Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 207 (всего у книги 329 страниц)
– Я могу тебя изгнать, – Арсений медленно облизал пересохшие губы. Он ощущал это в себе, силу, которой достаточно было приказать – и она вытолкнула бы знахарку из тела Исами.
– Ты – зверь! – она рассмеялась, смех был заливистым, счастливым. – Ты – заяц Эостры!**
Арсений хотел схватить её, но Аластриона вдруг кинулась прочь с кухни. Бурые тени по углам рассыпались и сворачивались, поглощая сидящую на холодильнике игрушку.
– Постой! – рявкнул Арсений, бросаясь следом. Дева была словно тень, бежала быстро, Арсений увидел только край алой ленты, мелькнувшей за углом.
Он ухватился за стену, чтобы инерция быстрого бега не швырнула его в дверь кинотеатра, бросил себя за угол, преодолел последние метры до распахнутой в ночь двери и вылетел наружу, на крыльцо.
Остановился, как вкопанный.
Запахи нарциссов и фиалок наполняли воздух, прозрачное сияние луны разливалось по двору, и серебряная в этом лунном свете, звенела вода в каменной чаше. Узорчатые лунные тени лежали на песке и траве, чертили чёрно-синей вязью чугунную ковку ворот и холодный каменный край фонтана.
– Иди сюда, – позвала Дева от фонтана. Она сидела в тени, куда не доставал лунный свет. – Иди же!
Перо медленно, настороженно приблизился. Аластриона не шевелилась. В темноте тёмные глаза с косым азиатским разрезом мерцали таинственно и мягко, с несвойственной Исами, обнажённой и слегка безумной радостью.
– Разведи огонь… – прошептала она, гладя ладонью воду в фонтане. – Я так слаба. До рассвета уйдёт ещё много сил. Я клянусь своими богами, что прощу. Клянусь землей, по которой ступали мои предки Дану!
– Хорошо, – медленно произнёс Арсений, глядя на неё в полумраке. – Что ещё?
Аластриона склонила голову.
– Принеси платье. Эта одежда тесная…
Я смогу её изгнать в любой момент. Я это точно знаю.
Арсений, слегка улыбаясь, кивнул и пошёл обратно в дом. Фонари у крыльца не горели, но света луны было достаточно, чтобы различать темнеющие ступени.
В особняке он первым делом пошёл на чердак. Там какой только одежды ни валялось, он знал, помнил с тех времён ещё, когда искал по просьбе Дженни игрушки на ёлку. Но большинство устарело, а платья с длинными подолами девушки здесь не носили – неудобно было проходить испытания. Потому в завалах валялось и оно – старое белое платье. Кое-где оборки кружев оторвались, а ещё оно было в пыли.
Но Аластрионе же не это важно?
Арсений, выпрямившись со своей находкой, оглядел залитый слабым лунным светом чердак. Закинул платье себе на плечо и пошёл вниз, в кладовую. Здесь он собрал охапку дров, поставляемых для розжига камина, прихватил «списанную» газету и с ними направился на улицу.
Аластриона ждала его у крыльца. Платье стянула с плеча сразу же и с ним ушла к фонтану. Арсений свалил дрова в середине двора и некоторое время походил по углам, собирая сухие ветки с кустарников для розжига. Потом устроил ложе для костра, стащив камни и выложив кругом. Дева наблюдала за ним из тени, прижимая к себе платье.
Он присел у сложенных дров, вытащив из кармана зажигалку. И поверх щёлкнувшего огонька увидел, как она принялась скидывать с себя одежду. Тесная блузка была расстёгнута и брошена на бортик фонтана, следом отправились чулки и бельё. Затем были скинуты туфли. Узкая юбка скользнула по ногам и упала наземь. Аластриона вышагнула из неё, из тени, под омывающий лунный свет.
Огонёк перекинулся на сухие ветви, затрещал, набирая силу. Арсений, чуть сощурившись, щёлкнул крышкой зажигалки, гася трепещущий язычок.
Дева запрокинула голову и потянула из волос сначала ленту, потом длинную шпильку. Смоляной водопад рухнул на плечи, тяжёлый, блестящий, рассыпался, скрывая под собой бледную в лунном свете кожу.
Она вытянула руки к небу, приподнялась на цыпочки, зарываясь пальцами ног в податливую мягкую землю. Чуть выгнулась, словно ощущая на себе прикосновение теней. Затем наклонилась и медленно подняла с земли платье. И словно не было пыли и заточения на чердаке – белая ткань облекла собой тонкую фигурку, как до этого свет луны, скользнула по ней, становясь второй кожей.
Так, с распущенными волосами, босиком, придерживая белый подол, Аластриона подошла к нему. Голубоватые тени рисовали на ней причудливые узоры, и они менялись, ускользая по шёлку и растворяясь в складках ткани.
Арсений смотрел на неё задумчиво поверх занимающегося огня – он кормил слабые пока язычки обрывками старой газеты.
– Свет… – Дева вытянула руки над занимающимся огнём. Мягкое мерцание её глаз начинало медленно сводить с ума. – И тепло. То, что отбирает Сид. Навеки отбирает…
Огонь медленно начинал лизать края поленьев, и Арсений, сунув между ними остатки газеты, тоже поднялся. Прохладная ночь текла между ними, ощущаясь всей поверхностью кожи, она была как вода, проходила сквозь и не оставляла следа, только лёгкий и сладковатый привкус.
– Будь со мной в ночь, когда я спущусь на землю, – прошептала Аластриона, протягивая ему руку над костром. – Мой спутник, заяц Остары…
Арсений смотрел ей в глаза, в отблески пламени в густой тьме, вслушивался в лёгкое и счастливое безумие, беззвучно звенящее под ночным небом, словно тёплый смех.
Потом медленно подал ей руку и сжал тонкую ладошку в пальцах.
Аластриона потянула его к себе. Он послушно перепрыгнул через костёр, оказываясь на её стороне, но тонкая рука выскользнула из его пальцев. Дева легко скользнула в тень, но не пряталась, нет: снова прошлась, вытянув руки к небу, и плавным, медленным движением, склонилась к земле. Выпрямилась, откинула чёрные пряди с лица…
Она была уже с другой стороны разгорающегося костра, а Перо следил за ней, не отрываясь, ловил взблеск тёмного взгляда. Ловил перетекающие друг в друга движения, ловил ускользающее начало танца, развевающиеся чёрные змейки прядей и полупрозрачный шлейф белого платья. Он медленно наступил носком правого кроссовка на пятку левого, стянул. Потом второй. Следом в траве оказались носки. Ступни ощутили прохладную весеннюю землю, но так было надо. Кожа горела, как кора поленьев, разве что не трещала, и радостное безумие, пока ещё тихо, лёгким шелестом, заполняло его.
Арсений медленно вдавил ступни во влажную землю. Чуть покачнулся. Внутри дрожала, неуклонно нарастая, жажда схватить её, это плавно утекающее видение, стать тем, что уравновесит его. Жажда перерастала в одержимость, пока он покачивался в такт рисуемой её движениями неслышимой музыке, и в какой-то момент переполнила и вырвалась – он резко рванулся вперёд, срываясь в безумной и дикой пляске, о, это противоречило её плавному скольжению над землёй, её бережным движениям, каждое из них было таковым, словно она несла полную воды чашу и боялась расплескать её содержимое; но это безумие дополняло его, делало полным до краёв, сливало с ней в одно целое.
Языки пламени извивались, то разделяя их, то схлёстывая на одной стороне – и тогда он, обезумев от плещущей радости, в диких прыжках касался её плеч или обхватывал талию, ловил разметавшиеся волосы, пропускал между пальцев шелестящую плоть платья. И она шла ему навстречу – выгибаясь под его руки, кружась в шлейфе лёгкого смеха и сбивая с толку, от чего он тоже начинал смеяться, и их смех сливался над тёмной пробуждающейся землёй, сливался с треском пламени.
Постепенно и её движения утратили плавность; по мере того как разгоралось пламя, освещая всполохами траву и цветы, вся она с каждым его касанием наполнялась силой, бешеной энергией, от которой едва заметно светилась кожа и сияли тёмные глаза. И она была – весна; и она была жизнь. И он выделывал безумные прыжки и перевороты перед ней от шальной наполняющей его радости, чтобы уткнуться носом в её платье или ожидая, чтобы тёплая рука погладила, приласкала выгнувшуюся спину.
И она, улыбаясь, гладила, и её ладонь несла в себе весну, а после она снова срывалась в дикий танец, и тогда он, вне себя от счастья, то вёл её, полностью доверившуюся его рукам, то подхватывал под локоть, кружа до изнеможения, то догонял, когда она ускользала прочь, а когда нагонял, срывал, как цветы, прикосновения к жарким смеющимся губам.
– Заяц, заяц! – звала она, и смех звенел над землёй, как вода, и когда он совсем умаялся, и, счастливый, горячий, упал к её ногам, она поила его хрустальной водой из источника, набирая в ладони и поднося к нему в пригоршнях, а после гладила прохладными ладонями, и раздевала, давая окунуться в прохладу ночи, не давая клокочущему внутри под мягкой тёплой шерстью радостному жару сжечь его дотла.
Они слились тут же, на траве, он помнил, как своя же ладонь скользнула по её бедру, собирая складками белую ткань платья и обнажая блестящую в пламенных отсветах кожу, помнил её тёмный, мерцающий желанием и силой взгляд, и вот она уже близко, так жарко-близко; при догорающем костре, и это было правильно, и мир затих перед рассветом, не мешая им, и луна скрылась, провалившись за тёмные очертания крыши.
Потому что Остара позвала своего зверя, и зверь, обликом Заяц, явился, чтобы приветствовать рождение новой весны.
На рассвете они стояли босиком у догорающего костра, Дева подоткнула подол платья, обнажив колени, и слегка дрожала от холодного дыхания рассветного ветра. Он тоже подвернул джинсы до колен, и обнимал её, замерев неподвижно, смотрел в мерцающие угли, свет которых блек в сиянии нарождающегося дня.
– Остара пришла на землю, – прошептала Аластриона едва слышно. – Благодарю тебя, Видящий. Я прощаю врагов моих…
Она вырвалась из его объятий, метнулась вперёд, вскинув руки к небу, к солнцу…
– Прощаю! – выкрикнула звонко, как тысячи лет назад выкрикивала проклятие, и слово радостной птицей взметнулось вверх, к розовеющим небесам.
Но Дева уже опустила руки, склонила голову, отчего чёрные волосы занавесили лицо.
– Прощаю, да, я прощаю. Только не поможет. От этого – нет.
– Отчего же? – Арсений смотрел на её хрупкие плечи, на безвольно опущенные руки, и эйфория ночи потихоньку отступала, сменяясь смутной тревогой. Он знал, что она не врёт. Не может врать.
– «Будь проклят ты и все твои потомки, пусть умрут они, страдая и причиняя страдания любящим их. Мои дочери при встрече напомнят твоим сыновьям об этом»… – Дева обернулась к нему, в её взгляде застыла вчерашняя ночная тоска. – Оно до сих пор здесь. Проклятие среди вас, и он… – она безошибочно указала на угол, и Арсений вспомнил, что на фасадной стороне там находятся кабинет и логово, – потомок Воина, проклявшего своих богов… Вы все в его власти! А моя дочь жаждет убивать… За столько лет…
– Постой! – Арсений, понимая, что сейчас будет, рванулся – удержать, остановить, что угодно – не успел. На его руки упало безжизненное тело Исами.
Комментарий к Проклятие
Ēastre cume* - "Остара придёт" (староангл.)
Заяц Эостры** - "Эостра" - первое, более древнее название праздника Остары. Сам праздник восходит к языческим празднованиям - встрече весны на Британских островах, и позже трансформировался в Пасху. Древнюю богиню Остару-весну сопровождал Заяц, символизирующий плодородие и начало новой жизни. Надо ли объяснять, откуда в европейской пасхальной традиции взялся Пасхальный Кролик?:))
К слову, католическая пасха в 2001 году праздновалась именно 15 апреля.
========== 15 - 16 апреля ==========
– Я думала, что умерла… – прошелестела японка. Арсений, поддерживая её одной рукой, другой сорвал с кровати покрывало, откинул одеяло и осторожно уложил её на чистую простынь. Накрыл сверху одеялом, не зная, что делать, присел на корточки у кровати. Исами приподнялась на локте, одеяло слегка сползло с неё.
– Всё хорошо, Арсений, – сказала тихо, осторожно коснулась ладонью его щеки. – Она простила. Старшие призраки ушли…
– Ушли, – отозвался он несколько растерянно. Поднял на неё взгляд. – Аластриона сказала мне, как звучало проклятие. «Будь проклят ты и все твои потомки, пусть умрут они, страдая и причиняя страдания любящим их. Мои дочери при встрече напомнят твоим сыновьям об этом», – повторил он чужие слова, не ошибившись. Проклятие, казалось, навеки отпечаталось в памяти. – Она сказала, потомок Воина и её дочь по-прежнему здесь. Ничего не закончилось.
Перо потёр лоб прислонёнными друг к другу указательными пальцами. Исами забилась под одеяло.
– Да, мы говорили тогда с ней об этом… Аластриона сказала – это маятник. Родовое проклятие…
Арсений поднялся с пола и сел на стул. Комната была та самая, «лазарет», и стул у кровати остался, как он понял, от Джима.
– Она не сняла. Мы тоже снять не можем.
– Говоришь, потомки проклятия…
Исами оборвала сама себя. Безжалостный электрический свет выставлял напоказ её измождение, тёмные тени под веками, обтянувшую скулы кожу – казалось, она страшно похудела за одну только ночь.
– Я так понял, она говорила о Кукловоде. Или о Джоне, я не знаю, – Арсений забрался на табурет с ногами. Босые ноги мёрзли, пол был холодным. Помаявшись, он всё-таки натянул носки и кроссовки - последние он притащил за собой, перевязав за шнурки. Вздохнул.
– А ещё здесь есть её дочь, – подала голос японка.
– Ага. Дочь, разрушившая жизнь потомка Воина.
– Алиса, – медленно произнесла Исами, закрывая глаза.
Ты о расследовании знаешь? А, ну да, Райан…
– Так, я уже вообще не понимаю, где реальность, а где… – Арсений чертыхнулся, разглядывая натянутые кроссовки. И тут его прорвало: – Я очнулся вообще на крыльце, на улице. А тебя нашёл в гостиной на диване. Причём ночью я разводил костёр и потерял зажигалку. Ещё осталась грязь. Меня каким-то зайцем обозвали, и чёрт, Исами, убиться мне головой об пол, если я хоть что-то понимаю. И если я всё же пасхальный кролик, на одно только надеюсь – что не начну нести яйца.
– Что? – тревожно переспросила Исами, видимо, ушедшая в свои мысли.
– Ну, в Германии дети верят, что пасхальный кролик несёт яйца, как заправская курица… – Арсений вгляделся в её встревоженные глаза и отмахнулся. – Забудь. Это я так, брежу.
Японка села на кровати, кутаясь в одеяло.
– Я… должна попросить прощения.
– Что? За что ещё?
– Я поила тебя сухим разбавленным порошком из корня смолёвки… Эта трава вызывает яркие осознанные сновидения. Но в твоём случае, ещё и с природным даром, она вызвала сны на грани реальности, а те переросли в галлюцинации…
Арсений молча смотрел на неё, пытаясь осознать сказанное. Исами выглядела несчастной.
– То есть… я галлюцинировал наяву, – кое-как выговорил, собрав из кучи мысленных обрывков предложение. – Потому что ты мне подмешала какую-то траву…
– Арсений… – японка сжала одеяло, опустив голову, – я не знала… Чуть меньше месяца назад я впервые дала тебе этот корень, когда мы начали тренировки… Он усиливал твоё восприятие Той Стороны в несколько раз, ты входил в Сид через все преграды…
– Так эта пенящаяся дрянь?..
Исами кивнула, так же не поднимая головы.
– Вот же чёрт.
Он слез со стула и молча направился к двери.
– Арсень… – голос Исами дрожал, и она почему-то назвала его «мирским» вариантом имени, – я не знала… Ты так упорно отрицал свой дар, я боялась, что это обернётся против тебя…
Так эта чёртова тень из стенки…
Призраки видения провалы в полу
Глюки из-за которых я не мог спать
– Что… – собственные пальцы до боли впились в косяк, Перо не стал оборачиваться, отдавая себе отчёт в том, что напугает её одним своим взбешённым видом, – что из того, что я переживал за этот месяц, реально, а что – нет?..
– Я не знаю, – прошелестела Исами едва слышно.
Арсений помотал головой и вышел, чтобы не сорваться и не начать орать.
В коридоре, стоило оказаться в прихожей, кто-то радостно рявкнул:
– Перо, жмотина! Стоять!
Арсений нехотя обернулся. Его нагнал Рой со шваброй – сразу видно, дежурный.
– Ты какого с товарищами не делишься, а? – поинтересовался, хитро щурясь.
– Чего? – Арсений остановился у стенки, кинув на подпольщика хмурый взгляд.
– Травой, блин! Которую вы вчера ночью с азиаточкой курили, ну!
Арсений развернулся к нему полностью.
Рой терпеливо вздохнул.
– Ну ты чё, болезный, как будто не в курсе, а? Или так знатно накрыло? Ну так вы ночью вдвоём по двору носились как пара полных счастливых укурков. Босиком, между прочим, и ржали как кони. Я дежурю себе, а тут такое. Ну, то есть, сначала, – он указал в дальний конец коридора, – оттуда вышел ты. С женским платьем и охапкой дров. Прошёл мимо, типа вообще не видишь. Я спросил, на кой ляд тебе дрова, ты на меня посмотрел так внимательно, но ничего не сказал. Ну всё, думаю, Кукловод тебя чем-то накачал, доигрались. Пока застрял – думал звать кого или не надо, ты слинял. Потом смотрю – вы уже во дворе, ты и японочка, ловите друг друга и ржёте. Я тебя окликнул, а ты меня отматерил, на чём свет стоит, и давай дальше носиться… Ну, короче, вы делиться будете или нет, жертвы галлюциногенных кактусов?
– Вот же… – Арсений потёр лоб основанием ладони, начиная подозревать худшее. – Ты чего, Кастанеду читал?
