Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 275 (всего у книги 329 страниц)
Марионетки полезли держать Перо. Тот сказал, что не надо, если никто не хочет получить каблуком в лоб. Он выпрямился на стопке книжек, каким-то чудом сохраняя равновесие, но держался, слегка нагнувшись. Выждал нужное положение клетки. А дальше всё разворачивалось слишком быстро. В какой-то миг Перо умудрился ухватиться за прутья и повиснуть всем своим весом на клетке; перехватившись, подрыгал ногами, скидывая туфли и, оставшись босиком, подтянул колени. Секунда – и он висел под днищем клетки как ленивец, умудрившись каким-то образом кроме рук держаться ступнями, всунутыми между прутьев. Птичка заметалась, но Перо уже, удерживаясь одной рукой, второй вытащил из-за спины швабру и загнал её поперёк клетки. Запустил руку внутрь, нашаривая верёвку, дёрнул её перпендикулярно швабре, протаскивая между прутьев задней стенки. Видно плохо, но можно предположить, что верёвка оказалась между ступнями птички. Теперь при всём желании Сазерленд швабру из клетки не выпихнет.
Сбросив конец верёвки на пол, Перо снова перехватился за прутья двумя руками. Лайза пыталась его лягнуть пяткой, но попадала по прутьям.
Внизу за верёвку ухватились, останавливая раскачивание клетки. Перо слез по ней же, а на высоте шести футов его поймали и спустили чуть ли не на ручках.
– Это было… нечто, – сообщил младший Файрвуд, оглядев верёвку.
– Ага, а туфельки мне ещё понадобятся.
Перо прошёлся босиком по полу, слегка поджимая пальцы ног, подобрал валяющиеся туфли.
Некоторое время на мониторе ничего интересного – Перо забирается на лестницу, льёт кислотой на замок. Верёвка оттягивает заднюю часть клетки, теперь Сазерленд не касается шипов вообще.
– После такого я даже не буду поднимать клетку выше. – Трикстер поглаживал кнопку включения микрофона пальцем, раздумывая, что ещё сказать марионеткам, и стоит ли говорить вообще. – Пусть развлекаются с кислотой, заслужили.
– Да и рассвет уже близко, – на его плечи ложатся ладони, задумчиво разминая затёкшие суставы, – а можешь дать камеру на Лайзу? Мне нравится дизайн её лифа.
Пальцы регулируют по кнопкам изображение с камер, оставляя подпрыгивающего на каблуках Перо с кислотой и его команду. Теперь в кадре только птичка. Лицо залито потом, глаза зажмурены, губы продолжают шевелиться, выводя слова очередной песни. Грудь, которой она раньше приникла к шипам, в крови, на платье отдельные тёмные пятна уже слились в одно.
– Но формально договор она не выполнила, увы. – Трикстер улыбается. Палец поглаживает другую кнопку, особую. С края пульта. Она несёт смерть. – Да и пела на редкость плохо. Убить несостоявшуюся канарейку, милая?
Пальцы на плечах сжимаются сильно. Больно. Она тяжело дышит, покачивается…
Молчит…
– Да убей ты эту суку, в конце концов, – кричит, отдёргивая руки, – Давай!!!
Улыбка растягивает губы до боли. Палец любовно обводит кнопку по кругу, потом руки переходят на клавиатуру, набирая код. Немного спецэффектов.
– Девчонка и так не жилец. Немного продлим её страдания в этом бренном мире, на день, два, может, неделю... от этого игра только интересней.
Он быстро отключает и мониторы, и динамики, порывисто встаёт с кресла, обхватывает дрожащую женщину за талию.
– Элис, Элис… Я убью кого угодно, – вглядываясь в её безумные глаза. – Рано или поздно, всех их, одного за другим. Мы разрушим этот дом, подожжём его и будем смотреть, как плавятся камни. Хочешь?
Её губы растягиваются, пальцы льнут к его плечам.
– Медленно, милый, – прижимается к нему, – медленно. Растянем удовольствие, а напоследок – Перо. Пёрышко. Убивать его будет особенно сладко.
– Его? Не Джона?
– Джон – не твоя добыча, – она шипит, до боли сдавив его плечи, – не рыпайся! И не смей, слышишь, не смей к нему прикасаться!
Она горит. Не дрожит уже, но какая горячая…
– Как пожелаешь, – он улыбается, склоняет голову в имитации поклона, потом мягко подхватывает её на руки и кружит, кружит по комнате. – Всё, как пожелаешь, моя милая Элис, – почти что поёт в предрассветной мгле. – Как пожелаешь.
Комментарий к 2 - 3 июня
*Toad The Wet Sprocket - "Nightingale Song"
**"It Must Have Been Love"
25.08.2016. Слегка изменила финал главы, буквально на пару предложений. Сюжетный смысл от этого ни капли не поменялся)
========== Перья (3 - 4 июня) ==========
Арсений только-только вытащил бесчувственную Лайзу из клетки, как потух свет. Это произошло неожиданно, и в первый миг сдуру показалось, что рвануло проклятие, отправив их всех в небытие, и теперь адская боль в кровоточащих ладонях, равно как и ощущение собственных слегка дрожащих от усилий стоять ног, втиснутых в дурацкие туфли, – это всего лишь проекция агонизирующего сознания.
Не надо было читать в своё время немецких философов. Никаких философов, чтоб их.
В темноте резко полыхнуло золотым, и внизу кто-то вскрикнул. С клетки, треща, осыпались искры. Они золотыми светляками чертили тьму, высвечивая жуткий контур чёрных прутьев, чтобы тут же угаснуть. Арсений невольно повернулся к ним спиной, сгорбился, стараясь закрыть девушку.
Секунды две
Не больше
– Обезьяна… разряд дал по цепи, – послышался из тьмы ошарашенный голос Роя. – Тормознули б на несколько секунд…
– Да вот как-то не вяжется называть его обезьяной.
А если бы стремянка касалась клетки
Финиш. Хвостатый остался бы без девятого Пера.
Арсений подавил нервный смешок, скинул на пол туфли и принялся осторожно спускаться вниз. Рукам очень хотелось уронить Лайзу со стремянки и не мучиться.
Джек догадался зажечь фонарик.
– А по имени его называть – обосрётся от радости, – Ричардсон распахнул дверь, ведущую в коридорную тьму.
Чтобы провести обработку ран Лайзы, пришлось напоить её. Приводить в себя и вливать в пересохшие губы разбавленный спирт. Если бы она пришла в себя, когда Джим принялся за иссечение, могла бы дёрнуться. В целом ей повезло, просто потому, что Трикстер каким-то загадочным образом не учёл наличие у живых людей рёбер. В итоге иглы раздербанили грудь девушки, но не тронули внутренних органов. Очень уж плотно были посажены.
Хорошо.
У рыжей льются слёзы, пока док заливает раны разбавленной перекисью. Кусает губы, бледная, худющая, и жмурится от прикосновений скальпеля. По грязной подушке разметались рыжие волосы.
Сбоку знакомо щёлкает: Арсений успел вытащить фотоаппарат.
– О чём ты думала? – Скорее для того, чтобы отвлечь, нежели из интереса. Скальпель всё ещё очень острый, спирт она пила на голодный желудок. Если ей сейчас не концентрироваться на операции, будет легче.
У бедолаги заплетается язык. Неудивительно. И даже хорошо – отвлечёт сильнее.
– Я-а… Дж… Джим… кал-лиций, понимаешь…
Последнее «шшш» тянется досадливым шипением.
– Понимаю, что ты ничему не научилась, раз до сих пор Трикстеру веришь.
Из угла – еле слышно бурчит младший:
– Шизнутая...
Ну, можно простить, в него чуть не прилетело склянкой с концентрированной серной кислотой. Джим, если на то пошло, тоже считает, что она не в себе. Но это – в одну сторону, а долг врача – в другую. Поэтому обработал, залил перекисью, бухнул немного мази и замотал бинтом. Жалко дербанить стерильный – упаковки тают с удручающей скоростью. Но приходится.
Ещё неизвестно, чем шипы вымазаны были…
Боги, пусть это была шутка
Смерть от заражения крови – это страшно
Зато рыжей с Кэт выделили райановский матрас. Рядом с ними пустовал ещё один. Несколько дней назад на нём спал Рой.
Арсений повозился рядом, укладывая фотоаппарат в сумку. Его многострадальные ладони пришлось обработать после геройствования на прутьях клетки. Опять кровь. Ещё одна ампула обезболивающего, просто чтобы он мог поспать.
В этот раз Дженни расстаралась с ужином. Суп с консервированной фасолью и крупой, немного сухарей, жидкий чай и к нему – сгущёнка. Узнав, что Кэт нужен кальций, Уоллис пообещала найти хотя бы пару ростков крапивы во внутреннем дворе и проследить, чтобы им дали дозреть до семян.
Когда все поели (а Дженни в сопровождении Пера отнесла еду тем, кто в спальне) и начали укладываться спать, уже занимался рассвет.
Прежде чем наконец-то закрыть глаза, тесно прижавшись к Арсению, Джим увидел, как скользкие солнечные лучи проникают сквозь забитое окно.
Его будят спустя пару часов. Исами и Зак, последний трясёт за плечо так яростно, что того и гляди, устроит сотрясение мозга и себе, и ему. Оказалось, Форс начал задыхаться. Джим плохо помнил, как подхватил сумку, как сбежал по лестнице, сознание работало в автомат-режиме, и только после, при взгляде на синеющие вздутые жилы на шее Райана, проснуться удалось окончательно.
Быстро прослушать, чтобы не ошибиться, на это несколько секунд.
– Плевральный выпот, жидкость сдавливает лёгкое, – бросает, уже шаря в сумке самый большой шприц. Пальцы задирают выше мокрую от пота футболку, сами нащупывают слева впадину между пятым и шестым ребрами. Исами не двигается, когда он втыкает длинную иголку в Форса, Зак поджимает губы, но не отворачивается. Краем сознания Джим отмечает, что мальчишку не тошнит. Хорошо, нервы крепкие. Когда сопротивление тканей ослабевает, а игла словно проваливается в пустоту, тянет вверх поршень, и шприц наполняется желтоватой мутной жидкостью. Если гной, то повезло, что не густой.
А системы для дренирования нет. И промывать полость нечем.
Чёрт с ним, с нету. Всегда нет чего-то в этом чёртовом особняке, всегда не по инструкции. Придётся делать, что возможно, на крайний случай попробовать приспособить для дренажа трубку от капельницы, если станет хуже.
Жидкости набирается два полных шприца. Ну да, не прослушивал его со вчерашнего вечера, а ночью он начал задыхаться и терпел.
Чёртово героическое терпение
Резко развившееся осложнение от пневмонии или симптомы были и раньше, а я проморгал
Но Джим слишком устал, чтобы точно понять.
– Исами, отвар листьев смородины. Пои его почаще. Если повторится, зовите... сразу.
Райан дышит, закрыв глаза. Исами, обессиленная волнением, опускается на краешек кровати, но тут же мотает головой и поднимается, жестом подзывая к себе Нортона.
По-хорошему надо остаться, но сил нет уже никаких. Джим закидывает на плечо сумку, кое-как дожидается Зака и Джима-подпольщика, собирающихся во двор за листьями, чтобы с ними дойти до лестницы в комнату.
Спать.
Утро для «верхней фракции» наступило поздно. Это Мэтт всех поднимал ни свет ни заря. Трикстер в отношении испытаний был куда спокойнее, при нём вообще не соблюдалось никаких правил и распорядков. Он мог не замечать, если вынести что-то из комнаты без испытания, или наказать за слишком громкий топот в коридоре ночью, который якобы может потревожить других кукол.
Зато иногда такой режим позволял высыпаться.
Удивительно, насколько привычным стало просыпаться в душной, пропахшей кучей видов пота и лекарств комнате. По двое идти в ванную, едва смазывать истрёпанную зубную щётку о нутро разрезанного тюбика пасты. Помогать облиться Арсению, которому мочить холодной водой руки было слишком нежелательно, потом его расчёсывать, чтобы мокрые пряди не спутались в комок. Перо улыбается в ответ на вопрос о сне, говорит, что спал как сурок, шутливо целует его пальцы, вроде как благодаря за вчерашнюю перевязку. Попутно спрашивает, куда Джим носился в семь утра. Рассказ много времени не занимает, как раз на осторожно облиться водой. Перо обрабатывает его ожог, молча. А мог бы спрашивать, в том числе на тему выживет ли Форс. И хорошо, потому что Джим не очень хочет озвучивать ответ. Антибиотики взять неоткуда.
На завтрак – разбавленные и разогретые остатки вчерашнего супа, правда, Дженни добавила туда горстку овсяных хлопьев, чтобы было хоть немного погуще. На середине готовки кто-то постучался в двери. Оказалось, Билл, принёс немного овощей в картонной коробке. Поблагодарил за спасение рыжей, сказал, что пора бы уже снова объединить фракции, и ушёл. Джен ради такого случая настоящее сокровище, точно, немного картошки, пара морковок и даже луковица! пообещала на обед суп с тушёнкой, картофелем и щавелем.
На десерт была горячая вода со слабым запахом мяты и чабреца (по паре веточек в чайник) и сахаром вместо нормального чая. Урчит недовольный желудок – кажется, что еда до него даже не доходит, всасывается оголодавшим организмом сразу в пищевод.
Джек, сидя рядом с Арсением, вполголоса рассказывает Перу свой сон про горячую яичницу с беконом и помидорами черри, к которой он подкатывал так и сяк, заигрывая. Дело происходило на кухне, но она была слишком горячая, брызгалась маслом и не давалась на вилку. Арсений посоветовал ему поискать толкование у Фрейда. На это младший, хмыкнув, сказал, что и искать не надо – выйдя из особняка, он женится на абстрактной идее горячей яичницы и будет верен её воплощениям всю свою жизнь почти каждое утро.
Остальные едят молча. Лайза ни на кого не смотрит и втихую шмыгает носом. Да и глаза красные. Кэт сидит на другой стороне матраса, вид у неё ошалелый, но не печальный. Ест прилежно, всё до последней крошки, даже тарелку облизывает. Поссорились эти двое, что ли? Кто их разбери.
Из коридора уже слышен треск динамиков; Трикстер будет читать утреннюю разнарядку. Слушать посылают Джека, на что младший недовольно бухтит, но в коридор идёт.
Возвращается минут через пять: двое в кинотеатр, проходить до посинения, один в гостиную и двое в зимний сад, кормить змею мышами. Мыши, по уверению Трикстера, предоставлялись.
Ко всему привыкает человек. В том числе – к извращённому режиму дня. Поэтому, отнеся вместе с Дженни и Арсением еду в спальню, проверив состояние Форса, оставив грязную посуду Закери и Джеку (дежурные), обработав Лайзу и прихватив вновь вскипячённый чайник, Джим зовёт Нортона и Фолла. Фолл уведёт с собой из спальни Тэн и, вернувшись, составит пару в испытаниях Перу. Нортон останется с Джимом как защита и помощь. Сядет где-нибудь в углу (кровать и диван заняты больными), будет молчать, изредка сжимая-разжимая напряжённые пальцы.
Спальня прохладная и просторная. Это после фракционной очень непривычно. По углам кружатся серовато-пыльные тени. Тяжело, с всхлипами-всхрипами дышит Форс, зато не задыхается. Пока. Ощупывает тумбочку ослепший, но почти пришедший в себя Фил. Он не просит обезболивающего. Но по тому, как сжимаются его челюсти, видно, что нужно.
Джим садится на кровать со стороны Райана. Тот следит за ним мутным взглядом. Температура в это время должна быть не особенно сильная, но из-за кашля и боли (не считая сегодняшнего происшествия) он почти не спит. Организм тратит силы, восстанавливаться им неоткуда. Одно хорошо, проявлений менингеальных знаков незаметно, Форс не бредил, да и спутанности сознания не наблюдалось. Значит, оболочки мозга не затронуты. Соображать стал хуже, но это не удивительно, при такой степени измождения организма, постоянной плевральной боли и отсутствии нормального сна.
– Живой? – Джим сам не знает, шутит он или нет, задавая этот вопрос хвостатому.
– И это... – Хриплый выдох и губы слегка синюшные, – дипломированный врач спрашивает. Нет, Файрвуд, я зомби.
– Тебе же хуже, я вашу физиологию не знаю.
Приложить ладонь к его сухому лбу. Температура не критичная, но на всякий случай измерить и градусником. Тридцать семь и девять. Нет, плохо. Дело всего лишь к обеду, к вечеру опять подскочит до сорока.
Ласково шуршит переливаемая в кружки вода из чайника. Исами подготовила банку отвара смородиновых листьев, укутала в полотенце, чтоб не остыла. Фила поить не надо – он, держась за кровать, сам идёт на шорох и протягивает руку. Райана – приходится. И то, он пьёт с рожей «сделаю, только отвалите».
Хотя у него она всегда такая. Исключая моменты, когда они ругаются. Ну и, как теперь выяснилось, когда задыхается.
Чай. Перевязка, обработка ожогов плюс местное обезболивание для Фила. Потом в дверь протискивается Энн, которая тащит за собой страдающего (по лицу видно) Майкла и просит перевязку и для него; оказывается, подпольщика покусала змея в зимнем саду. Выяснили уже, что она не ядовитая, но Энн с ума сходила от волнения. Насколько Джим знает эту во всех смыслах удивительную девушку, она теперь уверена, что Мэтт умудрился сделать змею ядовитой, а до кучи – что между фракциями воцарился мир: верхние же спасали Лайзу.
Когда миниатюрная блондинка вместе со своим парнем и создаваемым шумом (как от десяти человек, талант) исчезает за дверью, засыпает ненадолго избавившийся от боли Фил и стопорится взглядом в потолок Форс, можно сесть за свой блокнот. На Джиме сейчас проработка стратегии общения с Алисой.
Тянутся минуты.
Часы.
Скрипит о бумагу заточенный старым скальпелем карандаш.
Когда просыпается Фил – с ним нужно разговаривать. В тишине бороться с болью сложнее. Но тут многого не требуется – тот просто начинает рассказывать о своей жизни. Лишь изредка задавать вопросы, чтобы была видимость диалога.
– Я когда в школе учился, в младших классах ещё, трещину в кости заработал. Врачи запретили спортом заниматься. А я в танцы пошёл…
– … Медсестра школьная… ты б видел… хотя не, ты-то как раз не оценил бы, наверное. А я оценил. Только без толку, с ней потом Колин замутил, а потом её вообще уволили…
– … Танцы, док, это… это жизнь. И я сначала по всяким выступлениям, концертам… А потом начал встречаться с учительницей. Встречал её с работы, с детьми общался. И понял, что вот так вот… общаться с мелкими… – моё. Ушёл в преподавание. Сальса, акробатические, уличные. С ней расстался, а к преподаванию – прикипел…
Райан, которого достал прерываемый сухим сглатыванием речитатив, шипит недовольно, и Фил обзывает его газировкой. Тихо и довольно хмыкает замерший в углу Нортон. Он же первым (реакция) замечает скользнувшее в дверь тёмное пятно. Приподнимается, молча указывает на него поднявшему голову от блокнота тёзке.
