Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 329 страниц)
Тонкая окровавленная проволока выкручивалась из раны тяжело. Зак, конечно, уже не орал – обезболивающее Кукловод поставлял мало, но зато очень сильное – но подвывал. И всхлипывать начал по новой.
Хорошо, что металл был щедро смазан кровью и тканевыми жидкостями. Так лучше скользило. Джим осторожно, стараясь не повредить рану ещё сильнее, вытягивал пружину: медленно, миллиметр за миллиметром.
– Долго, Джим, – брат явно нервничал, – а если как пластырь?
– Без ноги мальчишку оставить хочешь? – док почти огрызнулся, – это же не штырь! Арсень!
– М?
– Держи, – впихнул в протянутую руку бутылёк перекиси, – я тяну на себя, а ты с той стороны в рану плескай.
Вечность медленно выползающих из сочащейся кровью ранки металлических витков. Натужные стоны Закери, сосредоточенное сопение Джека почти под ухом – братец наклонился, вытянулся, как мог, чтобы наблюдать за процессом. Благо, держать Зака уже не надо было – он вцепился в кровать и терпел.
Молодец.
Вытащить последние четверть дюйма и тут же наложить жгут чуть выше, иначе будет много крови. После этого можно сесть на кровать (чуть не подскочив от стрельнувшей боли в заднице) и вытереть вспотевший лоб окровавленной рукой.
Джек сел рядом.
Арсень остался стоять.
– Я точно начну курить, – искренне пообещал док и потрепал Зака по волосам. – Держишься?
– Д…да…
– Арсень?
– М?
– Леденец.
– Да почему!!! – взвился тот, но под взглядами братьев Файрвудов сдался, – вот…
– Они у тебя всегда с собой?! – Джек.
– Держи, – Джим передал сокровище Арсеня уже улыбающемуся сквозь шмыгание ребёнку.
– Обокрали…
Доку очень хотелось съязвить насчёт своей украденной невинности, но он промолчал.
Сидели.
Зак шмыгал и грыз конфету, Джек, подперев подбородок, скучающе оглядывал комнату, Арсень просто вондылялся туда-сюда.
– Теперь точно постельное менять… – не сдержал Джим тяжёлого вздоха.
– Тебе и так надо было, – откуда-то от окна.
– Ну, теперь точно. Так, встаём. Арсень – тазик тёплой воды, Джек – держи ногу. Будем промывать.
– Да чего меня постоянно гоняют? – не смог не возмутиться подпольщик.
Джим мягко улыбнулся.
– Это месть.
Вечером, после нескольких обезвреженных тыкв-ловушек, двадцати трёх прохождений подвала и одной найденной банки солёных корнишонов (чему Арсений несказанно обрадовался), глава Подполья, вместо того, чтобы отпустить свою правую руку на заслуженный отдых, очень намекающе указал глазами за бочки.
– Арсень, давай?
– А чего я, дурак, от халявы отказываться? – Подпольщик с готовностью плюхнулся на ближайшую горизонтальную поверхность выше уровня пола. – А стаканы?
– Дженни забрала, – Джек уже шурудил в тайнике, – но есть горло.
Арсений действительно был не дурак, и дело не в выпить.
Говорила мне мама: совместные попойки – первый шаг к совместной постели. Или не мама, но мысль такая где-то была…
Бутыль, куда перекочевала половина фракционного спирта, гордо водрузилась на некое подобие табурета. Там же волшебным образом материализовалась банка корнишонов (та самая) и полбулки хлеба.
– С кухни стащил, – пояснил Джек на взгляд Арсения, – а корнишоны просто утаскивать не стал. Ты ж опять своих бутеров накрутишь.
– А вот на бутеры попрошу… Сам у меня просить будешь.
– Скорее Кукловод вены вскроет и нас выпустит, – невразумительное фырканье. – Едем?
– Едем.
(Через полчаса)
Арсений, прищурившись, смотрел на потихоньку пьянеющего лидера.
Джек смотрел на бутылку. Почти злобно.
– Вот он, понимаешь… опять за своё.
– Кто?
– Да Джим же, – фыркнул подпольщик и уставился в пол. – Роман опять завёл. Да не строй тут из себя непонимашку, ты ж его видел с утра. Весь такой… чё я, не знаю, что это значит?
Арсению стало слегка смешно. Пока несильно.
– Ну так он же вроде давно со своей тёмненькой вороной встречается, нет? Ты ж недели три назад ещё по этому поводу…
– Угу, вот они неделю не разговаривают даже, – продолжал бубнить крыс, уставившись в горлышко бутылки, – а сегодня вот такое… да ни в жизнь не поверю, что с ней же… весь такой довольный, блин!
Пробурчав последнее почти что с несчастным выражением лица, бедолага приложился к бутылке.
– Довольный, говоришь, – протянул Арсений, глядя в потолок (чтобы не заржать). – Ну, у меня даже вариантов нет. Алиса?
– Да иди ты!!! – на него уставились ошалевшие глаза. – Арсень, не мог он!!! Честно!!! Он же… не такой, чтоб с ней! Быстро говори, что пошутил, ну!!!
В Арсения ощутимо ткнули дном бутылки.
– Да я сам, блин, не знаю! – пришлось слегка отодвинуться. – Твой брат, тебе виднее. Но кто ещё из здешних девок такой бешеный? Разве что Нэт, но это уж совсем фигня, сам понимаешь.
– Я лучше… реально поверю, что он с Котом подрался…
Джек, было привставший, с тоскливым видом плюхнулся обратно.
– Или что эта его… тёмненькая… не скромная нихрена… во что угодно, честное слово…
Снова приложился к бутылке.
Арсений отобрал у него бутыль и тоже сделал порядочный глоток. Смех щекотал в горле.
– Так спросил бы. У самого Джима. Думаешь, не сказал бы, а?
– Не буду, – Джек силой вырвал у него бутыль с явным намерением душевно отхлебнуть. – Я… не хочу ответ слышать. Я это забыть хочу.
(Через час)
– А вот в универе была у меня девушка, – загонял уже изрядно повеселевший Джек, – загляденье. Добрая, красивая, умная… А какие коробочки она клеила из бумаги… – он слегка нахмурился, – из картона... с ленточками...
– А нахрена? – не понял Арсений.
– Да какая разница, – тот только отмахнулся. – А у тебя девушка была?
– Кого у меня только не было… ну вот с одной я досюда встречался…
– И?
– Ну, жили вместе… – Арсений привалился спиной к стеллажам. По возможности аккуратно: бардак бардаком, но если тут что-то сломать, от кого-нибудь точно потом огребёшь. – Делили… жизнь и жилплощадь.
Джек на его реплику уважительно покивал.
– Хорошо. Значит, есть за что сражаться.
Оба выпивающих сидели уже на полу около печи – он только там был тёплый, а сидеть на шатких арт-объектах из дерева, ошибочно именуемых здесь стульями, можно было только на трезвую голову. На все остальные головы это было уж очень неустойчиво. Джек сидел напротив печной дверцы, уставившись на узкую мерцающую полоску огня, а Арсений – у некоего подобия полочек рядом, напротив. И смотрел на Джека.
А хорошо, что я натраханный… а то изнасявкал бы нахрен… – вяло текло в его голове.
– А как ты тут… ну… – Арсений сделал неопределённый жест рукой, – без любви и тепла. Женского.
– Ну кааак… – переменчивый свет из жерла лёг совсем уж красиво. Арсений аж залюбовался. – Тяжко, да. Ну так тут надо не потрахушки трахаться, а того… выбираться…
– Э, неее… – перегнувшись через «столик» с бутылкой и буханкой (корнишоны съели), Арсений щёлкнул его по лбу, – трахаться надо. Организм молодой, требует.
Джек отмахнулся и погрозил ему кулаком.
– А вот… я не трахаюсь, и ты теперь не будешь.
– Э? – не понял тот. Подпольщик только заржал.
– Наши не такие, а к последовательницам тебя не пустят. Я же и не пущу. А уж если Дженни…
– Э-э-э, погоди, – мало того, что предположение само по себе было абсурдным, лицо Файрвуда стало уж слишком угрожающим, – не полезу я к Дженни, ты не думай! Она ж мне как сестра!
– Вот, – Джек удовлетворённо спрятал кулак. – И не надо.
– И не буду.
Мысль о не-трахании с членами последователей была смешной. Но Арсений сдержался и принял максимально серьёзное выражение лица.
– Будем дрочить, – наконец заявил он, непреклонно размахивая бутылью. Джек, ругаясь, принялся её отнимать, – будем долго и счастливо…
– Да хоть всю жизнь, спирт не расплескай, – глава Подполья наконец отобрал у него бутылку.
– Вот ты-ы-ы… меня почти проклял.
– Нечего тут, – весомое заявление подтвердилось выразительным выбулькиванием из горла бутылки.
(Ещё через полчаса)
– Не, ну без подрочить, оно никак, – признал Файрвуд, – но лучше так.
– Чем как?
– Чем без подрочить, – Джек пожал плечами. – Но это совсем плохо. Это… ыыы… если там… рук нет…
– То есть, лучше всего с девушкой, потом… чё потом?
– Потом… с кем получится.
– А чё лучше, дрочить или с мужиком? – Пьяный взгляд Арсения медленно ощупывал шею подпольщика, там, где расстегнулась пара пуговиц.
– А эт на любителя… – Джек потянулся за бутылкой, и взгляд Арсения перекочевал на зад, – разные ж…
– Ну дрочат все, а мужик…
– Тоже дрочит. – Отломил краюшку хлеба. Понюхал. Протянул Арсению. – Буш? Ну, тогда я сам… А вообще, какая разница, мужик или баба? В смысле… это… наоборот я.
– Да-а-а? – Арсений аж привстал.
– А то ли ты не видел. Я всех одинаково нагружаю, Нэт даже поболе некоторых. А почему?
– Почему?
– Потому что может, – подпольщик выразительно ткнул в него горлышком бутылки. Подумал. Присосался. Брякнул бутылочным донышком об ящик. – Но мужики – не моё.
– А пробовал?
– Нет.
– А гей-порно?
– Чёрт, не провоцируй… вот ты про по-о-орно говоришь, а я про баб думаю.
(Ещё через час)
– Что сто-о-оишь, кача-а-аясь…
– Заткнись, – Джек уже ржал, держась за живот, – не… не-у-э-у-э могу я… это вот…
– Давай, давай, – Арсений подполз на заднице поближе и облапил подпольщика за плечи. – Сможешь. Подпевай.
– Чито… сто… чё там?
– Качаясь стоит, – Арсений торопливо отхлебнул из стремительно пустеющей бутыли и продолжил, – то-о-онкая-а-а… ряби-и-и… blua…
– Да иди ты, – Джек отобрал у него бутыль и тоже щедро глотнул, – не буду я ваши рябибли петь.
– Не рябибля, а эта… фоль-клор.
– И его не буду.
Рука Арсеня с его плеч медленно перебиралась к талии.
– Давай, давай… ря-я-ябии-и-бля-я-я…
– Иди нахер…
Арсений прижал его к себе.
– Пой. – Резко развернул к себе лицо подпольщика.
– Не буду, – тот нахмурился. – А-с-с-стань.
(Через десять минут)
– Арсень, заморозишь… зад. И пере…. Пе-ре…
– Яйца, – хмуро подсказал Арсений, сидящий в другом углу подвала. – Их.
– Да пох.
– Мне и тут уд… у-доб-но.
– Как хошь, – сидящий в отсветах печи подпольщик с сожалением окинул взглядом плескающийся на дне бутылки спирт. – Ты… как? Я чёт… не хочу бош-ше…
– Я хочу, – тихо пробубнил себе под нос Арсений, – только вот не спирт.
В своей комнате он не мог уснуть. Вроде и переволновался за день не меньше Джека – Зак здорово их напугал, – и устал со всей беготнёй, да и спирт, пусть и разбавленный, должен был…
Должен.
Арсений перевернулся на спину, уставившись в потолок.
Нет, с ним мне ничего не светит. Ни-че-го. Давай, смирись. Эта лапушка не для…
О-чё-о-орт…
Память, явно издеваясь, подкинула парочку ярких кадров с их сегодняшних посиделок.
Что, не хочешь идти разумным путём? Ну и твои проблемы. Умываю руки, слышишь?
Я страдать не нанимался.
Немного протрезвев, Арсений снова отчаянно принялся за наброски. Извозюкал весь «альбом». Сначала рисовал Кукловода, искал лучшую композицию. Надолго его не хватило. Рванул новый лист, хлопнул перед собой...
Штрихи ложились чёткие, точные, грубо фактурные, создавая на двумерном листе вполне реальный, действительный объём. В этот раз он рисовал на обзоре камеры. В рисунке ничего такого не было.
Подвал, отсветы пламени из приоткрытой дверцы печи. Составленные в ряд, около, ящики. Один раз он видел, как глава Подполья ночевал вот так, лёжа на ящиках у печки и накрывшись старой курткой.
Но это в реале… Карандаш своевольничал. Старые куртки ему рисовать не казалось необходимым.
Рубашка расстёгнута, привычной майки под ней нет, только тени, очерчивающие рельеф мышц. Ремень джинсов тоже расстёгнут, но это уж… совсем поэтическая вольность.
Арсений замер на миг, и быстро, в четыре индекса, мягким карандашом набросал складки сползшей с подпольщика куртки.
Непогрешима будь, истина…
Отвернувшись – так лучше видна линия шеи и выступом – ключицы; рука свешивается с края ящика, полусогнутыми пальцами касаясь пола. У них, у самых этих пальцев, горлышко опустевшей бутылки. Вторая рука покоится на бедре согнутой ноги.
Резко, уже в полузабытьи истошного чирканья – тени глубже, зримее, рефлексы, отсветы пламени – поверх штрихов простым карандашом – мазками оранжевого акварельного и вовсе не предназначенного для этого карандаша, оставляющего ярко-огненной россыпью мягкий грифель…
Хватит…
Арсений захлопнул альбом. С минуту сидел, тяжело дыша, уставившись невидящим взглядом в картину особняка на стене. В себя его привела пробежавшая по картине мышь.
Он снова осторожно раскрыл альбом. Мотнул головой.
Мало того, что получилось действительно хорошо, на каком-то моменте Арсений понял, что теряет контроль.
Быстро поднялся, закинул на плечо проходильную сумку. Альбом прихватил с собой.
В гостиной в этот час никого не было. По крайней мере, так сначала показалось, пока прикрывал за собой дверь. Камин ещё горел. За стенами – почему слышней, чем в коридоре? – шумел октябрьский ветер; этот шум сливался с гулом пламени. У камина сидел нахохлившийся Зак.
На открывшуюся дверь он обернулся, шмыгнул носом и снова принялся смотреть на пламя.
– Ты чего это? – Арсений подошёл, сел рядом с мальчишкой, отодвинув поддон с дровами. – Тебе же Джим ходить запретил.
– Так я допрыгал, – вполголоса сказал малолетка. – На одной ноге. Я теперь так по дому прыгаю, не сидеть же.
– Ну смотри, снова не попадись. – Арсений сцепил пальцы на колене и тоже стал смотреть на огонь. – Ты нас сегодня здорово перепугал.
Шмыганье стало громче.
– Не надо, – совсем уж тихо попросил Закери, уткнувшись подбородком в скрещенные на поджатых коленках руки. – Мне так дома говорили обычно.
– Не буду.
Арсений швырнул альбом в огонь. Языки, синея, облизали бумагу по краю, затем, словно решившись, принялись вгрызаться оранжевым, пожирать белые листы.
– Это же твой альбом, – Зак взял кочергу, как будто думая, что он опомнится и попросит вытащить бумагу.
– А он изрисовался, – отозвался Арсений, смутно надеясь, что со сгоревшими листами уйдёт и наваждение. В воображении уже не рисунок – он сам нависает над спящим подпольщиком, уперев ладони в доски ящика у его головы, закрыв глаза, целует в шею, скользит по слегка влажной коже губами, изредка, как милость, позволяя себе касаться языком. Вдыхает глубоко, жадно, медленно его запах с острой примесью алкоголя и жжёной проводки почему?.. и так, по ощущениям и на запах, рисует уже за закрытыми веками…
– А не жалко? – спрашивает Зак, вырывая его из душного бреда.
– А?.. – он вздрагивает. Потом отводит взгляд от пламени. – Да нет… Не жалко. Времени много, ещё нарисую.
Мальчишка поджимает губы. Секунду ещё в нём заметна какая-то внутренняя борьба, затем он решительно кидает в огонь сложенный вчетверо листок.
– А это что?
– Это… – Зак мнётся. – Ну… письмо.
И снова утыкается подбородком в перекрестье рук. Арсений смотрит, как листок обращается в хлопья пепла. И так ясно, что письмо было кому-то из родных. Может, всем разом.
Мудила я, вот как есть, без примесей. Пацан домой хочет, а у меня из всех желаний – оттрахать его мастера.
Вот же ж чёрт…
– Только никому не говори, – Закери резко вскидывает подбородок, отворачивается. – Скажешь, я… я… я придумаю что-нибудь, вот увидишь!
– Могила, – заверяет Арсений, щурясь на пламя. И не говорит, что три раза заставал здесь ночью за таким же занятием взрослых. Только их письма были куда длиннее.
Последний, когда он видел, в огонь отправилась целая школьная тетрадка.
И зачем пишут?
Шаря фонариком по лестнице, Арсений поднялся на третий этаж. С таким началом ночи уснуть не светило, мысли совсем уж скатывались в бред. И он решил наведаться в библиотеку, куда Кукловод ещё не давал ему разрешения ходить. Обычные комнаты давно уже приелись – и ночь (как-то на скорость проходили с Джеком гостиную при свете камина ночью, потом кухню с одной зажигалкой), и тайник с ускоренным в два раза течением времени, про слова и тени упоминать нечего; дошёл уже до того, что во время испытаний зевал и разглядывал потолок. А тут – новая комната, ночь, садящийся фонарик, отсутствие разрешения. Лучше не придумаешь, чтобы выкинуть из головы лишние мысли.
Тихонько открыв дверь, Арсений просунул голову в щель. Луч фонарика, шаря, перетекал с предмета на предмет. Камин (угли догорают, света почти нет), портрет (местный, примерно XIX век), журнальный столик в окружении уютных диванчиков, и следом, за всем этим – возвышающиеся стеллажи с книгами. До самого не низкого потолка. Нижний ярус, лестница, верхний ярус. В другую сторону от камина – то же самое.
Арсений тихо присвистнул, заходя внутрь, по привычке просунул пальцы под скобу, осторожно – рывком шипы втыкались куда сильнее – потянул дверь. Не помогло. В ладонь даже сквозь плотные слои бинта впился с десяток здоровенных шипов. В двери щёлкнул механизм, закрывая его в комнате. На таймере высветилось 3:00.
На выхваченной бумажке пятнадцать предметов. Арсений передвинул сумку за спину, чтоб не мешалась, перехватил фонарик правой рукой.
– А ты не ищешь лёгких путей, Перо. Как всегда, – усмехнулся Кукловод с укрытого темнотой потолка.
– Просто надоело ждать, – сквозь зубы ответил Арсений, шаря фонариком по полкам в поисках глобуса. Луч делался всё слабее, иногда гас, всё какими-то рывками.
