Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 273 (всего у книги 329 страниц)
– В общем, тогда я решил, что раз мне счастья не видать, сделаю всё, чтобы был счастлив он. – Голос не дрожит, просто тихий. – И сделал. А когда счастье Джека стало самостоятельным, перестало требовать моего участия… жизнь резко обессмыслилась. Тогда же я уже работал в больнице, в пригороде Йорка. Пришёл, мечтая приносить пользу и спасать жизни, а оказалось, что истинное назначение хирурга – война с пациентами и горы бумажек. Благодарностей от спасённых – единицы, а жалобы, неисполнение предписаний, вечное недовольство. Начальство тоже давило. Я ещё поначалу старался как-то держаться, начал жить с Энн. Игнорировал знаки внимания от других медсестёр и врачей. А когда и она ушла, устроив скандал из-за моей холодности… в общем, начал пить. Я тебе рассказывал.
– Помню. Ты вроде говорил – недолго.
– Да, недолго. Когда понял, что это может стоить жизни кому-то на операционном столе – тут же бросил.
Джим тяжело сглатывает. Даже вспоминаемые, ободранные стены казённого жилья давят, выдавливают воздух из лёгких. Но он всё равно старается улыбнуться. Просто для себя.
– Так и работал. Лечил. Воевал с упрямыми старухами и стариками. Воевал с фармацевтом за лишнюю дозу лекарства. С главврачом – за лишние пару дней для пациента на больничной койке. Домой приходил, чтобы переночевать, и то не всегда. А потом – обвести рукой окружающее, – попал сюда. И жизнь будто снова наполнилась смыслом, я делал нужное дело, я был нужен. Даже хобби появилось, – смешок, – разгадывание личности Кукловода. И страшно хотелось, чтобы младший был рядом. Чтобы увидел, чтобы… не знаю. Просто выплеск эгоизма.
– Письмо? Получается, вы с Джеком с момента его поступления не виделись.
Арсений чем-то зашуршал, и, прежде чем Джим успел среагировать, кухню осветил неяркий всполох вспышки.
– Не обращай внимания, – попросил Перо, убирая фотоаппарат. – Был хороший кадр.
– Предупредил бы…
Глаза болели от света. Джим потёр пальцами веки.
– Да… – опустил руку обратно. – Он как уехал, так и… переписывались иногда. Всё реже, реже. Сначала письма волной шли, потом – раз в два, в три месяца. Писал, как смешно ругаться на этом идиотском языке, писал о своей Эжени, о занятиях. Иногда просто рассказывал о смешных случаях из общежития. Я ему тоже писал – как пациентка сама себе аппендикс удалить пыталась, как молоденькая медсестра стесняется уколы делать. Сам понимаешь, ни слова о запое или проблемах.
Арсений некоторое время молчал.
– Откуда о тебе узнал Форс? Кукловод упоминал, что именно он посоветовал взять в особняк тебя. Ты, выходит, его лечил, что ли?
– Я не помню, – Джим снова ощущает желание откинуться на спинку стула. – Мало ли было вредных и склочных пациентов. Он мог получить травму в автомобильной аварии, мог схлопотать нож в живот, полипы в кишечнике заработать. Отравиться своим ядом, прикусив язык. Лучше его спросить, я думаю.
– Но он, кажется, сложил о тебе своё мнение, и оценка была явно высокой. Тебя рекомендовали как гения и врача от бога. Вряд ли Кукловод стал бы привирать, рассказывая мне об этом. А это значит, Форс умирал… – Арсений хмыкнул. – Да он тебе жизнью обязан. А как я понял, хвостатый не из тех людей, которые любят оставаться в долгу. Притащил сюда, к своему Учителю, чтобы вырвать тебя из твоего беспросветного гадюшника?
– То есть, это благодарность такая? – Подумав, – да, у него хорошо получилось. Жизнь за жизнь.
– Хвостатый – самый умный человек, которого я видел за свою жизнь. – Арсений снова завозил карандашом на новом листе блокнота. – Ну, хватит о нём, а то вдруг узнает и загордится. Как тебе жилось в особняке? Здесь, получается, ты получил ту свободу, которой у тебя не было никогда в жизни.
– Арсений… – Джим всё же откинулся на спинку. Так, чтобы не задеть ожог. – Я делал то, о чём мечтал с того момента, как случайно прочитанная книжка по первой помощи помогла мне спасти человека. Я лечил. Спасал жизни. Никаких бумажек, отчётов, бессмысленных просиживаний в кабинете, головомоек от начальства по поводу и без. Я занимался любимым делом, и попутно мог играть на рояле, читать книги, копаться в психологии. Мне казалось, что крылья отросли. Или… не знаю, но ты должен понять, если нашёл своё призвание.
– Просто я никогда не жертвовал во имя благополучия других своим. Изыскивал иные методы помочь и себе, и тем, кто был мне дорог. – Арсений кивнул. – Но понять могу. Получается, на тебя давило то, что ты притащил сюда Джека? А после добралось осознание, что в жизни ничего особо не поменялось, и ты по-прежнему один.
Его голос, негромкий, спокойный, как-то очень органично нарушал тишину в пустой кухне.
– А я-то, дурак, подружиться с тобой пытался, вместо того чтобы внимательней приглядеться, – водя карандашом по листу. – Так смотрю – замученный святым долгом перед Гиппократом человек, да ещё и хороший, да ещё и собеседник интересный, чего б не пообщаться? Присмотрелся бы раньше – раньше бы тебе жизнь проще сделал.
– И как бы ты понял? – Почти подкол, если б не вышло грустно. – Или что… есть особые опознавательные знаки?
– Я многое угадываю интуитивно, – он пожал плечами. – А иначе как ты объяснишь, что я, тащась по твоему брату как собака за костью на верёвочке, пьяный полез не к нему, не к кому-то ещё, а именно к тебе? Если верить твоим словам, конечно.
– Так, что не он, а я дотащил тебя до твоей комнаты, наверное… К валяющемуся в отключке предмету воздыхания даже ты не полез бы, думаю.
– Шире мысли, – Перо слегка улыбался. – Мы к тебе пришли уже такие хорошие, а до этого часа три вместе мотались по особняку. Даже тени намерения приставать к младшенькому не возникло. Я трахнулся тем вечером с Алисой, потом с Кэт, короче, у меня вообще не было особых причин приставать к цивильному доктору, который у меня ещё и никакого влечения не вызывал. Джим, я не фаталист, не верю, что судьба или карма направляет людей. Я просто знаю, что есть правильный выбор и неправильный. И если не напрягаться по жизни, не пыхтеть в попытках всё логически расставить по местам, то правильный увидеть куда проще. Я его просто увидел тем вечером, правда, для этого надо было надраться до беспамятства.
– Да, надрался ты знатно…
Скользнув пальцами по его руке, Джим снова поднялся к кислоте. Это не особенно нужно, просто беспокойство не оставляет. Кустарная операция, да ещё и такая опасная.
– Не веришь, кажется, – констатировал Арсений весело. – Заядлый материалистище.
– Я тебя, конечно, люблю, – заглянуть в кипящую жидкость, – но мне в моей системе убеждений пока комфортно. И да, призраки и проклятья её не нарушают.
– А я тебя из неё и не вытягиваю. Во что верить – сугубо личный выбор каждого. – Снова шуршание карандаша о бумагу. – Ну, рассказывай дальше.
– М? – Обернуться, подняв брови, – а что дальше-то? Дальше ты со мной был, всё видел.
– Но я не знаю, что с тобой творилось первую половину, до декабря. Мы не так чтобы откровенничали, вообще-то. Да и после… Когда взрыв был. Ты не рассказывал, что было в те три недели, которые я тусил в Сиде на пару с кельтскими призраками и нашим кудрявеньким. Давай-давай, отмалчиваться нечего. Твоя кислота вон на половину даже ещё не прокипятилась.
– А что со мной творилось? Расследовал прошлое дома, изучал Кукловода с твоей помощью, занимался обычными делами. Ругался с Алисой и младшим. Влюблялся в тебя.
– Цвёл и пах как весенняя лужайка, – покивал Перо. Захлопнул блокнот и отодвинул от себя фонарик. Теперь световое пятно висело на стенке у двери, а его фигура была погружена в тень. – А я, помнится, здорово сдрейфил, когда понял, что ты в меня влюбился.
– Да? Я был похож на влюблённого преследователя? Так я не стал бы.
– Не в этом дело, – теперь чуть тише, но всё так же спокойно. – Ты только-только оправляться от своей зажатости стал, напоминал мне, честное слово, прибитый грозой росток, который едва листики расправлять начал. А тут я б пришёл и так тебе в лоб «мы только спим вместе, уж извини, меня на воле девушка ждёт».
– А, ну да… – при воспоминании о «девушка ждёт» внутренности слегка сжало. Неприятно. – Вышло как-то дерьмово. А почему тогда всё на нет не свёл? Ещё можно было.
– Что-то остановило. Может, та же чёртова интуиция, – он тихо фыркнул. – Или ответственность. Ты мне нравился, это да, хотелось видеть, как ты искренне улыбаешься, а не хмурый постоянно, как в начале. Ну а после я сам начал в тебя влюбляться. – Хриплый смешок. – Пигмалион хренов.
– Да, похож…
Сесть, подвинув стул чуть дальше от столешницы. Осторожно опереться спиной о спинку.
– Не расскажешь, кстати, как младший про нас прознал?
– Догадался после нашего с ним… весело встреченного рождества, – теперь совсем тихо. В темноте затронул на столе карандаш, он глухо стукнул о крышку стола. – Джек же логик. Сложил два плюс два. Мне интересны парни – я постоянно ошиваюсь рядом с тобой и больно уж у нас взаимопонимание. Дело было перед взрывом. Наказал мне тебя беречь.
– Умница, младший… – Вырвалось, почему-то, со вздохом. – А о взрыве рассказывать обязательно?
– Да. Я тебе рассказал своей фотографией, в ней – всё. Вот и ты не молчи.
– Не люблю будоражить словами подобное…
Джим закрывает глаза, вызывая в сознании картинку. Разговор с Кукловодом. Крики Джона. Взрыв. Темнота под веками оживает, сплетаясь с воспоминаниями, обволакиваясь ужасом и отчаянием. Откуда-то совсем из глубины напахнуло холодом Сида.
Рассказывает. Что сначала помог врач внутри него – работа скальпелем, щипцами, вытаскивать осколки костей из тканей. Но не выдержал долго, когда сердце брата, истерзанное, начало агонизировать, потерял голову. Остановилось оно – мир взорвался, всосался куда-то в пылающий ад сходящего с ума сознания. Что не сразу осознал, что ему предлагает помощь призрак. Просто услышал волшебное: «Могу помочь», – и согласился сразу, на всё. Понадобилось бы кровь отдать, самому умереть – сколько угодно раз. С трудом взял себя в руки, чтобы зашить брата, а потом – день за днём, час за часом, погружаться в холод Сида за сжимающей сердце рукой. Боль была счастьем, чем больше боли – тем больше своих сил перетекает в младшего. Без ледяных пальцев на горле, в груди, жизнь теряла смысл. Реальный мир отдалялся… да и чёрт с ним. В проблески сознания – глухая тоска из-за невозможности провести операцию.
– Тогда казалось, что так и умрём… холод проглотит и не почешется, – закончить тихо. – Вариантов-то других не было. А ещё я один раз слышал твой голос, пока ты лежал без сознания. Но я уже тогда с ума сходил, решил, померещилось.
– Может, не померещилось… – едва слышно. И, уже чуть громче: – Ну, прошлое оно тем и хорошо, что ушло и фиг с ним. Я это… до ванной, лады? Как хоббит, туда и сразу обратно. Тут близко, авось, никакой злобный тролль меня по дороге не упрёт.
– Иди, сейчас у тролля другие заботы. – Вымученно улыбнуться. Воспоминания об этом периоде слишком затягивали.
– Вот уж точно…
Шабаркает отодвигаемый стул, шаги прочь по коридору. Спустя секунд десять хлопает дверь, и остаётся тишина, а в ней – негромко побулькивающая кислота.
Оттянутая чернота болезненно сдавливает рёбра, сжимает голову.
В тусклом голубоватом свете маленького фонарика в слив раковины медленно стекает тёмная желчь. Выворачивать-то больше нечем, завтрак был давно и неправда. Зато теперь боль, от которой в глазах темнело, начинает отступать. Минуту подождать, сунуть два пальца и, закашлявшись, снова сгорбиться над раковиной ниже в попытке хоть немного помочь организму. Выворачивает в последний раз. Легчает.
Джим, радость моя, сколько ж в тебе разной дряни
Нельзя ж в себе вечно всё держать в самом-то деле
Перо выдыхает с облегчением, включает воду, смывая желчь с фаянсовых боков. Долго полощет рот, затем жадно пьёт ледяную, отдающую хлоркой воду прямо из-под крана. Умывается, отфыркиваясь.
Теперь холодно и слегка трясёт, как всегда после оттягивания и нейтрализации кусочка проклятия. Ладони упираются в края раковины. Арсений медленно поднимает голову, глядя в зеркало на своё отражение. Впалые щёки, остро выступившие скулы а теперь прям видно что предки у меня китайцы и жуткие тени под глазами.
– Я – тень, – произносит хрипло. Голос настолько не похож на собственный, что он начинает тихо смеяться. Позади – видно в отражении – слабо светится туман. Собирается голубоватым мерцающим облаком.
Медленно в нём проступают контуры женщины, её за руки держит ребёнок.
– Вечно ты приходишь, когда я в самом раздрайном виде. То с голой задницей, то блюю вот, – обратился Перо к Деве. – Или твой фетиш – мокрые, растрёпанные и мёрзнущие мужики?
– Я прихожу, когда вокруг тебя власть проклятия ослабевает, Видящий. И то в этот раз провёл Старший, моих сил бы не хватило.
– Ладно, я весь внимание.
– Ты хочешь вернуть адскую тварь, – знахарка слегка подтолкнула ребёнка. Арсений не успел опомниться, как его обхватил призрачный джонов братец. Запрокинул голову, заглядывая в лицо.
– Не надо так с ним! Братику больно, плохо! Я с ним поговорить хотел, но он нас не хочет видеть. А ты покажи, Перо! Я ему помогу. Но не так, не возвращай красного!
– Мелкий, блин… – Арсений не ощущает от прикосновения призрака ничего, кроме холода. Проводит рукой над его волосами. У живого ребёнка взъерошил бы, а так ладонь только покалывает ледяными иголочками. – Ты же Старший. Иногда рисковать приходится, знаешь ли.
– Проклятие вот-вот прорвётся, – заговорила Дева. – Живая знахарка правильно вас направляет, каждая отпущенная душа уносит с собой частицу памяти и времени, ослабляя удавку, но долго так продолжаться не может. Стены эти держат его своей плотью, но скоро…
– Знаю.
Арсений, всё ещё в обхвате мелкого, дотянулся до полотенца, висящего на изгибе трубы. Вытер лицо, шею, по которой стекали холодные капли воды. Полотенце пахло затхлым, старой сырой тканью. Фыркнув, он закинул тряпку обратно на трубу.
– А также знаю, что возвращение Кукловода даст нам несколько дней. – Он обернулся к Деве. Насупленный Сэм от него отцепился, но продолжал смотреть сердито.
– Не смей, Видящий, – прошипела Аластриона.
– Угу, послушался я. Да-да.
Язык мёртвых стремительно тянул остатки сил. Арсений подозревал, что Дева ещё и втихую его вампирит, чтобы держаться на этом слое реальности. Его пошатнуло, пришлось опереться на раковину. Но так болела ладонь, на которой вдобавок ещё и мокрые холодные бинты.
Так неудобно, а так намокает, – вспомнилась фраза из старого советского мультика.
– Я сделаю так, как считаю нуж… ным. А ты чего-то… не договариваешь.
Аластриона поджала губы. Во взгляде знахарки, сейчас очень живом, была ненависть. То ли конкретно к нему, то ли хрен пойми.
– Моя дочь будет в опасности, – зашипела змеёй. – Он до неё доберётся, он её уничтожит…
– Алиса? – Теперь пришлось опереться и второй ладонью, ещё и привалиться к раковине задницей. Комната качалась, плыла, стыки ванного кафеля растворял, как кислотой, туман.
Кислота
Джим
Кухня
Он усилием воли потянул сознание вверх, к спасительной реальности. Призраки начали таять.
– Тогда обещай! – выкрикнула Дева яростно ему вслед. – Клянись на своей чистой крови, Видящий, что не дашь мою дочь в обиду! Я не смогу просить дважды, я не смогу больше прийти!
Арсений помотал головой, как пьяный вдужину, пытающийся собрать в кучу троящийся мир. Увидел рядом обращённое к нему лицо Сэма – взволнованное и испуганное. Призраку было страшно.
– Я… обещаю.
– Спасибо… – Шёпот Девы растаял в холодной ванной. И вот снова – холодный кафель, капли воды, ударяющиеся о раковину. Тускло-голубой, холодный свет фонарика буравит стену. Арсений взял фонарик с края раковины.
– Теперь на меня ещё и Алису свешали. Тьфу ты, – пробормотал дрожащим голосом, потащившись к выходу.
Нет худа без добра
Зато есть что сбрехать Джиму про моё состояние
Ничё не знаю я призраками контуженный.
Джим тёмным пятном мерцал у плиты, в голубоватом ореоле. Арсений было подумал на Сид, но нет – это просто газ горит.
– Ты просто не представляешь, как хочется чая…
Пятно мелькнуло голубым светом. И начало, топая, приближаться.
На плечо тяжело легла тёплая рука.
– С тобой что?
– Ко мне пришла злая прозрачная тётя от колодца, обозвала нехорошими словами и сказала не возвращать злого и плохого Кукловода. А я её не послушался. И тоже чаю хочу.
Его мягко подталкивают вперёд, потом давят на плечи.
Арсений садится.
– Нету чая, – шаги чуть удаляются, – могу воды налить.
– Да ну её, воду. Джим, ты не мёрзнешь? Хоть немного.
– Я же у плиты постоянно, у неё тепло.
Джим подходит, пододвигает к нему второй стул и садится ближе. Проводит рукой по слипшимся мокрым прядям.
– Замёрз?
Арсений подтыкается к нему поближе, стараясь не стучать зубами на всю кухню.
– Как одинокий мамонт на краю северного полюса.
– Плохой ты мамонт, без хобота.
Правда – тёплый. Вокруг смыкаются его руки, сам док прижимает дрожащего Перо к себе. Тихо вздыхает.
– Значит, Аластриона тоже против? И почему?
– Она боится за Алису. И надо признать, тётя мыслит в верном направлении. Если Кукловод будет в силе, он уже будет знать, куда бить. Попадётся наша хромоножка ему в лапы – шею сломает и не почешется.
