Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 210 (всего у книги 329 страниц)
– Вот и увидитесь перед тем, как он помрёт, – Кукловод чувствует, как ярость захлёстывает нутро, выплёскиваясь из глаз и рта. Это потрясающе. Эти эмоции, эта страсть – то, что он обычно так любил пить из Арсеня, теперь рождается в нём самом. Но это не повод не наказывать за дерзость. – Я, как и говорил, забочусь о тебе. Можешь считать эту встречу подарком.
Он резко перестаёт улыбаться. Арсень, наконец, перестал притворяться, это хорошо. А раздражение вполне можно пережить.
Зато какое зрелище его ожидает…
Кукловод встаёт, скользнув рукой по волосам Пера.
Ты сказал правду, Арсень.
А почему сейчас, а?
– Я выпровожу Джека из его комнаты. Иди. У тебя десять минут плюс дорога.
– Как… – Арсень поднимается, медленно, с силой вдавливает палец в его плечо и ведёт вниз, наблюдая за этим движением из-под полуопущенных век, – скажешь. – Переводит взгляд на лицо. – А что мне можно? Знаешь, последнее желание умирающего – закон. Священный даже для тех, кто ни в каких богов не верит, как ты или я… – палец вдавился до боли, отпустил, и предплечье перехватили все пять, горячие даже сквозь ткань рубашки, – Если Файрвуд попросит, разве я смогу отказать? Хочешь посмотреть, как твоё Перо отдаётся умирающему? – Арсень склонился над ним, по-волчьи скалясь и снова переходя на насмешливый шёпот, – хочешь… как я буду с тем, кого ты ненавидишь… Но, знаешь, в утешение могу пообещать – когда я буду кончать, лёжа под Файрвудом, я могу послать тебе в камеру воздушный поцелуйчик.
Кукловод посмотрел на него почти недоверчиво. Взъерошенный какой-то, глаза горят.
Кукловод расхохотался.
Потрясающе. Настолько не хотеть идти. Настолько – что нести откровенную чушь, быть готовым к любым избиениям.
Да, Арсень, да!
Чувствуй!
Твои эмоции почти как твоя кровь!
И Кукловод, сжимая волосы Арсеня на затылке, притягивает его к себе и пьёт его. Через край, захлёбываясь, вглядывается в потемневшие серые глаза.
– Ты можешь его трахнуть, если он попросит, – улыбается почти безумно, – можешь позволить трахнуть себя. Готов к последствиям – пожалуйста. И тогда я убью его при тебе, слышишь? Буду тянуть жилы, буду накачивать наркотиком. А могу не убивать и сделать наркоманом. У меня хорошая фантазия. У тебя тоже. Поэтому не выпендривайся и иди. Хочешь, передам с тобой стандарт нитроглицерина?
– Это – подачка? – Арсень почти рычит, в ответ вцепляется в его волосы, с силой стягивает их между пальцев. Смотрит прямо в глаза, нагло, вызывающе. – Что взамен попросишь, а?
– А чего ждут от подачки? Морального удовлетворения, – снова смех.
– Так ты его не получишь, – с не меньшим садистским удовлетворением произносит Арсень. – Мне твои подачки не нужны.
– Ну, я не навязчив...
Кукловод почти шипит последнюю фразу, а потом резко и жадно впивается в пересохшие губы Арсеня. Чувствует, как руки Пера вцепляются в его плечи, в шею, будто в попытке задушить, а потом – отталкивает, любуясь своим разгорячённым художником.
– Я отошлю Джека, – Кукловод направляется к двери. – У тебя десять минут.
Арсений выходит в коридор так, как был – в майке, джинсах, босиком, руки в краске. Скалясь. Его слегка лихорадит. Пережитый поединок как доза адреналина в кровь, кажется, даже мысли прояснились. Полумрак коридора отчётлив, вопиюще-реален, линии стен, потолка, плинтуса, двери комнат, серо-голубые тени, переходящие в черноту по углам.
Ты зря меня отослал. Зря…
Ухмыляясь, он идёт по коридору. Слегка шатаясь. Проходит мимо дверей. Одна открыта, на него таращатся обитатели комнаты – он не смотрит, кто, только замечает боковым зрением, как они прилипли к дверям.
Никогда
Никогда не знали что это такое
Кто из вас жил на грани?! Кукловод прав! Чёртов маньяк прав, не вы!
Свободы нет без борьбы!
– Вы – никогда! – рявкает он неожиданно, указывая пальцем в краске на ошалевшую парочку зевак. Девушка отпрянула от двери. Арсений расхохотался. Смех взорвался в горле, затапливая эйфорией.
Он поплёлся дальше. Лестница шаталась, шатался тёмный коридор, шаталась тьма, сгустившаяся в углах и эркерах, и редкие, чередующиеся с ней светильники.
Вот нужная дверь. Арсений толкает её и вваливается внутрь.
– За свободу нужно бороться… – сообщает в полумрак, освещённый лампой на тумбочке. – У нас десять минут. Нам… позволили.
– Тогда присаживайся, – негромкий голос Джима. Сам обладатель бледен, под глазами – отчётливые тени. И он хмур. – Я, знаешь ли, скоро рехнусь со скуки.
Арсений, улыбаясь, проходит в комнату. Болезненность собственной улыбки он ощущает явственно, как свежую ножевую рану. Он может сравнить. Есть с чем, сколько угодно на собственной шкуре.
Садится на край кровати.
– Портрет победил, Джим, – говорит хрипло, смыкая, переплетая между собой пальцы и упираясь локтями в колени. Оборачивается к Файрвуду через плечо. – Но и я тоже. Странным образом.
Джим некоторое время молчит, всматриваясь в него.
– Главное – выживи. – Говорит, наконец, глухо. Будто вырыкивает. – Сможешь?
– Если я сейчас тебя не трону – мои шансы на это дело существенно повысятся. И твои, кстати, тоже. – Арсений, улыбаясь, откидывается спиной назад. Слегка выгибается в пояснице. Теперь он лежит поперёк кровати и поверх ног Джима, но их разделяет одеяло. – Видишь? – Перо машет в сторону мерцающей в углу камеры. – Всё соблюдено, тут одеяло. Я его не коснусь, как и обещал.
Если догадается
Догадайся что под одеяло можно сунуть руку, ну
Кукловод заложник своих же принципов
Одеяло же… чёртово…
По телу проходит приятный озноб, и Арсений слегка улыбается, щурясь на потолок. Улыбаться всё ещё больно. Он бы не удивился, если бы из растянутых губ потекла кровь. Из пореза ведь всегда течёт кровь?
Джим наблюдает за ним внимательно и уже не так хмуро, как в начале.
– Ну, не трогай тогда… – Слегка шевелит ногами под спиной Арсения. Он чуть ёрзает спиной в ответ. Иллюзия, мать его, прикосновения. – А меня тут… заперли. Не разрешают выходить и понатащили… – в голосе его почти злость, – книжек. Никогда б не подумал, что Джек может быть таким тираном. Про Лайзу я всегда знал, про Дженни знал. А Джек…
Арсений поворачивает к нему голову.
– Это карма. Я уверен.
– Я врач, мне можно, – Джим сверкнул зубами. – Они же не знают, КАКОЙ именно мне распорядок нужен. А мне нужен свежий воздух и ходить. Чтобы кровь разгонялась.
– Так скажи им об этом, – резонно замечает Арсений, махая перед собой рукой, – или пойдём сейчас. Во внутренний двор, у нас ещё… – приближает запястье с часами к носу, – восемь минут. Дислокацию свидания мне не уточняли.
– Вот и пошли. – Джим с намёком шевелит ногами. – Похожу пару минут, не помру.
Арсений поднимается с кровати и отходит к двери. Чтобы – никаких касаний. Даже ненароком.
Джим подымается медленно, довольный, как чёрт. Накидывает что-то, попадает в ботинки. Жестом показывает, что можно идти, и выходит за ним следом.
Арсений в коридоре поглядывает на камеры. Мерцают, но из динамиков – ни звука. Ухмыльнувшись, он толкает дверь, слыша позади шаги Джима.
Снаружи царит тьма. Фонари у крыльца не в счёт, слабые пятна света, бессильные в чернильном мраке. Воздух остро и свежо пахнет грядущей грозовой бурей – первой в этом году. Ветер тревожно шелестит в слабой опуши на ветвях. Арсений спускается по ступеням, ощущает кожей ступней прохладную ночную траву. Оборачивается.
– Прогуляемся круг. Восьми минут хватит.
– Мне больше пока нельзя.
Джим останавливается на верху крыльца, втягивает в себя свежий воздух. Улыбается.
Арсений больше не оборачивается на него, неторопливо уходит дальше от крыльца. Во дворе есть камеры. Есть. Он видел в логове на мониторах, как Кукловод просматривал двор.
Слышит, как Джим спускается с крыльца. Между ними пара метров, Арсений нарочно идёт медленней.
В фонтане плещет вода, а в решётке завывает запутавшийся ветер. Перо вслушивается, ловит звуки, втягивает запахи. Он изголодался. По ним – тоже.
– Как тут все, кстати? – на ходу оборачивается через плечо, – Как Дженни-подпольщица? Ещё не начала наводить порядок в подвале и вытирать пыль на джековых полках с инструментами?
– Нет, кажется, она уважает традиции подпольщиков, – Арсений спиной ощущает его улыбку. – А беспорядок, как ни крути, одна из основополагающих… И да, я, кажется, начал находить общий язык с Райаном. Могу, конечно, ошибаться.
– А, он милаха, – Перо, улыбаясь, махнул рукой. – Вредная, огрызучая, шести с половиной футов милаха.
– Ну, я его ценю как компетентного специалиста. Ещё из новостей… Джим-подпольщик меня навещал. Обещал приготовить печенье из овсянки.
Арсений вдыхает свежий воздух – до боли в лёгких.
И вправду, свобода – относительное понятие.
– У меня в комнате, под кроватью со стороны тумбочки, припрятана бутылка очень хорошего вина. Поправь, если ошибаясь, но вроде в лекарственных целях понемногу…
– Да… – Джим усмехается. – Особенно красное. Ты, Арсень, настоящий подпольщик. Всё в свою, крысиную, норку.
Они дошли до дальнего конца двора. Здесь чёртова темнотища – еле можно разглядеть, куда наступать, а оба фонаря у крыльца кажутся далёкими слабыми огоньками.
Ветер расходился сильнее, выл в тоннеле под башней и шуршал ветками.
Скоро дождь пойдёт
Ну ничего мне времени хватит
– Да, я обязательно… тащу к себе всё, что мне нравится. – Арсений остановился у кустов. Здесь пахло прелыми ветками, нарциссами и сырой стеной.
– Очень здоровая позиция.
Джим подошёл ближе.
Арсений подождал, пока он окажется рядом, и в два шага преодолел оставшееся расстояние.
– Камерами угол не просматривается, у нас пятнадцать секунд, – выдохнул в его ухо и быстро, не дожидаясь возможных реплик, вжался губами в его губы.
С силой выдохнул. Внутри, за рёбрами, было удушающе тесно, давило тяжело.
Это было невыносимо. Ощущать, как Файрвуд отвечает, пытаться вложить в пятнадцать секунд то, чего хватило бы на несколько часов, вместить и страх, и всё желание быть рядом, изнемогать, плавиться заживо в этих несчастных секундах, каждую ощущать как песок, мучительно медленно высыпающийся сквозь пальцы, по крупинке. Слепо шарить по его телу нечувствительными ладонями, джимовы прикосновения – как будто от каждого кожа расходится, нет её, голые нервы, и всё равно – медленно, медленно захватывать, медленно облизывать, лучше так, и в конце, не выдержав давления в грудной клетке, сдавленно застонать сквозь поцелуй.
– Вр… время… – Оторваться стоило неимоверных усилий. Трясло с головы до ног, их обоих, Арсений ощущал это ладонями, замершими на пояснице Джима, а у Файрвуда ещё и взгляд расфокусировался. – Надо четыре шага расстояния. Я пошёл.
Руки соскользнули, и он как мог быстро – на трясущихся-то ногах, – пошёл обратно к крыльцу.
Услышал только, как Джим тихо прокашлялся сзади.
– Табурета, – голос Файрвуда почти ровный, – Джек ко мне теперь вообще не подпускает. Я пошутил сдуру, что у меня… психологическая травма теперь, и вот.
– А при чём тут Табурет и твоя психика? – Арсений заставил себя не оборачиваться. – Джим, только вот не надо говорить, что ты стал в моё отсутствие зоофилом, а Джек поймал тебя с поличным.
– Ну… приступ-то у меня из-за Табурета случился. Ночью лежал, не спал… думал… а он мне на грудь прыгнул и спровоцировал. А утром я про травму и сказал. Теперь Джек на бедного кота… крысится.
Арсений рассмеялся. Смех, правда, почти заглушил порыв ветра. Темноту над крышами озарило слабой вспышкой, выхватив на мгновение угрожающе-тяжёлые контуры чёрных туч, следом громыхнуло. Пока далеко, но гроза подступала к Вичбриджу.
– А ты… – теперь приходилось повышать голос, Перо на ходу повернулся к Джиму, идти спиной вперёд, но так было даже забавней, – скажи, что это не Табурет был, а его злой двойник! Или что у него тоже раздвоение личности. Вали всё на это, всё равно в особняке куча психов с диссоциацией гуляет! Одним больше…
– Тогда Джек решит, что это заразно, и… – Джим обволакивал его взглядом, – не знаю, – неопределённо помотал в воздухе рукой. – Но я верю в своего брата, у него чудовищный потенциал. Что-нибудь придумает.
– Только не давай ему запирать Табурета в одной клетке с Алисой! – Арсений попытался обнять его взглядом в ответ. Не знал, как, просто старался обхватить всего, как мог, запомнить. Наступил в ямку какую-то пяткой, едва не упал. – А то… мало ли… И ещё скажи ему… – воздуха отчего-то начало не хватать чёрт вот надеюсь я щас не навернусь куда-нибудь ну честное слово, – скажи… что скоро выберемся, и он сможет наконец со мной нормально подраться… – оглянулся через плечо почти панически, фонари и крыльцо приближались. Снова повернул голову к идущему за ним Джиму, – По всем поводам сразу, я клянусь, что уделю ему хоть целый день… специально для этой цели. И Дженни с Лайзой скажи, чтоб… нормально всё… чтоб не волновались, а то они могут… – он махнул рукой, ощущая острую нехватку слов. Холодный ветер забирался под тонкую ткань майки, трепал распущенные волосы. – Исами… чтоб не пила чай из чего попало, она поймёт… и спасибо за ленты и сказки… И Заку… привет… Джиму-подпольщику передай, что его печеньки – лучшие. И чай ещё. Хотя про чай лучше Джеку…
Он вовремя успел обернуться, чтобы не врезаться спиной в фонарь. Забежал на лестницу, остановился на верхней ступеньке. Джим теперь стоял между двух фонарей и смотрел на него. Пристально, чуть сжав губы.
– Ещё помни… – Арсений тяжело дышал, впивался в него взглядом, ощупывал всего, насколько мог, стараясь даже не моргать, – ту фигню про горы, которую я тебе рассказывал тогда. Сделаешь? Мои, – сверху показал запястье с часами, – десять минут. Пойду. На ветру не стой долго.
– Ещё раз разутым увижу – пристрелю, – пообещал Джим без тени улыбки в ответ. – Арсень, иди. Я всё сделаю как нужно.
Ухмыльнувшись ему напоследок, Арсений зашёл в дом. На пару секунд замер у захлопнувшейся двери, потом понёсся на второй этаж.
Пришлось ждать – в коридоре были люди, двое подпольщиков обсуждали новости по расследованию Билла – старик ловко пичкал фракционников «недоинформацией» по делу. Увидели его, замолчали. Замерли. В одном Арсений опознал Ричарда, второго не разглядел, да и не хотел особо.
Я для них как псих сейчас
Весь в краске и грязный. Ну да, и без ботинок.
Он ухмыльнулся в полутьме.
Чтобы не толочься на виду, зашёл в спальню и захлопнул дверь для испытания. Пришлось пройти три, прежде чем подпольщики убрались восвояси и коридор опустел.
Дверь в кабинет была открыта. Арсений потянул ручку, привычно скользнул в пропахшую масляной краской полутьму и услышал щелчок блокатора позади.
– Я даже расстроен, – Кукловод стоял спиной к окну. Но по голосу было видно – морщится. – Будто бы вы друзья детства.
– А что, я должен был броситься ему на шею с воплями о вечной любви? – Арсений, насмешливо глядя ему в спину, всё-таки стянул майку и бросил её на подлокотник кресла. В кабинете было жарко. – Плохо же ты знаешь людей.
– Я ждал хоть чего-то интересного, – Кукловод обернулся. – А так только зря время потерял.
– Ты целиком и полностью несёшь ответственность за своё потерянное время. А я не обязан тебя развлекать.
Перо плюхнулся на диван. Старые пружины слегка скрипнули.
– Поверь, я не старался тебя обвинить, – широкая улыбка. Хотя глаза внимательные и цепкие.
– Но ты можешь быть доволен, – сообщил Арсений, ухмыляясь краем рта. Сложил ноги на подлокотник, скрестив, руки – за голову, чтобы не вдавливать затылком диванную обивку, и прищурился на Кукловода. – Я попрощался с Джимом Файрвудом. Он попрощался со мной. Даже если это каким-то образом ускользнуло от твоего внимания или осталось непонятым.
– Ускользнуло, – цепкость глаз усилилась. Кукловод по-птичьи склонил голову набок. – А почему именно сейчас?
– Потому что мы должны попрощаться сейчас, пока не поздно. – Арсений помотал рукой в воздухе. – Пока, знаешь ли, моя одержимость тобой и портретом не начала бросаться в глаза… ну и не стала выглядеть, как предательство.
– Рационально.
– Да, я тоже умею так поступать, – согласился художник легко.
Кукловод рассеянно покивал, удерживая его взглядом. Обошёл стол, задумчиво потрогал полированный деревянный угол.
Арсений наблюдал за ним, жмурясь, как сытый кот на огонь. На деле же взглядом цеплял каждое движение, каждую едва уловимую тень изменений в чертах. Цеплял и пытался оторвать от хозяина, присвоить себе, чтобы потом влить в портрет.
– Я в логово, – решил Кукловод после минутного молчания. – Ночью иногда вылезают проходить испытания, и мне надо присутствовать. Ты – как хочешь.
Арсений неспешно поднялся с дивана, сдёрнул со спинки свою майку. Звук скрипнувших пружин заставил Кукловода обернуться у самого шкафа.
– Если не против, я хотел бы остаться ночью с тобой, – мягко сказал художник, улыбаясь. – Работа на сегодня закончена.
Кукловод приглашающе распахнул дверцу шкафа.
========== Тени (21 - 29 апреля) ==========
Арсень тяжело дышал во сне и ворочался. Это мешало. Кукловод, между щёлканий клавиш, периодически начинал прислушиваться к его неровному дыханию.
Было бы очень некстати, если б тот заболел. Его художник должен быть здоров. Болезнь – это дефект, слабость. Больная марионетка – бракованная марионетка. А он ещё и таблетки пьёт.
