Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 252 (всего у книги 329 страниц)
В разломах на полу тоскливо вздыхало, стенал пропитанный гарью воздух. Он понятия не имел, как можно протолкнуть всех этих людей сознанием в ад, когда они и так уже напуганы сверх всякой меры. Страх отключает восприятие «тонких миров», тело непроизвольно включает программу выживания, переводя все ресурсы организма на перцепцию и реакции.
Рядом оказалась только Тэн. Она разломы видела.
– Надо дать им что-то, что они ощутят. Как ты поил меня и Джека зельем в Сиде.
Арсений огляделся. Кроме пепла, который осыпался из мира мёртвых сюда, чтобы сгореть, да каменных плит, больше ничего не было.
Ничего, кроме маленьких странных искорок, похожих на комочки живого огня.
– Это здешняя форма жизни, – Перо наклонился за одним из клубочков. Он обжигал руки. – Исами, помоги собрать.
Джиму было слишком страшно оставить Джека даже на минуту. Свой свитер, тоже теперь перепачканный кровью, он натянул, и сейчас сидел у кровати брата, рассматривая неровные отсветы лампы на стенах.
Он, сегодня убивший подростка, ничего не ощущал. Только бесконечную усталость, и то – больше от поступка младшего.
Кто жил раньше в этой комнате?
Мысли терялись и путались. Время правления Кукловода казалось этаким Золотым веком, стабильным и благодатным. А ещё – хотелось стащить у Райана бутылку вина, закрыться в комнате с Арсенем и просто надраться. Чтобы утром голова болела.
Потом, когда фракционщики пришли со своего «ознакомительного занятия», Джека перенесли в их обиталище – бывшую комнату Пера. Он уже пришёл в сознание к тому моменту, но заговорить ни с кем не пытался. А Джим не пытался заговорить с ним. Не было ни малейшего желания. Даже о самочувствии спрашивать. Арсень и Райан, едва закончили с переноской младшего, утопали хоронить тело Джозефа.
Вернулись поздно.
От обоих (хотя, от Райана несоизмеримо сильнее) несло вином.
Арсень подошёл к нему. Наклонился, дыхнув густым винным запахом.
– Коридоры… пустые. Пойдём, три минутки. У меня сигареты остались. Постоим в дверях…
Проверить пульс младшего. Так, формальность, чтобы знать, что оставить его без своего присмотра действительно можно. Нормальный пульс спящего человека.
– Идём, – поднялся.
Сегодня с главной двери сняли баррикаду, из-за Джека – его надо было тащить не по подземному ходу; потому они нормально спустились по лестнице. Погружённые во тьму коридоры молчали. Может, где-то там притаился Стабле. Или нет.
Джим ощутил, как на запястье смыкаются пальцы. Так они и дошли до выхода во внутренний двор. Снаружи что-то стрекотало, пахло жимолостью, смородиной и сырым камнем. В тёмно-синем небе, высоко-высоко, мерцали звёзды. Они казались прозрачными и походили на мелкие осколки стекла. И – тишина.
Арсень опёрся о дверную раму спиной. Выпустил запястье, полез в карман за пачкой. Джим смотрел, как вспыхивает язычок пламени, как привычным жестом Арсень подносит его к сигарете, а в слабом свете становятся на секунду видны его лицо и руки со скрюченными пальцами; и вот уже – снова мрак, только тлеет острым огоньком да тянет в воздух дым подожжённая сигарета.
– Мэтт. – В темноте едва видно, что Перо смотрит во двор. Голову повернул. – Ты же понял, да? Он завершил игру. Сегодня был последний эпизод. Торжество жестокости, абсурда и его самоутверждения над нами. Хотя нет. Последнее грозит упереться в плюс бесконечность. Но идею, ты, должно быть, понял.
– Согласен. После сегодняшнего играть в это же ему будет неинтересно.
Джим вдруг понял – секса у них не было уже очень давно. И не особенно хотелось, не до того – борьба выпивает всё время, все силы. А вот таких моментов, на поговорить, не хватало.
– Ты к тому, что в последующие дни нужно быть ещё осторожнее, Арсень? – Негромко, вдыхая дым от его сигарет. Этот запах уже прочно ассоциируется с неприятностями.
– Их и так надо было ждать. И блин, док… Ар-се-ний. Так меня зовут. Давай, повтори. У Исами отлично получается, только остальные, как полные ушлёпки, с неё не берут пример.
– Тебя это раньше не напрягало… – Джима просьба несколько выбила из колеи. Он мысленно повторил про себя новую форму имени. – Хорошо. Ар-се-ни… Так? Нет, не то, повтори ещё раз.
– Ар-се-ний, – медленно произнёс Перо, выдыхая дым в сторону улицы. – Я в тебя верю.
– Ар-се-ни… ний. В последнем слоге было дело. Он… ладно, Ар-се-ний. – Джим опёрся о стену плечом. Уже и забыл, когда последний раз спиной опирался, а ведь это удобнее. – Всё равно как-то не так. Я должен очень картавить для исконного произношения.
– Плевать, мне нравится. А если и тебе нравится, зови так.
Арсень выбросил сигарету и некоторое время молчал. Смотрел на звёзды, должно быть.
– Ар-се-ний… Арсений, стало быть… – Джим катал его имя языком по нёбу, силясь распробовать. Арсень было как-то привычнее и роднее, конечно. Но почему бы и нет.
Тихо. Веет холодом и свежестью. И даже как-то спокойнее становится. Возможно, стоит приходить сюда почаще.
– Арсений, – уже совсем уверенно. – Ладно, буду привыкать. Поправляй меня, если стану на Арсеня скатываться.
– Да зафигом… – Арсень подошёл, уткнулся лбом в плечо. Джим понял, что он слегка дрожит. – Говорю же, как нравится. Главное, варианты дать. Это… я так постою минуты две, ладно?
– Стой. – Положить руки на его спину. После – переместить одну в растрёпанные волосы.
Вот только секунду назад было ощущение… да нет, уверенность была, что справятся с чем угодно, пройдут и выживут, и вот – как не бывало. Родной человек в его руках дрожит, а Джим даже сделать ничего не может, ни поговорить, ни помочь. Разговоры вообще малоэффективны, а помощь… пока что – только стоять и обнимать.
– Слушай, – тихо, – а фамилию твою ты мне когда-нибудь скажешь? Просто интересно.
– Угу, скажу. В тот день, когда мы отсюда будем выходить. Блин, мёрзну... – он досадливо цыкнул сквозь дрожь. – Б-блин. Не надо было пить.
– Насколько я тебя знаю, если б тебе не было надо, ты бы не пил.
Джим вжимается лицом в его шею. Вдыхает. И уже не ладонью по спине поглаживает, а обнимает – по-настоящему. Так теплее.
========== 31 мая - 1 июня ==========
Разбудил Рой, уже перед обедом. Потолкал и сунул под нос его же фотоаппарат.
– Перо, слышь, дрыхнуть прекращай. Я придумал, как твоей игрушке батарею зарядить.
Арсений, едва сумев разлепить глаза, хмуро уставился на него.
– Зачем?..
– Ты ж журналюга. Правда жизни, события, не оставляющие равнодушными. Вот и фиксируй, всё подряд. Потом будет что вспомнить.
Рой ещё раз сунул ему фотоаппарат. Пришлось взять, а то подпольщик его и уронить мог.
– За фотку Мэтта, – шёпот над самым ухом, – отдам тебе последнюю пачку сигарет. Как сделка?
Ухмыльнувшись, Рой поднялся с кровати и исчез из поля зрения.
Арсений сел, огладил забытым движением бока фотоаппарата, прошёлся пальцами по кнопкам.
– Ну и как я мог тебя бросить, брат? Сколько вместе прошли.
Фотоаппарат, само собой, молчал.
– Однако… – негромкое Джима. Док сел рядом, прикоснулся к спутанным волосам Арсения. К фотоаппарату, удивительно, прикасаться не стал. – Теперь вы снова вместе. Это радует.
Арсений огляделся. В комнате они были не одни, на полу в спальном мешке спал Зак, рядом, распластавшись на спине, тяжело сопел во сне Джек.
– Это… – постучал самыми кончиками пальцев по верхней панели, – накладывает определённые обязательства.
– Накладывает, – согласился Файрвуд. – И всё же… Мне думается, тебе вместе с ним легче.
– Посмотрим. – Арсений поднялся с кровати: надо было найти чехол и заняться чисткой объективов, раз уж на то пошло. – Пока поснимаю во время испытаний. Будем надеяться, Мэтт оставит это без комментариев.
Перед глазами – до сих пор кровавая пелена Ада. Джон видел её, оборотную сторону дома, ту, которую они с Кукловодом раскормили до настоящего кошмара. Голодные зияющие провалы, горячее дыхание потустороннего жара, всхрипы и всхлипы стен: булькающие, влажные, а иногда наоборот – пересушенные. Будто умирающий в пустыне старается заглотить обожжёнными лёгкими очередную порцию ядовитого воздуха. Ладони обжигал живой уголёк, вложенный Пером, а сознание рвалось, металось из стороны в сторону, объятое паникой.
Это не мог быть его родной дом. Не мог быть дом, который он отвоевал у мерзких стариков. Да даже тюрьма для сорока человек – невозможно.
Не весь ад, но половина его точно – кровью стекает с рук Джона.
И насколько эти знакомые с детства стены пропитаны тьмой и пламенем, сколько ужаса вобрали?
Джон, увидев, с трудом держал себя в руках. Даже не выронил уголёк. Но что-то в его лице, видимо, изменилось, потому что после, уходя, он почувствовал на запястье исчезающе-прохладное прикосновение Исами. Больше, ни взглядом, ни словом, она себя не выдала. С ним этим вечером вообще никто не говорил, а на следующий день оставили присматривать за раненым Джеком. Оставлять его одного было нельзя, а Джон сильный, тренированный.
И ему требовалось побыть в одиночестве. Хорошо, что ему решили помочь именно так. А общество Файрвуда-младшего не считается. Поэтому – сидеть над сборником Киплинга, водить пальцем по фразе: «Акела промахнулся», – и молчать.
Сквозь забитое досками окно пробиваются тонкие полоски зеленоватого света. Светло-зелёный, солнечный, как просвечивающий сквозь тонкую дольку лайма. Где-то там, далеко, бегают-ходят люди, и по приказу самозванца отдают кровь дверным ручкам, спроектированным им и Кукловодом. Алая жидкость оседает каплями во внутреннем канале, а где-то на тонком уровне распыляется квантами жизни и горит в горниле проклятия. Питает его. Даёт сил. Распаляет вечный голод.
Пальцы шуршат по знакомой с детства фразе. Той самой, что приводила в отчаяние его и брата. Акела ведь не мог промахнуться – умный старый волк, не мог подставить себя и всё племя. Но он это сделал. И теперь надежда лишь на юного Маугли – не такого старого, не такого мудрого, но сильного и смекалистого. Сейчас стае нужен именно он.
А Акела только выкрасил кровью траву на месте сбора стаи, собственные лапы и морды остальных.
От мыслей отвлекло шуршание на кровати.
– А… тебя оставили, – прохрипел Файрвуд-младший. – Ну ясно всё. Вот ведь ирония, да? Я с тобой в одной закрытой комнате, Кукловод.
– А ещё – убийца родителей, буйный заключённый, сбежавший преступник... – не видя, перелистнуть страницу. Акела промахнулся. Маугли встал на его защиту. – Bon apres-midi.
– Врёшь. Ты не убивал родителей и брата. Ты… Тебя оправдали. Даже убийства в особняке… – закашлялся, но продолжил, – не твоих рук дело. Видел же, вчера? Перо… сучёныш… думал, хоть в бессознанке покой, а нет, вытащил вместе с остальными, экстрасенс… хренов. Все видели, что не ты, как эта багровая дрянь за тобой извивалась… После такого – обратно не уверишься.
Он умолк, тяжело дыша.
– Меня так долго убеждали в том, что убил я, что я поверил.
А хорошо – вот так. Это не старший Файрвуд, с которым нужно каждое слово взвешивать. С младшим можно не напрягаться. Младший сам не напрягается со словами и мыслями, сколько бы ни огребал за это.
Огребал…
Уильям не одобрил бы таких выражений…
– А ты так хочешь покоя, младший Файрвуд?
Думал, не ответит. Но Джек заговорил. Может, ему тоже было проще так – без старшего рядом? Без Пера, без Форса. У последнего на всё готов ответ, а где нет – там подпоёт Исами, объяснит с эзотерической точки зрения… Иногда людям душно от ответов – и от людей, что дают их с лёгкостью. Иногда им нужны вопросы и мучение самостоятельных поисков.
– Я хочу не видеть, – выхрипел Джек. Покосился на окно. – У тебя же брат был… Представь, он на твоих глазах начал спокойно убивать, ещё и говорить – так надо, всё правильно… Или Дженни. Вы же с ней… дружили.
– Я и есть этот брат, Джек. – Аналогия пришла легко. Очень уж похожие ситуации с диаметрально разных полюсов. – Только моя цель была глупой и самонадеянной. Я возомнил себя богом. А тот, про которого ты говоришь, преследует вполне конкретные цели – вытащить тебя и Перо из этого ужаса. Вот тебе не кажется, что вы поменялись ролями?
Теперь захотелось выпить. Такие беседы должны вестись после хорошего ужина за бокалом вина у потрескивающего камина, когда желудок полон, а от лёгкого опьянения мысли становятся упругими и гулкими. Не за потрёпанной детской книжкой, в которой уже каждое слово перекладываешь на свою жизнь, и всё ищешь, ищешь скрытые смыслы и подсказки.
– Ты не бог, – заметил Файрвуд. Вполне резонное замечание. – Перо тебе говорил вчера… В аду. Что твой брат тебя простил. Чтобы вытащить обратно…
Почему-то замолк. Словно на важную мысль напоролся, но очень уж неожиданно. Потом слегка повернул голову, уже к нему.
– Какой был твой брат?
– На тебя похожим… – Глаза уже не вчитываются в строки. Но смотреть на них и говорить гораздо проще, чем смотреть на Джека и говорить. – Импульсивным, немного неловким, возможно, в силу возраста. Сэм был добрым, любил сказки, где добро всегда побеждает, и любил меня. А ещё собирал бабочек.
От воспоминаний о брате щемит. Горячо, но не по-адски.
– И он тебя простил.
Файрвуд дотянулся до тумбочки – краем глаза видно – за стаканом, заботливо оставленным утром Пером. В стакане болталась длинная соломинка.
– А вот этого я сам не слышал, – тихо. – И пока не услышу, поверить Перу не могу. Но я бы его простил.
Джон закрыл книгу. Уставился на заколоченное окно, силясь разглядеть хоть что-то в узкие просветы. Разглядеть или достроить, в конце концов, он не раз видел мир в это окно безо всяких досок.
Только не достраивается.
Джек молча швыркал водой. Молчание тянулось, протягивалось из досок пыльным солнечным лучом, мягко рассеивалось в полумраке комнаты.
– И что мне делать? – заговорил снова, когда Джон забыл о его существовании. – Простить? Принять, как есть, не рыпаться?
– А мне что делать, Джек? – теперь Джон смотрел на него, чуть приподняв брови. За кого Файрвуд его принял? За Будду? – Старший брат, глава рода, разрушивший и род, и фамильный особняк, который старше его на тьму поколений? Что делать Джеймсу, ещё одному старшему брату-неудачнику, заманившему младшего в логово маньяка? Ты можешь решить за другого, что делать ему, и принять бремя его ошибок?
– Не могу. – Джек зажмурился, секунды на две. – Они – могут. Оба. Потому и вместе, наверно…
– Вот уж не знаю…
Джон опёрся ладонями о края табуретки сзади, чуть откинулся назад. На улице лето. Солнце. В такую погоду их с Сэмом в дом было не загнать – сырой, холодный. А теперь этот дом – единственное, что осталось. Кроме воспоминаний.
– Но я им завидую. У них есть они, ты и цель. У меня – только прошлое. Я не считаю за цель свержение Мэтта, это – необходимость.
– А проклятие как же, борьба с ним? – Джек хрипло хохотнул. – До сих пор не веришь? Арсень сказал – пока его не победим, наши души припаяны к этому дому, ну или что-то вроде… Знаешь, я хочу всё-таки, когда подохну, не застревать здесь. При жизни хватило.
– Ты, кажется, не совсем понимаешь… – улыбнуться. Вышло даже искренне, хотя и грустно. – Этот дом – единственное, что у меня вообще есть. Единственная ценность. Не верю ни в рай, ни в ад, ни в перерождение. Проклятие – страшно, да, и я буду помогать в борьбе с ним. Но это только ответственность человека, обязанного освободить других от последствий своей ошибки. Я виноват перед вами и хочу это исправить. Поэтому по мере сил помогаю Перу, Райану, Исами, твоему брату.
– Неправильная у тебя какая-то позиция, – говорит Джек почти прежним своим тоном. – Ты борешься за пустую скорлупку. Дом можно отстроить, он раз горел уже! Брат и Арсень выкапывали твои записки… там и написано. И ничего, заново возвели. Есть для кого – построить можно. А в Сиде, там… – он рукой помотал, – Это тебе не рай и не ад. Холодно, один пепел вокруг. Любая мысль пепел. И остаёшься наедине со всей дрянью, со всеми ошибками, которые были при жизни. И жди потом, пока какой-нибудь двинутый экстрасенс вроде Пера или Накамуры придёт и начнёт тебя из этого дерьма выпутывать. Если учесть, что тут ещё недавно ошивались кельтские призраки тысячелетней давности – шанс один примерно к четырёмстам тысячам.
– Эта пустая скорлупка очень важна для меня. Иначе я не стал бы за неё бороться. – Сейчас не просто говорит, как прежде, он похож на себя прежнего. – А из чего состоит твоя скорлупка?
Джек поёрзал, приподнял голову от подушки. Поморщился и уложил обратно. Правильно, на шее бинты. И шов под ними.
– Чересчур абстрактно выражаетесь, сэр. Я просто сказал как есть, старая сырая развалюха. Извини уж, если чем обидел, но я в ней торчу вместе с тобой и ещё кучей народа. И несколькими сотнями призраков. Если пробовать браться за проблему с самого начала – то проклятие должно на первом месте быть. Борьба с ним. А потом уже наслаждайся ты своим кирпичным холодильником, сколько душе угодно. И безопасно совсем. Ну, кроме простуды и этой… как её… ревматоидного артрита.
