Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 119 (всего у книги 329 страниц)
– Надеюсь, ты вчера неплохо отдохнул, Арсень, – заметили динамики. – А раз так, то шагом марш в библиотеку. Два раза против времени.
Кукловод выключил связь.
Райан кинул взгляд на камеру.
Опять. Если этот недоумок будет весь день бегать по дому, а потом припрётся сюда…
– Перо, не стой столбом. Мало тебя один раз послали?
Но выяснилось, что Арсень уже был у дверей. Там он обернулся, и, конечно, не мог не вякнуть:
– Всё-таки дождёшься, притащу тебе бутерброд с кухни. Ибо нефиг быть таким злым.
Хлопнула дверь. Райан вернулся к схеме, подумав было, что на полдня избавлен от шныряющих по чердаку идиотов, но сквозь стенку прямо перед его носом просочился Леонард с очередным клоком тумана в руках, которые он по одной ему известной причине звал «воспоминаниями».
Арсений присел у только что откопанного ящика. На чердаке было тихо, проходильщики внизу давно уже успокоились. Особняк спал. Райна на чердаке тоже не было, только стояла у стола упакованная им небольшая коробка с собранным аппаратом. Когда Перо только зашёл на чердак, хвостатый сказал забрать и сваливать.
Да только свалить не получилось, маньяк стребовал с него восемь испытаний, и только после этого разрешил забрать коробку.
Арсений закрыл глаза.
Тишина.
А если бы Кукловод передумал
А если бы передумал, ты сейчас бы здесь не сидел.
Тридцать восемь испытаний в разных комнатах, из них восемнадцать в режимах-ловушках.
Подначивающие замечания Кукловода и одна только мысль – а что, если обещание Джона для маньяка ничего не значит?
Кажется, всё-таки значит.
Но это уже тема для Джима с его страстью копаться во всякой психологии.
Он досчитал до трёх и поднялся с пола. Поставил маленькую коробку поверх двух больших и подхватил все три. Ладони протестующе заболели.
И сделать бы две ходки, чтоб, не приведи потолок, ничего не уронить, но на второй раз его бы уже не хватило.
Выходить пришлось спиной, бедром толкать дверь. На верхней ступеньке едва не споткнулся. От вспышки страха – уронить ношу – на секунду прихватило сердце. Восстановив равновесие, Арсений медленно развернулся и стал осторожно спускаться с лесенки.
В особняке ночами по-прежнему было тихо, не шуршали крысы, только выли сквозняки. Коридоры стояли, погружённые во тьму, только краем глаза постоянно улавливались смутные светлые тени, скользящие вдоль стен. Там, где горели тусклые светильники, тени становились невидимыми. Пару раз он останавливался у таких светильников, перехватывая коробки поудобнее.
Ввалился в комнату Джима – скрипнула дверь, внутрь, в темноту, упала полоска света. Арсений наступил на свою собственную тень, на секунду показалось, что наступил в лужу тьмы и вот-вот в неё провалится. Он осторожно поставил коробки на прикроватный стул, ту, которая с дефибриллятором, опустил на пол.
Док не проснулся, только что-то пробормотал во сне.
Вот и спи. Тебе надо.
Арсений стянул со спинки стула свою куртку, надевать не стал, накинул на плечи. Прикрыл дверь, чтобы не было сквозняка, и направился к выходу во внутренний двор.
На улице тоже было тихо. Недавно выпавший снег блестел в свете горящего у крыльца фонаря, в морозный воздух от дыхания поднимался пар. Вверху, в густо-черном небе, ярко сверкали звёзды.
А над Лондоном их не видно
Смог
Но тут рядом же город
Этот как его
Вичбридж
Совсем рядом, под холмом. Должно быть слышно ночью машины собаки лают да хоть что
Тишина
Сдохли там все что ли
Тишина была полной, слегка звенела в ушах. По сравнению с её всепоглощающим звоном тихое шуршание в кустах казалось далёким и нереальным.
Арсений пошарил в кармане, вытащил пачку. Дрожащими пальцами подцепил сигарету, отстранённо отметив, что на ладонях что-то липнет. Зажал сигарету в зубах, подпалил от зажигалки и только тогда подставил руки под свет фонаря. Оказалось, пропитавшиеся кровью бинты начали замерзать и сделались липкими.
Дым тонкими прихотливыми извивами поднимался в стылый воздух.
От тёмного вороха кустов на той стороне двора отделилась чёрная тень. Прыгая по снегу, она приближалась к крыльцу, пока не попала в пятно света и не оказалась Табуретом.
– Вернулся, брат?
Арсений присел на корточки, протянул руку. Кот боднул головой его скрюченные ледяные пальцы. Перо чесал его между ушей, почти не ощущая тепла. Второй рукой он изредка подносил ко рту сигарету, глубоко затягивался и выдыхал вверх, к звёздам, чтобы не спугнуть Табурета табачным дымом.
Когда сигарета догорела до фильтра, ладони ныли уже нестерпимо, а бинты смёрзлись твёрдыми складками. Кончики пальцев посинели.
Ну чё, хватит с тебя ванильных страдашек?
А делать-то нечего, сам ты не перемотаешься.
Арсений отбросил окурок в темноту, поднялся. Приоткрыл дверь и обернулся на кота.
– Домой пойдёшь, бродяга? – спросил по-русски. Табурет воспользовался приглашением и прошмыгнул мимо его ног внутрь.
– Джим, а Джим, – Арсений осторожно потолкал дока локтем. Опасался трогать ладонью, чтобы не наоставлять кровавых пятен на одеяле. Джим не посыпался, сопел себе в наволочку. – Я знаю, что совершаю тяжкий грех против великого таинства ночного сна, но блин… или пробормочи хотя бы где у тебя бинты…
Рядом на кровать запрыгнул Табурет, всё ещё холодный и пахнущий морозом, замурчал, ткнулся головой в коленку Пера. Наверно, решил, что его собираются гладить.
Джим приоткрыл глаза. Поморгал, сбрасывая сонное оцепенение, и недоумённо уставился на Арсения.
– Арсень? – Он поёжился под одеялом. Табурет, недовольно мявкнув, спрыгнул с беспокойной поверхности. – Что… что случилось?
– Ничего из ряда вон. – Перо выставил перед собой обмотанные ладони. – Героев надо перематывать. А потом можешь послать меня и спать дальше.
– Надо же…
Джим вылез из-под одеяла, снова поёжился и жестом попросил сумку. Достал бинты, перекись, бутылёк воды. Окинул взглядом промокшие от крови бинты и бутылёк отложил.
– Это первый раз, когда ты разбудил меня для перевязки, кажется. Что с тобой?
– Со мной… ну, Табурет, – Арсений махнул рукой в сторону предполагаемой дислокации кота. Он урчал где-то в подкроватной темноте. – И ещё… коробки на стуле. Это всё тебе. Я, правда, дизайн слегка подпортил кровавыми отпечатками, но ты не переживай, это стильно смотрится.
– И заморозил бинты. Курил на улице, да? С мыслями о твоём благоразумии я явно поторопился.
Джим зевнул, прикрывшись ладонью, и снова подтянул к себе бутылёк. Не размачивать, так размораживать. Мягко провёл пальцами по перемотанной арсеньевской ладони.
– А зачем, напомни, мне коробки с кровавым дизайном?
– Затем, что там посылка Джона. Правда, я не сверял со списком. Может, пока посмотришь? А я согласен посидеть и поистекать кровью на твоё одеяло ещё минут десять.
Файрвуд замер – кажется, даже дышать перестал, но через несколько секунд медленно смочил вату и принялся размачивать бинты.
– Нет. Она… никуда не денется. Теперь. А твои руки в ужасном состоянии.
– Да не, всё как обычно.
– А мне кажется, что хуже.
В молчании Джим отмочил и размотал бинты, очистил – насколько получилось – перекисью кожу. Нахмурился.
– Сколько сегодня было?
– Эмм… тридцать с небольшим.
– Ясно.
Доктор мягко переложил израненную ладонь к себе на колени – стекающая перекись оставляла на его серых спальных штанах розоватые следы – и подтянул к себе сумку.
– Готовься. Будем накладывать швы.
– Швы так швы. – Арсений не смотрел на самого Джима, только краем глаза улавливал его движения – шурудит в сумке, вытаскивает необходимое. Табурет, заскучав сидеть под кроватью, юркнул в дверь.
На кухню пойдёт, жрать. А Дженни там и нету
– Было так… может дней пять назад, не помню, – позвякивание и слабый взблеск склянок, шуршание ваты, – я фотографию сделал. Знаешь, как ты… сидишь у дивана, в гостиной, пальцы в волосах, колени прижаты… – он вслушался в замершее молчание, потом продолжил, – не знаю, зачем говорю, даже не спрашивай. Просто… Сделал и потом всё сидел рядом, думал – а вот если бы кто-то в этот момент вошёл. Ну, понимаешь? Сказал бы, что я бессердечная тварь. А это хорошая фотография. С точки зрения передачи, Джим, очень хорошая. В ней и отчаяние, и безнадёжность… такая, от которой нож к горлу приставляешь… Но… даже не в этом дело. Я просто не знаю, поймёшь или нет, зачем я… Или там… – Арсений помотал головой. – А, ладно. Я заткнулся. Заткнулся, Джим. Всё. Зашивай уже.
Джим ещё раз залил раны перекисью, ввёл обезболивающее – из той самой поставки по случаю арсеньевского пробуждения. Слегка наклонил голову и, кивнув сам себе, отложил ладонь и затрещал разрываемым на одной из коробок скотчем.
– Ты говори. Не стоит акцентировать внимание на зашивании. Я сейчас… – зашуршал какими-то маленькими свёртками-коробочками внутри большой коробки, – иглы хирургические найду, и буду отвечать. Ими лучше, да и опробую заодно.
– Да чего говорить… Просто почему-то надо было, чтобы ты знал. С кем связался, наверное, – Арсений усмехнулся. – Двинутый на визуале… А ведь ещё сидел рядом, прикидывал композицию, углы… Рассчитал, чтобы диагональ была нужная, ну, знаешь, в теории восприятия? Когда из левого верхнего угла в правый нижний. И вот это всё, пока ты отдавал Леонарду жизнь. Хорош, а? Да чисто теоретически любой зашедший в гостиную мне сразу бы в морду дал. А я не стал бы сопротивляться. Потому что с точки зрения жизни он, этот… кто-то там… был бы прав. И я это понимаю. Но только логикой, умственным усилием. Но где логика, а где я, когда фотографирую? Ну ладно, я лучше реально заткнусь. – Он поёрзал, умещая задницу так, чтобы в случае чего не свалиться с кровати. – И это… я потом вообще ладонями хоть что-то чуять буду? Или всё, кранты, одни швы останутся?
Пока он говорил, Джим успел рассечь несколько кашеобразных участков на его ладони скальпелем. На поверхность выступила свежая кровь.
– Не знаю. У тебя и так ни участка без соединительной ткани нет. Я так думаю, что если ты до сих пор чувствительность не потерял, то и не потеряешь.
Джим, покончив с иссечением, задумчиво кольнул иглой край особенно страшной раны и вопросительно глянул на Арсения. Получив невнятное пожимание плечами, кивнул, и принялся протаскивать её металлический штырёк сквозь кожу.
– Ты, кстати, удивительно спокойно реагируешь на… мою деятельность.
– Кровь-то? Да насмотрелся, чего бояться. Особенно теперь.
– Всё равно удивительно крепкие нервы. – Джим еле слышно вздохнул и ещё раз плеснул перекисью. – Не рука, а каша. Он не говорит, сколько тебе ещё так мотаться?
– Не-а. Может, уже забил, а может, ещё несколько дней. Ты сам-то как, нормально?
– Почти вошёл в рабочий режим. Завтра буду готовить кухню к операции. Всё ещё боюсь, что ничего не выйдет. – Игла замерла на половине стежка, но потом снова двинулась. – Давно не делал серьёзных полостных операций, да и ситуация нестандартная.
Джим замолчал. Говорил вроде бы и спокойно, а между бровями складка пролегла, и губы сжались. Арсений вгляделся в его лицо – насколько позволяла падающая тень.
– Да не, ты справишься. А если что, Леонард на подстраховке. Ну а мы все так, в группе поддержки… Э, док, только не надо представлять меня в короткой юбке и с этими самыми помпонами. Мне не пойдёт, уверяю.
– Меня не привлекают короткие юбки, – улыбнулся. – Это, на мой взгляд, вульгарно. Особенно на тебе. Так что даже не вздумай поддерживать меня таким образом.
– И против длинных, ты, значит, ничего не имеешь? Ну-ну. – Арсений бросил взгляд на собственную ладонь, похожую на реквизит из фильма про зомби-пожирателей. – Да, кстати, пока вспомнил… Джон при мне упомянул, что ты «вытащил его наружу» и, вроде как, мотивировал не уступать тело. Понятно, что это связано с дневниками, но что ты с ним такого сделал-то?
– Я… – Джим, покивав, ловко обрезал нить и принялся за накладывание мази. – Видишь ли… в то утро не вы одни вышли на подвиги. Я тоже решил, что утро первого января – замечательное время для начала… бесед, что ли. Не знаю, как это ещё назвать. Я пришёл в гостиную, начал испытание и привлёк его внимание. Как ты помнишь, Джон уже тогда ушёл, так что говорил я с Кукловодом.
Джим сделал паузу, чтобы замотать ладонь бинтом, и жестом потребовал вторую. Взял бутылёк с водой.
– И я начал ему рассказывать. Давил на самые больные мозоли Джона, провоцировал вытаскивать воспоминания Джона – а значит, и его самого. И смог, вытащил. Джон обезумел от воспоминаний, был совершенно невменяем, но, думаю, в первый раз за годы встретился со своей памятью напрямую. Только вот закончить я не смог. В идеале нужно было в конце той беседы закрепить его, а потом постепенно подталкивать к принятию прошлого. Дело ведь в том, что за второй личностью он прячется от своей же памяти…
– Не знаю насчёт принятия, но выглядел Джон вполне спокойным… – припомнил Арсений. – Я бы и не подумал. Пальцами шевелить нельзя, да?
– Да, не стоит. – Джим снял бинты, провёл ватой по ранам. – А тут лучше. Можно не сшивать. Спокойным, говоришь?
– Ну да. Съел мой бутерброд. – Арсений, сообразив, что самое страшное позади, расслабился. Его потянуло в сон. Он осторожно пересел так, чтобы и Джиму было удобно возиться с его левой рукой, и самому опираться на спинку кровати, и стал смотреть на дока из-под полуопущенных век. Ему было спокойно. Легче стало, когда рассказал про фотографию.
Понял наверное.
Или не понял значения не придал
А всё равно.
– Ну и тёплые ж у тебя пальцы, – пробормотал сонно. – С подогревом… Или это я свои отморозил окончательно?.. Ты как Табурет, блин, только без шерсти.
– Спасибо. – Со второй рукой док закончил быстрее. Перевязал, удовлетворённо похлопал и переложил ладонь на колени хозяина. – Мне тоже нравится, что я без шерсти.
– Угу… – протянул Арсений задумчиво. В общем-то, сказать было нечего. Молчать казалось уютнее. Это было почти как в прошлом, до взрыва.
Джим убрал весь инвентарь, залез под одеяло, пристроился рядом. Он и вправду теперь был очень тёплый. Как Табурет без шерсти.
– Арсень, – тихо позвал он.
– Ммм?
– Я понимаю, с кем связался.
– Ммм… ну… понимаешь. Верю. – Снова пришлось повозиться, чтобы сползти ниже, головой на подушку. И закрыть глаза. Сонные мысли причудливо путались в голове, но он знал, что не уснёт, слишком устал. – Джим, ты… короче, спать тебе надо. Спи уже.
Следующее утро – полностью – было посвящено подготовке к операции. Дженни, Тэн и Лайза сидели в гостиной в уголке и по энциклопедии вслух заучивали названия инструментов – Джим сам отчеркнул им карандашом нужные статьи, потому что во время операции им надо будет быстро понимать, что подавать ему.
Местом операции избрали кухню: мало тканевых поверхностей, проще мыть, есть подходящего размера стол, близко раковина.
Джим поговорил с Леонардом.
– Мне нет разницы, в каком состоянии его держать, – успокоил его призрак. – Можете не переживать на этот счёт, Джим.
Кухня была начисто выдраена с хлоркой. Под каждую из четырёх ножек стола подсунули по куску резины: необходимое заземление для работы с дефибриллятором. Сверху стола постелили продезинфицированную клеёнку. Отключили холодильник, чтобы освободить ближайшую розетку. Поближе к столу подтащили две тумбочки: для чистых и использованных инструментов, плюс ёмкость с дезинфицирующим средством.
Подпольщики: Нэт, Рой и Рич притащили и закрепили на потолочных балках собранную лампу-прожектор. Они же вызвались перетащить лидера и стол с пентаграммой на кухню.
Всё складывалось гладко, хотя Джим всё равно старался не думать ни о кустарных условиях, ни об антисанитарии, ни о тяжёлом состоянии брата. Выбора нет. Наоборот, надо благодарить небо, что хоть такое есть.
За час до операции – убрать волосы, снять бинты, обтереть раздетое тело брата слабым раствором марганцовки. Приготовить дубильный раствор, физраствор, раствор для дезинфекции рук, ёмкость для дезинфекции инструментов, продезинфицировать нить, выложить на стол четыре комплекта перчаток, ватные тампоны. Успокоиться.
За полчаса – проверить дефибриллятор, выложить инструменты, перепроверить их наличие: основной набор, набор для полостной операции на груди, проверить лампу. Вспомнить, что нет капельничной стойки, послать подпольщиков за альтернативой, установить некое подобие капельницы, прибор для подачи искусственного дыхания – на всякий случай положить рядом.
За пятнадцать минут дезинфекция себя и ассистенток. Долго мыть руки с кусочком только что распакованного хозяйственного мыла. Сушить стерильной салфеткой. Дезинфицировать ногти. Натягивать перчатки. Ждать, пока девушки наденут на него халат.
За пять минут – обработать кожу на груди оперируемого дубильным раствором. Рой включает лампу и тут же уходит, Тэн закрывает чистой тканью неоперируемые области.
Успокоиться.
Эмоции – в банку.
Время – пятнадцать часов двадцать три минуты.
– Дженни, скальпель.
– Ну, чего там? – вполголоса.
