Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 298 (всего у книги 329 страниц)
О-па. Мы с тобой доигрались, душа моя.
Доигрались.
И сколько – сутки, больше?
Арсений опустил руку. Ухмыльнулся. Грустно.
Поднялся на ноги и сходил до «каптёрки», помещения с котлом, где опять поставили ведро общего пользования.
В подвале, слабо освещённом парой фонариков и фонарём со свечой, почти никто не спал. Люди казались застывшими скульптурами. Не двигались, не говорили. Перо прикрыл за собой дверь. Расстёгивать джинсы скрюченными пальцами оказалось тем ещё аттракционом. Ещё веселей потом – застёгивать. Хоть матерись, да не поможет. Когда возвращался, чуть не запнулся об скамеечку. Она торчала посередине подвала.
Ты ли это, старушка?!
Нет, точно. Антикварная.
– Перо… – сбоку торопливый гундёж. – Необходимо поговорить. Это важно.
Арсений повернул голову и уставился на Энди. Мотнул головой. Скамейка и профессор как-то наложились друг на друга в дуреющем от усталости сознании. В итоге Перо решил, что скамейка напрямую связана с тем, о чём хочет поведать ему Энди.
– Да, это странно, что она здесь… Но можно завтра? Я сейчас…
– Прошу вас! – Уолкман даже голос слегка повысил.
Арсений махнул ему рукой, приглашая за ширму. Там тихо, а Джек, даже если проснётся, против присутствия Энди не будет.
Профессор, пыхтя, протиснулся за ним мимо ширмы и тут же плюхнулся на табуретку.
– Я много думал, – загнусавил тихо, из уважения к Джиму, – после ваших слов, Перо. Пытался выстроить теоретическую модель ада, опираясь на уже известные мне факты. Ваши слова я принял за факт, так как, безусловно, доверяю вашему мнению.
Арсений кивнул. Удивление от такого заявления начисто перешибала боль.
– Так вот… Перо… история с портретом Дориана Грея в этом особняке не просто возможна – она обращается в реальность! – на этом слове гнусавость Энди, подстёгиваемая силой мысли, снова взмыла на порядочную высоту. Профессор достал из кармана платочек и промокнул лоб. Платочек – Арсений отметил – чистый. – Любая картина, написанная с должной степенью веры – это линия реальности – понимаете?! Понимаете ли вы, что это означает? С помощью рисования, – он повозил в воздухе рукой, будто чиркал по кругу невидимым карандашом, – что угодно обращается в реальность! Можно управлять происходящими событиями, временем, пространством! Конечно, для этого необходимо обладать достаточно сильной волей… и, как ни странно, талантом в искусстве, тонким, необычно острым чутьём бытия. Мы имеем дело с не определившейся тканью реальности, которой создатель может придать нужную ему форму!
Арсений в упор смотрел на Энди.
Вид у меня щас наверно
Вид
Мой.
Энди вглядывался в его глаза, видимо, вполне находя в Пере разделение своих эмоций.
– Да… – голос его, впервые на памяти Самойлова не сгнусавив, дрогнул. – Это необычайный феномен, не поддающийся никакому рациональному объяснению. Разумеется, я прекрасно осознаю, что смог лишь приблизительно описать только одну из его граней, более того, это пока гипотеза… Но я вижу, что вы безмерно впечатлены. Да, конечно…
Он снова промокнул лоб тряпицей.
– И ещё, Перо…
Теперь Энди смотрел слегка поверх его головы.
– Да. – Арсений улыбнулся. Он ощущал, как улыбка растягивает медленно уголки губ. Тянет их куда-то, к ушам, наверное. – Я попрошу вас никому не говорить об этом.
Старый учёный слегка развёл руками:
– Ваше право, разумеется. Я буду молчать.
– Благодарю вас, профессор, что поделились своим открытием…
– Нашим, – Энди отмахнулся от него платочком и встал. – Нашим, Перо. Говоря с вами, я смог сформулировать фрагменты мыслей и догадок. Теперь, с вашего позволения, это всё нужно записать…
Арсений проводил его взглядом.
Энди шумно вылез за ширму, едва не уронив её на пол. Его тень мелькнула вправо и исчезла.
Перо медленно сполз на пол весь, распластываясь по холодному камню.
Да, не только у старого профессора сегодня множество разрозненных фрагментов собрались в единую картинку.
Глубокой ночью, когда подвал угомонился, а он сидел без сна, мучился болью, слушал сопение спящего Джека, дыхание Джима и отсчитывал по часам уже седьмой раз тридцать минут, от стеллажа потянуло холодом. Оттуда просочился голубоватый туман, на секунду накрыл весь закуток с ширмой, а когда осел, рядом с Пером оказалась Дева. Знахарка смотрела по своему обыкновению сквозь живого хотя какой я живой и присела рядом, коснувшись горящей болью руки. На секунду стало даже легче.
– Не знаешь, сколько мне осталось коптить святой потолок? – с беззвучной усмешкой спросил её Арсений.
– Продержу, насколько хватит сил, – прошелестело в ответ. – А вам надо спешить.
– Да вот именно поэтому я тут так замечательно сижу и смотрю в никуда…
Перо откинулся на стеллажи. Теперь хотя бы можно было не бояться отбросить копыта в ближайшие несколько часов.
Райан смотрел, как Перо сначала проплёлся вдоль их закутка, а через пару минут – обратно. За него по дороге уцепился Уолкман, и они скрылись из вида.
Вообще подвал был беспокоен. Люди ходили туда-сюда без цели, носилась Сазерленд, исполняя роль матери Терезы, порой доносились ругательства или шипение, и только к первому часу ночи постепенно всё начало успокаиваться.
Райан с трудом этого дождался, чтобы подумать в тишине.
Состояние Пера ему не нравилось. Если теперь эта орясина умудрится сдохнуть, сведя на нет все усилия в двух временных пластах (а он представлял, как сейчас рвут жопы Файрвуд и Фолл в своём 2010 году), останется только найти его в аду и устроить… настоящий ад. В качестве моральной компенсации.
Форс закинул в рот таблетку, запил водой из бутыли. Вода отдавала хлоркой.
Кашель донимал чуть меньше, хотя приступы сделались дольше, сильнее, почти до рвоты, и неизменно заканчивались тем, что приходилось сплёвывать в ведро целый комок слизи. Кашель выматывал, из-за него постоянно хотелось спать, а быстро соображать становилось делом непосильным. Мысли стопорились, логика подводила. При насильственном напряжении мозга начинало клонить в сон.
Рядом на матрасе что-то пробормотал во сне Кукловод, отвлекая от мыслей. Гроза всея особняка спал, свернувшись клубочком, мёрз во сне и частенько о чём-то пытался поведать миру в виде неясного бормотания. И лучше было ждать, пока проснётся. Будить – себе дороже.
Потому что у обычных людей бывает в заднице шило. В редких и запущенных случаях – дрель. А у этого там примостилась целая буровая установка. Разбудишь – и понеслась.
Уолкман прошлёпал несколько раз по подвалу, что-то бормоча себе под нос. Было бы неплохо заполучить его в союзники в борьбе с проклятием, соображал он знатно. Но тогда придётся выслушивать бесконечные гнусавые лекции на тему умирающей современной культуры.
Форс откинулся на жёсткую подушку, готовясь ждать. А больше ничего не осталось.
Через полчаса зашевелился Кукловод. Он не тратил время на просыпание. Если простые смертные находили удовольствие в сонном моргании и тому подобное, этот – нет. Он просто открывал глаза и садился.
Доброго утра тоже не желал.
– Ночью было что-то интересное? – Без предисловий.
– Сейчас ещё ночь, – нашёл нужным проинформировать Райан.
– Не было, значит…
Кукловод молча зажигает коптящую лампу и склоняется над их почеркушками по мятой бумаге.
План захвата логова. Невозможный, пока Файрвуд-старший не вытянет Алису.
– С Файрвудом не поговоришь ближайшие сутки. Он болен, – Райан переводит взгляд на потолок. Наверняка Кукловод думает то же самое. – Для Пера у тебя будет работа?
– А он что, выздороветь успел? – Кукловод огрызается. Состояние Пера печалит его куда сильнее, чем полумёртвый единственный доктор особняка.
– Я как раз к тому, чтобы ты его не трогал. Но раз сам знаешь, умничка, учитель. Я пока могу поработать за него, если с поиском.
– Естественно, ты поработаешь. Прекращай трындеть, набрасываем список и на дело.
– Факелы подполье подготовило, припрятаны здесь под коробками. Керосин есть. Резиновых сапог на всех не наберёшься. Что ещё?
– Пока Трикстер будет без воды сидеть, я на жопе киснуть не собираюсь, – Кукловод тряхнул патлами. – Будем диверсии устраивать. Полномасштабные.
Райан посмотрел на него кисло.
Ну что тебе ещё надо?
– Чёрт возьми, – этот видимо заметил его взгляд, – можешь тут окопаться и не высовываться. А я хоть что-то полезное сделаю.
– Никто не собирается окапываться, – шипит Форс. Поднимается, закидывает на плечо сумку. К горлу подступает новая волна кашля.
Этот неугомонный шубуршунчик его порядком достал. Кажется, без своего театра и траханья Пера Кукловоду некуда было девать прямо-таки кипящее внутри желание деятельности.
Конструктор ему найти что ли
Пускай пирамидки собирает
– Тогда шуруй, – Кукловод дёргает головой в направлении двери. Поддевает сумку на плечо. – Я в библиотеку. Ты на чердак.
Подвал постепенно успокоился. Перестали шуршать. Потом и свет стал глуше; через ширму больше не тянулись тени.
Арсений закрывает глаза. Иногда дрёма наваливается на него, душная, тяжёлая, тошнотворная; он засекал по часам, не больше чем на три минуты. Ладони болят, ноют, рвут болью начинающийся сон, как ветхую ткань. И неизвестно, что лучше – спать или не спать. Когда задрёмываешь, снится рация, валяющаяся в траве, а в ушах вкрадчивый голос: «а вы в курсе, что закопали единственную надежду на…»
Так что лучше не спать.
Один раз, когда уже всё стихло, за ширму засунулся кашляющий хвостатый.
– Не вздумай сдохнуть… – выдавил через кашель. Кинул на матрас половину стандарта антибиотика. – Сазерленд сказала, тебе надо.
– Спасибо, – Арсений кое-как подобрал таблетки. – Вы опоздали со своим пожеланием, сэр.
Форс фыркнул и исчез.
Арсений посмотрел на упаковку. Припарки для мёртвого.
Спрятал в сумку.
Прилёг на край матраса к Джиму. Он тихо хрипит во сне, дёргает головой. Точно снится железная полоса, стягивающая горло. Перо почти задрёмывает, когда неровное дыхание рядом переходит в хрипы. Из сна мигом выбрасывает наружу. Арсений замирает, вслушиваясь. Нет, не показалось. Хрипение, даже со свистом.
Арсений трясёт Джима, щупает пульс – бешеный – зовёт шёпотом на ухо, жмёт пальцы, но Файрвуд не слышит.
Не просыпается. Продолжает хрипеть.
Давай, тебе уже не пригодится.
Трясущейся рукой, кое-как, Перо нашаривает в кармане нож, надрезает запястье, стараясь не попасть по венам. Больше ничего не остаётся, сахара нет.
Набирает полный рот своей крови, подгребается ближе, приподнимается голову Джима и приникает к его губам, приоткрытым и сухим. Вливает медленно, чтобы он не захлебнулся, дрожит с головы до ног.
Джим вздрагивает, закашливается. Арсений отрывается от него, видит, что тот приоткрыл глаза, и с тихим вздохом утыкается лбом ему в плечо. На секунду.
Живой. Всё остальное может катиться в бездну.
Джим успокаивается, дыхание выравнивается. Арсений дотягивается до бутылки с водой. Поит его так же, как кровью – сначала набирает в рот, потом – к губам и дозированно, чтобы бедолага не захлебнулся.
– Я… мать вашу… как мама-птица, – вытирая мокрые губы бинтом на тыльной стороне ладони. – Вот сдохну – и дальше что?
Джим не отвечает. Он уже успел снова уснуть.
Лайза заглянула за ширму только в восьмом часу утра. Проснувшись, она отругала себя, что не сходила ночью после перевязки проведать Джима и сейчас решила сделать это сразу же. Только её отвлекли вернувшиеся после ранних утренних испытаний Рой и Зак, которые нашли от Трикстера необычный подарок в спальне. Наскоро перевязав их, девушка сунула коробочку в медицинскую сумку и поспешила в дальний конец подвала.
Джек спал сидя, свесив набок голову, а Перо проверял у спящего Джима пульс.
Лайза проскользнула за ширму, стараясь не потревожить ни один предмет на полу, присела рядом с Арсенем. В фонаре догорала свечка.
– Как он? – спросила тихо.
– Пульс ровный. Ночью просыпался два раза, я его поил, но на вопросы он не отвечал.
Перо отзывался заторможено.
Погоди… За ночь два… раза…
Лайза обхватила ладонями его щёки и развернула лицом к себе. Вгляделась в слабом свете. Глаза красные, взгляд мутный, да и темнота под веками… И ещё от него пахнет спиртным. Да и бутылка в картонной коробке с мусором валяется. А ещё кожа под ладонями горячая. Потрогав лоб, Лайза поняла, что дело плохо.
– Ты не спал, – констатировала тихо, опуская руки.
– Я решил провести эту ночь за увлекательными рассуждениями о смысле бытия. Полезно, знаешь ли, иногда напрячь мозги.
Лайза подтянула к себе его левую руку за запястье. Пальцы, виднеющиеся из-под бинтов, были почти белые и слегка подрагивали. Она на пробу надавила на вспухший от подложенных под бинт тряпок центр ладони. Арсень, не ожидавший такого подвоха, сделать «хорошую мину» не успел. Шумно, резко выдохнул и опустил голову. Дыхание сбилось.
– Л-лайза ты с… садистка… – выговорил кое-как.
– А что мне ещё делать?! – шёпотом взвилась девушка. – Ты же не признаешься, что больно! Сейчас перевяжу заново, сиди.
Она проверила в сумке перевязочный материал. Бинтов оставалось мало, но Дженни сегодня обещала постирать ещё. К вечеру будет новая партия, просушенная на солнце. Не стерильные. Стерильных оставалась одна пачка.
Если только перематывать чуть-чуть ими, а поверх обычными
Больше никак. Бинты даже утюгом не прогладишь
Хлоргексидин заканчивается
Пальцы, конечно же, наткнулись на коробочку, хотя Лайза и постаралась засунуть её поглубже и выкинуть из головы. Совесть опасно зачесалась.
– Арсень… – девушка подняла на него глаза. – Сейчас наши вернулись с испытаний. Трикстер сказал, что желает убить тебя последним, после всех нас. А до той поры ты должен жить и… он подбросил обезболивающее.
– Мило с его стороны, однако, – улыбнулся Перо. – Ну так это же хорошо?
– Морфин.
Лайза сглотнула. Было страшно. Он когда-то рассказывал ей, что принимал наркотики. Недолго и слез сам, но особняк здорово подрывает волю даже сильного человека. Здесь скатиться было в разы проще. А Трикстер подкинет ещё, за милую душу.
– Подождёшь тут минутку? – мягко сказал Арсень. – Я в ванную. Хочу себя привести в нормальный вид хоть немного.
– Да…
Она не решалась поднять голову, разглядывая коробку с надписью «морфина гидрохлорид». Прочитала инструкцию. Вроде при разовом вводе не опасно. Может быть. Помимо того, что убирает боль, снижает температуру и позволяет спать. Да. Несколько часов.
– Выводится из организма за двадцать четыре часа… – пробормотала себе под нос, вглядываясь в слаборазличимые строчки. – Если разовая доза…
Перо отсутствовал минут пятнадцать. Вернулся умытый, слегка посвежевший и с сухим полотенцем на голове. Бинты были мокрые.
Сел на свободный матрас, скинул кроссовки и протянул к ней руку с закатанным рукавом.
Лайза даже растерялась. Арсень выглядел спокойным, разве что сжатые губы побледнели.
– Побочные действия – тошнота, рвота и запоры, – пробормотала девушка растерянно, подняв вверх мятый вкладыш инструкции. – Я прочитала. Ещё угнетение дыхания…
Он хмыкнул.
– Ну, первые пункты точно неактуальны. Из меня вторые сутки выворачивает обратно всё, что съедаю. Хотел уже Дженни сказать, чтоб продукты не переводила зря, так ведь панику поднимет. А дышать… Джиму хуже, а дышит. Сумею как-нибудь.
– Я ставить не умею…
– Ясно. Ремень дай и набери в шприц. Остальное сам сделаю.
– А… вы вчера пили! Алкоголь…
Перо посмотрел на неё внимательно и устало.
– Лайза, я вчера чуть не потерял любимого человека. Поверил даже, что потерял. И мне больно. Я просто хочу уснуть, хотя бы часа на два отрубиться от этой проклятой реальности. Пожалуйста.
Выдерживать взгляд глаза в глаза она больше не могла. Кивнула и послушно нашла в сумке кожаную полоску ремня, которую Джим обычно использовал как жгут. Руки тряслись, она не с первого раза открыла ампулу. Долго возилась с упаковкой шприца, шуршащей под неловкими пальцами.
Перо быстро затянул ремень, принял наполненный шприц. Смоченный спиртом кусочек ваты Лайза положила ему на колено.
– Просто отвернись или вообще вали отсюда, – сказал Арсень твёрдо. – Твоей вины нет. Поняла? Ты просто сказала мне, что вам подбросили ампулы.
Лайза отвернулась. Что-то тихо щёлкнуло, потом зашуршало. Следом в картонную коробку с мусором был кинут опустевший шприц – тихо стукнул о бутылку, рядом с коробкой упала свёрнутая полоска ремня.
– Вот и всё. Если верить, что мне про героин рассказывали, минут через пятнадцать торкнет, – размышлительно протянул Перо.
Девушка обернулась. Он уже укладывался на матрас, прижимая к сгибу локтя кончиками пальцев вату.
Она торопливо собрала всё, что выложила из сумки.
– А при чём тут героин? – спросила слегка дрожащим голосом.
– Так это производное от морфия. Ты не знала, что ли? Культурный контекст! – важно произнёс Перо, устраивая голову на подушке. – Твою мать, как же охота больше не просыпаться. Что смотришь так? Двое суток. Я про это. Не просыпаться двое суток.
