Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 130 (всего у книги 329 страниц)
– Тогда я займусь бутербродами, – довольный Арсень принялся вытаскивать содержимое продуктовой сумки на стол. Из кармана его джинсов появился знакомый нож. Хотя, знаком он был скорей Кукловоду.
Арсень для начала нашёл среди рисовальных принадлежностей карандаш, с помощью него откупорил бутылку вина – Джон с интересом наблюдал за его манипуляциями. Ощущалось, что Арсеню подобное не впервой. Затем он сходил до дальнего стола, принёс оттуда два бокала. Стянул со своей головы полотенце и им протёр пыль с фужеров. На столе перед диваном они, в полном количестве четырёх штук, стояли в качестве декорации – и чтобы осложнять жизнь проходильщикам испытаний. Трогать их запрещалось, выносить из комнаты – тоже. Да вот, пригодились.
Тщательно очистив пыль, – отсветы камина замерцали в хрустале – Арсень отбросил полотенце и разлил густое тёмно-багровое вино.
– Прошу, – протянул бокал Фоллу, а сам вернулся к столу, сдвинул все декорационные предметы в сторону (о стеклянный графин, тускло поймав отблеск пламени, негромко звякнула бронзовая статуэтка Будды) и расстелил пару тут же найденных старых газет, принявшись за приготовление бутербродов. – Надеюсь, мои навыки разлива выпивки не покажутся вам варварскими, лорд. Мне редко доводилось пить в компаниях твоего круга.
– Если вы внимательно читали дневники, то должны знать, что я сидел в тюрьме. – Джон поболтал вино в бокале. Посмотрел на просвет – сквозь багровую жидкость отсветы пламени смотрелись совершенно сногсшибательно. – Мне не показалось бы варварским, даже если бы ты отломил горлышко. Хотя и вино с осколками я пить не стал бы. Как и ты, думаю.
Сделав символический глоток, Джон отставил бокал. Пить не хотелось, а вот Арсень представлял из себя презанятнейшее зрелище. Пока делал бутерброды – быстро, технично, складывая на газете аккуратной пирамидкой – казалось бы, что такого в этом зрелище? Но в исполнении Арсеня оно завораживало. Даже сейчас, когда он вернулся в своё кресло и просто сидит с бокалом вина в забинтованной руке, он как будто мерцает от струящейся по венам энергии.
Невольно начнёшь понимать Кукловода.
Комната – почти полностью погружённая во мрак, блики камина лишь изредка высвечивают то рёбра полок, то стоящие на них предметы. Темнота тёплого, багрового оттенка, и они с Арсенем пьют того же цвета вино.
Занятно.
– Люблю, когда темнота тёплого оттенка, – Арсень слегка качнул свой бокал, осмотрев вино на просвет. Его явно увлекло дрожание золотисто-багровых бликов, по крайней мере, секунд на десять. Потом он отставил бокал, подтянул к себе один из двух пледов, мирно лежащих на белой сумке, и совершенно по-домашнему замотался в него весь – быстро-быстро, превратив себя в уютный кокон. Секунда – и поверх его бокала оказалась пара бутербродов.
– Ты извини, – сообщил он сквозь первый, от которого откусил сразу половину, – но я поужинать не успел. Еда очень кстати… И да, пока есть такая возможность, спрошу: в тот день, первого февраля… За мониторами ведь был ты?
– Именно. – Джон, подумав, тоже притянул к себе плед и завернулся в него. Особенно уверенности, что получилось так же уютно, у него не было, но всё равно тепло. – Вы меня тогда изрядно удивили.
– О, – Арсень, оживившись, совершил странный жест в его сторону надкушенным бутербродом, – мы даже сами себя изрядно удивили. Хотя, тут зависит от того, кого ты конкретно имеешь в виду.
– Всех понемногу. Ваш с Алисой танец. После – художества на стене прихожей. Ну и конечно, твоя комната. И Джим удивил – вот уж не думал, что он на это не среагирует. В общем, когда началось самое непотребное, я решил не брать грех на душу и выключил камеру в твоей комнате. Не люблю подобные зрелища.
Джон поморщился – вспоминать было неприятно – и потянулся за вторым бутербродом, до сих пор возлегающем поверх арсеневского бокала.
– Не буду оправдываться, сам понимаешь, насколько это глупо, – Арсень, проводив его движение слегка удивлённым взглядом, дотянулся до верхнего из горки склёпанных им бутербродов. – Сам бы подобное смотреть со стороны тоже не стал. Грязь она и есть грязь.
Арсень, расправившись с бутербродом, снова взял бокал и обернулся к нему, но взгляд был в себя, отстранённый.
– Прости за личный вопрос, но тебе никогда не казалось, что ты словно спишь или уже умер… и внутри холодно, и хочется сделать что-то… человеческое, пусть и лишённое эстетической привлекательности… – Он перевёл взгляд на вино, мерцающее в бокале. – Боюсь, в тот день грязь стала для нас доказательством собственной жизни.
– Я вас не осуждаю. Творить или не творить подобное – сугубо ваше дело.
Джон влил в себя глоток сладко-горькой багровой жидкости. Во рту остался терпкий привкус, а по нутру разлилось мягкое тепло.
Фоллу было грустно.
– У меня никогда такого не было, Арсень. Стоит мне сесть и успокоиться, как я начинаю ощущать, как меня пожирают изнутри… стараются пожрать… опалить… я не объясню. – Он покачал головой, вбирая в себя огненное мерцание поверхности вина. – Я, видишь, даже умереть не смог. А когда этим телом владеет Кукловод, то да, как будто сплю. Беспокойным, полным кошмаров сном. Кэт, Сэм, Уильям и многие другие, чьих имён я даже не вспомню…
Внутри – снова – кипящим ядом по внутренностям растекается боль. Каждое из трёх произнесённых имён плескает новую, новую порцию, а после упоминание других – не кипящим, но почти таким же жгучим. На секунду Джона захлёстывает шумом чужих умоляющих голосов, предсмертных хрипов, оглушает…
Стискивая зубы, он с силой выталкивает себя в реальность. Втягивает воздух, а Арсень смотрит на него – он видит, их взгляды встречаются на секунду. Удивительно серьёзный взгляд.
– Мне не понять, – произносит он медленно, отставляя наполовину опустевший бокал. – И чем помочь тебе удержаться, не знаю, я ж не Джим. Разве что сказать, что мне будет куда приятнее общаться с тобой – вот и всё, что могу.
Джон откидывается на спинку кресла, закрывая глаза.
Нутро всё ещё ходит ходуном.
– Это тоже неплохо, – произносит, наконец, медленно. – Я ответственен за вас, за всех. И хотел бы, чтобы вы выжили и выбрались. Это помогает.
Три жадных глотка вина, до дна, их мягкое тепло помогает прийти в себя и несколько уравновесить жгучую боль в грудной клетке. После них Джон отставляет бокал и сидит ещё некоторое время с закрытыми глазами.
– А снаружи опять дождь… – негромко замечает Арсень. – А сюда крысы вернулись. Помнится, в своём дневнике ты упоминал, что крысы исчезают к беде… Но они вернулись.
Джон слышит, как он разливает вино в бокалы – тихие булькающие всплески, донышко бутылки стукнуло о стол.
– Пей, – говорит мягко. – Иногда так легче.
А затем начинает что-то негромко напевать. Слов Джон не разбирает, может, Перо поёт на своём родном наречии, но получается неплохо. Тихое мурлыканье удивительно гармонично сливается с шорохом дождя по крыше и треском пламени в камине.
Плед тёплый и мягкий. Удобно завернулся – наружу даже ступня, как обычно бывает, не высовывается.
Становится и вправду легче.
Джон приоткрывает глаза на секунду, только чтобы взять бокал. Делает глоток. Глаза снова закрыты.
– Арсень, а ты осознаёшь, что сейчас успокаиваешь разнервничавшегося маньяка, который запер тебя в своём марионеточном театре?
– Ну, кого попало я бы успокаивать не стал, это неинтересно, – судя по тону, Арсень слегка улыбается. Голос тёплый. Зашуршал пледом, устраиваясь. – Да и потом… надо же хоть как-то, в самом деле, отрабатывать свои долги. И вина такого я больше нигде не попробую… разве что у Райана опять стянуть, но это ведь как монета ляжет, очень редкий шанс. В общем, от успокаивания этого самого страшного маньяка мне сейчас одна выгода.
– Надо же… сколько корысти. – Джон возится в пледе, устраиваясь поуютнее, открывает глаза. – Арсень, пока не забыл. Как Джек?
– А, это отдельный вопрос. – Арсень снова при бутерброде. На пласт колбасы, умостившийся поверх тёмного хлеба, он выдавил из тюбика неимоверно горчицы и теперь явно пребывал в гармонии с окружающим миром. – Я рад уже тому, что он жив, да и Джим тоже. А вот насчёт зрения… Джим сказал, что ожог серьёзный. Потихоньку зрение будет возвращаться, но сколько точно потребуется времени – месяц, год или больше – неизвестно.
– Я посмотрю, чем можно помочь. В любом случае, проверь библиотеку дня через три, к этому времени точно литературу найду.
Джон наблюдает за подпольщиком. Камеры, передавая изображение, постоянно халтурят на харизме и обаянии, а и того, и того у Арсеня в избытке.
Хотя и чучело, мда… Лохматое, не обременённое манерами чучело.
– Лекарства, если что, подброшу с ежедневными шкатулками.
– Судя по размеру помощи, в конечную оплату ты захочешь взять меня в рабство, – Арсень смотрит на него почти недоверчиво. Даже улыбка – а он пытается улыбаться – выходит слегка ошалевшая. – Правда, я не знаю, как тебя благодарить. Да, тебя, маньяка, запершего нас в этом доме… Как же всё… по-другому в этих стенах.
Он, зажав бокал в обоих ладонях, сползает по спинке кресла, будто втягиваясь в пледовый кокон.
Джон качает головой.
Как он всё ещё не понял?
– Я просто хочу, чтоб вы выжили, Арсень. Да, возможно, я ещё раз захочу вот так с тобой посидеть, но ты же понимаешь, что это не плата? Так, каприз, передышка. Вы мне нравитесь – братья Файрвуды, ты. Ещё некоторые. Не хочу вашей смерти. И моя помощь – моя личная нужда.
– Да понимаю я, – Арсень отмахивается. – Да ты и говорил. Просто не перестаю удивляться некоторым вещам… и не перестану. А сидеть так – когда захочешь, только позови. И кормить меня каждый раз не так чтобы обязательно, кстати.
Он наклоняется, подтягивает к себе вторую сумку и вытаскивает оттуда папку с листами. Следом появляются карандаши.
– И да, раз уж я тебя сегодня объел, то теперь ещё и обрисую, – заявляет почти радостно. – Как говорится, не умею, зато стараюсь.
Джон жестом попросил себе лист и несколько карандашей.
Следующие несколько минут ушли на то, чтобы оба удовлетворились положением кресел относительно друг друга. Сначала Фоллу не понравилось, как на Арсеня падает свет, да и освещение в своём углу устраивало слабо. Когда он передвинул своё кресло чуть ближе к огню и чуть дальше от Арсеня, тот тут же возмутился, что его интересами пренебрегают, и предпринял ответный кресельный манёвр, результатами которого оказался недоволен уже Джон.
Идеальным расположением оказалось: кресла почти напротив, по разные бока камина. Свет пламени падает на лица и фигуры, не расставляя лишних акцентов на деталях резьбы или столике между ними.
– Испортим зрение, – с каким-то мазохистским удовольствием прохмыкал устраивающийся в кресле подпольщик. Карандаши уже ссыпались в кучку на полу. Джон не представлял, каково за ними будет тянуться, но благоразумно не лез в личное пространство художника. – Испортим, а потом Джим мне съест мозг. Буду без зрения и без мозга.
– Судя по сложившейся ситуации, он будет любить тебя даже таким. – Сам Джон аккуратно сложил карандаши в выемке пледа и сейчас прикидывал композицию рисунка. Арсеня хотелось нарисовать не одного. С Файрвудами, с Дженни, может, тоже у камина.
– А и точно, – Арсень уставился на него из-за своего листа. – До твоих слов я и не осознавал, как далеко всё зашло. Ну ничего, теперь я совсем не боюсь потерять мозг.
– Если верить Райану, ты всё равно им не пользуешься.
Джон выставил вперёд руку с карандашом, прикидывая пропорции. Опыт опытом, но и об основах забывать нельзя.
– Если верить Райану, мозгом не пользуется никто, кроме него самого, – резонно заметил Арсень, шурша карандашом по бумаге.
– Ещё Тэн. И, насколько я понимаю, он не отказывает в этой привилегии ни мне, ни Кукловоду. А тебе он хотя бы в наличии мозга не отказывает, что тоже нужно ценить.
Штрих ложился хорошо, несмотря на не совсем удобное для рисования положение тела. Единственное, что смущало, и сильно – то, что рисунок оказывается в тени. Тыльная сторона бумаги просвечивается, а рисунок в тени.
Ну, нужно же чем-то жертвовать.
– Да, помнится, я был изрядно удивлён, – зафыркал Арсень. – Представляешь, жил себе жил, а тут вдруг некий Райан Форс сообщает мне потрясающую новость – у меня, оказывается, есть мозг! С тех пор я не знаю покоя. А вдруг это опасно для жизни?..
– Опасно. Но ты не переживай. До тридцати пяти точно доживёшь – он же дожил.
Перо покивал, принимая к сведению.
– Вообще, он мне нравится. Стильный дядька, с такой… индивидуальностью. Сидит на чердаке, плюётся ядом и удерживает абсолютный рекорд в рейтинге особнячных сплетен. Правда, мы с Джимом его ненадолго оттуда выбили, но он вернётся, я уверен.
– Однако он популярен… – Джон, не отдавая себе отчёта в действиях, в процессе штриховки изредка отхлёбывал вино. И последствия начинали сказываться. Слегка. – И вроде – что интересного? Мрачный, нелюдимый… гений, разве что, и с уточкой в ванную ходит.
– Та-ак… – Арсень, явно заинтересовавшись, прищурился и указал в его сторону отточенным карандашом. – Так уточка, которая иногда появляется в ванной на втором этаже…
– Его, – Джон кивнул, высунувшись из-за листа. – Но об этом не болтай. Мне-то ничего, а вам туго придётся.
– Пожалуй… – Арсень, хмыкнув, что-то отчеркнул на своём листе и отнёс его подальше от глаз, оценить результат. Ухмылка стала ещё шире. – А он что, всегда такой злой? Или это последствия тяжёлого прошлого?
– На моей памяти он добрее не бывал. – На рисунке уже наметились контуры людей. Смеющаяся Дженни, жующий Джек, Джим улыбается загадочно. Сам Арсень – на полу у ног дока. Довольный. – С тобой он вообще благодушен до невозможности. Взашей вот ни разу не вытолкал.
– Так это потому, что своего чует, – с уморительной серьёзностью пояснил Арсень, – признал же, что у меня мозг есть.
Через минут десять уже слегка захмелевший Арсень полез в продуктовую сумку за второй бутылкой. Диалог плавно переместился с Райана на Алису.
Джону начало казаться, что они напоминают сплетниц из младших классов: методично перемывают косточки всем одноклассницам и одноклассникам. А скоро и до учителей доберутся. Когда вторая бутылка показала дно, рисунки были готовы. Арсень ещё всё хватался за свой, не давая посмотреть, и утверждал, что нужна доработка. Наконец, после напоминания, что меняются они одновременно, согласился отдать своё творчество. Забрал его рисунок, долго и внимательно оглядывал, потом начал улыбаться, что-то себе пробормотав под нос.
На рисунке, адресованном «лучшему в мире маньяку старого особняка и его свите» кривым почерком Пера, Джон увидел себя, сидящего в вертящемся кресле. Нога на ногу, локтем левой руки упирается в подлокотник, пальцы изящно подпирают подбородок. В пальцах правой – забытый бокал вина, наполовину пустой. На коленке по-хозяйски разлёгся Табурет. В лице – задумчивость, губы тронула лёгкая, в себя, улыбка. Смотреть вскользь – не заметишь. Одежда скорей подошла бы какому-нибудь злодею – один плащ с высоким воротником в стиле Дракулы чего стоит. За его креслом в три четверти, соприкасаясь плечами – Тэн и Райан. Оба с героическими выражениями лиц, головы приподняты, руки сложены на груди. У Исами, одетой в кимоно, за спиной меч, через плечо перекинут ремень ножен. Форса (в пятнистой военной форме) Перо снабдил непонятной штуковиной, похожей на фантастическое лазерное оружие из комиксов. На плече у него восседал крупный экземпляр резиновой уточки. В общем-то, теперь понятно, чего Арсень так ухмылялся во время рисования.
А штрих смелый, живой, сильный. Со времени первых набросков Арсень явно вырос как художник.
– Как-то это не особенно по-злодейски, Арсень, – Джон «неодобрительно» покачал головой. – И на маньяка я не похож. Ну что это?
– А я художник, я так вижу, – Арсень уже вовсю трудился над созиданием очередной горы бутербродов.
Потом они поджаривали кусочки хлеба в камине. И если Джон обычно удовлетворялся именно хлебом, то Арсень не мог обойтись без экспериментов: хлеб с колбасой, хлеб с сыром (расплавленный сыр ещё долго коптил на поленьях), колбаса с сыром и сыр с колбасой. Причём, два последних варианта, как понял Джон, концептуально отличаются, но чем именно, спрашивать не стал.
Арсень тот ещё демагог.
Они обсудили всё на свете: обитателей, теорию импрессионизма, творчество Шекспира и Бродского, религию древних египтян (перешли от разговоров о Табурете), преимущества топора как боевого оружия и почему африканские слоны не поддаются дрессировке. С темы на тему скакали безбожно, а хмелеющий Джон и вовсе не мог понять, каким образом подпольщик от разговора про религии переходит на зубные щётки и нехватку в особняке полотенец.
– Я в поставках присылал ровно, – упрямился Фолл на подобные заявления, – по полотенцу на человека.
