Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 154 (всего у книги 329 страниц)
– Док, ты спать здесь собрался, ш-што ли?.. – Арсень сел, потянулся. От него отчётливо пахло табаком и выпивкой. – Эт ты зря. Мало того что накурено... Тут иногда среди ночи бывает… сидишь, никого не трогаешь, а тут ка-ак Леонард из стенки явится или Форс из верхнего люка засунется и заорёт чего-нибудь… Впрочем, дело твоё. А я вот пьяный и пойду... к себе в комнатку, ага...
Он поднялся, сопя и пошатываясь, одёрнул футболку и неверным, смазанным движением подхватил ремень сумки.
– Пульт тебе оставить… чтоб не тревожили?
– Арсень, раздевайся и ложись рядом. – Джим усмехнулся. – Ты действительно пьян, устал… и я тоже. Давай спать.
Подпольщик поставил сумку на край кровати, но продолжил держать за ремень. Взгляд хоть и пьяный, но хитрый.
Заговорил, однако, удивительно трезвым голосом:
– Я не сторонник драматизирования и символизма, но в данном случае это самое «раздеться и лечь рядом» кажется мне событием почти роковым, – он растянул губы в слегка безумной ухмылке, поймав взгляд уже наполовину раздетого и встрёпанного Джима. Ткнул в его сторону пальцем, правда, при этом слегка покачнувшись. Ухватился за столбик в углу кровати. – Джеймс… Файрвуд. Является ли принятое вами решение добровольным, не продиктованным влитым в себя содержимым этой вот… – пальцы коснулись горлышка опустевшей тары, – бутылки, и осознаёте ли вы, что обратного пути не будет? А если так, согласитесь ли вы разделить со мной плед сегодня, сейчас и во веки веков, аминь?..
– Довыпендриваешься, завтра тебе перед всеми цветы подарю. – Джим, бурча, торопливо забрался под одеяло. – Давай сюда, а то я согреюсь, а ты холодный залезешь.
– Я не против цветов. Другой вопрос, где ты их возьмёшь, – Арсень кое-как стянул с себя всё верхнее и забрался к нему, под одеяло. Холодным подпольщик не был, даже наоборот. Повозился, устраиваясь. Тут же умудрился сбить простынь. Джиму подумалось, что, несмотря на размеры кровати, проснётся он опять с частично лежащем на себе Арсенем. А если его разбудить при этом, отбрехается, что широкой натуре надо много места.
– Ланс скрутит из бумаги. – Джим тоже слегка повозился. Для приличия. – Я сам не умею, а у него неплохо выходит.
Арсень хмыкнул, видимо, оценив перспективы.
А у Джима всё равно на душе после его рассказа было паршиво. В сущности, именно из-за этого и хотелось побыстрее заснуть, чтоб этот вечер уже стал прошлым.
От Арсеня сильно пахло табаком. Терпко, горьковато. И виски: хоть пили и вместе, но Джим глотал куда меньше.
А завтра похмелье…
– Лучше большой бутерброд при всех подари… – предложил подпольщик задумчиво. – Это и демонстрация заботы, и мне хорошо будет. И вообще, я за практичные подарки.
Джим промолчал. Продолжить перепираться – так они всю ночь спать не будут. А ему хотелось. Да и Арсеню сейчас наверняка хреново на душе, как бы он ни хорохорился. Напоследок только Файрвуд прижался к подпольщику и шепнул на ухо:
– Портрет Кукловода. Запиской расскажешь, чтоб вслух не обсуждать?
– Да какие проблемы, – пробормотал Перо и провёл кончиком носа по его скуле. Глубоко вздохнул. – С утра накалякаю. Ты спи, Джим, а я ещё… – он потянулся, достал из сумки пачку и зажигалку, – если уж ты пассивным курильщиком заделался, против ещё одной не будешь? Клянусь, только одна. Потом я тоже буду баиньки. Обещаю.
Комментарий к 20 февраля
На всякий случай: история, рассказанная Пером, является нашим чистым художественным вымыслом и никакого отношения к реальной истории своего прототипа не имеет. Ваши авторы.
========== 21 февраля ==========
Шесть с небольшим, по крайней мере, стрелка где-то там, на пяти минутах.
Будильник сработает через час. Джек возвращает на тумбочку пузырёк с таблетками, ещё раз ощупывает собранный Арсенем агрегат. Ох и ругался Перо, как собака ругался, но всё-таки сделал. А Джеку что? Только ёрзай на кровати да думай, чего он в очередной раз не туда припаял. Тут и зрячий-то не всегда поймёт.
Но вот он, в итоге, будильник.
Файрвуд вернулся на раскладушку. Здоровенная кровать Пера ему отчего-то не нравилась. Может, не покидали дурные мыслишки на тему, чего старший и Арсень могли на этой кровати делать.
Чёрт с ними.
Джек прислушивается от нечего делать. Старый дом скрипит половицами, в щелях свистят сквозняки. И тысячи, тысячи шорохов, до которых раньше и дела не было.
Сегодня холодно. На улице наверняка снег. Джеку почти кажется, что он ощущает холодный мокрый запах, так пахнет свежевыпавший снег.
Чёртово Перо
Он усмехается. Давно уже надо перестать обманываться – ругается он по привычке. На деле же становится – с каждым днём сильнее – всё равно. На старшего и его связь с Арсенем, на Арсеня, несущего пургу у его кровати, на заглядывающих бывших товарищей. На вопросы, подбадривающие слова это вы так думаете на то, что фракция у Билла, на шатающихся по дому призраков. Надо сказать, что ещё не всё равно на будильник. Он-то, сука, звонит по расписанию. Может быть, из Арсеня и выйдет что-то в плане там спаять простенькую схему. Попросить бы Нэт его погонять по основам, так ведь она скорей огреет, чем повторит что-нибудь дважды.
Джек открывает глаза. Мутные пятна с цветовыми проблесками. Арсень оставляет включенные лампы, говорит, это что-то вроде маяков, ориентиров по комнате. Сам придумал. Одна лампа на столе, одна на тумбочке, одна – протянул удлинитель вдоль стены – у входа, с той стороны, где дверная ручка.
В этом треугольнике светлых пятен заключается жизнь. Джек помнит, что где стоит, через что и как к этому добираться. Вот, например, от раскладушки до стола, на котором примус, чайник и запас еды, – по пути будет два стула и спинка кровати…
Если зрение когда-нибудь и вернётся, то не полностью. Джим сказал – не знает. Брат не знал.
Джек тоже не знал.
Да уже и не хотел знать.
Он лёг на раскладушке. Внизу шаги.
Только не сюда
Пронесло. Шаги мимо. В углу что-то шуршит. От окна тянет холодом.
В последние дни они перестали приходить. Визитёры. Фракция живёт своей жизнью. Все, кому не лень, лазают в новой комнате. Арсень носится как угорелый. Билл назначил ему испытательный срок.
Ему. Испытательный. Правильно, мы же предатели, мы собирали бомбу и не доложились никому. Класс, супер. Мы, конечно, это делали чисто из-за того, что это так круто – тайком ото всех собирать бомбу под носом у маньяка. Других причин нет.
Да и плевать на это всё. Они выйдут из особняка так, как хочет маньяк или оба маньяка – да хоть десять маньяков, Арсень просто соберёт паззлы и ключи. Они разойдутся кто куда.
А ему идти некуда.
Сегодня вот снилось – воскресенье, небо Парижа, узкие улочки – гулять в центре не интересно, свисающие с балконов цветы. Эжени. Он не видел её, вроде как она шла позади, держась за его руку, слышал только смех и её голос, лопочущий по-французски. Ему никогда этот язык не давался, не произношение, кошмар какой-то, а когда она говорила – это как песня. А когда ночью склонялась над ним, щекоча мягкими волосами и шептала на ухо... какая разница, что, но от одного ощущения её близости можно было рехнуться. На секунду, вспомнив, даже поверил сдуру, что особняк ему приснился, что улицы, лопотание и запах свежей выпечки – это и есть реальность, и слегка пожал в ответ мягкую ладошку. А потом какого-то всё потемнело, сжалось, улочка обратилась в узкий коридор второго этажа с тусклыми светильниками по стенам, он от неожиданности выпустил руку Эжени, потерял, только услышал её вопль уже откуда-то издалека, понял, что до неё добрался Кукловод, хотел броситься на помощь, но тут вспомнил, что слепой.
Слепой и беспомощный, как червяк. Врезался в стену, заорал что-то бессмысленное, просто поддался панике… и проснулся. От своего же вопля.
Больше года прошло. Не ждёт.
Джек перевернулся на спину и вытянул руку в серую муть. Сжал-разжал пальцы. Когда человеку нечем заняться, у него появляются тысячи бессмысленных тупых привычек. Вот, например, эта.
А может, я её выдумал. Её, Париж и Сорбонну. Я остался дома, окончил какой-нибудь местный колледж и работал… да хоть в авторемонтной мастерской. Угу. Всё, заворачивай.
Он сел. Раскладушка – откуда эту рухлядь Рой вообще притащил – скрипнула.
По коридору шаги. Джек их знает. Уверенные, негромкие, быстрые. Так ходит Перо.
А вот если бы
Внутри поднимается отчаянная злость.
Арсень взбегает на лесенку, распахивает дверь, вваливается. В нос ударяют запахи сигарет и нехилого перегара.
– А… блять, забыл же…– Перо проходит в комнату, к тумбочке. Скрипит открываемая дверца, шуршат вещи, которые Арсень выкидывает на кровать в поисках. – Чего это, седьмой час? Укладываемся в график… Доброго утра, кстати.
Голос сиплый.
– Ты опять что ли бухал?
– Да там… Короче… ну да, да.
Вещи перестают шуршать. Нашёл.
– Короче, щас схожу, сделаю себя похожим на человека, вернусь и притащу завтрак, потом попрём во внутренний двор.
– Сам пойду.
– Э?..
Под Пером проседает матрас на кровати. Сел.
– Арсень… – Зло выходит, но Джек ничего не может с собой поделать. Ничего. – Вот если бы ты… если бы тебе пришлось там ослепнуть, из-за этой хреновой бомбы…
Джеку кажется, он не ответит. Но Арсень заговорил сразу же:
– Ну, давай прикинем. Я бы валялся и ныл целыми днями, потому что зрение для меня – всё. Потом впал бы в депрессию, расколошматил фотоаппарат, срывался бы на всех, орал, что жизнь несправедлива, а в финале сошёл бы с ума, и вам пришлось бы либо прибить меня, либо терпеть и привязывать верёвками к кровати, потому что тихим сумасшедшим я вряд ли бы был. Ну, как-то так.
Джек хотел что-то сказать, но слов не было. Перо со вздохом поднялся с кровати.
– Слуш, если мы покончили с философской лирикой, можно я уже пойду? Башка раскалывается.
– Угу…
Арсень прошлёпал к двери.
– Вернусь минут через двадцать.
Тихо скрипит прикрываемая дверь. Шаги – вниз по скрипучим ступеням лесенки.
В этом доме всё скрипит. И всё шершавое на ощупь.
Джек заваливается на раскладушку, убивать двадцать обещанных минут до прихода Пера.
Утро, девятый час. Тихо. Не все ещё проснулись, а уж о том, чтобы носиться в коридоре толпами, и речи нет. Каждый шаг плавно переносит тебя из одного мутного пятна света в другое – тихий звук соприкосновения подошв ботинок с деревянным полом, гулкое, но так же тихое эхо. Негде звуку гаситься, отражается от голых стен.
Джим идёт, задумчиво разглядывая картины – редкие гости на посеревшей от времени побелке. Рассматривает портреты, живописные пейзажи. Когда встречается единственный а нет был ещё на третьем натюрморт, он даже останавливается. Ровно на четыре секунды – подивиться, зачем было зарисовывать продукты, да ещё и так бездарно.
Нет, не бездарно.
Это, кажется, импрессионизм.
Лайза меня убила бы за такую оценку.
Вряд ли семья Джона стала бы держать тут бездарные картины.
И, пожав плечами, Джим отправляется дальше.
На кухне почти безлюдно: Дженни и близнецы-баскетболисты, его бывшие подчинённые. Девушка хлопочет у плиты. Скоро завтрак – общий, не для нескольких выделившихся индивидуумов, над синими облачками газового пламени клокочут кастрюли и одна сковорода.
Здесь светло, и, по сравнению с безжизненным коридором, вполне шумно.
Джим садится.
– Джен, доброго утра.
– Доброго, Джим, – она машет рукой от плиты, – подожди секунду. Сейчас, чуть-чуть, да суп готов будет. Не хочу тебя кормить вчерашним.
Один из близнецов, Михаэль, прыснув, зашептал что-то на ухо второму. Тот ухмыльнулся, вполне по-доброму – хорошие ребята – и перевёл взгляд на Джима. Правда, заметив, что Файрвуд на него смотрит, живо потупил глаза.
Эти оболтусы вполне обходились вчерашним супом. Но, зная, сколько они едят, можно было не сомневаться: они ещё и сегодняшнего навернут. За милую душу.
Ждать пришлось чуть больше, чем чуть-чуть: начал собираться народ. Когда перед доком оказалась исходящая паром тарелка, в кухне насчитывалось уже шесть человек: Дженни, оболтусы – к ним прибавился третий, Лайза и Джим-подпольщик. Но он просто выходил за приправами. Вид у подпольщика был такой мечтательный, что Джим, на всякий случай, уткнулся глазами в тарелку. Перехватит, подсядет и будет рассказывать. А что Джиму рассказывать, если он петрушку от укропа не отличает?
Суп, плюс второе – Дженни положила немного, но настояла, чтоб съел. К этому времени кухня уже гудела – начиналось основное завтракательное время. Когда Джим принялся за традиционный чай с печеньем, было не протолкнуться.
Тогда-то и залетел Арсень. Утром он выползал из спальни, держась за больную голову – бутылка виски в одного многовато даже для этого много чего повидавшего на своём двадцатидвухлетнем веку организма. А теперь вот внёсся почти стремительно – волосы ещё мокрые после мытья, через плечо проходильная сумка перекинута. Ясное дело, всё успел: и у Джека наверняка был, и во дворе носился, а потом пошёл истязать себя контрастным душем. Поздоровался с Дженни, широко улыбнувшись, ответил на вялые приветствия сонных подпольщиков. Ища стул, поинтересовался у Роя, сколько будет стоить дальнейшая аренда примуса, пообещал дёрнувшей его за рукав Нэт закинуть олова к обеду. Нашёл стул, огрызнулся на какую-то ядовитую реплику Харриса, тут же перестав обращать на него внимание, протащил стул по полу, брякнув на единственном свободном месте у стола, в самом углу, и тут же потянулся за корнишонами.
– А, ага, спасибо, – опомнился, когда Дженни поставила на стол перед ним большущую тарелку супа. – Я вечером после восьми заскочу. Постараюсь не поздно.
Дженни – не отличающаяся радостностью в предыдущие дни, не выдержала. Улыбнулась и отошла к плите, налить Арсеню чая. А тот уже, заграбастав себе пять огурцов, вступил с Нэт и Заком в разговор о том, что в особняке видели подружку Табурета – вроде как кот её привёл с собой, только кошка прячется. Нэт, в перерывах между поглощением супа, прогнозировала, что скоро в доме станет штук двадцать котов, и кормить их будет нечем, а Зак начал размышлять, можно ли будет нацеплять глушилки и на них, если коты съедят всех крыс.
Джим и забыл про чай. Медленно, подушечками пальцев, скользил по поверхности чашки, по гладкой, слегка влажной от пара кромке. Смотрел на Арсеня. Оглаживал взглядом его руки – всегда с ума по ним сходил – растрепавшиеся мокрые волосы, расчесать их подпольщик не успел, спутались, висели потемневшими прядями. Да даже резкие черты лица...
Да что за…
Поздно, взгляда не оторвать. Вот Арсень нетерпеливо, в несколько торопливых движений откидывает пряди, лезущие в глаза, вот фыркает в ответ на какую-то реплику Нэт, тянется за хлебом. У Джима внутри горячей дрожью каждое его движение отзывается. Джим даже не моргает практически – смотрит, вбирает в себя, обволакивает взглядом, в то время как какая-то небольшая рациональная его часть искренне удивляется, как можно желать настолько несуразное нечто.
– О, припёрся, лёгок на помине! – Нэт заглядывает под стол. – У, морда…
– Табурет, что ли? – Зак извернулся на стуле, чтобы видеть. – Один?
– А это он по мои шнурки пришёл, – поясняет Арсень. – Щас жевать будет. Э, животное!
Кот появляется с другой стороны стола, возле подпольщика. Он мурчит и трётся о ножки стула.
Арсень опирается локтем о колено, наклоняется – почесать предмет горячего обсуждения. Предмет тарахтит и наверняка оставляет на его джинсах тёмные шерстинки. Нэт под фырканье последовательниц за шкирку вытаскивает Закери из-под стола и выводит теорию о том, что от голода и кошку можно съесть, побледневший Ричард просит ухмыляющуюся девушку замолчать, а Джим-подпольщик заявляет, что кошек позволит готовить только через свой труп. Арсень гладит Кота.
Его пальцы тянутся, чтобы почесать Табурета за ушами, из-под рукава показывается запястье и область выше – перевитая выступающими жилами.
Джим тихо вдыхает воздух сквозь сжатые зубы.
Это ж не с недотраха?
Недавно ж было…
Кажется…
Арсень выпрямляется, кроссовкой отпихивая от себя Кота – тот хотел запрыгнуть к нему на колено, – и, смеясь одним взглядом, на полном серьёзе говорит Нэт, что может одолжить парочку сачков – для отлова кошек. Потом тянется за только что подставленной Дженни кружкой, кидает неосознанный взгляд на ту сторону стола… Пальцы, уже почти подтянувшие кружку с чаем, оставляют её. Арсень смотрит через стол на Файрвуда. Слегка хмурится, затем, так же не отводя взгляда, на ощупь находит ложку и медленно, явно не понимая, что делает, окунает её в суп.
Джим, пряча улыбку – не очень старательно – выдерживает пару секунд взгляда и переводит его на свою кружку. Чай успел слегка остыть, и пальцы, медленно скользящие по влажному краю, уже не чувствуют на себе горячего пара.
Арсень занят, Джим, – маленькая благоразумная версия себя тихонько попискивает где-то у уха. – Арсень занят, ты тоже занят. Он вон как забегался. Допивай чай, благодари Дженни, и иди работать.
Вы ночью плохо спали, с похмелья оба, – дубляж благоразумной версии занял второе ухо. – Давай не будем его провоцировать.
Джим мягко улыбается, наблюдая за тем, как пальцы скользят по ручке, обхватывают её, чувствуя тепло керамического бока.
