Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 203 (всего у книги 329 страниц)
– Ну, возможно, – хрипло согласился Кукловод, ощупывая ягодицы Арсеня под грубой тканью. – И всё равно нерационально...
Арсений мягко запустил пальцы в его волосы, заставляя приподнять голову, и сам наклонился.
– Привыкнешь, – тихо заверил, прямо глядя в тёмные из-за расширившихся зрачков глаза и ощущая внутри, у сердца, вернувшийся холод. – В этом мире куча нерационального.
========== 13 - 14 апреля ==========
На сей раз заточение длилось шесть дней. Арсению было позволено выйти из кабинета в пять утра 13 апреля. Особняк спал, погружённый в предрассветные сумерки. Солнце должно было вот-вот взойти, но в коридорах ещё висели густые сумрачные тени.
Арсений, крадучись, прошёл мимо дверей и поднялся в свою комнату. К его облегчению, она была пуста. Валялись на полу какие-то вещи, бумажки, на тумбочке стопкой громоздились Джимовы книги по медицине. Но, казалось, уже дня три или четыре сюда никто не заходил.
Хвала потолку.
Арсений пошарил в тумбочке, нашёл свитер, тот самый, который просил у Дженни в январе. Тогда надо было скрывать от Джима синяки на горле, оставшиеся после пальцев Леонарда. Теперь скрыть нужно было куда больше – кровоподтёки на коже, синяки, царапины и взрезы от ножа. Правда, со здоровенным надрезом, идущим по правой стороне лица от скулы к подбородку, сделать ничего нельзя было. Не пластырем заклеивать же, в самом деле.
Переодевшись, он включил компьютерного мастодонта и подтащил ближе сумку с фотоаппаратом. Шнур был во внутреннем кармане, а для карты памяти он подходящего слота не нашёл – скорей всего, был не по времени.
Фотографий было много, девятьсот четырнадцать штук. Арсений беззлобно ругнулся на отсутствие сортировочных плагинов к основной программе, но делать было нечего: пришлось вручную создавать папки и сортировать по темам, удаляя неудачные кадры.
Кто-то там говорил, что каждый не даром проедающий свой хлеб фотограф делает кучу бесполезных снимков… Вроде Энсел*. Да, наверное…
Рассвет застал его за работой. Арсений скинул кроссовки и поджал под себя мёрзнущие на холодном полу ноги. Каждое фото надо было не просто оценить, а понять, какое именно место оно займёт в общей папке. Одна общая – туда отправлялись портреты жителей особняка и фотографии из жизни. Праздники, интересные случаи, просто любопытные бытовые сценки. Радость и горе, всё вперемежку. Арсений и сам не подозревал, сколько всего успел снять за это время.
Ещё одна, совсем небольшая – особняк. Стены, окна. Плющ по каменной кладке. Скачущие по двору вороны в утреннем тумане, рассветы или закаты над крышами, идущий снег в блеске фонарей, Табурет, охотящийся за воробьями, ветки кустарников в каплях дождя, подсвеченных светом окон через доски…
Следующая – более личная. Те фотографии, которые ещё не стали, но станут ему дороги. Здесь Арсений не только отбирал их куда тщательнее, чем по критерию «технически хорошая фотография со смыслом», но и каждую назвал. Вот Табурет переворачивает корзину с эзотерическими побрякушками, а Тэн и Дженни пытаются спасти хрупкие вещи; вот Джим перевязывает Джека, а тот как всегда ворчит и явно недоволен всем сущим. Вот хвостатый, устало развалившейся в кресле с Котом на коленях, курящий в подвале Билл, Лайза в кресле с газетой, забавно хмурится, Дженни в танце на каком-то празднике и она же у окна, Исами, пишущая иероглифы на белом-белом листе бумаги…
И последняя папка – фотографии для них с Джимом. Задним числом Арсений только порадовался, что расположение камеры не позволяет Кукловоду отследить, что он там смотрит на мониторе.
Из девятисот он отобрал триста, после чего вернул фотоаппарат в сумку. Непонятно было, останутся ли фотографии, если его вдруг выкинет в свою реальность, но те, которые он оставит здесь, на этом компьютере, точно никуда не денутся.
К семи с сортировкой было покончено, оставалась одна ночь полноценной работы над обработкой.
Особняк, пригретый утренним апрельским солнцем, не думал просыпаться. Яркие полосы солнечных лучей вовсю лились сквозь щели между досками на окнах, по первому этажу гулял сквозняк – кто-то открыл дверь во внутренний двор, подперев перевёрнутой табуреткой, и сквозь неё, распахнутую, слышно было как безумно громко и радостно чирикают птицы и звенит в фонтане вода. Двое утренних подпольщиков, весело переругиваясь и толкаясь локтями, сманили во двор кучу воробьёв, насыпая из небольшого ведёрка крошки на песок возле скамейки.
Арсений не стал привлекать к себе внимание. Постоял на пороге, подышал воздухом – в нём уже набухали тёплые ароматы распустившихся в траве нарциссов и фиалок, лопнувших почек и влажной земли. Вылезшее на крышу особняка солнце залило всё яркими золотыми лучами. На контрасте с этими лучами только свежее и синее казались тени, забившиеся под заросли кустарников и по углам двора, вычерчивающие сложные ажурные узоры под ветвями деревьев.
Воздух пах весной и свободой.
Арсений развернулся к двору спиной.
Преодолел несчастные пятнадцать шагов отсюда до комнаты Джима, бесшумно толкнул знакомую приоткрытую дверь.
Хоть бы ты был на месте. Не хочу искать. Ничего не хочу.
Хочу чтобы вся эта баламуть закончилась сразу
Файрвуд действительно оказался в комнате. Оба.
Джек спал на раскладушке, как-то нерационально, собрав всё одеяло вверх складками, при том, что ноги до колен остались без укрытия. Джим не заметил ещё только потому, что сидел на кровати и проводил инспекцию своей сумки.
Арсений замер на пороге.
Джим заметил Арсеня не сразу. Он думал: о том, что антисептики заканчиваются, о том, что Марго, хоть и старательная, но медицинскую науку усваивает слабее, чем хотелось бы, о том, что Арсеня нет уже очень давно, и неизвестно, что с ним, в каком он состоянии. В связи со всеми этими проблемами нитроглицерина становилось всё меньше.
Радовало только то, что брат к нему переехал. Хоть за ним присмотр есть.
Задумавшись, Джим даже не осознал, что на пороге его комнаты стоит истасканный, замученный и весь в ссадинах Арсень.
– А.. Арсень? – Джим слегка сощурился, разглядывая его раны на лице.
– Доброго утра, – отозвался тот тихо и холодно.
Джек пока спал. Поэтому Джим, отложив сумку, подошёл ближе, вглядываясь в лицо Арсеня.
Картина не радовала. Более того, Джим примерно представлял, что творится под свитером, и это не радовало ещё сильнее. К тому же этот тон…
Сердце нехорошо сжало.
– Арсень… – Он вгляделся в серые глаза Пера. – Всё настолько плохо?
– Не подходи. Остановись где стоишь, если жить хочешь! – резко приказал Перо, вцепившись пальцами в дверной косяк. Джим замер, и он, переведя дух, продолжил: – я пришёл сказать, что между нами всё кончено. Я принадлежу Кукловоду. Моё творчество, моя жизнь… моё тело в том числе. Иначе быть не может, это моё предназначение, как художника.
Говорил он спокойно, отстранённо, словно информируя о какой-то малоинтересной ему детали. И при этом смотрел в глаза. Взгляд был другой. Не холодный, не отстранённый. Взглядом Арсень впивался в него и умолял не слушать.
– Я не желаю, – продолжил чуть тише, но всё тем же тоном, – чтобы ты со мной заговаривал или касался. Можешь сказать последнее, что… хочешь. Я выслушаю. А после разойдёмся.
Джим отшатнулся.
Сердце сжало сильнее.
Почти не осознавая своих действий, он сделал назад два шага, грузно опустился на кровать. Лихорадочно – подтащить к себе сумку, нашарить, уже по памяти, упаковку нитроглицерина.
Я верю тебе, Арсень…
Верю, полностью…
Но не легче от этого…
Не смотри на меня так…
– Так… – голос сорвался. Пришлось прокашляться, закинуть себе в рот таблетку. Быстро. Очень быстро. – Так… надо, да?
Арсень помедлил, глядя на него с отчаянием. Глухим и безвылазным, как бурелом в самой чаще ночного леса.
– Да, – произнёс ровно, всё тем же голосом. – Надо.
Нужно было отреагировать. Хоть как-нибудь, хоть словом, хоть жестом, но горло перехватило, даже дыхание не слушалось – грудь сдавило, в голове начало шуметь. Но виду подавать было нельзя. Арсеню плохо сейчас, тяжело. Нужно вести себя спокойно.
– Надо… – повторил глухо, с трудом расслышав свои же слова. – Да, надо… Верю… Прошу, иди, не стой тут.
Он кивнул едва заметно. Развернулся и вышел, не закрыв дверь. Прохладный, по-утреннему свежий весенний сквозняк тут же ворвался в комнату, схватил и с силой мотнул дверь, ударив ей об стену.
Джек не проснулся, только проворчал чего-то под одеялом и снова затих.
Джим медленно рассасывал сладковато-жгучую таблетку, полностью сосредотачиваясь на ощущениях. Вернее, пытаясь сосредоточиться.
Понятно, что Арсень не сам принял решение прийти и сказать так. Это нужно для дела. И это был явный спектакль.
Лайзу попросить, пусть перевяжет…
Или я теперь обиженный любовник?
Сама догадается?
Как бы Джим сам себя ни успокаивал, ему всё равно было плохо. Подойти, поправить скомканное одеяло на брате, вернуться к разбору медикаментов – не помогало.
Теперь они с Арсенем ещё дальше. Теперь ещё меньше возможностей хоть как-то помогать подпольщику в его плане.
Джим отложил сумку, по возможности, тихо, и обхватил голову ладонями.
Нужно дожить… дожить до окончания этого всего…
Сердце всё ещё сжимало. Хотелось курить. Или выпить – что угодно, лишь бы немного отвлечься.
В могилу меня сведёте, – в голове раздался злой, ворчливый голос. Шок от арсеневского представления немного утих, и уже получалось думать разумно. – А Джеку как сказать? Как?
Джим окинул комнату взглядом. Самого пристального внимания удостоилась кучка ветоши в углу. Через несколько минут кучка заметно уменьшилась, а брат был надёжно привязан к раскладушке за все четыре конечности.
Джим сходил закрыл дверь, затем вернулся и присел на край раскладушки. Неприятно было поступать так с Джеком, но иначе…
Что иначе?
Пронесётся по этажам, найдёт Арсеня, и… придумает что-нибудь. А Кукловод потом придумает своё, и тогда всем будет плохо.
– Джек, – Джим осторожно потряс его за плечо. – Проснись на минутку.
Заворчал и попробовал забиться глубже в одеяло. Он уставал очень сильно к вечеру и стал гораздо больше спать, хоть и вовсю делал вид, что всё как прежде. В другой раз Джим не стал бы его будить, но тут – надо.
Подёргавшись, Джек понял, что не может как следует пошевелиться, и проснулся.
– Что... чего вообще... – он повернул голову влево. Увидел собственную привязанную руку, пару раз брыкнулся всем телом. – Ну красота... – контрастировал нехорошим тоном. – Это что, новая форма терапии? Или ты всё-таки ночью перешёл на сторону Кукловода и уже успел всех прирезать в особняке, а меня – кровные узы мешают?
– Это предосторожность, я опасаюсь твоего темперамента. – Джим всё пытался собраться с мыслями. – Джек… Арсень приходил.
Джек перестал пытаться вытащить руки из импровизированных верёвок.
– И что, живой? Или ты хотел сказать «приползал», но пожалел мою хрупкую психику? И где этот придурок теперь, в таком случае?
– Не знаю. – Джим вдыхает поглубже. Спектакль для Кукловода, часть вторая. – Он меня… бросил. Из-за Кукловода.
Джек замер. На целую минуту. Судя по выражению лица, он мучительно пытался думать.
– Погоди... из-за Кукловода... Ну так я говорил тебе! – рявкнул вдруг так, что Джим чуть не вздрогнул. – Я тебе говорил что эта сволочь его там насилует! Хренов придурок, он врал всё это время, тебе врал, между прочим!!!
Никто мне не врал, Джек…
– Его никто не насилует, Джек. – Джим говорит тихо, но чётко. – Он… сам. Сам так захотел.
Никогда не любил врать брату. Хотя бы из-за того, что брат ему всегда верил, и обманывать его было… низко. Но так было нужно. Кто лучше убедит Кукловода?
– Как это сам... То есть сам под маньяка подставляется, что ли? Бросил тебя потому что пошёл шлюшиться с Кукловодом?! – Если раньше Джек выглядел взбешённым, то с теперешним это ни в какое сравнение не шло. Он тяжело дышал, натягивая связывающую его ветошь. И ветошь потихоньку трещала. – Джим. Развяжи меня. Я пойду и убью этого урода сам, пока...
– Я не хочу, чтобы ты становился убийцей, Джек. – Джим повышает голос. – Ни из-за кого. Даже из-за прости, прости, брат… Арсеня.
– Да не мог он, Джим! – заорал Джек уже совершенно вне себя, – он та ещё блядь, но он не мог тебя бросить из-за маньяка! Я не верю, пусти хоть так, я всё у него самого узнаю, слышишь? Узнаю, приду, расскажу тебе, сними с меня эту дрянь!..
– Я отвяжу тебя, когда ты успокоишься. – Джим начинает сворачивать рулон прокипяченной ветоши. Она обычно использовалась вместо бинта в наименее тяжёлых случаях. Теперь ей предстояло сыграть роль кляпа.
Не слушая завываний брата, Джим всунул ткань между его зубов и завязал на затылке. Сам сел рядом. Со стороны это выглядело так, будто он просто сидел, прижавшись лбом к его виску, но на деле Джим пытался донести до младшего настоящее положение дел.
Брат ещё дёргался. Поэтому для начала его нужно было успокоить.
– Джек, тихо, – Джим шептал почти на ухо. – Тише ты, будешь ты слушать, или нет? Ты понимаешь, что кругом камеры и жучки?
Младший что-то замычал сквозь кляп, но дёргаться перестал. Скосил на него глаза.
Джим, не удержавшись, погладил его по встрёпанным отросшим волосам. Сейчас, пока тот был связан, было можно.
– Конечно, Арсень не мог, – зашептал снова. – Но он правда спит с Кукловодом. И правда со мной расстался. Но так нужно. Я ему верю. Джек, пожалуйста, пообещай, что не будешь беситься.
Джек что-то проворчал в ткань, как большая собака, но кивнул.
– Последнее, – Джим вздохнул. – Актёр ты плохой. Поэтому делай что угодно, но драться к Арсеню не лезь. Официальная версия – Арсень сам захотел быть с Кукловодом, поэтому порвал со мной. Развязать тебя можно?
Секунд десять Джек не двигался, но потом всё же кивнул.
Джим сначала вытащил кляп, потом принялся за растягивание ветошных узлов. Джек, пока дёргался, сильно их затянул.
– Ты меня прости, – Джим понимал, что за такое брат и обидеться может. – Но… не знал я, как ещё поступить. А ты бы точно меня не дослушал и побежал разбираться.
– Я и шейчаш такой вариант... тьфу... полные зубы ниток... Я и сейчас такой вариант не исключаю, – сердито отозвался младший, глядя на него волком.
– Не дерись, главное.
Джим с грехом пополам распутал один узел. Принимаясь за второй, искоса глянул на надутого младшего.
– Сердишься?
– Я не понимаю, зачем... даже из твоих слов, – Джек на самого Джима старался не смотреть. – Вообще не пойму, зачем ему могло это понадобиться. Надеется раньше выйти из особняка, что ли?
– Не знаю… – Снова приходилось врать. – Я… ничего не знаю, Джек. Я тебя только прошу – от меня не переселяйся. Я один – рехнусь.
А вот теперь – правда. Внутри стало больно и горько. Правда. Рехнётся.
– Да я бы и не подумал... – Джек рассеянно ухватился за один из узлов. – Ладно, я обещаю тебе не бить этого козла и не переселяться. Может, теперь ты перестанешь разматывать узлы вручную и просто перережешь ножницами тряпки?
– Да, я забыл…
Освободившись, младший молча размял затёкшие конечности, оделся, пробурчал «Пока», – и ушёл. Джим ещё встречал его днём, но всё так же неизменно хмурого.
А вечером ждал ещё один сюрприз.
Лайза нашла его в библиотеке. Рыжая в этот момент была похожа на довольную, хитрющую кошку.
– Сидишь? – Подошла лёгким, пружинистым шагом.
– Сижу. – Джим честно попытался улыбнуться. Слишком загрузился мыслями, к тому же, хоть и на словах, а с Арсенем они расстались. Это давило.
– Ну и сиди. – Она зашуршала в сумке. – Тут Билл… попросил.
Прошуршав с минуту, она достала два разной степени смятости листочка. Протянула доку.
– Вот. Сразу просмотри, а я завтра с утра зайду, заберу.
– Хорошо…
Джим развернул первый. Список материалов, необходимых старому следователю для работы. Было странно, что Лайза решила это принести как список, уж на память она не жаловалась, а требовалось не так много.
Покивав, Джим принялся за второй. Бумага мягкая, мятая, немного мокрая.
«Я пишу в ванной, потому что негде больше. Нет камер и делаю вид что моюсь…»
Кривой почерк подпольщика. Джим замер. Продолжил делать вид, что читает «список», хотя сейчас весь его самоконтроль был направлен на сохранение спокойного состояния. И через минуту он кивнул девушке.
– Я всё понял. Так и передай. Всё будет.
Сердце бухало о рёбра кувалдой.
Руки не дрожат, не дрожат по возможности аккуратно сложили бумажки и вложили их в его ежедневник.
Рыжая вгляделась в его лицо, удовлетворённо кивнула. Потом похлопала его ладошкой по плечу и вышла из комнаты.
Джим остался делать вид, что продолжает читать, и успокаивать взбесившееся дыхание.
Пришлось выждать полтора часа. Целых полтора часа до того, как он по своему расписанию, чтобы не вызывать подозрений, пойдёт на ужин. Дальше – плановый обход, когда надо думать о пациентах, а не о клочке исписанной бумажки в сумке. И только потом, закинув в комнату сумку, можно было – по своему расписанию же – пойти в ванную, чтобы перед сном ополоснуться холодной водой.
