Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 194 (всего у книги 329 страниц)
На заднем плане Арсень показательно подвывал и хватался за спину, стягивая толстовку и укладываясь поудобнее. Джим заставлял себя не смотреть – у его ненаглядного была удивительная особенность выводить его из спокойного состояния. Разными способами.
– Билл не заставлял ходить вас в майках, я думаю.
– Заставлял. – Голос Арсеня звучал глухо, оттого что он уткнулся носом в подушку. Когда повернул голову, слова стали намного понятнее. – Заставлял, точно говорю. Не смейте, говорил, патрулировать в штатском. Кого не в майке увижу…
– Пошлю к Файрвуду на массаж, верно?
Джим уже улыбался, разогревая смесь крема и масла между рук.
– Верно, – снова глухо. – Джим, а Джим, а за измену это считается? Ну, если ты массаж каждому встречному-поперечному делать будешь?
– Считается.
– Эх… а я к тебе со всей душой…
– И задницей.
Джим уже скидывал обувь, собираясь забраться на пациента, когда тот внезапно повернул к нему голову. Окинул насмешливым взглядом.
– А ты и рукава засучил, да… впечатляюще.
– Сильно не впечатляйся, я массаж делать пришёл.
– А я что, против, что ли?
Джим забрался на кровать, перекинул ногу через Арсеня и не без удовольствия уселся на его задницу.
– Удобно? – поинтересовался Арсень глухо и насмешливо.
– Твёрдо, но сидеть можно.
– А всё почему?
– Почему?
Джим примеривался, вспоминая теорию. Три этапа, как он помнил – разглаживание, растирание и разминание. А вот конкретные действия забыл – не очень внимательно курс слушал. К тому же вспоминание затрудняла сама спина – периодически взгляд сбивался на рельефно выступающие мышцы, на мерное подрагивание грудной клетки – это от ударов сердца. Лицезреть это было приятно, но и не способствовало вспоминанию матчасти.
– А потому что меня надо откармливать. Буду толстый и мягкий. Мечта…
– Идиота. Помолчать ты можешь?
Ответом ему послужило совсем уж невнятное бурчание – Арсень уткнулся носом в подушку в попытке изобразить вселенскую обиженность.
– Ну, приступим…
Джим положил руки на верх трапециевидной мышцы, ближе к шее.
Кожа горячая
И задница, да…
Разглаживать по направлению к ближайшим лимфоузлам
Первым этапом нужно было разогнать лимфу, способствовать её лучшей циркуляции.
Слегка помяв трапециевидную – Арсень при этом блаженно замычал – Джим повёл ладони выше, к поперечно-остистой мышце. Надавил основаниями ладоней на выступающие позвонки. Прогладил по тому же маршруту, но сильнее и медленнее.
Потом – руки на лопатки.
А между ног – задница Арсеня. Джим её пахом чувствовал, упруго пружинившую от каждого движения бёдер.
Нет, руки на гребень лопатки.
Большим пальцем – по краю трапециевидной, остальными – по дельтовидной. Надавливая – к подмышечным впадинам, к ещё одному лимфоузлу. Так – несколько раз, каждый раз спуская ладони немного ниже. Большой палец всё равно шёл по краю трапециевидной мышцы.
Костлявый
Хоть в анатомический театр его
Все ж мышцы видно
Все чувствуются
Ладони чувствуют под собой широчайшую мышцу спины. Медленно, ощущая всей собой, каждая скользит со своей стороны, надавливает, разогревает и без того не холодную кожу.
Когда основания ладоней спускаются к наружной косой живота – вести уже надо не вверх, а вниз, к паховым лимфоузлам.
Чёрт
Арсень под ним, заткнувшийся, что примечательно, расслабленный. А под руками – мышцы, горячие, сильные мышцы. Они иногда перекатываются… когда Арсень начинает ёрзать… иногда – ощущением под ладонями – напрягаются слегка. Едва заметно, не взгляду, нет, ладоням.
Пахнет камфорным маслом. Кто-то говорил, запах неприятный… Джим его всегда любил.
Камфора… и мята
Ладони, разглаживая наружную косую живота, касаются рёбрами большой ягодичной. Слегка бросает в жар. Несильно. Надо помнить, что он – врач, что он делает врачебное дело.
Давай, вдох-выдох
Дыши глубже, всё пройдёт
Мысль не успевает. Руки реагируют быстрее, отзываясь на внутренний порыв, мизинцами поглаживают ягодичные.
Ожидаемо под ним – насмешливое хмыканье Арсеня.
У самого губы дрогнули в улыбке.
Дыхание чуть сбивается.
Элементарное медицинское действо
А над этой белобрысой бестией ничего не выходит без…
Ладони – на широчайшую мышцу спины, на самую середину. И – снова вниз, к ягодичным, несколько раз, сильными и плавными движениями.
Дыхание само собой глубже.
С разглаживанием покончено. Несколько мелких прядок выбились из хвоста и теперь щекочут скулы. Приходится встряхнуть головой.
Растирание дальше…
Это же у нас не только в направлении к ближайшим лимфоузлам, ещё желательно по направлению тока крови… И больше внимания позвоночнику.
Позвоночнику, а не заднице, Джим.
Кончики пальцев – на ременно-остистые, и сильными круговыми надавливаниями – вниз. Каждая рука со своей стороны позвоночника, ниже, ниже…
Трапециевидная…
Широчайшая…
Чуть прикрыв веки, Джим наклоняется к шее подпольщика. Касается кожи, пропахшей камфарой, кончиком носа. Не торопясь, с наслаждением, шумно втягивает запах. В грудной клетке острой, почти болезненной вспышкой жар – и медленно растекается, как лава, ниже; пульс учащается, в паху начинает приятно ныть.
– Не филонь, – насмешливое от подушки. – Нечего тут… пациентов развращать.
Носом уткнуться в горячую шею, чуть вдавливая кожу, скользнуть от ключицы к уху. Руки сами собой проходятся нажимом по всей спине вниз и с силой сжимают ягодицы.
– Ну, совсем… – Арсень явно пытается продемонстрировать возмущение.
Сквозь шум в опьяневше-лёгкой голове, но всё же – услышал. Приходится принять правоту Арсеня и заодно прежнее положение. Снова усесться на задницу и вернуться вернуться к массажу проблемной части.
Верх трапециевидной… поднимающая лопатку… и ременная.
Массирует тщательно. Всеми пальцами сжимает, медленно, с силой, но не до боли, чувствует упругое сопротивление тканей, каждую шершавинку кожи проглаживает подушечками, основанием, костяшками. Ощущается всё: кости, сухожилия, более мягкие, чем сухожилия, мышцы. Разум уже не контролирует руки. Взгляд скользит по телу Арсеня – спина, шея, особенно рельефные в этой позе дельтовидные, впитывает его – живого, горячего, ироничного фыркающего…
Язык проходится по пересохшим шершавым губам.
А пальцы – мнут. Сильнее…
Теперь размять
Спина уже горячая, покрасневшая. И ладони горят.
Задержать дыхание. На секунду.
Слегка закусить губу.
Как там в лекции… О-о чёрт
Разминать можно как душе угодно… Важно только… соответствие структуре… мышц…
Джим встряхивает головой, глубоко дыша, начинает мять с дельтовидных. Это, конечно, не совсем спина – но близко.
Чуть откидывает голову. Взгляд сопровождает каждое движение собственных пальцев по спине Арсеня – в сумрачной комнате с лампой перетекание серых и тёпло-медовых теней…
Сжимаются…
Медленно.
Сильно.
Скользят чуть вперёд, ведя собранную складку кожи… снова сжимаются…
В паху уже нехило напряжено, ёрзать по крепкому заду подпольщика… только не быстро, нет… Ещё раз… Снова закусить губу… голова запрокинута, нижняя губа прикушена. Каждое движение долгой тянущей истомой отдаётся во всём теле.
Это же нормальная отдача от энергичных движений руками и локтями, так?..
Врачебная… этика…
Пальцы впиваются… может, чуть сильней, чем надо, проскальзывая по горячей коже, совсем немного…
А руки спускаются с дельтовидных на малую и большую круглые, потом – на трапециевидную, на самый низ. Проминают её, скользят к широчайшей, ниже…
Арсень, хмыкнув, чуть подаётся задницей вверх, едва не вырывая быстрый, судорожный вздох.
Зубы сильней впиваются в нижнюю губу.
Сосредоточься
Ну!
Косые мышцы живота. Сбитое дыхание, уже захваты воздуха сквозь зубы, пальцы сами собой медленно проскальзывают между покрывалом и животом Арсеня, проходятся ими от пупка и ниже, ощущая под собой вмиг, сильным сокращением напрягшиеся мышцы, доходят до ремня джинсов и возвращаются на спину. Подпольщик в отместку начинает ёрзать. Несильно, вроде бы.
Но внутри что-то мучительно плавится, болезненно и сладко вздрагивая каждый раз, как Арсень, скотина, дрыгает своей задницей.
– Доктор Файрвуд, – он почти мурлычет в подушку. Немного хрипло мурлычет. – А вы уверены, что это называется массаж?
– Не… – скребущим шёпотом. Приходится прочистить горло. – Не уверен. Не похоже, правда?
– Да как бы так тебе сказать…
Арсень неловко изворачивает руки, кладёт пальцы на колени Джима. Гладит.
Взглядом зверя выслеживать как добычу, неловкие – из-за положения – движения длинных сильных пальцев, как напрягаются плечи подпольщика, спина…
Бёдра сами собой сжимают его бока.
Крем впитался
Джим, выдохнув, тянется к тумбочке. И упал бы, но руки Арсеня удерживают.
Там, у тумбочки, запах камфары почти не ощутим и воздух прохладнее…
Захватить его, как в угаре, ощутить прикосновением на взмокших волосах.
Выдавить – быстро – на ладонь крема, чуть больше, чем нужно. Бросить тюбик обратно.
Выпрямиться.
Голову обносит. В висках жарко стучит кровь, взгляд туманится. Перетекание медовых и серых теней под лампой медленно кипит и варит, варит его в себе заживо.
Вроде что нужно было я промял
Джим, тяжело дыша, кладёт ладони с неразогретым кремом прямо на поясницу подпольщика. Прижимает, прогревая, слегка массирует.
Ведёт вниз.
Сползает, нарочно вжимаясь сильнее, с ягодиц, кладёт ладони чуть выше. Ладони тянут джинсы подпольщика, пытаясь снять. Жёсткая ткань не поддаётся, мешает ремень.
– Щас всё будет, – заверяет Арсень. Слегка приподнимается на локте, чуть поворачивается. Расстёгивает ремень, вытаскивает из петель и бросает за кровать. Расстёгивает сами джинсы. Стягивает их.
Джим продолжает. Ладони скользят от поясницы ниже, и вскоре задница подпольщика в свете лампы блестит от крема. Пройтись лёгким движением, размазывая крем тонкой плёнкой, после вернуть ладони на ягодицы.
Пальцы мнут их, указательный собирает остатки крема и скользящим движением уходит в ложбинку, оставляя крем на анусе.
После пальцы гуляют по коже, играясь с телом Арсеня. Издевательски медленно кружат у поясницы, скользят; ниже, к ягодичным, проскальзывают между и слегка, в ощущении окольцевавших гладких мышц, растягивают вход.
Покусывая изнутри нижнюю губу, чтобы не сорваться, вывести одну руку из игры, расстегнуть собственную ширинку: плотная ткань давит, больно врезается швами в горячую набухшую плоть.
Сжать веки, наклониться вперёд, почти скорчившись.
Свободная рука ладонью упирается в спину Арсеня.
Воздуха не хватает, когда замок поддаётся, вырывается свистящий вздох облегчения.
А рука уже хватается за ворот рубашки, судорожно дёргает. Белое полотно как плотная куртка, кожа под ней влажная, и ткань липнет, и не она сейчас, не она…
Сейчас… нужно… В медленно варящейся полутьме с шумами собственных вдохов-выдохов, с пальцами, выталкивающими из петель пуговицы, грядущим ощущением – прижаться обнажённой грудью к этой горячей спине, проехаться чувствительными сосками по рельефным мышцам… ощутить ответный жар… Ещё гуще, ощущая всей кожей горячую вязкость времени. Тише, не надо торопиться…
А потом – приподнять таз и медленно ввести член в горячую глубину чужого тела. Очень медленно. Чтоб каждый квант полости почувствовать, чтоб чувствительная, набухшая головка изнывала от чрезмерности каждого мгновения. Чтобы чувствовать Арсеня – в своих объятиях, здесь, сейчас, всего, сразу…
Арсеня…. Всего… Всем собой… вплавиться…
не отпускать больше
Рубашка поддаётся, снята. Откинута во тьму. Руки сходят с ума. Сжимают кожу до красных следов, вжимаются, надавливая, пальцами.
Можно прижаться грудью, как и хотелось, к спине, почувствовать жар…
Арсень горячий невыносимо. Пахнет камфарой, детским кремом и собой. От этой смеси запахов сознание ныряет в тяжёлый, жаркий и сухой туман, и дышать сквозь него, сквозь надрывное буханье собственного сердца почти невозможно.
Потянуться к тумбочке, пальцами кое-как, не с первого раза в прыгающем свете лампы нашарить выскальзывающий тюбик.
Крем прохладный, почти холодный. Джим, тяжело дыша, смазывает его с ладони двумя пальцами и вводит их в Арсеня. Медленно, как и хотелось, промазывает стенки, скользит в глубь, в горячее нутро. Пальцы, самыми подушечками – по складчатой поверхности, слегка нажимая, втирая.
Арсень тихо шипит, сжимает покрывало, приподнимает зад.
Джим чуть отстраняется. Проходится напряжённым, налитым членом по подставленным ягодицам. Сначала – по поверхности, потом, чуть изменив положение, на неровном выдохе скользит головкой в ложбинку, глубже. Там уже – прохладный влажноватый крем, промазано, ощущением на коже ствола, касающегося входа.
Сжать пальцами ягодицы. Развести их. Приставить головку к растянутому входу. Обезумевшие рецепторы – оголённые нервы напрямую вспыхивающими в мозгу видениями – каждая складка, каждая морщинка, чуть ли не каждая клеточка. Тестикулы тянет, будто они потяжелели на порядок, по мышцам живота проходит судорожная волна сокращения.
По телу разливается адский жар. Плавит внутренности, бешено толкает в грудь ударами сердца – чтобы собраться в густой ком и ухнуть вниз, резко режущей, обжигающей болью в брюшной полости.
И будто вся кровь тела к члену прилила – побагровел, увеличился.
Дальше тянуть невыносимо.
Чуть запрокинуть голову и тут же опустить…
Перед глазами густой камфарно-алый туман.
Тиш-ше…
Губа прикушена до боли.
Да… – вздохом в голове.
Временное облегчение, разве что на секунду.
Головка проскальзывает внутрь. Арсень с готовностью нетерпения подаётся навстречу, и от этого головка проскальзывает чуть дальше, чем хотелось.
Всё равно уже.
Закрыть глаза…
Медленно вводя член глубже, Джим чувствует, как раздвигаются стенки, как упруго обхватывают ствол, как проходятся складками по чувствительной поверхности головки.
Что
к чёрту
всё
Резким движением – внутрь, до упора. Подпольщик глухо стонет, слегка прогибается.
Немного отстраниться – и снова, резко, на полную.
– А-арсень… – Из груди вырывается против воли. Полувыдох-полустон, тихий, отчаянный.
Ближе ещё
ближе
– А… – Джим падает из кипящего алого света в багровую тьму, прижимается грудью к его спине, лбом прижимается к всколоченным светлым волосам. Вдыхает. – Ар… сень…
Он тут, под ним. Живой, горячий, тяжело дышащий, страстно-полубешено подающийся навстречу толчкам, сбивая под собой в ком покрывала и простыни.
Объять всем собой, целовать, покусывать кожу, не отпускать – никуда, никогда, чтобы рядом, чтобы здесь, чтобы…
– Ар…сень…
Сквозь стиснутые зубы, и кошмар, преследующий сон – белый, полумёртвый и холодный, ушедший в Сид – или – чёрным во тьме – у Кукловода, в полной власти маньяка. Темнота перед глазами, и захлёстом в неё – пряная алая горечь, кипящая, жаркая, металлическим привкусом бросается под язык, звенит в носоглотке…
Джим подаётся вперёд, обнимает Арсеня. Рваным движением просовывает одну руку под его грудь, целует плечи, шею, оставляет на коже от прикушенной пересохшей губы слабые кровавые следы, со свистом, борясь за каждый вдох, втягивает родной запах.
А внутри Арсень будто горит. Будто Джим толкается в выложенную углями полость. Промелькнувшее – тень даже, не желание, и Файрвуд чуть вытягивается вперёд, медленно целует его шею, оставляет багровые следы засосов, пальцами скользит вниз, ощущая твёрдые выступы рёбер и податливость не защищённых костями боков, ещё ниже… судорожно сжимает бёдра подпольщика.
Время медленно кипит, сворачиваясь алой патокой, густым шумом наполняет уши и сжимается, сжимается острым клубком внутри.
И когда тело пронзает сладкая судорога, на миг раскалывая мир на хрустящие багровые осколки, Файрвуд вновь обретает способность дышать. Просовывает руку между телом подпольщика и покрывалом и обхватывает пальцами напряжённый член Арсеня. Помогает подпольщику кончить.
А после, не выходя, лежит на нём и покрывает поцелуями шею и плечи. Губы – чувствуется – пересохшие, шершаво касаются горячей кожи.
Сколько так проходит – минута, десять, час, но Арсень слегка шевелится под ним, и Джим, на секунду ткнувшись лбом в его спину, слегка двигает бёдрами.
– А если Джек зайдёт? – Арсень, оборачиваясь, внимательно, чуть прищурившись, смотрит на него сквозь багровую полутьму.
– Ещё раз, – шепчет Джим хрипло. – Один. Я быстро.
========== 4 апреля (вечер) ==========
Темнеет. Файрвуд мирно дрыхнет под пледом. И пусть, хорошо поспать ему не помешает.
В комнате странно холодно. Кое-как вытянув из-под вороха пледов и покрывал одеяло, Арсений одной рукой накидывает его на Джима. Тот только чуть хмурится во сне и носом в подушку утыкается.
Перо, дрожа, садится на край кровати, у тумбочки с лампой. Пол холодный, Арсений ёжится. Кусок пледа тут же съезжает с голых коленок, он недовольно шипит, пытаясь натянуть обратно. Пальцы из-за бинтов плохо слушаются. В заднице слегка тянет болью.
Так хреново мне даже с похмелья не было
Э-э, нет, чувак, смотрим правде в глаза, это уже поэтическое преувеличение. С похмелья – было.
И с чего бы, главное…
