Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 139 (всего у книги 329 страниц)
Хотя может и видела.
– Тогда на днях уйду в Сид. Только предупредить… – Арсений замолк, наткнувшись на новую мысль – предупреждать некого. Разве что сказать Джиму, что не сможет сидеть с Джеком пару дней.
Он вздохнул, позволил себе на несколько секунд закрыть глаза – последняя передышка перед работой. Затем поднялся.
– Я здесь пройду пару испытаний, не помешаю?
– Если что-то нужно, я могу помочь, – Тэн подняла с пола Табурета, вздумавшего сунуть морду к кактусу-ловушке, и усадила кота на кровать. Арсений уже был у двери, вытягивал лист из кармашка.
– Угу, Райану на ночь глядя срочно потребовалась кислота.
– Он что-то опять собирает?
Оглянувшись, Арсений успел увидеть промелькнувшую во взгляде Тэн тревогу.
– Судя по списку предметов, которые я искал, он собирает маленького противотанкового ежа.
А точно. Положит его на чердаке, на входе. И тогда туда смогу пройти только я, через люк в полу, бу-ха-ха…
Хотя нет. Ещё – Леонард.
Однако Тэн, судя по всему, было не до шуток.
– Поищи, кислота, кажется, была в нижнем ящике комода, – она забрала у него из руки список поисковых предметов. – А Райана я навещу сегодня. Он… никогда ещё не был настолько осторожен, чтобы скрывать свои действия даже от меня. Если это случилось, боюсь, причина серьёзная.
Арсений носился по внутреннему двору. Сильно потеплело, даже моросящий дождь казался тёплым. Он мерцал в ночном влажном воздухе, преломляя падающий из окон тёплый свет. Мокро блестели ветки деревьев и мраморный бортик фонтана, свет лёгкими, полупрозрачными бликами очерчивал завитушки перил у крыльца, тонкие ветки растущих у стен кустарников.
Перо старался измотаться, чтобы после прийти, вымыться, заскочить пожелать Джеку спокойной ночи, потом пойти в спальню, заблокировать дверь пультом и завалиться спать. Только вот отчего-то измотаться никак не получалось, поэтому он битый час нарезал круги по двору. Иногда останавливался, запрокидывал голову к небу – ощутить как щекотно лица касается дождь.
Во двор, постоять под навесом, то и дело выходили парочки или одиночки – некоторые курили, другие просто ёжились, глядя на дождь. Арсений всё боялся увидеть Файрвуда.
Когда он бросил бегать, окна жилых комнат уже начинали одно за другим гаснуть. Последним на фасадной стороне особняка погасло окошко комнаты Дженни, и Арсений подумал, что завтра надо бы зайти к ней, проведать и спросить, как дела с задуманным ею поиском предметов.
На крыльце отирался очередной любитель свежего воздуха. Арсений поднялся под навес, распустил и отжал волосы.
Отросли. То ли хвост вырастить, как у Райана? Буду бесить его наличием своего собственного шикарного хвоста.
– А я тут жду, когда ты носиться перестанешь, – знакомый голос. Тёмный силуэт на крыльце одёрнул воротник куртки.
Только юных воздыхателей мне на ночь глядя не хватало.
– А, ты, что ль, – выдал Арсений, теряя всякий интерес. Собрав волосы обратно в хвост, отжал капюшон толстовки и вознамерился зайти в дом.
– Подожди. – Чужая рука легла чуть выше его руки, придержав дверь. – Я хочу сказать… Это… То, что случилось между тобой и Файрвудом… Если я могу как-то помочь…
Арсений, даже не глядя, всей поверхностью кожи ощущал охаживающий взгляд Майкла. Да и голос – тёплый, чуть дрожащий – как эта дождливая почти весенняя ночь.
Нихера тебе нет дела, что там между нами случилось… Хоть бы не врал, что ли. Да ещё так бездарно
– Трахаться припёрло, а, мальчик-зайчик? – осведомился насмешливо.
– А что? – с почти отчаянной наглостью.
– Ну так ты не по адресу, – Арсений пожал плечами. – У меня из-за предвесеннего авитаминоза жуткая депрессуха и нестоячка. Видал, даже с Файрвудом из-за этого расстались. Короче, всё, отойди от двери.
– Ну да… – насмешливо фыркнул Майкл. Только дрожание голоса выдаёт.
Арсений, окончательно задолбавшись, попытался дёрнуть дверь, но подпольщик держал крепко. По крайней мере, пришлось бы потягаться за её открытие. А его раненые ладони сильно ограничивали свободу героических манёвров.
– Ты не так меня понял, – Майкл отпустил ребро двери, но тут же привалился к ней спиной. Арсений едва успел отдёрнуть пальцы. – Та записка, на четырнадцатое… С тобой просто было никак больше не связаться, вот и пришлось подсунуть её под шоколадку. Не при Джеке ж было объясняться. То есть я понимаю, что ты при нём не хочешь… и с Файрвудом расстался потом…
Арсений молча смотрел на него и ждал, пока наговорится. Точнее, ожидал уже хоть чего-то концептуального. И потихоньку начинал мёрзнуть.
– Я не врал там, в записке… – подпольщик понизил голос и сделал шаг, оказавшись к нему вплотную. До Арсения вдруг дошло, что оппонент выше его дюйма так на полтора. Теперь он слышал прямо над собственным ухом чужое шумное, сбитое дыхание. – Я по тебе правда с ума схожу… знаешь, как будто спирта перебрал, голову обносит, даже когда просто рядом… – голос дрогнул, скатившись в шёпот, в мокрые спутанные волосы Арсения втиснулись горячие пальцы и сжали до боли, – не могу… я… – судорожный выдох, и вторая рука легла на спину, сильные пальцы схватом, как хватаются за первый попавшийся предмет при сильном приступе боли, сжали сырую ткань, – свихнусь, если…
Арсений даже сквозь одежду ощущал рядом молодое разгорячённое тело, слушал судорожные вдохи-выдохи и бред влюблённого юного организма – именно так, потому что знал, в этом возрасте не головой думают, и внутри была только жуткая тоска пополам со злостью.
Вторая – абстрактно, на всё и вся.
Вот чего мне было не родиться со строго определённой ориентацией, а? – мысленно вопросил он вселенную. – Господи, Джим, мне тебя уже до смерти не хватает.
– Табурет с тобой, – сказал тихо и зло. Упёрся в грудь нависшего подпольщика ладонями, с силой толкнул обратно к двери. Благо, тот и не сопротивлялся. Арсений прижал его к этой злосчастной двери всем собой, заглянул в глаза. Взгляд, правда, был уже затуманенный и почти невменяемый.
– Запомни, – отчётливо, но не повышая голоса. Плохо гнущиеся пальцы сжали куртку на плече Майкла. – Ни на что, кроме как переспать, ты со мной рассчитывать не сможешь, понял?
– На всё… согласен…
Руки подпольщика уже неловко, грубовато, пытались справиться с застёжкой собственных джинсов. Арсений спокойно ждал. Он собирался и свои джинсы отдать ему на поругание. Не израненными же руками с пуговицей возиться.
Майкл дышал хрипло и прерывисто.
Девятнадцать.
Возраст, когда трахаться надо чаще, чем жрать.
Во что я вляпываюсь?
Горячие – как не застудить на улице умудрился? – руки приступили к его застёжке, а Арсений с тоской понимал, что организм-то реагирует, и член напрягся, а душа требует тишины и одиночества. Или занятия, такого, чтобы не думать вообще.
Трахаться будем, Самойлов.
Чем не занятие?
– Лицом к стене… – рыкнул тихо. Раз уж Майкл согласился «на всё», пусть теперь даже не надеется на верхнюю позицию.
Тот покорился быстро, даже поспешно. Арсений стянул джинсы с его молодой, вполне накачанной задницы, по-быстрому растянул вход.
Упёрся ладонями – левой в стену, правой в дверь. Камень и металл, шершавые и чуть влажные, даже сквозь бинты приятно холодили ноющие проколы.
Дальше – быстро, технично: трахнул, кончил, дал кончить партнёру. Прямо как в золотые дни юности. А потом наблюдать, как тебе «медленно и чувственно» (наверное, так это выглядело в представлении Майкла) застёгивают ширинку, да при этом ещё и влюблённо заглядывают в глаза.
– Всё? – осведомился Арсений, когда подпольщик справился с заклёпкой его джинсов. – Хвалю, герой. А теперь свали от двери.
Майкл послушно отошёл в сторону, пропуская его в дом. Правда, и сам зашёл следом.
– А завтра…
– Завтра уже сегодня, и сегодня я пошёл спать, – огрызнулся Арсений из коридора. От осознания, что рядом – совсем – комната Джима, внутренности будто чьей-то ледяной рукой сжало.
Если пойти в ванную сразу, он же за мной увяжется. Я бы в девятнадцать так и сделал, по крайней мере…
Быстро обмозговав варианты, Арсений зашёл в комнату Джека и закрыл за собой дверь. Крыс спал, Джима не было. Переждав пять минут, Арсений захватил с собой чистые вещи – за время его дежурств почти весь его скарб перекочевал сюда, – вышел в коридор, тихо прикрыв дверь, и постучался в соседнюю (из-под двери падала полоска света). Получил разрешение, просунулся в комнату. Джим лежал на кровати, поверх покрывала. Одетый. Видимо, только что перестал читать – рядом открытый журнал.
– Джим, – позвал Арсений тихо. – Я сегодня возьму дежурство, отдыхай.
– У тебя руки изранены.
– Ну, это сидеть на стуле не мешает. Я пошёл.
– Дай перевяжу, – Джим смотрел на него прямо и серьёзно. – Это всего лишь лишние пару минут в моём обществе.
Арсений послушно зашёл и сел на край знакомой кровати. Вещи отложил в сторону, чтоб не мешались. Заметил, что на кромке полотенца от его ладоней остался кровавый след, и тихо чертыхнулся про себя.
Джим присел рядом на табуретку, спокойно вытащил всё необходимое из сумки. Почти насильно уложил его ладонь себе на колено, распрямил полусогнутые пальцы. Арсений видел, как Файрвуд нахмурился – ну да, мало того, что кровь, так после того, как он упирался ладонями в стенку, бинты ещё и мокрые и грязные.
Но Джим промолчал. Разрезал его неумелую повязку, отбросил в маленький тазик. Достал перекись. В целом за время всей перевязки не проронил ни слова. Арсений не смотрел, что он там делает с ладонями, чтобы не думать о тёплых пальцах, касающихся его рук. Вместо этого взгляд застрял на подсвеченных слабым светом лампы волосах Джима. Тёмные, тяжёлыми волнами, из повязки выбились две пряди. Не специально, просто шнурок ослаб, скорей всего.
– У тебя ж куча волос седых, – вырвалось само собой, с непонятной обиженной горечью. А до этого и не замечал. Смотрел в упор – не видел.
На судьбу что ли обижаюсь
Второй раз за сутки кляну. Ох, как бы задом не повернулась.
– Раньше было меньше. – Влажная вата проходится по проколам, шипит. – Основная часть – после контактов с Леонардом.
– Да не парься… – Арсений с трудом – в горле как застряло что-то – сглотнул и стал смотреть поверх плеча Джима, в полутёмное пространство. Только вот с голосом ничего поделать не мог, хриплый, как простуженный, и чем сильнее горло сжимает, тем хуже. – Тебе даже идёт. Стильно так… по-аристократичному.
– Я сам недавно заметил. – А вот у Джима голос спокойный. Только тихий. – Вчера, когда зубы чистил.
Он закончил с перевязкой правой ладони и выпустил руку Арсения. Тот машинально – не успев подумать – протянул её и коснулся волос Файрвуда, отведя со щеки волнистую прядь. Осознав, что делает, отдёрнул руку.
– Звиняй… – сжал зубы и опустил голову. Пальцы сжались на колене, снова растревожив проколы. – Я не специально, потолком клянусь…
Стебался над малолеткой
А сам чем лучше
Придурок
Джим промолчал. Притянул к себе левую, принялся снимать бинты.
– Ничего, – после паузы, – но больше так не делай.
– А ты больше не предлагай перевязку, – почти рычанием, отчаянно. И куда подевалось всё спокойствие, маньяк его знает. – Не помру, если сам перемотаюсь.
– Буду предлагать, – ответил злобно, – как бы то ни было, твоё здоровье мне небезразлично. Так что не выпендривайся.
– Значит, – температура голоса упала резко градусов на пятьдесят, и далеко не Фаренгейта, – мне просто надо не попадаться тебе на глаза. Иначе…
Арсений вовремя прикусил язык. А то его, этот самый язык, уже потянуло недавно услышанным от Майкла «я рядом с тобой с ума схожу», ну или что там такое было, в подобном духе.
– Тогда не попадайся! Но чтоб на перевязку приходил!
Несмотря на то, что Джим рыкнул, и довольно резко, проколы на ладони он всё равно обрабатывал осторожно. Только вату пальцами сильнее сжал. Арсений вцепился в него злобным взглядом.
Апатия целого дня внутри обращалась в воющего зверя и требовала выхода.
Пан или пропал
Вмажь мне зараза
Врежь чтоб челюсть затрещала
Только не молчи падла со всей дури шибани, ДАВАЙ!
Арсений, окончательно спустив тормоза, резко дёрнулся вперёд, свалив на пол упаковку из под бинта, вырвал руку из пальцев Файрвуда, перебинтованной сжав на затылке густые волнистые волосы, и впился губами в его губы.
Джим ответил. Грубо, страстно, пальцами сжав запястье недоперебинтованной руки.
Арсений, чуть ли не рыча сквозь поцелуй, обхватил его и дёрнул на себя, на кровать, благо, табуретка стояла совсем близко. Бёдра тут же оказались в крепкой хватке колен дока.
Накрыло. Жаром накрыло, с головой, мозг соображать отказывался, и только злое, яростное желание – будто весь мир заполонило. А когда ещё влажные от перекиси пальцы пробрались в джинсы, рассудок отключился окончательно.
Вата выпала.
К чёрту вату.
Всё к чёрту.
Тело само двигается, на поцелуи отвечает, стягивает с невменяемого Арсеня мокрую толстовку. Если поначалу ещё была мысль оттолкнуть, то теперь…
Теперь Джим готов растерзать любого, кто помешает. И самого Арсеня – тоже растерзать, разорвать зубами.
Жарко.
Уже безрукавка полетела в угол, рубашка расстёгнута – чуть пуговицы не оторвал, а жар, как будто в пламя окунуло.
Арсень – тут, под ним, весь, волосы мокрые, запах пота и перекиси, горячий.
Джим его сожрать готов.
И в двухсекундную паузу – подпольщик стягивает футболку – голову от ощущения его близости обносит до бессознательного состояния.
К чёрту всё, всех.
Не до этого.
Арсень рычит под ним, выгибается, вдавливает пальцы в спину до синяков.
Замирает.
Секундная передышка – рванётся, даже не давая из себя выскользнуть по-человечески, перевернёт, прижмёт к кровати.
И взгляд – бешеный, тёмный, почти как у самого Файрвуда. Мгновение – глаза в глаза, после хватанёт губами и так уже саднящие губы, прикусит нижнюю. Выпустит и начинает сам – вбиваться, вдалбливаться, вколачиваться в нутро в зверином экстазе, пока не доведёт окончательно.
После пауза – смена ролей, и он опять снизу. Глаза открыты, взгляд безумный, будто он им тебя разодрать, переплавить, влить в себя хочет, даже откинувшись и сильно прогнувшись в пояснице…
Заход за заходом, раз за разом. Передышка не длится дольше полуминуты, и в эти полминуты они лежат. Просто лежат, молча, почти оглохнув от рыка, от бешеного биения сердец.
И – снова.
Снова.
Внутри как чёрная дыра, хрипит, ноет голодно, а заполнить может только это. Бешеные толчки внутри или ощущение обхватившей член плоти.
Не насытиться.
После очередного захода – когда силы почти закончились – Джим наваливается на него и замирает. Арсень секунду лежит неподвижно, затем пытается что-то взять с тумбочки, согнув руку в локте и неудобно выгнув запястье. Файрвуд, разозлённый тем, что он пошевелился, кусает в плечо – и так уже всё в следах и отметинах.
– Часы… – хриплое над ухом, пересохшим горлом. – Час ночи доходит…
Спины касается холодный браслет собственных наручных часов, после чего Арсень отбрасывает их на полусползшее покрывало.
– Идти надо.
– Перевязка.
Джим тихо ненавидит себя и за то, что поддался желанию, и за то, что сейчас слезать не хочет. Наперекор себе, быстро, чтоб не передумать, соскальзывает с подпольщика. Ищет глазами рубашку.
– Хреновязка, – бухтит Арсень сзади, шурша покрывалом в поисках своих вещей. – Обойдусь.
– Без обойдусь обойдёшься. Мало того, что я левую недоперевязал, – взгляд натыкается на рубашку. Полузамотана в сбившееся покрывало. – Так ещё и… раны растревожил.
Последнее – тихо и зло.
– Ага, а кто спровоцировал?! – наездом. Судя по всему, Арсень сам плохо соображает, что говорит. – Я тебя поцеловал, чтоб ты мне в морду дал и не лез больше со своими бинтами…
– Если тебе нужно было дать в морду, что ж целоваться-то полез? Дал бы в морду сам.
– Так кто тут из себя хладнокровного садиста разыгрывал, а?! – уже взревел подпольщик. Заткнулся, натянул футболку и заорал по новой, – сил моих уже нет эту твою кирпичную физиономию видеть! Всё, отдавай моё полотенце и пошёл я, понял?! Вернусь через пятнадцать минут!
– Не вернёшься, сам приду. Прямо к Джеку. И перевяжу.
Джим чувствует, что от злости почти шипит, но сделать с этим ничего не может. Тоже же невыносимо – и Арсеня видеть, искусанного, исцарапанного, в пятнах от засосов, и самому… сохранять спокойное выражение лица. Невыносимо.
Но если сейчас поддаться эмоциям, то результаты будут слишком непредсказуемы.
– Заткнись, Файрвуд, пока не отодрал тебя на тумбочке, – злобным рыком. Арсень всё-таки нашёл свои вещи – свалились с кровати, – похватал их с пола, попал босыми ступнями в кроссовки и решительно двинулся в сторону двери.
– А что, трах на тумбочке чем-то принципиально заткнись, Джим, заткнись отличается от траха на кровати?
Джим чувствует, что зубы сжимаются, аж скулы ломит. Сейчас бы, правда, заткнуться, но вот не выходит, и всё тут. И яда в голосе не убавляется.
