Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 220 (всего у книги 329 страниц)
Да, насиловали. Обкачивали, чтоб не мог сопротивляться. Да, он понимает, что эту информацию разглашать никто не станет, следственная тайна. Его обследовали уже здесь, подтвердили.
Когда дошло до этого вопроса, Арсений едва не заржал и не провалил всю конспирацию. А деталь была важная. Она могла увести подозрение от Фолла (в смысле, бывшего Кукловода, который «официально» ни одну свою жертву не насиловал и даже ни до кого не домогался).
Как он кстати отмазался после всего? Джим не скажет…
...Что? О Кукловоде? Да, кажется, маньяк что-то говорил при нём о Кукловоде. Что станет «лучше него».
На этих словах следователи мимолётно переглянулись. Арсений примерно понял, о чём они: куча жертв в прошлом, а если уж новый маньяк обещал «переплюнуть» Кукловода…
Почему его выкинули и оставили в живых, нет никаких догадок. Может, его случай был предупреждением, и маньяк начнёт орудовать вновь? Для того и телефон оставили, чтоб он мог вызвать помощь? Страшно.
Да, Джеймс Файрвуд – его очень хороший друг, познакомились они случайно ещё четыре года назад. О, у фотографов вообще много знакомств в разных сферах. Профессия обязывает. Да, Джон Фолл – деловой партнёр мистера Файрвуда. Они вроде как друзья, и мистер Фолл помогал ему в поисках пропавшего друга…
Особо его вопросами замучить просто не успели. Под конец пришёл Джим в белом халате, с висящим на шее стетоскопом. Встал у дверей, скрестив на груди руки, с таким видом, будто на его глазах совершается антизаконное зверство, и тихо, но безапеляционно напомнил, что больному уже две минуты как положен сон.
Это было три дня назад.
Арсений вздохнул еле слышно. Сил его больше тут лежать не было.
Друзья и коллеги пять дней подряд звонили с четырёх до пяти (пока Джим не отобрал у него телефон – разумеется, с заблокированным доступом в интернет, – который Арсению полагалось перед всеми называть своим). С него брали отпечатки. Нашли кучу – самого Арсения (Джим после объяснил ему смысл махинации с отпечатками) и его же кровь. Ну, ещё частицы пыли и грязи с пола заброшенного особняка.
Тумбочка заставлена банками с цветами (исключительно теми, что не могли вызвать аллергии, и всё равно, что у Арсения отродясь аллергии ни на что не было), завалена фруктами и шоколадками (этим Джим обещал заняться позже) и открытками с пожеланиями выздоровления. В открытках от близких друзей – ещё и даты, когда они смогут навестить нашедшегося Арсения.
Ещё чуть дальше, на столике – газеты (Фолл через Джима передавал ему те статьи, где говорилось хоть что-то интересное о случившемся, а заголовки самых забавных, на его взгляд, подчёркивал красной ручкой). Поверх них – небольшой фотоаппарат, подарок Джейка на первое время, узнавшего, что свой родной «Nikon» он потерял. На подоконнике – ещё ваза с цветами и огромная мягкая игрушка-бегемот от Лоры. Бегемот, розовый, как мечта укуренного пацифиста, улыбался в духе истинного последователя Будды и смолил толстенную сигару.
Где она его взяла?
А-а, девочка всегда знала, как меня порадовать.
С фотоаппаратом была тоже связана своя история: позавчера, когда к нему должны были нагрянуть журналисты (дальше сдерживать прессу, как посчитал Фолл, было неблагоразумно), Арсений дожидался их с фотоаппаратом на коленях. Когда вся галдящая толпа, щетинившаяся микрофонами, диктофонами, проводами и готовая сверкать огнями вспышек на фотокамерах, ввалилась в дверь, он резко вскинул фотоаппарат и щёлкнул их на максимальной яркости вспышки. Передние даже замерли на секунду, кое-кто закрылся рукой.
– Всегда будьте начеку, коллеги. Знаете, как у Кастанеды: «будь алертен», – негромко заговорил Арсений, заставив их притихнуть (но не фотографов, уже вовсю щёлкавших, узнаётся своё племя). – Я оказался поразительно беспечен для человека, решившего забраться поснимать в заброшенный много лет дом.
Следом на него посыпались вопросы. Отвечал он максимально сдержанно и только на то, что не касалось особо уж «острых тем». Иронизировал, чтобы сохранить стиль. Рассказал о своём беспамятстве и ещё немного о том, как ему «тяжко пришлось».
Журналюг выгнали ещё быстрее – едва ли пятнадцать минут дали на всё про всё. После самых упорных вытолкала охрана.
На следующий день, вчера, то есть, от Фолла пришла кипа перевязанных газет и журналов со свежими статьями. К ним прилагалась записка – «ты теперь знаменитость, Перо». В большинстве, конечно, эту его первую фразу об алертности поместили в самое начало.
Арсений зевнул и слегка сполз вниз по подушке. От бинтов было жарко, и сидел он, пока Джим не видел, в расстёгнутой рубашке. На деревянной дощечке пристроился тонкий лист бумаги – всё, что смогла утром найти для него медсестра, когда тоскующему пациенту приспичило порисовать. Перемотанная бинтом рука неуклюже держала карандаш, но линии не подводили: выходили ровные, чёткие. Арсений почти задремал в солнечном свете, падающем из-за шторки, и рука сама собой принялась набрасывать силуэт особняка.
Когда дверь приоткрылась, он встрепенулся, отложил рисунок и осторожно сел прямее. Ждал с самого утра, а как подошло время, чуть не уснул. Софи, войдя, сразу попала в полосу солнечного света, и на её гладких тёмных волосах – сегодня свободно спадающих на плечи – вспыхнули золотистые искорки.
Арсений улыбнулся ей, ничего не говоря. Не хотелось. Просто видеть её уже было здорово. Знать, что Джим ей всё рассказал. Значит, врать не придётся.
Тем более не хотелось думать о предстоящем разговоре – ему надо было сказать, что он остаётся с Джимом. Из прошлого, но разницы нет: это было его обещанием покинутому миру особняка, куда он должен был вернуться.
– Нет, ты прекрасна, – не удержался всё-таки.
– Очень может быть, – Софи тоже улыбнулась, устаиваясь на стуле, ему на колени положила пакет. – Всё, что ты просил. Но, Саймил, ты же не серьёзно?
Арсений уже зашуршал содержимым пакета. Альбом с плотными листами, набор простых карандашей и две здоровенных коробки цветных – обычные и акварельные.
– Я тебя обожаю… Ага… и… пастель? Не работал, но это интересно…
– Да, теперь я определённо начинаю верить… – Она вздохнула, поправила своевольно отделившуюся от остальных прядь. – Нас не будут беспокоить некоторое время. Я хотела поговорить.
– Что, Джим уже не считает меня умирающим? – Арсений вывалил карандаши на одеяло. Сто восемьдесят штук – всех мыслимых цветов – раскатилось кто куда по зеленоватой ткани, и почему-то от этого зрелища даже дыхание на секунду перехватило. Он порадовался, что альбом планшетный – задняя корка из очень плотного картона, и можно рисовать на весу. – Вообще, я и сам хотел с тобой поговорить. Но лучше ты – первая.
– Не знаю, кем он тебя считает, – фыркнула Софи. После глубоко вздохнула, прикрыла глаза. – У нас будет ребёнок.
Арсений, уже принявшийся намечать в альбоме её силуэт, замер. Карандаш споткнулся, оборвав лишним росчерком короткую линию.
– Вот же, а… – Альбом оказался отброшен в изножье кровати. С одеяла посыпались карандаши – радостно взблёскивая лакированными цветными боками в свете – Арсений сразу и начисто о них забыл. – И ты молчала? Блин… Всё не то… Дай руку хоть, что ли… – попросил, совсем потерявшись в том, что нужно говорить.
Софи молча протянула ладонь. Обхватив её ладошку – своя рука до локтя в бинтах, – Арсений неловко, кончиками негнущихся пальцев поглаживал запястье с цепочкой-браслетом и смотрел на неё, на тонкие линии ключиц в вырезе платья, на изящный абрис лица, на золото, искрящееся в тёмных волосах – и пытался поверить. В голове всё к чертям смешалось, вообще всё.
– Я… – выхрипел и вообще забыл, что хотел сказать. – Я тебя люблю.
– И я тебя, Саймил, – губы её улыбались, но в выражении глаз чего-то недоставало. Может, оттого, что сама-то она к этой новости привыкла. – И я уверена, что ты будешь хорошим отцом.
– Д-да, а я вот… Ладно, на месте разберёмся. – Пришлось помотать головой, чтобы хоть как-то устаканить мысли. Он выпустил её руку и похлопал по одеялу. – Иди сюда, на кровать. Серьёзно. Места хватит.
– Нет-нет, давай договорим так, – она иронично скривила губы. – А то я сейчас рядом с тобой разнежусь и не договорю. Следующая новость. Я выхожу за Фолла.
В секунду установившейся тишины Арсений заметил, что солнце уже не заливает палату.
Взял с одеяла карандаш. Посмотрел. Тёмно-синий.
Потом перевёл взгляд на Софи. Она сидела напряжённая, глаза отвела.
– «Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчатки замш, сказала: «Знаете – я выхожу замуж»****, – медленно произнёс по-русски.
– Что это?
– Это? Мантра. Мне, так понимаю, надо порадоваться. – Поморщившись, дотянулся до альбома, вернув его на колени. Карандаш заскользил по листу, продолжая начатый рисунок. – Ну, где-то очень внутри себя я весь такой радостный.
Ага, собирался сказать что ухожу
Но кем надо быть ребёнка своего бросить
Мать вашу
Значит, подмена? Чужая фамилия? Но если ты меня бросишь – будет всё намного проще. Тебе, по крайней мере. Давай, девочка, я подыграю. Даже играть особо не придётся
– Я не считаю, что ты должен радоваться сейчас, но всё равно буду честной. – Теперь она смотрела в его глаза. Прямо и твёрдо. Хотя губы сжала, будто вот-вот расплачется. – Моему ребёнку нужно положение в обществе, хорошая репутация родителей. После – образование, статус и безграничные перспективы. Джон может это дать. И это – лучшее, что я могу дать нашему ребёнку. Саймил, никто не отнимает у тебя право отцовства. Джон будет отцом только на бумаге.
– Да что ты объясняешь? – Ещё несколько линий легли на рисунок. Первые он наносил жёлтым карандашом, а эти, синие, выявили резкие контрастные тени. На бумаге из линий проявлялся её силуэт – такой вот, сидящей на стуле, со сложенными на коленках ладонями. – Делай так, как будет лучше тебе и ребёнку. Это и сейчас… – Голос всё-таки споткнулся, но он заставил себя договорить, – и дальше – самое главное.
К синему карандашу прибавились чёрный, голубоватый, бледно-бежевый и тёмный, почти чёрно-коричневый. Весь набор Арсений держал между пальцев, чтобы были сразу в доступе.
Теперь она слегка улыбнулась. Села рядом, и, не имея возможности обнять, слегка прижалась плечом. Он боком ощущал её тепло.
Духи у неё были как прежде, терпкие и пряные.
– Хочу видеться с тобой время от времени, – ткнулась кончиком носа в его щёку. Слегка. Там ещё не до конца зажила гематома. – Джон – хам и зануда.
– Зелёнка на моё раздраконенное сердце? – Арсений, грустно хмыкнув, левой рукой приобнял её за талию. Рисовать это нисколько не мешало. – Лучше б выстрелом в упор уложила, а? – вполголоса, – знаешь, если тебя не будет больше недели, я сам влезу в твоё окно и хоть на час, но выкраду. Так что лучше вам поселиться минимум на двадцать седьмом этаже. Это чтоб мне залезать было интереснее.
– Главное, чтоб никто не увидел, – она повела плечиком. – Оказалось, что репутация – штука, которую не сдашь в химчистку. Порочить имя Джона после того, как он взял меня беременной, было бы слишком даже для меня.
– У меня опыт тихого лазанья в окна, забыла? – Не выдержав, он бросил карандаши поверх альбома и обнял её уже двумя руками. Уткнулся носом в шею, вдохнул тёплую смесь запахов духов и её кожи. Так было неудобно, только начавшие срастаться рёбра заныли, но ему было плевать. – Фолл, кстати, тоже рисует. Вам будет, о чём поговорить.
– Рисует, да? – Её мурлыканье было заинтересованным. – По нему не скажешь… Ну раз рисует, пусть, как в город поедет, проверит, как дела в моей галерее… Скажу ему, как от тебя выйду.
– Рисует… – Арсений слегка коснулся губами выступа её ключицы. Закрыл глаза. – Разбирается в литературе… играет на скрипке… – уже дольше поцелуй в шею, благодаря успевшие подзажить губы, и дальше, чередуя перечисление с поцелуями, гладя её пальцы, – ведёт дела огромной типографии… владеет кучей земель… на раз-два отшивает прессу… богат как падла… собственный фамильный особняк и родовое имя… – Он вздохнул и заставил себя отстраниться. Она теперь не его, минутой больше или меньше значения не имеет. – Сплошные достоинства. То ли закомплексовать, как думаешь, м?
– Вперёд. – Софи изящно высвободилась из жалких остатков его объятий. Встала, оправляя платье. – А если я сейчас не выйду, меня, пожалуй, четвертует твой любовник. Он предупреждал, что визиты к тебе затягивать… хм… как он это сказал… нежелательно. А если я задержусь, то точно затяну визит. Да и фрустрации беременным вряд ли полезны, как думаешь?
– Если Джим на тебя хоть косо посмотрит, я сам его… придумаю что-нибудь, – Арсений собрал по одеялу карандаши. Отчаянно остро захотелось её удержать. Схватить, притянуть к себе и не отпускать. Ни к какому Фоллу, который вряд ли сумеет сделать её счастливой. Вместо этого сжал пальцы на карандашах – недавно прооперированную ладонь резануло болью. Перо поднял голову, улыбаясь. – Но это на будущее. Прощаемся, или вам, леди Фолл, ещё можно будет меня навещать?
– Буду приезжать периодически. – Последний штрих – оправить волосы. – Ты не знаешь, надолго тут?
– Будь моя воля – как только смогу стоять, сразу обратно, – Арсений посмотрел на окно. Солнце ушло дальше, теперь в палату проникала только слабая полоса света. – Там меня ждут. Но этого Файрвуда я не знаю, десять лет ведь прошло. И вряд ли он отпустит меня тогда, когда я захочу. Так что с месяц я ещё точно проторчу на больничной овсянке.
Он отчеркнул ещё несколько линий на листе, в углу размашисто расписался и протянул ей рисунок.
– В благодарность за альбом.
Софи приняла его каракули, оглядела взглядом профессионала. Улыбнулась.
– Надо будет тебя поднатаскать. Хотя, знаешь ли, неплохо.
Привычным движением скатала рисунок в трубочку – чтоб не смялся, положила в сумочку.
– Всё, я, считай, ушла. Ты, кстати, планируешь с ним остаться? – Кивнула на дверь.
– С дверью? – Арсений сделал вид, что не расслышал. Подался вперёд и хлопнул себя растопыренной пятернёй в грудь. – Я?! Да я ж обожаю двери, просто жить без них не могу! Вот сейчас сниму с петель, обниму и никому не отдам. И ты ещё спрашиваешь? – Заметив, что она улыбнулась уже увереннее, Арсений хмыкнул. – Я попробую отпроситься в особняк. Райан говорил, будут проблемы, так просто назад не вернёшься… Придётся торчать в поместье твоего будущего муженька не пойми сколько. Приезжай туда, хоть на час. Я сам хотел попросить у тебя пару уроков по живописи.
– Сделаем.
Не прощаясь, она скрылась за дверью.
Арсений снова съехал по подушке вниз. Солнце совсем ушло, теперь в палате воцарились тени.
– А пофиг, – сказал он в потолок. – У меня зато теперь альбомчик есть. Вот.
Джим остановил постукивающую каблуками Софи в коридоре. Увидел, окликнул, после, подойдя, оглядел.
Ледяное спокойствие. Что аристократия умеет в совершенстве – так это держать лицо в любых ситуациях.
– Когда вы вышли, он лёг спать? – поинтересовался вежливо.
Она качнула головой.
– Когда я уходила, Арсений делал наброски. Джеймс, я рассказала ему... что было можно.
– Могу узнать конкретнее?
– Ничего запрещённого, – она отвела глаза и чуть сжала губы. Теперь было видно – взволнована, едва сдерживается. Старается дышать глубже. – Только о себе и нашем соглашении с мистером Фоллом. Он должен знать.
– Прошу вас, вам нужно выпить пустырник – одну таблетку – и поспать. Очень, – сделал упор на это слово, – прошу.
– Думаю, я вполне могу разобраться сама.
Она кинула на него последний не то злой, не то отчаянный взгляд, и пошла дальше.
Если Арсений теперь знает…
Боги, надеюсь, он в порядке
Джим всё это время не знал, как себя с ним вести. Он привык к Арсению до-особнячному, шёл с ним практически рука об руку почти пять лет. Он помнил Арсения перед тем самым моментом, когда их раскидало по временам – он вылетел из дома, у подъезда его ждало такси, и он заметил своего преследователя с синим зонтом на другой стороне улицы… Джим помнил Арсения после правления Мэтта, после всего, что пережили вместе. То был другой Арсений. Совсем. А этого Арсения, промежуточного, он успел подзабыть.
А журналисты шли и шли, а следователи донимали и донимали... Джим уже и забыл, когда в последний раз смог нормально выспаться. Хотелось тишины и покоя, чтоб Арсений наконец выздоровел и можно было немного расслабиться.
Расслабишься тут, ага. Да и как убедить себя, что дождался, когда на самом деле Перу самое сложное только предстоит?
Поэтому было тяжело, поэтому Джим пока не позволял себе повидаться с ним вне ролей врача и пациента. Просто потому, что не знал, как вести себя вне своей роли.
– Мисс Джонсон, – он остановил спешащую куда-то практикантку, – скажете доктору Майерсу, что я закончил.
– Да, профессор Файрвуд, – пискнула та. Всё никак не могла привыкнуть называть его «доктор». Студентка его вуза, очень перспективная, только скромная.
Направиться к палате Арсения, по пути задумчиво теребя верхнюю пуговицу.
Как на свидание иду…
Разволновался…
Фруктов натащили, открыток…
