Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 283 (всего у книги 329 страниц)
Крыс смотрит то на него, то на брата, то на Билла, замершего на ящике в дальнем конце чердака. Старик не шевелился.
– Я тоже не верю в его доброту, – тихо заявила Джейн. – Достаточно мы наизображались его кукол.
Маньяк молчал.
Девушка с ненавистью смотрела в камеру, не отрываясь, продолжая обнимать Кэт. Такой Арсений её ещё не видел. Руки сами собой потянулись за фотоаппаратом. На него уже никто не обратил внимания.
– Люди, о которых я забочусь, которых кормлю, лезут в петлю, попадают в ловушки, рискуют, – продолжила Джен тихо и чётко. – А ты издеваешься… Не их кормить надо, а тебя – крысиным ядом!
Нортон положил ей руку на плечо, слегка сжал пальцы.
– Солнце, хватит, – сказал еле слышно.
– Уоллис, к чему быть такой грубой? – просюсюкали с потолка. – Наверное, не стоило из тебя столько крови выпускать, ты как-то… очерствела. Напомни при случае прописать тебе керосин внутривенно, живо размякнешь!
– Так какие твои условия? – громко спросил Джек, перекрывая волной прокатившийся по чердаку шёпот и начало новой реплики Джейн.
– Конечно, давайте искать! – рявкнул Трикстер радостно. – И не слушать всяких пессимистов. Вы же не хотите новых смертей? Хотите спасти своих? Джек, чего же ты ждёшь?
– Твоё дело, Джек, – сказал Нортон, поудобнее устраиваясь у стены.
Арсений тоже понимал, что микрофона нет. Но большинство думали иначе. Перо удержал за руку Джима, собравшегося уже идти на помощь метнувшемуся к ближайшей коробке брату.
– Нортон прав, – сказал тихо.
– Я знаю, – так же тихо отозвался Джим, но руку вырывать не стал.
Люди принялись шуршать вещами на чердаке. Они застревали у каждого сундука и завала вещей, засовывались в коробки и вываливали их содержимое на пол, топтались и прыгали на половицах, ища тайники. Соня требовала фонарик побольше, Лайза залезла под один из рабочих столов, Зак так и вовсе уже вовсю шурудил в дальнем углу, неизвестно как протиснувшись между ящиками и вешалкой для старых пальто.
– Дракон, мечтал ли ты в детстве о домашней зверушке? – продолжает играть Элис.
Он отвечает отрицательно. Исами молчит. Или успела стиснуть зубы?
– А ты… не устаёшь ухаживать за своими волосами? Такие роскошные, даже после стрижки?
– Нет, – ровным голосом.
– Ты и впрямь скучная… Ладно, снова Дракончик. С тобой повеселее. Умеешь развлечь девушку. Итак: если я вздёрну твоего чёрного кота в петле и буду медленно вспарывать ему брюхо, ты расстроишься? Ну, посмотри мне в глаза и скажи. А если я начну отрезать ему одну за одной лапы? Шарить пальцами в дырке от ножа, вытаскивая кишки?
– Да, – выплёвывает хвостатый так, что в этом коротком слове вполне умещается яда для цельного «заткнись и захлебнись своими же слюнями, сука».
Рядом грохнул переворачиваемый ящик. Перо вздрогнул. Энн, убедившись, что микрофона из тары чудесным образом не выпало, решительно поджала губы и метнулась к ближайшей коробке.
Дженни и Кэт с места не тронулись, так и сидели в обнимку возле Нортона. Судя по прищуренному взгляду, ему порядком надоело, что все пляшут под дудку Стабле, будь он Зеркалом или вообще кем угодно. Сейчас подпольщик смотрел на камеру и о чём-то явно думал.
Арсений мотнул головой.
– Ты больше любишь весну или зиму, Исами?
– Зиму.
– Хорошо, верю. А что тебе больше всего нравилось в первом акте? Честно, девочка.
– Возможность помогать Дракону.
Чердак затягивало багрянцем, мерцающим сквозь тьму и слабый серый свет мониторов. Багровое искажает лица, крадёт черты, обращая всё и вся в тени.
Люди продолжали шуршать, перерывая чердак. Только Кукловода в кресле это не касалось. Он сейчас восставал из небытия, как феникс из пепла. Собирал себя по крупицам. И потому не шевелился и не отвлекался. Его неподвижная фигура, подсвеченная серым светом мониторов и багровым – проклятия, видимого только Перу, гротескно смотрелась на фоне обезумевших носящихся теней.
– Дракон, она пытается тебя спасти от ударов тока. Так отчаянно, что готова отвечать на какие угодно вопросы правдиво. А ты отплатил ей… Так-так… уже восемью неправильными ответами. Ты ненавидишь её за жертвенность? Сейчас – ненавидишь?
– Нет.
Новый вскрик, на сей раз протяжнее и дольше.
Мимо пронёсся Джек с ящиком, плюхнул его на другой и полез на получившуюся конструкцию. Билл попытался его удержать, но крыс упрямо стряхнул руку старика.
– Скорее, скорее! Ну! – подбадривал Трикстер нетерпеливо. Он прыгал на стуле, это точно, и радовался как ребёнок. – В дальнем ещё углу не смотрели! Под потолком! Джек, за мониторами! Ну, ну, горячо, Мейси! Попроси дружка тебя подсадить! Ну что же вы!..
Последнее он заорал, как страстный болельщик проигрывающей футбольной команды.
Особо впечатлительные носились по чердаку, взрывая на своём пути содержимое коробок и сундуков. На пол летели детали вперемешку со старыми вещами, тряпками, игрушками, даже откуда-то выкатился и завертелся по полу узкий блестящий цилиндр плойки для волос, лишённый шнура.
Безумие набирало обороты.
– Действительно, мистер Фолл, – заговорил Трикстер совсем другим тоном, официальным и слегка печальным. Прокашлялся. Кажется, его крайне заинтересовала неподвижная фигура в кресле, словно бы уснувшая. – Вы могли уже заметить, что микрофона на месте нет, а без него связаться с птичками вы не сможете. Я через свои каналы подключать ничего не буду, это неинтересно. Но, так и быть, интригу раскрою. Я его спрятал, конечно же. Не на чердаке, – громче, – все честно, вы сами в этом убедились и теперь знаете, что я не вру.
Джек с непередаваемым выражением на физиономии, удерживая в зубах тонкий фонарик, отпустил балку, за которую держался, ощупывая её верх, и едва не сверзился с горы ящиков. Его поддержал Билл. Из-за вешалки высунулся Зак, на плече у него почему-то лежало чёрное боа, явно родственник красного из спальни. Лайза показалась из-под стола с комком старых носков и пилой, которые, видимо, разрыла где-то глубоко в недрах затаившейся под столешницей коробки. Люди, взлохмаченные, взбудораженные поиском, высовываются кто откуда. На лицах недоумение и страх.
– И дальше всё тоже предельно честно, – добродушно хрипят динамики. – Если микрофон найти, вы сможете пообщаться с нашими птичками, приободрить их, наказать не выпендриваться и отвечать правду, давать подсказки… Но чтобы было интереснее, я…
Его прерывает на секунду новый вскрик Исами. Элис шипит и велит ей не терять сознание.
Они замерли все, в багровом киселе. На полу – кучами вываленные вещи. По ним течёт слабый серый свет мониторов, обращая в руины. Никто не смеет пошевелиться. Ещё бы, ползали кверху задницами, рылись, как очумелые кроты, а оказалось, над ними потешались. Опять.
Арсений привычно протискивает свои пальцы между джимовых – это так называется у них «взяться за руки». Больше похоже на проталкивание безжизненных корявых веток с отслаивающейся корой между его тонких, чутких и целых пальцев.
– …небольшая рекламная пауза. Так вот, я разбросал детали от микрофона по дому…
Я хочу их целовать, эти пальцы, а не обдирать кровавой коркой на своих. Кажется, Джон перед «засыпанием» решил заразить меня бациллой пафоса. Ну да, не всё одному уходить в небытие с этой заразой.
Дыхание срывается. По полу, низко, стелется туман. Сид и проклятие, небывалое, оба тут.
Они не видят, не чуют, его сестра бы поняла, будь рядом. Но её нет.
А так жмётся ближе к Майклу Энн – что-то почувствовала, огромные голубые глаза от страха потемнели и кажутся ещё больше обычного; Нортон накидывает шаль, отданную Дженни, на плечи Кэт и тихо говорит обеим девушкам сесть поближе; Джейн дрожит. Энди, глядя на пол так, будто по нему ползёт нечто крайне грязное и заразное, причём ползёт в его сторону, опасливо перебирается ближе к мониторам, да Джек, слезший со своей баррикады, мотает головой и хмурится – научился чувствовать близость Другой Стороны. Или Сторон?
Кукловод медленно, словно человек, задремавший на час в неудобной позе, поднимает голову.
– На поиски у вас два часа, – продолжают нахрипывать динамики голосом их узурпатора, а Арсений поворачивается к Джиму, обнимает его, стискивая отзывающиеся рваной ноющей болью пальцы, и целует. Самозабвенно, отчаянно. Под багровым ужасом, среди застывших людей. Так, как целовал когда-то во внутреннем дворе, думая, что прощается навсегда. А он льнёт к нему, отвечая, обхватывает ладонями впалые щёки. Джим вряд ли чувствует Кукловода или близость Ада, но вот Арсения, скорее всего, чувствовать уже научился.
Джек не возникает, да вообще все молчат, кроме Трикстера.
– Правильно делаешь, Перо. Вдруг в тёмном коридоре наступишь на гвоздь, заработаешь заражение крови и скончаешься в страшных муках на руках любимого доктора? Ну или упадёшь с лестницы. Так, конечно, быстрее и трагизма меньше.
На этих словах Джим слегка вздрагивает. Арсений отстраняется от его губ, прислоняется лбом ко лбу. Гладит спутанные волосы.
– А это я к чему: Пёрышко, детали для микрофона ищешь ты. Ну а чтобы не было совсем уж жестоко, вместе с тобой в качестве консультанта отправляю младшего Файрвуда. Всё честно: все детали есть, так же – несколько паяльников, работающих автономно, на батарейках. Если поспешите – успеете.
Арсений шершаво касается джимовой щеки. Корка на ладони болит, уже треснула.
– Он вернулся, но слабый щас, – вполголоса, поглаживая большим пальцем выпирающую скулу. – Не обижайте его тут, а то надуется и пойдёт бить тарелки. И чашки заодно чайные, он такой.
Джим смотрит на него так же, как до этого целовал – жадно, будто желая выжечь образ на задней стороне сетчатки. Осторожно перехватывает его пальцы. Прикасается к ним губами.
– Арсений… – вроде хочет что сказать, уже рот открывает. Но потом закрывает, качает головой. – Иди. Я прослежу за ситуацией.
– Главное – чашки ему не давай, с остальным нормально будет.
Арсений коротко улыбается, стараясь напоследок стянуть с Файрвуда как можно больше багровой дряни, затем отстраняется и машет рукой Джеку. Тот уже ждёт у выхода.
– Идём, – бросает хмуро, толкая дверь. Она блокируется снова, стоит им оказаться на лестнице. – Перво-наперво он мог разобрать микрофон и на три детали, и на двести три. Да и спрятать – куда угодно. Потому опишу тебе примерно, что искать, и придётся разделиться.
Арсений кивает. Они заходят в комнату за сумками, остатками лазеров и запасными батарейками к фонарикам (тают на глазах).
Потом идут в подвал, Джек долго шарится в одном ящике, где свалены какие-то журналы и тонкие брошюрки. Наконец, извлекает книжку и подаёт Перу.
– Там найдёшь по содержанию, где-то есть устройство. Сообразишь, я в тебя верю. Если что, ищи магнит, обязательно. И фольгу. Я начну отсюда, тут хотя бы… знаю всё.
Арсений кивает, собираясь уходить. Джек понимается с ним на площадку к сломанной двери. Привычка.
– Арсень, – окликает негромко. Перо оборачивается. – Мартышка это специально сделал. У нас здесь кроме меня спаять схему к микрофону смогли бы только Нэт или Рой. Их на чердаке не было, может, их и в живых-то уже нет. А мне такую схему… Напортачу только, сам понимаешь.
Ну да не Кукловода ж просить
– Предлагаешь мне, что ли? Лучше Джиму. У него пальцы не как корни векового дуба.
– Ну, там глянем. И это, Мэтт тебя наверняка двадцать раз в зеркальную перевернёт. Так что…
– А у меня очки твои крутые есть, не переживай, – Арсений привязал на всякий случай фонарик к ремню сумки. – Кстати, тебе никогда в голову не приходило, что при обескрове зеркальный режим даже лучше? Так соображалка не работает, а перевернуло тебя, кровь к башке прилила – красота. Как раз хватает.
Файрвуд хмыкнул, закрывая дверь.
Арсений, очутившись в коридоре, открыл книжку. Кое-как пролистал страницы под фонариком (они противно шуршали под пересохшей кожей пальцев). Примерно запомнил, как выглядят всякие детальки. Опять же, может, Трикстер не стал сильно разбирать микрофон. На две там части. На пять. Не больше.
А начинать лучше с зимнего сада. Обезьянка любит тропические заросли.
Тихо. Темно.
Это не тишина уснувшего дома, а чёртово кладбище, и Перо кожей ощущает холод. Мир мёртвых здесь, рядом. Покалывает кончики немеющих пальцев.
Еле слышно шуршат листья растений. Пахнет сыростью и дохлыми лилиями. Никаких деталей нет ни в пустых горшках, ни в банках, ни на столах, ни даже в ящиках Исами.
Арсений ищет методично, перерывая комнату от одного угла до другого.
Он Перо, так-то. Искать – это такая работа. Перо не увиливает от работы. Но страха почти не ощущает. Куда ярче другое: больно ладоням, боль выматывает, хочется спать, под горлом давит голодная тошнота, его слишком много, тела, которое хочет жить и умеет только требовать.
Вот так и содержи всю жизнь свою шкурку. Как приспичит пострадать, так даже не даст.
Вторая половина сознания адово горит: ей надо рисовать. Ей надо вернуться к Кукловоду и узнать, простил ли он его за ту выходку. Это не может быть Художник, он ошивается тут же, неподалёку; у них уговор. И Тень ему следует. Это его собственное безумие, его недобитое Зеркало.
– Я – только набор ощущений, перцептивных и… не очень, – сказал Перо пластиковой бутылке с водой для полива. – Это всё равно, что быть паззлом и прекрасно ощущать, что состоишь из кусочков, которые на честном слове друг с другом держатся. А я сам в этом случае где?
Бутылка молчала.
«Я» всё же было: слабо ныло отголоском тревоги за Исами, хвостатого, Джима и Джека. И на том спасибо, живой, значит. Перо нашёл фольгу. Фиг знает, такая или нет Файрвуду нужна, но в сумку кинул.
Больше не везло.
Обследуя тумбу, на которой раньше стоял аквариум, нашёл под ней чёрную ленточку. Срез наискось, края аккуратно подпалены. Лента гладкая, не мятая, сантиметров тридцати длиной, да и сложена аккуратно.
Это было здесь раньше или не было
И зачем…Что-то не так.
Арсений снова пошарил рукой под тумбой, нашёл ещё одну ленточку, точно такую же.
На них была бы пыль, – сформулировал, наконец, то, что не давало покоя. – Проваляйся они здесь хотя бы два-три дня, была бы пыль. Они чистенькие.
– Смотрю, Пёрышко, ты уже подобрался к самому интересному.
Динамики включились неожиданно и беззвучно, или он не услышал, пока пыхтел и шарил под тумбочкой.
– Чего тебе? – вопросил Арсений, даже не думая подниматься. Ни к чему лишние усилия тратить.
– Хочу предупредить, что из двух отпущенных часов у тебя остался час тридцать восемь, а наш Траурный праздник Правды в самом разгаре. Это во-первых. А во-вторых, ленточки эти не просто так. Давай посчитаем, Перо. Тигрица и Дракон у меня в гостях, но остальные где-то в особняке. Восемнадцать человек.
Значит Рой и Нэт живые
И Фил.
Арсений мотает головой: если радоваться, то не сейчас.
– Ленточек по две на каждого, – продолжает Трикстер слегка насмешливо. – Утешительный приз для участников Траурного праздника правды. Они же – гарантия того, что все останутся живы…
Трикстер тихо вдохнул и, отстукивая пальцами по пульту скорей всего, запел неожиданно приятным, тёплым голосом:
Тридцать шесть чёрных лент – восемнадцать людей.
Как найдёшь их, к своим возвращайся скорей.
Меньше чем половина – и верная смерть,
Но лишь мне выбирать, друг, кому умереть.
А найдёшь половину – учти, не беда:
Покалечу слегка своих кукол тогда.
Арсений медленно поднялся, сжимая в кулаке ленты.
– Внимание, Перо, – Трикстер оборвал пение, перестал быть слышен и отстукиваемый ритм. – Это не все объявления. Конечно, ты легко найдёшь восемь-десять лент, чтобы полностью обезопасить тех, кто тебе дорог. Файрвудов, Закери, милашку Джейн и её дружка-киллера… Джона Фолла… Это вполне логичная мысль, и потому я её предусмотрел.
Арсений молит. Он уже догадывается о правилах игры.
Зачем тебе это всё, – едва вырывается даже не опрос, констатация факта.
Дебил ты. У тебя тут драма, хватит использовать клише. Удиви его, и будет тебе эстетика абсурдизма. Ионеско отдыхает
– Почём печеньки? – спрашивает Арсений, запрокидывая голову к камере. Ну да, ничего умнее не получится, устал.
Пауза, потом Трикстер смеётся. Искренне. Это смех странным образом отвращения не вызывает.
– Молодец! В праздник надо веселиться, даже если он траурный, – сообщает посерьёзневшим голосом. – Ты уже понял, Перо? Мне решать, кому найденные тобой ленты дадут защиту. Например, эти две, что ты держишь… Я ещё не решил, кому они достанутся. Спасут ли жизнь двум людям или жизнь и здоровье кому-то одному. И ещё: в тех комнатах, где есть ленты, нет деталей от микрофона. И наоборот, конечно же. Ну нельзя ж в самом-то деле спасти всех, хороший мой. Так не интересно.
До отупевшего от усталости сознания доходит медленно, и это похоже на белый-белый холст, на котором алыми пятнами мокрой акварели расцветает роза. Или крови. Или кетчупа. Да чёрт знает. Мотнув головой, отогнать картинку.
