Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 329 страниц)
Джек ввалился в комнату Арсеня без стука. Да вообще забыл, что стучать надо. Новичок при свете маленькой лампы сидел на кровати, обложенный изрисованными листами, и что-то черкал в своём «альбоме». В остальном пространстве комнаты было темно, повсюду валялись изрисованные листы.
На его появление Арсень только голову поднял, слегка пожал плечами – и снова вернулся к рисунку.
– Я только что… – Джек замолчал. Сел на ковёр, вперился взглядом в переплетение узора. – Только что от брата.
– А. А я думаю, чего у тебя такой вид, как будто ты в любви Алисе признался, а она тебя сковородкой огрела, – задумчиво хмыкнул Арсень, откладывая рисунок.
Где-то на дне сознания подпольщика всколыхнулось привычное желание подраться с этой белобрысой шпалой… но это было так же привычно, как, допустим, каждый день получать нагоняй от Дженни за что-нибудь.
– Будешь дальше чушь нести или выслушаешь?
– Да чего случилось-то?
Подпольщик поднял голову, почесав тыльной стороной ладони нос. Взгляд у новичка сделался настороженный.
– В общем, я почти на сто процентов уверен, что Джим работает на Кукловода.
– Да ну…
Кажется, на сей раз белобрысый принял его всерьёз. Даже с кровати слез. Остановился у стены, там, где картина, нахмурился. В полумраке видно плохо, но всё же.
– Не спрашивай, – проговорил Джек сквозь зубы, отворачиваясь. – Я до сих пор… ну, думал, конечно. Предполагал… Но сегодня – точно. И знаешь, что? Я этого так не оставлю. Ладно бы… я просто сюда попал из-за него, ладно, это уже проехали, но если бы он боролся вместе со мной, с нами! Понимаешь?! Я бы простил, да уже готов был простить! Он же мой брат всё-таки…
– А вместо этого он целыми днями спасает чужие жизни. Да просто от безделья мается, – протянул Арсень.
Подпольщик вскочил на ноги. Пальцы сами собой сжались в кулаки.
– Он сам сказал мне сегодня, сейчас! Что ему нахрен не нужна свобода, что он не желает возвращаться! Ему – хорошо – здесь! Только…
Дверь приоткрылась. Джек резко обернулся. В комнату заглядывала встревоженная Дженни.
– У вас что-то…
– Ничего особенного, – быстро заверил Арсень, – просто разборки на ночь глядя.
Судя по виду девушки, слова её плохо убедили. Она чуть шире приоткрыла дверь, но всё равно зайти не решилась, осталась на пороге.
– Арсень, Джек… я понимаю, вы…
– Всё нормально. Арсень, если всё-таки захочешь помочь… Я до утра в подвале.
Подпольщик осторожно протиснулся мимо Дженни, стараясь не встречаться с ней взглядом.
– Заходи, не стой там, – Арсений махнул рукой растерявшейся девушке. Мысли были заняты тем, что сказал Джек, но не прогонять же её так.
Дженни присела рядом с ним на кровать.
– Точно ничего не случилось?
– Да точно, – он ухмыльнулся. – Так, поспорили тут…
Он замялся. Врать небезразличным людям никогда не умел. Чужим – сколько угодно, а своим… как будто язык связывало.
И почему Джим сказал, что не желает бороться за свободу?! Не верю. Но в этот раз Джек даже говорил спокойней, чем обычно. Он не врал, не придумывал…
– Да, это ваше… дело. – Дженни расправила складки платья на коленках. Встряхнула головой, заставляя себя улыбнуться. – Просто я думала, вы опять подерётесь, а потом придётся до утра убирать воду из твоей комнаты. А это у тебя что? Кого опять рисуешь?
Арсений не успел выдернуть у неё из-под пальцев свой последний рисунок воображаемого Кукловода. В общем-то, ничего такого в наброске не было, это же его фантазия, но показывать всё равно не хотелось.
– Опять тот же человек, – девушка внимательно разглядывала набросок, поднеся его поближе к лампе. – Ты его часто рисуешь. Я когда заходила собрать вещи в стирку, видела у тебя на полу…
– Да… так.
Он сгрёб остальные рисунки в кучу и устроился со скрещенными ногами на покрывале.
– Мне кажется даже, я его знаю. Как будто видела давным-давно… И забыла, что видела. – Дженни опустила рисунок на тумбочку и посмотрела на него. В обрезанном абажуром свете лампы, в резких синевато-серых тенях она казалась девочкой, подростком. Отсветы лампы искристыми бликами замерли на светлых волосах, тонкие руки зябко стянули края шали. Дженни в этот миг так напомнила его сестру, что Арсений невольно подумал: вот сейчас ещё чаю и печенья – и можно устраивать посиделки со страшилками. Прямо как в детстве.
– Покажешь остальные? – попросила девушка. Арсений молча протянул кое-как собранную пачку и незаметно закинул подальше, себе за спину, альбом с «компроматом»; надо сказать, за последние сутки откровенных картинок на подпольщика там прибавилось.
Дженни перебирала листы, иногда улыбалась, когда натыкалась на наброски обитателей особняка за работой. Смеялась над картинкой, где Кот, вздыбив шерсть, по дуге обходит злющего Джека, сказала, что очень похоже нарисован Джим… «Так похоже, что скорей бы уже он начал снова улыбаться». Поумилялась над зарисовкой, где Закери помогал ей поливать цветы. Сказала, что удивительно вот так вот подмечать всё интересное.
– На первый взгляд в них же ничего особенного, да? – Она подняла сияющий взгляд от листов. – Но когда ты вот так рисуешь, кажется, что это и есть… мы… – она покачала головой, улыбаясь немного смущённо. – Я не умею так говорить.
– Кажется, что из таких моментов и состоит наша жизнь, да? – помог Арсений.
Она кивнула.
– Это во мне от фотографа. – Арсений, встретившись с ней взглядом, махнул рукой почти нетерпеливо. – Каждый кадр должен быть гораздо… шире изображённой на нём картинки. Должен… вот чёрт… Я тоже не умею красиво говорить. Но это вроде как… окно в жизнь, которая была по ту сторону объектива. Ты можешь так никогда и не узнать, что там было, за границей фотографии, но фотография должна дать тебе подсказку, намёк. Обещание, что в этой рамке, – он резко очертил в воздухе руками прямоугольник, – только начало, как на книжной странице. Дальше ты… мысленно перелистываешь страницу, и воображение рисует тебе историю.
– Хотела бы я увидеть твои фотографии… – Дженни, как во сне, вернулась взглядом к верхнему наброску. Это был тот самый, где он в отместку рисовал Кукловода стоящим в пледе у заколоченного окна.
– Я и сам бы… А, что там… – он тихо рассмеялся, приложив пальцы ко лбу, помотал головой. – Вот ведь.
– Ты потому так стремишься на свободу?
– Да, наверно. – Арсений уперся взглядом в стену, продолжая едва заметно улыбаться. – Когда ты один, у тебя за спиной только рюкзак, на боку – сумка с фотоаппаратом. И ты в какой-нибудь глуши, в которую сроду нормальный человек не полезет, бредёшь по болоту или лезешь на гору, чтобы поймать одну-единственную минуту рассвета или заката. Ты была когда-нибудь в Пазлвуде? – он снова обернулся к Дженни. – Я там заблудился один раз… А у камней Мэн-эн-Тол? Нет? Там есть один камень с круглой дыркой. Как бублик. Я всё ждал, как полный дурак, когда ж через эту дырку солнце проглянет. Замёрз как собака, вымок… Но под конец дня тучи разошлись, и закатное солнце… Прямо там. Камень был чёрный на его фоне, а солнце алое, и целой охапкой света через дырку, по мокрой траве. Трава вся сверкала. И вот, ветер ледяной, мокро, я лежу на животе в траве, с фотоаппаратом наизготовку, и…
Дженни, смеясь, договорила за него:
– И ты не сделал фотографию.
– Угу, не сделал. Пропялился на закат.
Они некоторое время сидели молча. Дженни улыбалась, теребя уголок у верхнего из стопки лежащих на коленях листов. Но эта её улыбка была не вовне, она улыбалась своим мыслям.
Наконец, девушка пошевелилась, провела по листу ладонью. Как будто гладила.
– Можно взять себе? – повернула к нему рисунок с Кукловодом. – Пожалуйста. Он мне очень нравится.
– Да бери, конечно.
– Спасибо. У меня к разрисованной двери теперь ещё и красивый рисунок.
– Чернила не смылись?
– Нет, что ты, нет-нет. Мы с Закери покрыли лаком. – Она хихикнула. – Интересно, как это понравилось Кукловоду…
Они ещё немного посидели, разговаривая об особняке, Кукловоде, осенних листьях и фотографиях, потом Дженни спохватилась, что уже поздно. Пожелала спокойной ночи, попросила следить за Джеком – чтоб подпольщик опять чего-нибудь не натворил. Ещё раз поблагодарила за рисунок и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.
Оставшись один, Арсений включил верхний свет и вытащил из-под кровати самый большой лист. Он был склеен из трёх обычных – его последний, самый серьёзный рисунок Кукловода, над которым он сидел уже неделю.
На листе особнячный бог полулежит на диване – таком же, как в гостиной, – опираясь спиной на подушки. В лице – тоска, усталость и отрешённость, взгляд вверх, в потолок, в пространство. В свешивающейся с дивана руке зажат деревянный крест с тянущимися от него нитями. Управляемая ими марионетка сейчас без присмотра. Она на полу, на коленях, согнувшись всем шарнирным тельцем (два дня собирать по комнате марионеток и зарисовывать, зарисовывать игрушки).
Этот рисунок Арсению начинал нравиться. На плохой бумаге, чертёжным карандашом, смазывая штрихи, конечно, но всё-таки… первый настоящий рисунок.
Найдя в складках кроватного покрывала затерявшийся карандаш, он расстелил рисунок на полу и принялся за доработку.
– Интересно, твои рисунки имеют отношение к попыткам выбраться из особняка?
В этот раз динамики вообще не издавали никаких звуков перед тем, как начать транслировать голос. Видимо, угрозу поставить в его комнату старые модели Кукловод так и не привёл в исполнение.
– Дневная норма прохождения испытаний мной нисколько не снижена, – спокойно ответил Арсений, пытаясь понять, что не так с задним планом. – Считаешь, я недостаточно рьяно потрошу тайники?
– Это не ответ.
– Если тебе нужен подробный психоанализ… Хорошо. Так я спасаюсь от плохого настроения и хандры.
Ошибка была вычислена. Карандаш заскользил у верхней линии диванной спинки, углубляя тень.
– Ты крайне некачественно спасаешься от хандры. Левый верхний угол рисунка. Тени резче. Верхнюю линию сотри вообще, она здесь не нужна. – В голосе Кукловода поубавилось презрительных интонаций, но довольнее он от этого не стал. Более того – раздражения заметно прибавилось.
– О, о, спасибо, – Арсений, чуть сдвинув брови, принялся штриховать указанный угол. Карандаш скрипел и вдавливался в бумагу: твёрдый, с маркировкой «H», светлый. А здесь нужен мягкий, оставляющий жирные тёмные линии. – Книжки ж на ошибку не укажут. Только вот стирать мне нечем. Я пальцем пробовал, но так штрихи совсем размазываются. А что, если по этой линии провести складку шторы?
– Нарушишь композицию. – Кукловод задумался на несколько секунд. – Пока оставь. Займись низом. Если тебе нужны хорошие, вещественные тени внизу, лучше подобрать мягкий карандаш. Каким ты пользуешься?
– Какой у Джека свистнул, тем и пользуюсь. Твёрдый, индекс тройка.
– Отвратительно. – Было почти физически ощутимо, что собеседник морщится.
– Да, согласен, некрасиво получилось, – небрежно согласился Арсений. – Ну ничего. Остаток я верну. Даже не пожёванный, – он гордо продемонстрировал карандаш камере. – А насчёт карандаша… Я честно искал по комнатам хоть один мягкий. Их у тебя в особняке не водится, или это мне так не везёт?
– Плохо ищешь. Бумага, кстати, тоже отвратительная. Если я не ошибаюсь, рисуешь ты меня, так? – в голосе впервые появился намёк на заинтересованность.
– Никаких ошибок, я продолжаю начатое, – Арсений прищурился на камеру. – Но ты меня обнадёжил. Если я всего лишь плохо ищу… Теперь буду искать лучше.
– Если я понадеюсь на тебя, результата придётся ждать слишком долго. Рисовать мой портрет такими карандашами на такой бумаге – вопиющее неуважение. Сейчас же иди в подвал.
Еле слышный щелчок. Обрыв связи.
– Так далеко меня ещё не посылали… – Арсений вернул рисунок на прежнее место. Что, Кукловоду выгоднее, чтобы он помогал Джеку в плане страшной мести Джиму, а не занимался всякой ерундой? Или его на самом деле раздражает, что его рисуют неподобающе?
Так или иначе, а тащиться было надо. Арсений прихватил сумку, не забыв взять с собой альбом.
У двери его посетила мысль.
Как видно, Джек его не ждал: устроившись на ящике, попросту уснул. Арсений растолкал его, протянул карандаш.
– Я как-то его у тебя стащил, а теперь возвращаю. Заметь, не пожёванный.
Подпольщик, явно плохо понимая спросонья, что происходит, помотал головой.
– Так вот куда… Ну и скотина ты, Эрсей. Он же для разметок схем…
– Ну так вот я и извиняюсь.
Судя по злобному взгляду, Джек ему не поверил. Но Арсения это мало волновало. Его крайне забавляла мысль, что карандашом он целую неделю рисовал Кукловода, а подпольщик даже не подозревает о таком святотатстве.
Вот, спокойно себе шуршит позади.
– Давай сюда, в угол, – позвал через минуту, перестав, наконец, шуршать, щёлкать чем-то там и ругаться сквозь зубы. – На какое-то время маньяк нас не услышит.
Арсений, стараясь не ухмыляться, уселся на покрытый брезентом ящик. Подпольщик собрался было изложить суть дела, но тут вспомнил:
– И да, насчёт Кукловода… Что-то он там сегодня заливал про детскую. Вроде мне бы лучше успеть туда вперёд брата. Не сходишь после?
– Схожу, почему бы и нет. Я там не был.
– Это потом. – Джек вернул вновь обретённый карандаш в карман рубахи. – Теперь слушай…
========== 24 октября ==========
– Маргарет, куда ты… – Джим против воли рассмеялся.
– Нет, глаза не открывай, не открывай…
Девушка вела его за руку по лестнице, ведущей на второй этаж. Она перехватила его перед самым ужином, Джим только закончил работу, завязала глаза и повела за собой, не объясняя ничего. Джим сжимал её тонкие пальчики, слушал смех, шёл следом неуверенно, но снимать повязку и сам не стал бы. Понятно, что ему приготовили сюрприз, и он не хотел бы испортить Марго всю радость.
– Тихо, тихо…
Он наткнулся на неё и чуть не повалил на пол. Пошарив второй рукой, понял, что она не упала лишь потому, что опиралась спиной о перекладину перил. Пальчики крепко сжали его локоть, вторая ладонь легла на поясницу.
– Осторожно, пошёл прямой пол, – совсем рядом, под ухом, тихий голос. Волосы слегка согрело дыханием, кажется, она даже коснулась их носом.
Всего три недели назад, так же на лестнице, он чувствовал дыхание Арсеня у своей шеи. Оно обжигало, заставляло дрожать. Дыхание Марго вызывает лишь улыбку.
Что не так?
– Не стой, уже можно идти, – её смешок, и руку тянет прямо. Сознание ещё не смирилось с отсутствием ступеньки перед ногами, и не споткнуться очень трудно. Помогает мысль, что споткнись он, и удар придётся на хрупкое создание впереди.
Очень хорошая девушка, – эта мысль вызывает ещё одну улыбку. – Жаль, что я не могу подарить ей цветы. Это и знак внимания тоже.
– Всё. – В его грудь упёрлась маленькая тёплая ладошка. – Сейчас я повязку сниму, но ты, пока не скажу, глаза не открывай, хорошо?
Джим кивнул.
Его осторожно подталкивают в спину, он делает шаг вперёд. Ещё толчок – ещё шаг. И вот он оказывается в кольце рук, чувствует спиной прижавшуюся к нему фигурку, а в плечо упирается острый подбородок.
– Ну… – голос Маргарет подрагивает от предвкушения, – можно. Открывай.
Джим покорно распахивает глаза и смеётся. Он в комнате Марго, вокруг мерцающий оранжеватый полумрак: на тумбочке, на полу, на небольшом журнальном столике стоят свечи. От двери до кровати ведёт очерченная ими тропинка, на столике и тумбочке свечи стоят небольшими группками, разгоняя темноту неровными сияющими сферами.
– Маргарет, – Джим вздыхает и прижимает её к себе, – хорошо, что мне уже не двадцать…
– Тебе не нравится? – Она так жалобно заглядывает в его глаза, что он не может не чмокнуть её в лоб.
– Очень нравится. Просто в двадцать я после такого ещё полчаса не смог бы говорить связно.
– Нравится! – Девушка засияла чуть ли не ярче свечей. Отпустив дока, она легко метнулась к столику и зашуршала чем-то в его недрах. Через несколько секунд оттуда показалась бутыль тёмного стекла – на день рождения они пили что-то подобное.
– Правда, это я должен был устроить тебе…
Он и хотел. Даже планировал, договорился с Дженни – сразу после того, как они начали встречаться – что она прибережёт бутылочку для них. Лайза согласилась помочь со свечами и с оформлением пригласительного. Предполагалось, что он подкинет Маргарет открытку с приглашением, она придёт вечером в уже украшенную комнату…
Он так и не выделил для себя свободного дня.
– Ну прости, я поняла, что от тебя пришлось бы слишком долго ждать, – девушка пожала плечами.
– Прости. Ты права. Мне нужно иногда напоминать, что в жизни есть не только работа.
Вино разлили в небольшие кружки – бокалы в особняке если и были, то ещё никто не удосужился их найти.
