Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 135 (всего у книги 329 страниц)
– Показалось, что скрывать от тебя теперь будет… в общем, нельзя, – От попытки сформулировать мысль снова заломило в голове, и он со вздохом запрокинул её на подушке, закрыв глаза. – Теперь… в общем, может… Чтобы ты решил, согласен ли вот так… – выдох, ладони проходятся по лицу, последние слова насильно выталкиваются из горла, – согласен ли ты быть с человеком, который… до сих пор не расстался с мыслью вернуться… Ч-чёрт… – судорожным выдохом. Он резко садится, сгорбившись на краю кровати, спиной к последователю, локти упираются в колени, пальцы вцепились в волосы. Взгляд упирается в пол, не согласуясь со смятённым сознанием, автоматически фиксирует, что половицы чисто выметены, и от этого, на диком контрасте ощущений и восприятия, становится иррационально смешно. Арсений стискивает зубы, заставляя себя договорить, – А я выбрать должен… и ничерта… не понимаю… вообще.
Последнее слово выдрано наружу, и спазм на горле разжимается. Теперь хотя бы можно дышать.
– Нет. Я не согласен быть с человеком, который собирается, как ты выразился, вернуться. – Холодный голос сзади. Арсений каким-то задним чутьём понимает, что позы Джим не сменил, лежит так же, спокойно. Но голос… – Меня не устраивают отношения исключительно пока мы отсюда не выберемся.
– Вот потому и рассказал. – Арсений обернулся. Теперь получилось, даже смотреть получилось. – Я не собирался заводить отношения только в особняке, собирался… после взрыва… Мне так ясно казалось, что после взрыва всё встанет на свои места, и я наконец-то чётко смогу ответить сам себе, с кем остаюсь. Уже как свободный человек, на воле, за пределами этого дома, смогу выбрать. Но с этой бомбой вышло… в общем, понятно. Только виноват, конечно, не неудавшийся взрыв. После времени думать не было, а теперь, когда сижу целыми днями… и сегодня, когда понял про восьмой паззл… эта дрянь на меня снова свалилась. Да так, что я больше молчать не смог. Главное, чтоб ты понял, ты не замена, и я тебя не использовал только чтобы чем-то заткнуть одинокие вечера в особняке. Обе части жизни для меня равнозначны, понимаешь? Я это пытался… ладно, попробую иначе… Просто, думаю, я дошёл до… это как у вас в терминологии… до кризиса. Когда болезнь либо отступает, либо, – он помахал рукой, отстранённо понимая, как гротескно нелепо смотрится такой жест, – всё, хана. Что-то одно должно переломить, вечно болтаться на середине невозможно. Но щас мне… ну, просто мне…
Слово никак не подбиралось, и Арсений, прекрасно понимая, что никакой поддержки не встретит, всё же попытался поймать взгляд Джима. Хотя бы узнать, понял он или нет.
Глаза прищурены. Не смеющийся прищур, как обычно бывало – холодный, глубокий, как вода в проруби.
– Как-то ты затянул с признанием в таком случае.
– Думал, как всегда, что сам справлюсь. И вот, не справился.
– Я тебе и раньше говорил, что глупо самому справляться с ситуацией, в которой ты не один фигурируешь.
Джим оторвал от него взгляд, перетёк из полулежачего в сидячее положение. Обхватил руками колени.
– Насколько я понял, ты выбрать не можешь?
– Сейчас – нет.
Внутри всё смёрзлось. Зато голос покойный наконец-то, а не как у задыхающегося пингвина.
Да то ли ты не понимал, чем закончится, а?
Понимал.
Вот теперь не вякай.
– Но, как я уже сказал, вечно болтаться между двумя крайностями невозможно. Если бы это была болезнь, ты же знаешь… я либо сдох бы, либо выкарабкался, третьего не дано.
– Если бы это была болезнь, Арсень, я прописал бы тебе лоботомию. Она от всего помогает.
И у него голос спокойный
всё
Джим подгрёб к себе отложенные журналы, не глядя попал ногами в обувь. Лицо как застыло, только губы чуть сильнее, чем обычно, сжаты.
А Арсению сказать было нечего. Собственно, другого он и не ждал, шёл сюда с осознанием, что всё так закончится. Он успел уже научиться иногда… изредка, понимать этого человека.
– Я ночью продежурю, как и договаривались. У Дженни сегодня выходной.
– Я оставлю лекарства на тумбочке.
Арсений кивнул, хотя в этом уже не было нужды: Джим был у двери.
Секунда – и вышел, ещё пять секунд – шаги по лестнице, и тишина.
Арсений оцепенело уставился в пол. В голове не осталось ни одной мысли. Он не знал, сколько так просидел, может, минуту, может, час, пока над самым ухом не послышался обеспокоенный голос Дженни.
– Арсень, тебе плохо? Случилось что-то?
Он поднял голову, встретив встревоженный взгляд ярко-зелёных глаз. Привычно усмехнулся:
– Да нет, солнце. Просто задумался.
– Ладно, сейчас мы запустим просмотр… – щебетала Дженни, отстукивая пальчиками по клавиатуре. – Я позавчера забегала проверить, было три результата… Но посмотреть совсем некогда. Сегодня вот праздник, хоть немного времени появилось… Кстати, спуститься не хочешь? Там ребята торт доедают, потом будут фонарики во внутреннем дворе запускать, я тоже успеть хочу… Представь, как красиво будет! Знаешь, подпольщики так надеются, что их кто-нибудь заметит, так что это не просто для загадывания желаний, здорово же? Так… – она вывела на экран сводки данных, – видишь? Уже четыре результата… так и знала, он по дому ходит! Интересно, одним и тем же путём или нет…
В глубине осознания шевельнулось что-то, похожее на тревогу, но Арсений никак не мог понять, по какому поводу. Да и не хотел особо. Ему сейчас даже дышать было больно. Метафизически, но всё же.
На экране появилась серая мерцающая полоса.
– Ой, ну вот… – Дженни подтянула на плечах сползшую шаль. – Сейчас, запись прогрузится. Всё-таки компьютер старенький… интересно, откуда он тут?
Райан собрал, – ясной мыслью в голове. Откуда, Арсений не знал, но точно понимал, что не ошибся. Да, этого мастодонта с торчащими проводами склепал Райан. А вот зачем…
Да всё равно
– Смотри, прогрузилась! Это у нас… ага, кухня, три часа ночи…
У Арсения ёкнуло под сердцем. На миг ледяное оцепенение даже пропало, он вытянулся к экрану, но тревога была ложной: это не его встреча с Джоном на кухне. Просто одинокий тёмный силуэт Кукловода – он ходил и проверял состояние ловушек. Затем, в три пятнадцать, в прихожей. Да и число не то, кажется, пятнадцатое января. Тогда он даже ещё не очнулся.
А чего я
Райан наверняка удаляет записи
Оставляет те, на которых ничего не видно
– Ничего не видно… – Дженни напряжённо побарабанила пальчиками по столешнице, на секунду закусила губу. – Если они все такие…
– Давай вторую, – Арсений попытался сказать это спокойно. Девушка обернулась, слегка нахмурившись.
– С тобой точно всё…
– Точно, точно. Давай уже дальше в шпионов играть, а то что это, – Арсений кивнул на экран, где прогрузилась вторая серия записей.
Но и вторая ничего не дала, хотя и была дневной. Кукловод в библиотеке, вытаскивает что-то из тайника за книгами. Или подбрасывает, на записи плохо видно.
Арсений перестал смотреть ещё на середине и уставился в стенку, пользуясь тем, что Дженни вглядывалась в экран, силясь разглядеть черты маньяка.
– Ничего не понимаю… – донеслось до Пера разочарованное, как сквозь туман. – Ну ладно, ещё две…
Судя по всему, третья запись. Опять библиотека, вроде ночь.
Да я щас свихнусь
Сигарет бы или надраться как собаке
Не поможет. И ты это знаешь.
Он закрыл глаза.
Святой маньяк, пошли меня проходить испытания. Тридцать восемь раз, библиотека и чердак. Зеркальный режим. Пожалуйста.
Рядом тихонько охнула Дженни.
Арсений вздрогнул, открыл глаза. Девушка выпрямилась на стуле, сжав перед собой кулачки, и с ужасом смотрела на экран. А там, на экране, он и Джон сидели у камина, разговаривали и жарили хлеб.
Дженни сидела ещё секунды три, затем резко вскочила, опрокинув стул, и кинулась прочь из комнаты.
– Джен! – он слишком резко подскочил, едва не запнувшись о ножки упавшей мебелины, вылетел следом. – Джен, погоди!
В дальнем конце коридора послышались рыдания. Арсений кинулся туда и выдохнул с облегчением – Дженни не побежала дальше. Она прислонилась к стенке за углом, всхлипывая, и медленно сползла на пол.
Он сел рядом, обнял её за плечи, прижимая к себе и пытаясь гладить забинтованной ладонью по волосам.
– Дженни, солнышко… Я тебе всё объясню, я…
– Он… – она, всхлипывая, не отнимала ладоней от лица, сотрясаясь всем телом, – он…
– Джен, это не маньяк, понимаешь? Я там был не с маньяком… Ну как тебе… Вот же чёрт…
Райан сука ты же должен удалять записи
– Джо-о-он!.. – тоненько провыла Дженни, снова заходясь в рыданиях.
– Погоди… ты его… узнала?..
В ответ Дженни зарыдала ещё громче. Арсений уселся на задницу – пол холодный, но ему сейчас было в высшей степени плевать, приподнял Дженни, усадив себе на колени, и прижал к своему плечу, покачивая, как маленького ребёнка. Так он давным-давно делал с плачущей сестрой.
– Тихо, тихо… – ладонь поглаживает вздрагивающую спину.
Ну вот, Фолл
Дождался, она вспомнила
Святой маньяк, хоть бы этот чёртов день уже закончился
– Й-я… й-я не знала… Т-ты рисовал… – Дженни пыталась что-то сказать сквозь всхлипы, – я п-понимала, п-портрет, похож был… никак н-не… н-не могла вспомнить… – тонкие пальчики сжались на его толстовке, – напоминал… а тут н-на видео… он… никак не мог научиться жарить х-хлеб, он всё в… время в огонь падал… Джон… Кукловод… о господи, зачем?!..
И его выдало неумение жарить хлеб
Бля, я щас свихнусь точно
Арсений закрыл глаза, не переставая поглаживать Дженни по спине, попытался в мешанине мыслей выцепить хоть что-то дельное.
И вот как было объяснить ей, доброй перепуганной девочке, про диссоциацию, жестокость маньяка, борьбу Джона Фолла с собственной, если говорить терминологией дяди Юнга, тенью? Что вообще она могла сейчас понять?..
– Джен, пойдём, попросим у Джима успокоительное, слышишь? – заговорил тихо и как можно твёрже. Внутри странным образом установилась тишина. – Потом ты мне всё расскажешь. Всё по порядку. Или можешь не рассказывать, я посижу с тобой, пока не уснёшь. Встать сможешь?
Дженни, давясь всхлипами, всё же кивнула. Арсений помог ей подняться. Девушка, дрожа, привалилась к нему, и так, медленно, шаг за шагом, они поплелись к лестнице.
– Арсень… – тающее рядом.
– Что?
– Ты знал? П-про Джона, знал?
Всё ещё всхлипывает, но голос уже спокойнее.
– Знал, – ответил тихо. – Мы с Джеком вплоть до взрыва находили старые детские дневники Джона Фолла. Там он рассказывает о своей семье, о себе… и о тебе. Так получилось, что пару раз я разговаривал с ним один на один. И он просил ничего тебе не рассказывать. Говорил, что не желает для тебя такого прошлого.
– Д-дурак… идиот… о боже…
Дженни вцепилась в его руку и снова тихонько заплакала.
На верхней площадке Арсений остановился и тихо попросил Дженни подождать – внизу прошла весело переговаривающаяся толпа народа с заготовленными фонариками. Они смеялись, предвкушая зрелище, толкали друг друга, на ходу натягивая куртки и пальто – кому что досталось, передавали друг другу фонарики, чтобы не помять, кто-то из подпольщиков раздавал всем желающим спички и зажигалки из небольшой сумки.
– И чтоб всё обратно вернули, поняли? – рявкал периодически. – Дефицит, говорю!
Одна из девушек, вместо того, чтобы взять коробок, приподнялась на цыпочках и чмокнула агитатора в щёку. Тот немедля заткнулся.
В общем, ждать пришлось минут пять, пока вся толпа не отчалила дальше по коридору. Далеко от прихожей хлопнула дверь, ведущая во внутренний двор, и голоса стихли.
– Пойдём, солнце, – Арсений легонько подтолкнул Дженни.
У комнаты Джима помедлил. Дышать будто раза в три тяжелее стало.
Ты здесь не для себя, идиот. Ей сейчас хуже. Ну, чего встал, пинка под зад ждёшь?
Он толкнул слегка прикрытую дверь, из-за которой падала полоска мутного жёлтого света.
Джим работал. Как умудрялся в таком состоянии – рассматривал на просвет что-то мутное в одной из пробирок.
– Джим, успокоительное есть? – пришлось повысить голос, чтобы перекрыть по новой начавшиеся всхлипы Дженни. – Мы доигрались. Джен вспомнила Фолла.
Джим – молча – окинул их взглядом поверх пробирки. Помедлил. Кивнул.
Отставляет пробирку на держатель, два шага до тумбочки, а там – горка из стандартов разного размера: бумажные, пластиковые.
– Вот, хорошее. – Жестом просит Арсеня усадить девушку на кровать и подаёт ей таблетку. – Рассасывай, Джен. Под язык. Перо – за водой.
Арсений спокойно кивнул, стараясь не смотреть на него, и вышел.
Райан выяснил, что записи с крайнего монитора за последние два часа повреждены без возможности восстановления. А виной всему чёртова глушилка, прилепленная к системному блоку.
Глушилка появилась, пока он отсутствовал на чердаке, будучи в гостиной на празднике.
Обезьяна не мог появится тут сам. Действовал через кого-то?
Точно не Тэн, она не стала бы ему помогать. Значит, кто-то из марионеток.
Райан вылил в бокал остатки вина. За другой бутылкой – на ту сторону дома, спускаться в погреб…
Нет, он не пойдёт. Впрочем, и одной бутылки почти хватило, чтобы загладить впечатления от последствий своего проигрыша. Оставался последний штрих.
У Джона было своеобразное чувство юмора. А ещё он стал непростительно беспечным. Кажется, его здорово расслабили бесхребетные второактники с их праздниками, сопливой мишурой и любовными интрижками. В совокупности эти два фактора дали результат – Райан по вине учителя проиграл очередной ход.
Но он, Дракон, ненавидит проигрывать. И не переносит, когда над ним смеются.
А ещё – он не потерял бдительности, в отличие от Кукловода.
Например, сегодня он слышал, что Джейн в девять вечера собирается проверить записи с камер слежения. После возвращения с праздника и обнаружения глушилки, вот, буквально полчаса назад, дождался, пока ненадолго выйдет на весь день застрявший в комнате Пера Файрвуд, и пошёл туда, чтобы проверить данные на старом компьютере.
Он делал это по просьбе Джона каждые два-три дня, чтобы записанный программой опасный компромат ненароком не попал на глаза кому-то их марионеток.
Да.
Но ведь все ошибаются.
Больше ты шутить не будешь, Учитель. По крайней мере, подумаешь над последствиями такой бесполезной траты моего времени.
На том квадрате монитора, где отображается коридор второго этажа – Джейн. Она как раз вернулась из гостиной, на минутку заскочила к себе, и теперь быстро пересекла коридор от своей двери до узкой лестницы, ведущей в комнату Пера.
Исчезла.
Хорошо, птичка.
Райан покосился на камеру. Конечно, Джон этого не увидит. Но последствий ему и так хватит.
Минута.
Десять.
Где-то через полчаса Уоллис сбежала обратно в коридор. Колонки он отключил, но видно, что Джейн плачет и едва не падает – ну правильно, на бегу закрыла лицо ладонями. За ней несётся Перо. Предсказуемо, этому до всего есть дело…
Впрочем, это уже не заботы Дракона. Лишь бы не сдох, как другие.
Он тянет руку за наполовину наполненным бокалом и с кривой ухмылкой салютует опустевшей картинке на мониторе.
Джим слегка приобнял дрожащую девушку. Слова не вспоминались – он всегда в таких ситуациях что-то говорил, а вот сейчас не мог вспомнить, что именно. Работа с реактивами помогла ему привести сознание в более-менее нормальное состояние, он потому ей и стал заниматься, как пришёл. Поневоле успокоишься, когда нужны твёрдые руки и ясный ум.
Поэтому сейчас он был почти спокоен. Только слов сопереживания найти не мог.
– Джен, рассказывай, – он прижал её к себе. – Я только в общем понял.
– Я… понимаешь, я подозревать начала ещё с первой записи, у него походка… изменилась, только деталь одна… – Она прижала ладони к лицу. Джим, вспомнив о некоторых физиологических особенностях плача, полез в сумку за чистой тряпкой. – А потом… запись… и он, понимаешь…
Постепенно слова сошли в малоразличимые наборы звуков. Дженни всхлипывала, утирая глаза и нос поданной тряпицей, он обнимал её, поглаживал по спине.
А внутри – пустота, только где-то в районе спинного мозга что-то живое теплится.
– Тише, тише, – Джим прижал её к себе. Теперь она всхлипывала не так громко, больше похоже на икание. И сжалась как-то, даже ещё более тоненькой, чем обычно, стала. – Тише… Теперь уже ничего не сделаешь…
Дверь открылась, вернулся Арсень с водой. Сел у ног Дженни на пол, свободной рукой отнял от её лица ладони.
– Вот, солнце, выпей, – попросил тихо. – Пока просто выпей.
Он поддерживает стакан – у Дженни трясутся руки. Она делает два глотка, отталкивает стакан. Глубокий вдох.
Арсень отставляет посудину, садится с другой стороны и мягко поглаживает девушку по волосам.
– Ты справишься, слышишь? Ты сильная, – наговаривает шёпотом. – Всё будет хорошо, Джен, солнце, мы рядом. Всё пройдёт.
Дженни снова прячет лицо в ладонях и мотает головой. Спутанные волосы тускло золотятся в слабом освещении.
– Нет… Он же… он знаете, каким был… что с ним стало, что…
Джим молчит. У Арсеня как-то говорить лучше получается. Можно просто посидеть, прижимая к себе вздрагивающее от рыданий тельце, помолчать.
