Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 268 (всего у книги 329 страниц)
– Учту. Перо… если б ты, чёрт, хоть что-то понимал в программировании…
Райан закрыл глаза. Хрип его дыхания наполнял беззвучную комнату.
– Всё равно, пока не придумаем, как перетянуть проклятие на свою сторону, всё без толку.
– И ты ради… этого пришёл?
– Пришёл сказать, что собираюсь вытянуть Кукловода обратно. Это даст нам… может, хотя бы несколько суток. А ты постарайся до этого времени не скопытиться.
– Я спрашивал… у Файрвуда, – хвостатый тяжело сглотнул. Захватил воздух. – Сказал, без антибиотиков… шансов… почти нет.
Арсений молча кивнул. Нашёл вторую тряпку, тоже намочил и подал ему, отжатую.
– Температуру сильно не собьёт, но легче может и будет. И всё-таки… сдохнешь ты или нет, но мне интересно знать, зачем ты проиграл тут восемь реальностей, которые приводили к гибели Перьев. Ты же знал, что Пером буду я.
Помимо того что эти реальности здорово усилили проклятие. И добавили сюда призраков.
Хвостатый уронил тряпку на покрывало.
– Тупой… вопрос номер пять.
– Да хоть двести пять. Скажешь?
Он пару раз с силой выдохнул, что, должно быть, имитировало смех.
– Обойдёшься.
– Так и думал. – Арсений поднялся. Больше здесь делать было нечего. Он только подобрал кем-то забытую на ручке кресла шаль, осторожно вытянув её из-под руки дремлющего Джима-подпольщика. Нортон на секунду приоткрыл глаза. В них блеснуло отражение фонаря.
Перу он просто кивнул и опять закрыл веки. Арсений усмехнулся. Адский страж. Цербер.
Встряхнув шаль от пыли, Арсений накинул её на спящую Исами, после чего вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой двери.
Всё на сегодня. Почти всё.
Давай, кляча, покори свою последнюю гору.
Он доплёлся по лестнице до комнаты. Показалось, может, но после уборки в ней стало намного легче дышать. «Осиротевшая» в один день фракция укладывалась спать. Дженни и Зак на кровати, девушка тихо что-то рассказывала подростку. Арсений прислушался на секунду. Оказалось, о правилах перевязки и остановки кровотечений, которым её саму когда-то научил Джим. Хороша сказочка на ночь. Джон завернулся в куртку в своём углу, неотрывно глядя на Дженни. Или сквозь неё.
Джек сидел на столе по-турецки, подбрасывая в воздух теннисный мячик и бесшумно ловя. Спать он явно не собирался. Джим расстилал чистую простынь на их матрасе.
Арсений, почти падая, проплёлся к нему.
– Сдаюсь. Если ещё есть ампулы… Я не пьяный, шатает просто.
Не глядя на него, Джим надавил на его плечо, заставляя лечь больше похоже на упасть плюхнуться на застеленный матрас.
– Сейчас, – негромко, – лежи пока.
Вернулся быстро. Технично присобрал нижнюю часть повязки, заставляя боль снова взорваться сверхновой.
Укола Арсений не почувствовал. А вот нарастающее облегчение с первой же минуты – ещё как. Затылок ощутил, как под него подсовывают что-то подушечно-мягкое.
– Спи, – джимов голос. Висков касаются его кажущиеся прохладными пальцы. – Тебе нужно. Спи.
– Ты тоже ложись… Грей давай. Я мёрзну и наглею…
Последнее совсем уж неразличимым бормотанием.
Собственный голос остаётся где-то на поверхности тёмного океана, а он тонет, погружаясь в темноту, всё дальше от своих же слов. И они всё тише, пока вокруг окончательно не смыкается мгла.
========== Колыбельная ==========
Аластриона приходит сюда каждую ночь, спугивая тени прошлого, садится в изголовье кровати. Её дочь, её кровь. И пусть волосы у неё тёмные, пусть другие черты лица, но в ней, в этой сжавшейся на кровати женщине, Дева видит свою потерянную дочь.
Она приходит сюда, забыв о Доме, о просьбах Старшего. Тратя последние силы.
Чтобы спеть колыбельную, как когда-то под треск огня, перебирая травы, пела устроившейся на лежанке маленькой золотоволосой девочке. Чьи глаза были зелены, как холмы фейри весной…
Спи, дочь моя, пусть твоя измученная душа отдохнёт в ладонях Рианон.
Спи, и пусть твой сон будет лёгок и чист, пусть он вынет страдания из твоей груди.
Ты – кровь от крови моей, плоть от плоти моей, жизнь моя в другом теле.
Спи. Я с тобой. Дану с тобой. Бригид с тобой.
Она гладит спящую по волосам. Алиса спит беспокойно. Алиса кусает губы. У неё внутри горячим комом рядом с сердцем бьются слова её матери, от которой её отделяют тысячи лет и тысячи сказанных в сердцах проклятий. Её, Аластрионы, слова. Знала ли она, что они горячей болью станут терзать её детей? Если бы знала, там же, на багряной от крови земле отрезала бы серебряным кинжалом себе язык, чтобы никогда не могли сорваться с него злые слова, а после вырезала своё сердце, чтобы и его шёпота не услышали дети Дану. Пусть бы одноглазый Балор волок её бездыханное тело во тьму, что стала прибежищем фоморов – разве это имело бы значение?
Золотоволосая девочка, собирающая охапками медвяные травы…
Я разложу у твоего ложа травы.
Ветки бузины уберегут тебя от злых духов. Мята успокоит, крапива поможет от бессонницы.
Когда ты проснёшься, твоё дыхание станет лёгким и глубоким. Ты возьмёшь из моих рук девясил и зверобой.
Алиса успокаивается. Аластриона касается её лба кончиками пальцев, прогоняя дурные сны, унимая боль. Пусть спит, дитя. Пусть хоть недолго злые слова, пережившие и проклявших, и даже их ненависть, перестанут раскалённым железом жечь её грудь. Пусть… у неё осталось так мало времени.
Спи. Я с тобой. Дану с тобой. Бригид с тобой.
Любимица фейри не даст тебя в обиду.
Алиса тихо шепчет во сне. Но слух мёртвых не слышит слов живых, а живые не могут различать слова мёртвых.
– Спи, моё дитя, – шепчет Дева, в последний раз касаясь её спутанных волос, прежде чем исчезнуть. – Я приду следующей ночью.
========== 2 - 3 июня ==========
...но время могут преодолевать только голоса мёртвых.©
– Ты вчера помирилась с Арсенем?
Лайза вздрогнула. Просыпаться всё тяжелее, засыпать всё легче. Вот и сейчас: задремала на корточках, во время чистки овощей.
– А, ты проснулась уже, – через силу улыбнуться. Кэт присела рядом на ящик, кутаясь в шаль. Тонкие, обтянутые кожей запястья крест-накрест стянули ветхую вязку на груди.
Господи какая же она худая
Одни кости
На заднем плане что-то щебечет Энн: опять пристаёт к своему «зайке». Лайза прислушалась на секунду – пытается выяснить у Майкла, как он будет скучать и страдать, если она умрёт.
Оставалось только мысленно пожалеть парня.
– Что он сказал? – спросила Кэт.
Лайза поудобней перехватила нож, принимаясь за чистку очередной картофелины.
– Что у него болят руки. Не знаю, может, он на меня и не сердится… Только не верит больше.
Зачесался нос и почему-то щека.
И руки грязные. Она вытерла нос жёстким рукавом джинсовки. Теперь самый кончик носа слегка саднило, там шов прошёлся.
– Мне кажется, простит, – Кэт слабо улыбнулась и потрепала её по волосам. Потом потянулась за вторым ножом. – Я помогу.
– Ладно.
Лайза прикрывает глаза и чихает. Получается громко, а опять закрыться рукавом не успевает.
– Сазерленд, ещё погромче-то нельзя? Люди спят, вообще-то.
Голос хриплый и стервозный. Соня. С тех пор, как в подвале остались одни девки, Билл с Майклом большую часть дня дежурят у Фила или прячутся где-то (вот и сейчас Билла нет), а в остальном тут войны за территории. И в них Лайза после истории с Дженни потеряла всякий авторитет.
– Заткнись, – цедит сквозь зубы, втыкая нож в новую картофелину. Внутри всё нехорошо поджимается: скандалить противно до тошноты, мерзко.
– Сама рот закрой, рыжая сучка, – шипят в ответ.
Лайза уже набрала в грудь воздуха – ответить, но на запястье легла холодная ладошка Кэт.
– Не надо, не цепляйся с ними. Бесполезно, – прошептала тихо. – Клея в чай хочешь?
– Обе варежки заткнули, пока метлой под тощие жопы не выгнала, – бросает Нэт из-за печки. Она спит там, постелив коврик из гостиной на ящики и кутаясь в старую куртку Роя. Ещё все знают, что под ковриком у неё спрятан небольшой серебряный крестик на цепочке – память от покойного Ланса. Иногда девушка тихо плачет по ночам. А днём к ней реально лучше не лезть.
Потому Соня, что-то ещё бурчащая, затыкается. В подвале опять тишина, не считая лепета Энни – никак не заткнётся со своими соплями по поводу «если я умру».
– Кэт, ты сказать что-то хочешь? – Лайза поднимает взгляд на свою подопечную. А то она смотрит неотрывно уже минуты две, может, больше. И сама ведь не заговорит, проверено.
Кэт осторожно кладёт очищенную картофелину в котелок с чистой водой, где уже плавают несколько.
– Нет…
– Не ври. Тебя опять рвёт?
Она медленно качает головой.
Очищает ещё картофелину и только тогда решается.
– Судороги. Ноги сводит по ночам, очень больно. Я не хотела тебе говорить, ты переживала из-за Дженни и Арсеня.
– То есть, два дня уже минимум, – мрачно подвела итог Лайза. Это было плохо. Идти к Джиму, просить осмотр, просить таблетки. И неизвестно, как Файрвуд отреагирует.
Это прежний Джим бы примчался среди ночи
А я ещё уговаривала его себя поберечь, не подскакивать ради каждой царапины обитателей
Этот скорей пошлёт куда подальше
– Я попробую поговорить с Джимом, – уже вслух, к притихшей Кэт. – Может, он придёт.
Она кивает, не поднимая головы, тянет из коробки морковку, принимаясь чистить.
А если Джим не согласится
Лайза с силой втыкает нож в маленькую картофелину.
Вот когда не согласится, тогда и буду думать.
После сна под обезболивающие определённо стало легче. По крайней мере, отступила кровавая баламуть перед глазами, да и голова не кружилась. А с утра после обливания холодной водой Джим составил ему компанию до библиотеки. Одного не отпускал ни в какую.
– Точно, на камине я эту коробку видел, – Арсений на ходу тянет из сумки фонарик батарейка скоро сдохнет. – Вчера, когда с Джеком здесь пытались гипноз освоить.
– Будем надеяться, это не ловушка.
Джим приоткрывает дверь, просовывая в щель черенок метлы. Некоторое время вслепую тыкает им, но ничего не происходит.
А вчера так же Джек под дверь тыкал кочергой
После той петарды все параноиками стали
Включая меня.
Арсений вытащил фонарик. Луч света упал на дверь.
– Вроде бы ничего.
Джим обернулся на него на секунду и толкнул дверь.
Внутри темно, тихо. Утро ранее, только рассвело, да ещё и дождь. Сереют провалы стекла между плахами на окне.
Коробка и впрямь стоит на камине, и она впрямь появилась только вчера вечером.
– Я дверь захлопну тогда, – Арсений вопросительно покосился на Файрвуда.
– Нет, ни в коем случае, – тот подходит ближе. Смотрит в глаза хмуро и упрямо. Потом показывает свои ладони, лишь слегка перетянутые бинтами. – Мне лишний прокол не повредит, а у тебя… сам понимаешь.
– Ну ладно, ладно, моё испытание тогда, потом посмотрим коробку…
Перо послушно вытягивает из кармашка листочек и плетётся до статуэтки кошки, которую опять кто-то поставил на лестницу. Вот кто, спрашивается, зачем, когда сил ни у кого нету?.. Сзади эхом доносится негромкий хлопок двери и досадливое шипение дока. Он к ощущению впивающихся в ладонь шипов хоть и привык, но далеко не так, как сам Арсений или тот же Джек. Джиму ещё непривычно. И слава потолку, и пусть непривычно и остаётся.
Арсений приподнимается на цыпочки, стягивает статуэтку, слышит шаги Джима в центр комнаты. Следом – глобус, потом Будда, которого кто-то хитро засунул между книг сволочи и рядом с ним – жуть среди жутей каждого проходильщика – крошечная игральная кость.
– Сейчас… – Непонятный шорох-скрип. Потом звякает о пол тяжёлым металлом. Видимо, осторожный доктор сначала ткнул коробку взятой у камина кочергой. – Вроде, не опасно. Арсений, открываю.
– Ага, валяй.
…Это была последняя секунда перед вспышкой. Полыхнуло. Сдавило барабанные перепонки, накрывая густой беззвучной волной, швырнуло грудью на стеллажи. Сверху посыпались книги, всё так же беззвучно. Арсений ударился подбородком о полку, от боли в челюсти в глазах потемнело. Давление сжало виски, застряло в носовых пазухах, а когда стало совсем уж невыносимым, болью продралось через носоглотку; из носа хлынула кровь.
Это он обнаружил, уже лёжа на полу. Несколько секунд выпали из восприятия. Волна беззвучия схлынула, но все звуки – шуршание, потрескивание – доносились как сквозь плотный слой ваты.
Оглушило
На пол, стекая по губам, шлёпались крупные багровые капли. Ударяясь об пол, они становились похожими на солнышки.
Сквозь это тихое кап кап он разобрал что-то вроде неясного всхлипывания.
Джим мать твою
Подорвался, оттолкнувшись ладонями от пола, больно, чуть не рухнул обратно. Горящие книжки, перевёрнутый стол, обугленная обивка дивана, осколки стекла на полу блестят оранжевым – отражение огня, огонь на шторах… Файрвуда нашёл за диваном – лежал на боку, больше даже на животе, дрожал, первая мысль – обошлось, потом…
Потом он увидел лужу.
Такая под Ричем была
Тёмная
Он упал рядом на коленки, перевернул Джима на спину. В нос ударила знакомая вонь; от промокшей потемневшей одежды до пола, где натекла густая лужа, потянулись толстые нити, то ли сгустки крови, то ли слизь какая-то, непонятно, а спереди, под рёбрами, багровело месиво.
Не слизь
То что было в кишках
Клочья одежды, густая кровь, и в ней, в крови перемазанные, наполовину вывалившиеся и кое-где обугленные внутренности. А Джима колотило, било как в припадке на его руках, чуть ли дугой не выгибало.
Мысли смёрзлись, как и ощущения. Арсений, задыхаясь, сорвал с себя рубашку, попытался не то промокнуть кровь, не то заткнуть дырищу на месте разорванных тканей – всё тут же пропиталось кровью зажать что он делал пережимать артерии тут они есть или нет
Следующая пошла майка, с тем же результатом. Хрипение, всхлипы, бульканье. Пытается хватать воздух. Ещё пытается дышать.
– Ты, слышишь… что делать… хоть слово… – Руки сами собой пытаются зажать рану тряпками, остановить вытекание крови, под пальцами мокрая ткань и скользкие боковины кишок. – Я же не знаю, я…
Случайно взглянул на искажённое болевой мукой лицо. На запрокинутую голову, надувшиеся жилы на шее, на широко распахнутые глаза, невидяще вперенные в потолок.
Он тебе не ответит идиот.
Это последние секунды ада.
Ты ничего не сделаешь.
Голос в голове спокойный: это констатация факта.
Арсений оставил попытки не то остановить кровь, не то втолкнуть клубок внутренностей обратно в брюшную полость. Руки тряслись. Он приподнял Файрвуда, прижав к себе, левой за плечи, пальцы правой вцепив в слипшиеся от крови волосы. Тряпки, закрывающие рану, насквозь в тёмной крови.
Джим ещё дышит. Пытается дышать. Хватает раскрытым ртом воздух, и внутри него, в лёгких, хрипит и булькает. Звук этот – хриплый натужный свист, влажное бульканье, всё это взрывает мозг. Вслушиваться всё равно. Смотреть, не закрывать глаза. До последнего.
Быстрей бы
Быстрей бы перестал дышать
Ему больнее продолжать дышать
Пусть это закончится
Может, небо его услышало. Хрипы делаются всё отрывистей, всё дольше разрывы между вдохами и выдохами, всё тише.
Через минуту по телу пробегает последняя дрожь, затем всё прекращается. Арсений сидит неподвижно, прижимая к себе ещё тёплый труп. Не знает, сколько, впрочем, время больше не имеет значения. Вообще ничего не имеет значения. Трещит огонь, взбирающийся по шторам, обоям, книгам; глаза щиплет от едкого дыма. Остывают в руках лишённые жизни мышцы, собственные руки, вымазанные в том, что вытекло из раны, липнут. Подсыхают края кровавой лужи на полу.
Гори всё пропадом
Перо закрывает глаза.
Джим сам не понял, почему проснулся. Вокруг – сонная тишина, бормочет что-то спящий Джек. Еле-еле, смутными пятнами виднеется окружающее – между досок, которыми снаружи заколочено окно, скользят сероватые проблески оттуда – из мифического внешнего мира.
Только через несколько секунд понял – Арсений дышит неровно. То часто-часто, будто от кошмара, то почти перестаёт дышать. Странный и страшный ритм. Лежит к нему спиной, дрожит и дышит.
Джим осторожно прикоснулся к его голове. Потом уже настойчивее – положить руку на плечо, сжать, потрясти. Прижаться грудью к скрючившейся спине, и на ухо, не шёпотом, просто негромко:
– Арсений. Арсений, проснись. Ты видишь что-то? Кошмар?
Он ощутимо вздрагивает и начинает тихо всхлипывать. Сухие такие, дрожащие всхлипы. Тянет перебинтованные руки, скрюченные пальцы вцепляются в волосы.
– Это мне… кажется. Галлюцинации. Не рехнусь. Нет, не рехнусь. Я не… На счёт три встаёшь. Давай. Надо встать. Надо похоронить. Раз…
Судорожно вспомнить вообще всё, что когда-либо слышал-читал о кошмарах и экстрасенсах. Резко (какие, нахрен, промедления?) отстраниться, перевернуть Перо на спину.
Не видно ничего. Темнота. Даже лицо Арсения – пятно.
Секунда – вслушаться. Всхлип.
Джим замахивается и (промахнулся, не щека, лоб) даёт ему пощёчину. Раненая ладонь тут же взвизгивает резкой горячей болью.
