Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 193 (всего у книги 329 страниц)
Откинуться на спинку кресла. Закрыть глаза. Слабо верится, но лучше уж верить в такое, чем… не пойми во что.
– Джек, Джим, Дженни, Лайза, Джим-подпольщик, хвостатый, Зак… Восьмой, в набросках, была Эрика. Я не стал писать её в виде марионетки, передумал в последний момент. А мы, получается…
– На грани, если верить этому портрету. Но Перья всегда на грани.– Исами поправила алую ленту в волосах. Отставила чашку, поднялась. – Арсений, ты отдохнул? Сегодня лучше начать тренировку пораньше…
– Джек, Джим. Дженни… – Арсений, остановившись у стола, вперился в кухонную стенку. Если эта безумная мысль Исами была правдой, то он готов был писать портрет хоть собственной кровью.
– Арсень, блин, чего там бормочешь? – вырвал его из оцепенения голос Джека. Он пристроился на скамеечке, рядом с помешивающей в кастрюле Дженни, и чистил картошку. – Ящик с овощами из кладовки, давай, живо.
– Что, скучно стало с тазиком картошки в обнимку? На морковку с луком потянуло? – Перо растянул губы в привычную уже ухмылку и по пути до двери шмякнул крыса по шее полотенцем. – Щас всё будет.
Комментарий к 4 апреля (утро)
Das ist der Krieg* (нем.) - "это война"
C'est la vie** (фр.) - "такова жизнь"
Le temps perdu ne se rattrape jamais*** (фр.) - "потерянное время не вернёшь"
Call me Elis...E-lis, Is it really difficult for you?****(англ.) - "зови меня Элис... Э-лис, неужели для тебя это так сложно?"
========== 4 апреля (день) ==========
Джим работал за лабораторным столом – размышлял, стоит ли, пока выдались спокойные полчаса, синтезировать немного нашатырного спирта, когда его вдруг осенило. Сто раз корил себя за то, что расслабился, за то, что перестал с должным вниманием воспринимать поступающую по делу информацию – и вот. Снова за старое.
Почему не спросил Арсеня?
Руки ощущают холод стекла – горелка. Спиртовая.
Узнал же он об Элис
Почему не спросил
Расслабился
Горелку – в специальную коробку, не дай бог, стащит кто, разольёт, разобьёт. Джим и эту-то получил не в первую неделю пребывания здесь.
Узнал об Элис
Важно
Билл не знает
Откуда Арсень
Сам Джим догадался достаточно давно. Сыграли свою роль и слова Ланса о бреде Алисы, и самостоятельно услышанные отрывки. Алиса говорила с Элис, смотрела невидящими глазами – лишь слегка открытыми – в темноту за спиной дока.
– Элис, нет! – отчаянный вопль женщины. Тонкие пальцы сжимают одеяло, вот-вот порвут, с неизвестно откуда взявшейся силой. – Элис!!!
Алиса сжимает зубы, верхняя губа дёргается в страдальческой гримасе. Голова – на лбу капельки пота – болтается из стороны в сторону, как у безвольной куклы.
Джим только смотрит, чтоб в припадке Грин не навредила ноге.
– Эли-и-ис… – почти со слезами. – Огонь… Элис, нет… не надо огонь… не надо кровь…
Обсудить бы это с подпольщиком сразу – но тот унёсся на дежурство, а Джим не захотел его останавливать. Да и мысль выспросить, откуда он узнал, пришла с запозданием.
Да, нашатырный спирт явно мог подождать.
В это время Арсень должен был дежурить на кухне. Но Джим застал там только несколько обедающих – из рано освободившихся – и радостно налегающего на утренний омлет брата.
Дженни сказала, Арсень ушёл.
Брат проворчал, что, скорее всего, к себе ушёл, рисовать. Посоветовал Джиму, если тот пойдёт к белобрысому «сильно ни на что… не того, потому как… скоро я. Вот».
Но, вопреки прогнозам младшего, Арсень не рисовал – развалился на кровати, вперил хитрющий – или какой у него там – взгляд – в потолок. Неподвижный, только пальцами шевелит в непонятном ритме.
– День добрый, – Джим плотно прикрыл дверь. – Хочу поговорить.
– А… – Арсений только на секунду перевёл на него взгляд, после чего снова уставился в потолок. Но рукой рядом с собой похлопал. – Да вроде здоровались утром.
– Ну, утром да, днём – нет ещё. – Джим сел рядом. Сейчас было нужно сосредоточиться на деле. Не думать о том, что из-за состояния Арсеня, не полностью стабилизировавшегося после визита в Сид, проводов у них уже две недели не было. И тело, ощутившее запах подпольщика, начало испытывать вполне определённые чувства.
– Я вас, – Арсень пошевелился, закладывая руки за голову, – внимательно.
И уставился вместо потолка на картину с изображением особняка. К слову, мыши по ней в последние несколько дней бегать перестали.
– Это касается Элис.
Страшно хотелось скинуть обувь, залезть на кровать с ногами. Но подобное поведение вряд ли бы поспособствовало самоконтролю
После секундной паузы Джим продолжил:
– Откуда ты узнал? О диссоциации Алисы?
Арсень, чуть нахмурившись, сел. Уставился прямо.
– Диссоциации? Вот я щас не ослышался, – и зачем-то, пошуршав скинутой к спинке кровати подушкой, отсел подальше.
– Арсень, расскажи, как узнал об Элис, – Джим упрямо гнул своё. Вот этому подпольщику только волю дай – горазд языком трепать.
Арсень вытащил из-под спины подушку, обхватил её, скрестив поверх руки, и с прищуром уставился из-за новоявленной баррикады на Файрвуда.
– Всё расскажу. Хочешь забраться на кровать – забирайся, я уже отсел.
Джим против воли улыбнулся. Лукаво глянул на зыркающего из-за подушки возлюбленного.
– Благодарю. Пребывание с тобой на одной, отягощённой одеялами поверхности, вредно для моего самообладания.
– Изверг ты, – спокойно констатировал подпольщик. – Хотя, пожалуй, с мазохистскими наклонностями. В общем, слушай. Дело было в ту самую ночь с празднованием, после операции Джека. Во время оргии. В общем, мы ещё когда с Алисой танцевали в библиотеке, я краем сознания как-то недопонял. Алиса, она… – Арсень невнятно помахал рукой, – она холодная. Вся по себе. Я с ней и до этого раз трахался, не рассказывал тебе, нет? Ну, короче, было дело. Так вот, это всё равно что… ну не знаю, пойти там скамейку оприходовать. Ни удовольствия, ни… – Поймав взгляд Джима, подпольщик не стал досказывать. – А тут, после танца, знаешь… Никакого холода в помине не было. Бешеная, иначе не скажешь… – Арсень снова с прищуром смотрел в стенку и задумчиво ухмылялся, водя пальцем по подушке. – В пятёрку лучших не внесу, конечно, но в десятку однозначно… Крышу несло знатно. И вот где-то там, заходе так на третьем, она попросила называть её Элис. В довольно ультимативной форме, надо признать. Ну мне-то чего, Элис так Элис, разницы…
– Оригинальный способ, – Джим покивал, вроде бы серьёзно, но глазами не улыбаться не мог. Прав был брат, говоря, что Арсень, если припечёт, табуретку оприходует. Алису ж оприходовал. А раз она вроде как скамейка, то всё почти сходится.
Только не думать не думать о голом возбуждённом Арсене
О члене его не думать о заднице
О руках
Пришлось слегка прокашляться.
– И, получается, ты интерпретировал эту информацию только сегодня?
– Да я об этом и не думал, – задумчиво отозвался Арсень. – Воспринял где-то на уровне… подсознания, что ли. И никак не анализировал. Хотя, наверно, прав ты, я их и воспринимал с той ночи как двух разных людей. Но надо ещё помнить, что тогда Алиса… Элис… была пьяная.
– Да, понял… я тоже думал о той ночи, вечере, вернее. Танец ваш, – пояснил на всякий случай. – Она на себя была не похожа. И, когда ногу ей поранили, она упоминала Элис в бреду.
А о том, что поговорить со мной хотела, говорить?
Нет, наверное.
Это уже тайна пациента.
– Да уж… – Арсень, всё так же задумчиво, не замечая своих действий, слегка поглаживал пальцами подушку, очень медленно, – как-то многовато психов с раздвоением на один несчастный особняк. Лайза говорила, таких случаев самих по себе единицы. А у нас уже двое, и Алиса, получается, тоже знает о своей «второй половине», раз упоминала её имя… Значит, та же история, что у Джона с Кукловодом. Тот же случай. А это, Джим, уже конкретная ерунда получается.
Пожать плечами, провожая глазами каждый жест крепких, сильных пальцев подпольщика.
Ерунда – не ерунда.
Факт.
– Не ерунда, факт, – Джим дублирует свои мысли. – Что с ним поделаешь? Хотя и необычно, я согласен. Но, знаешь, ситуация у нас и так необычнее некуда. Особняк маньяка.
– Тогда, – Арсень переводит на него странно тёмный и какой-то даже холодный взгляд – по нему понятно, что подпольщик не здесь, – убивать могла она, вторая. Алиса, получается, ни при чём. Ты же видел Элис? Сам, собственными газами? Такая женщина убить может. Алиса – разве что случайно и с перепугу.
– Согласен, если убийства и имели место, то да. Элис. Элис… – Джим прикрыл глаза, слегка запрокинул голову, раздумывая. – Элис… Знать бы, Арсень, хоть немного побольше об Алисе-Элис. Где жила, что делала…
– Я вряд ли подберусь теперь, я же враг номер один. Вот раньше – может.
Внезапно, без всякого предупреждения, подушка была кинута на край кровати, рядом.
– Но Билл же не сомневается, что Эксетерская пневмония – её рук дело? Ты говорил, что она тоже по медицинской части. А если так…
Арсень слез с кровати, походил по комнате, остановился у стены, где картина, и поинтересовался негромко:
– А почему ты не сказал, что у тебя ещё до патрулей комнату обнесли?
– Не сразу заметил. – Джим наблюдает за ним из-под полуопущенных век. – Мне в те дни, сам понимаешь, не до разбора бумаг было. А они у меня все в тумбочке – не залезешь, не поймёшь. Меня очень аккуратно обнесли. А потом… поздно уже было.
– Ладно… проехали.
Арсень подошёл и сел рядом, сцепив в замок пальцы.
– И что в итоге… Если сейчас за камерами у нас Кукловод, ему всё равно. Джона там быть не может, иначе от Алисы уже мокрого места бы не осталось. Это мы тут играем во главе с Биллом в справедливый сыск, ему было бы всё равно. А это я к тому, что когда Джон вернётся, Алису не спасёт ничто.
– Ну, убивать точно не станет… а наказание ей не повредит. Заодно, если наказание будет травмоопасным, я получу к ней доступ.
– Нет, – Арсень покачал головой, глядя на дверь. – Речь идёт о той, которая разрушила его жизнь. О той, которая стала причиной гибели семьи. У пацана мать умирала на глазах, кровью истекала. Семь лет в тюрьме, ещё и Кукловод… Он её убьёт.
– Думаешь, узнает? – Как Джим ни старался на Арсеня взгляд не переводить, но теперь – посмотрел. – Разве что записи с камер просмотрит. А конкретно – запись вашего фракционного собрания.
– Узнает. Я уверен.
– Ну, если прикинуть последствия… – Джим перехватил запястье подпольщика горячее, глянул на время. Минут двадцать свободных у него ещё было – с учётом того, что он так и не пообедал. – Да, убьёт. Последователи останутся без главы. Притихнут, кстати, и надолго… А следствие, думаю, Билл и без живого подозреваемого завершить сможет. Единственное – саму её мне жаль, она, в сущности, неплохая. Когда адекватна.
– Да, – Арсень мягко высвободил свою руку из его пальцев, – но я это всё к предупреждению Леонарда. Нельзя, чтобы в доме кто-то умирал.
– Если Джон узнает, мы ничего сделать не сможем. Пока что единственное, что мы можем – поменьше говорить о… её прошлом.
Джим поднялся. Пальцы всё ещё хранили тепло арсеневского запястья.
На обед минут пятнадцать
Идти надо
– Промять тебя я всё ещё собираюсь, – он проверил содержимое сумки. Для массажа требовался крем и что-нибудь из масел, разогревающее. – Когда смогу застать?
– Здесь буду, рисовать. – Подпольщик пожал плечами. – До вечера.
Когда из кипы бесполезных, притащенных парой особенно ушлых последовательниц, бумаг выпал плотный лист, Алиса не придала ему значения. Лист и лист.
Мельком глянула – рисунок. Обычный рисунок. Нарисован Арсень, его сладкая компания, ничего особенного.
Где были её глаза?
И только сейчас, лёжа с Мэттом, перебирая на неизвестно какой раз бумаги, она снова на него наткнулась. И – хватило же ума, почему раньше не хватило? – прочитала подпись, в самом уголке, каллиграфическим почерком.
John Fall
John… Fall…
Перед глазами – кадрами, бешеными, прыгающими в обрамлении жадных языков пламени – мальчик.
Подросток.
Чёрно-белая фотография, оживает, смотрит на неё пустыми глазами.
У мертвецов пустые, жив, жив!!!
Смотрит на неё живыми глазами.
Элис рванулась из груди, опаляя щёки, выламывая – почти слышится хруст – рёбра.
Женщина, красивая женщина в луже крови.
Мальчик – лет восемь, в луже крови.
Мужчина – пиджак клетчатый, английская шерсть – в луже крови.
В пальцах Алисы Элис Элис? Алисы? Элис – холод пистолета. В сумку – пистолет, не удерживают пальцы, падает. Некогда поднимать. В руки из сумки – бензин, бутылка, но не успела.
Сзади – шум.
Бежать, бежать.
И уже из укрытия наблюдать, как в дом входит пожилая парочка. Потом – констебли. Столпились соседи, и мальчика – четырнадцать – вывели из дома в наручниках.
Алиса потом спрашивала у соседей.
Проезжала рядом на велосипеде, остановилась.
Женщина с короткими светлыми волосами – у забора, прижимала ко рту кружевной платочек.
Алиса стукнулась плечом о забор.
Её трясли за плечо.
Её трясут за плечо.
– Элис, Элис, девочка, - на плече тёплая рука Мэтта. Голос – над самым ухом, как долго он зовёт её? – Элис, что? В порядке?
Рвётся Элис.
Наружу, к каллиграфической подписи, к медальону с фотографией из газеты – четырнадцатилетний мальчик – к крови, к огню, огню…
Оттолкнуть Мэтта – опора потерялась, кровать одноместная. Алиса падает на пол, ударяется плечом – не больно, нет, страшно.
Сознание обливается потом, кровью, сознание обливается бензином, горит в жадных языках пламени-Элис.
Элис оттаскивает Алису острыми коготками.
– Нет, нет!!! – крики как сквозь толстый слой ваты, – нет, уйди!!!
Не пускать Элис, нельзя давать волю Элис – Элис подожжёт дом, что угодно сделает, чтоб закончить начатое.
– Нет, уходи!!!
Нельзя Элис
Кровь, огонь
– Убери свои руки!!!
Когтями царапает лицо
Тащит за руку, внутрь, во тьму
Джон Фолл
Ну почему сейчас?!
– Почему он?!
Мешается перед глазами: пылающие мысли, когти Элис, оскал Элис, собственные крики, твёрдый пол под плечом, кровь и огонь.
Мэтт приходит не сразу. Сначала – краем сознания улавливается – поднимает листок с пола, потом садится рядом. Прижимает её к себе, не даёт брыкаться, бормочет что-то.
И вот – Алиса победила победила уже прижимается к его груди, давится рыданиями. А Стабле слушает её бессвязный монолог, гладит по волосам. Молчит.
– Четырнадцать было, – говорить тяжело, не говорить невыносимо – пусть хоть слова отгородят её от себя, – первый раз – ребёнка. Ребён… бён… – рыдания, – Мэтт… – и, шёпотом, – понимаешь? А Элис… нельзя так… она убьёт, только я… не дам.
Грудь – широкая, тёплая, пахнет землёй и горьковатым чем-то. Руки – окольцевали, и спокойнее гораздо в них, уткнуться носом в грудь, и легче.
– Значит, Фолл… – Мэтт негромко, скорее с собой. – Тот самый, что ли? Фолл, да… Учитель, значит… Я-то думал, ему хотя бы сорок есть.
– Я не дам, – Алиса его не слышит. Главное сейчас – не слышать себя, поэтому она говорит без остановки и не может слушать Мэтта. – Не дам, нельзя… сколько угодно… в руках держать буду… не будет огня, Мэтт, не допущу, крови не будет…
– Не будет, да… – он гладит её по волосам, успокаивая. – Тихо, тихо… всё будет так, как захочешь, м? Так?
Алиса кивает только, бормоча что-то невнятное.
Рисунок лежит рядом, освещённый неверным, мутно-жёлтым светом ламп.
Детский крем, камфорное масло – одолжила Дженни. Когда узнала, что это для Арсеня, улыбнулась и сказала:
– Для него – что угодно.
И пошла шуршать в тумбочке, разыскивая необходимое.
– Ну да, если у него будет остеохондроз, будем все страдать, – Джим, покивав, прослеживал глазами её тоненький силуэт. Прав Арсень. Дженни меняется, даже не так – её ломает. Но кого не ломало бы?
Теперь и крем, и масло покоились в его медсумке. Поигрывая застёжкой – непроизвольно, чтоб занять пальцы, – Джим отворил дверь арсеневской комнаты.
– Где Джек? – спросил с порога.
Арсень лежал поперёк кровати. С одной стороны – босые ноги, с другой – лохматая голова свесилась, – и чиркал на листке, разложенном на полу.
– Их… – он смял рисунок, кинул под кровать и резким движением сел, – величество брезгует нашим обществом. Спелся после обеда с Нэт, разбирают какую-то схему.
– А ты как вырвался?
Стараясь не глядеть на потягивающегося подпольщика, Джим прошёл к тумбочке, достал тюбик крема. Всё это – под внимательным взглядом Арсеня, аж кожей ощутимо.
Если дам себе волю…
Нет. Арсеня нужно промять.
– А я сказал правду, – подпольщик широко ухмыльнулся. Теперь он сидел по-турецки, руками обхватив костлявые ступни. – Сказал, мол, так и так. Доктор Файрвуд обеспокоен моим позвоночником и намерен принять меры.
– Джека я тоже потом промну. Толстовку снимай и попой кверху, – Джим выдавил на ладонь небольшое количество крема. Теперь нужно было справиться с бутыльком масла – капнуть не слишком много. – Вы, доблестные рыцари швабры, взяли моду по ночам в майках разгуливать.
– Ну так Билл же…
