой. – А чернила тоже твоя работа? Я не в обиде, просто интересно.
Клетчатый мотнул головой.
– Не моя. Зака, скорей всего. Он так обычно последователям двери обливает.
– Юный диверсант, значит. Ясно. У тебя всё или ещё что-то?
– Обещал. – Джек, кинув быстрый взгляд на дверную живопись, протянул ему шкатулку.
Принимая, пришлось сдерживать улыбку.
Все нужные куски, даю сто процентов. И о фонарике, судя по весу, не забыл…
– Приятно иметь дело с обязательными людьми.
– Пойду. – Подпольщик всё-таки отвёл взгляд.
– Если что надо будет найти, обращайся.
Джек, уже спускаясь по лестнице, отмахнулся не оборачиваясь. Засунул руки в карманы, слегка ссутулившись. Скрылся.
Арсений прищурился. Прежде чем вернуться к работе, ещё некоторое время сидел неподвижно, постукивая рукоятью кисточки по щеке, задумчиво смотрел клетчатому вслед.
А с ним бы такая фотография… спиной, идёт по коридору… именно в движении, на ходу… отмахиваясь, как сейчас. То есть, руку чуть выше кисти из-за плеча, лёгкий поворот головы… Во второй опушенной руке мятая сумка, из неё техническая приспособа. Отвёрток насовать, молотков… Свет из окон, естественный…
Забытая кисточка вывалилась из пальцев. Арсений наклонился, кое-как зацепил её кончиками пальцев на самом краю площадки. Табурет опасно балансировал на двух ножках.
Ага. А меня фотографировать вот так. «Падение фотографа»… с табурета.
Пришлось быстро возвращать равновесие и чуть ли не силой заставлять себя работать дальше; но мысли то и дело сбивались на детали новой воображаемой фотографии.
В такие утра… то есть, в любое утро – они мало чем отличались по насыщенности – Джим почти жалел, что так и не начал курить.
Предлагал же кто-то… в университете… кто-то…
Лицо плясало в памяти грязным пятном, мешаниной звуков и красок.
Вот кури он – мог бы устроить себе перекур. Ну, хотя бы сейчас, между подпольщиком с вывихом и подпольщиком с обескровом. Или перед – между вывихом и лёгким сотрясением. Но нет же, здоровый образ жизни…
И о чём я думаю? – Джим устало (ужас, утро, а уже сил нет) отрицательно помотал головой. Сам для себя. – Ломка, постоянные мысли о перекурах, да ещё и в такой суматохе. Было бы только хуже.
– Пришёл в себя, док… – Марго приподняла голову подпольщика. Глаза действительно были приоткрыты.
– Три пилюли и помоги дойти до комнаты.
– Но, док, всего три…
– Давно не было пополнения. А у меня… – кинул взгляд на дверь. Заносили ещё одного. – У меня новый пациент.
Занесли, положили на диван; один из принёсших хотел было прикрыть дверь, но её толкнули снаружи. Джек остановился на пороге, слегка ошалело оглядел собравшихся, нашёл взглядом брата.
Несколько секунд боролся с собой.
– Прощу прощения… – выпалил, запнулся, договорил уже тихо, – за вчерашнее. Я… был неправ.
– Губы синие. Обескров. – Джим отмахнулся от кого-то из своих «помощников», старающихся обратить его внимание на себя, и потёр виски. Открыл сумку, – пилюль мало… у кого есть кроветворное? Дж.. Джек… – Кажется, он только что заметил брата, – есть? Очень нужно… – добавил, почти извиняясь, в ответ на растерянное лицо подпольщика, – да и он из твоих.
– Я… нет. То есть… Нету.
– Ни у кого нету… – Джим выпустил сумку и опустился в кресло. – Тогда ждём. Ребята, перерыв! – захлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание. – Кто-нибудь сходите за чаем, четыре ложки сахара. Пока не очнётся сам, помочь не сможем. У тебя что-то случилось? – снова к Джеку. – Закери плохо?
– Нет… – Второй раз было куда сложнее… не развернуться и не уйти, промолчав. – Извини за… за вчера.
Джим замолчал. Почти на минуту. Сначала обеспокоенно смотрел на брата, будто силясь что-то разглядеть, потом вздохнул с облегчением.
– Да я… чёрт, ну и перепугал ты меня… – последователь поднялся с кресла под внимательными взглядами собравшихся и крепко обнял Джека, – чтоб ты, и извинился… Не знал, что думать.
Джек промолчал. Убрал руки брата и ушёл, старательно рассматривая пол.
Джим улыбался.
Арсений уже дорисовывал чернильный лес, когда пришла Дженни. Явно намеревалась отчитать за то, что он пропустил завтрак, но не успела, увидела рисунок.
– Арсень…
Он поднялся с табуретки, торопливо опуская завёрнутые рукава толстовки.
– Э-э…. народная живопись, – выдал после небольшой паузы. Девушка поднялась на площадку, остановилась в двух шагах. Даже потрогала высохший рисунок.
– Это ты нарисовал?
– Ну да.
Дженни обернулась к нему. Вид у неё был ошарашенный.
– Так… Боже мой, я не думала…
– Да нет, это…
– Нет, правда… Этот лес… Сморишь, и кажется… как будто он приснился, – девушка слегка отрешённо снова протянула руку, коснулась дерева на переднем плане, плавно провела пальцем вниз по стволу. – Давным-давно, после прочитанной на ночь сказки… Очень красиво.
Дженни, наконец, оторвалась от созерцания, улыбнулась.
– А ты не нарисуешь мне что-нибудь на двери? Пожалуйста, Арсень, очень прошу! Это же целая картина!
– Ну ладно, – он слегка растерянно почесал затылок кисточкой, про себя радуясь, что за пропущенный завтрак всё-таки не влетело. – Только я не знаю, что.
– Что придумаешь! Пускай будет сюрприз!
Такой радостной Арсений её ещё не видел. Дженни просто светилась.
– Тогда я набросаю эскизы, выберешь сама.
– Здорово! – она несколько раз хлопнула в ладоши. – Спасибо тебе…
Он хотел сказать «не за что», но не успел – Дженни уже сбегала по лестнице.
Зато его словно иглой насквозь прошило – мыслью.
Они все сходят с лестницы по-разному. Вот бы каждого… фотографию. Со спины, с главной лестницы в прихожей. Кто оборачивается, кто торопится, кто сбегает или держится за перила, или там спрыгивает…
К полудню он принёс Дженни несколько набросков на выдранных из своего дневника листах. На первом было нечто цветочное (показалось, цветы ей точно должны понравиться). На втором – вьющиеся по балкам лозы хмеля, ещё на двух – варианты длинных арочных коридоров, уходящих перспективой вдаль (скорей для себя; на двери подобное должно было смотреться жутковато). На последнем – тяжелые еловые ветви в снегу, сквозь которые видно небольшую поляну.
Девушка долго перебирала листочки, потом отложила тот, который с хмелем.
– Он такой летний. Смотришь и чувствуешь, как пахнет хмель. Пряный, под солнцем…
– Только из того, чем рисовать, одни чернила есть, – напомнил Арсений. – Так что летний может и не получиться.
– Зато мы будем знать, что он летний! – уверенно возразила Дженни. – Это же главное.
После обеда «рисовальный инвентарь» перекочевал к двери её комнаты вместе с табуретом. Неся табуретку, Арсений тихо ругался сквозь зубы. Воспалившиеся порезы сильно болели. А через час рисования даже кисточку сделалось тяжело держать. Работая, он боялся закатывать рукава – а ну как Дженни решит его проведать и увидит новые бинты; потом работа увлекла настолько, что он об этом и думать забыл. Вообще стянул толстовку, кинув рядом на пол. Из хаоса чернильных пятен разной степени густоты на двери постепенно возникали листья и шишки хмеля.
– А ты знаешь, что занимаешься почти что порчей чужого имущества? – довольно промурлыкали сверху.
Арсений не удивился. Почему-то со дня на день ждал, что грозное особнячное божество удостоит его разговором, и вот…
– А ты, кажется, починил динамики? – ответил вопросом на вопрос, оттеняя нижний с краю лист хмеля. И добавил уже тише, улыбнувшись про себя: – Акустика прекрасна…*
– Я бесконечно рад встретить такого ценителя… акустики. Прекрасной. – Кукловод еле слышно хмыкнул, – и да, динамики теперь работают куда лучше. Почти не искажают звуков. К примеру, если я надумаю петь, ты сразу услышишь, фальшивлю я или нет.
– Да, это крайне важно. Если с утра кто-то фальшиво поёт при мне, можно считать, что весь день не задался, – Арсений поставил несколько густых тёмных пятен под кипой листьев, губкой стёр потёки и слегка откинулся на табурете, оценить.
– Что ж, буду знать, как будить тебя для ночных поручений. Возможно, для таких целей мне даже стоит заменить динамик в твоей комнате на старый? Уверяю, эффект получится потрясающий.
– Неплохая мысль... Не одному же Джеку будить меня по ночам, так никаких вёдер с водой не напасёшься.
Работа дошла до мелких деталей – прожилок листьев, вьющихся усиков и шишек; хмель обретал свой законченный облик, требуя пристального внимания, оттого последняя фраза получилось слегка невнятной.
– Боюсь, если я буду будить тебя подобным образом, это негативно скажется на моей… репутации. – По ту сторону починенных динамиков что-то бумажно зашуршало.
