Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 172 (всего у книги 329 страниц)
– Перо, ты обо что головой ударился?.. – поинтересовался Райан, на удивление – без сарказма. Просто таким тоном, как разговаривают с безнадёжными психами, и это был явный прогресс.
– Надо мне, – сквозь зубы злобно ответил Арсений, только что закончивший расставлять свечи. – И я не псих.
– Мне можешь не говорить, я экспертом по психическим расстройствам не нанимался, – Форс развернулся к мониторам и стоящей рядом с клавиатурой винной бутылке. – Только чердак не подожги.
Чего эт он такой добрый?
Арсений поджёг свечи, повторил про себя ритуал призыва. Это было сложно. Страх и попытки вместить в себя обрушившуюся правду переродились в нехилую такую злость. Арсению чудилось – он этого Леонарда сейчас порвать может на тысячу призрачных клочков.
Не успев подумать, он скороговоркой выпалил слова, которым его научила Тэн, и вперился в тьму чердака.
Сначала ничего не происходило. Райан задвинул опустевшую бутылку за монитор, двумя щелчками по клавиатуре вывел на экран большое изображение какой-то комнаты и теперь предавался медитации на картинку с пальмой в кадке в исполнении инфракрасной съёмки. Арсений эту комнату не знал, ровно как и эту пальму в кадке.
В дальнем конце чердака что-то прошуршало – крыса, наверное.
Огоньки свечей подрагивали от лёгкого сквозняка.
– Да чёрт бы тебя подрал, сука прозрачная!.. – сдавленно выругался Арсений и вдарил кулаком по ящику. Свечи слегка вздрогнули, рука заныла, но злость была сильнее.
– Ругаться не обязательно, Перо, – послышался в голове прохладный голос.
Чердак наполовину исчез. Точнее – Арсений сидел по-прежнему на чердачном полу у ящика со свечами, но сквозь доски проступала густая листва дуба. Кое-где виднелись и голые ветки. Леонард тоже был тут – он оказался прикован цепями к ящику. При этом призрак скорчился в неудобной позе, сидел он по-японски, поджав под себя ноги, и сильно наклонялся вперёд.
– Вот так-то лучше, – злорадно просипел Перо. – Рассказывай.
– Я знаю теперь немногим больше твоего, – Леонард посмотрел на него далёким от дружелюбности взглядом. – Ты из другого времени, как попал сюда – я не знаю. Как тебя вернуть – тоже. Что ещё тебе нужно?
– Врёшь.
– Не вру, Перо. Может, ответ кроется в прошлом этого дома, но…
– Но ты его не помнишь, – перебил Арсений. Встал, принялся наматывать круги вокруг ящика. Остановился. – И что?
– Ты уже всё делаешь, – Леонард не мог обернуться на него – цепи мешали. – Ты и леди Тэн начали распутывать прошлое.
– Что-то мне подсказывает, – Арсений вернулся на своё место, присел у ящика и поймал взгляд призрака, – что ты торгуешься.
Леонард промолчал.
– До твоего прошлого мы добрались бы много позже, через все эти времена и эпохи, а ты хочешь, чтобы мы занялись им уже сейчас, в обход всех остальных…
– Я – Старший! – призрак вскинул кудрявую голову, насколько позволяли цепи. – Я хранитель этого места…
– Так да или нет?! – рявкнул Арсений через ящик.
Леонард поджал губы.
– Если я буду знать своё прошлое, я сброшу самый тяжёлый из гейсов, которые несу на себе. Они все, все до одного, Перо, забывая свои имена, перекладывали тяжесть нарушенных клятв на меня! – теперь Леонард тоже вышел из себя. – Я их всех на себе несу! Всю эту прорву душ, между которых вы бродите!
– А моё попадание в прошлое тут при чём?! – заорал в ответ Арсений. – Какого хрена ты на меня свою ответственность перекладываешь?!
Они уставились друг на друга поверх ящика.
– Ты бы сеанс оборвал, – тихо сказал Леонард. – А то всех стянешь на чердак.
Ты о чём вообще
Пепел.
Арсений обернулся. Между ветвей маячили призраки. Те самые, не осознающие себя и не помнящие имён. Они с отсутствующими выражениями лиц мерцали между призрачной листвы дуба, накладывались друг на друга. Некоторые пытались просочиться сквозь пол к своим привычным местам – кухне или гостиной – но не могли и потому в той или иной степени торчали из досок, как вылупившиеся после дождя грибы. Их было с пару сотен точно, а проклятые души всё прибывали и прибывали.
– Тьфу, чёрт… – Арсений повернулся обратно к своему визави. – Ладно, я займусь твоим прошлым. А взамен ты поможешь мне понять, какого тут происходит. По рукам?
Призрак кивнул.
Перо пальцами затушил все четыре свечки. От фитилей вверх потянулись витые нити дыма, потом и они исчезли.
Всё вернулось на круги своя: чердак, мониторы, ящик. Леонарда не было, как и веток дуба, и других призраков. Арсения трясло, одежда промокла насквозь, перед глазами всё слегка плыло.
– Превосходно, – ядовито прокомментировали рядом.
– Чего тебе? – Арсений дрожащей рукой откинул лезущие в глаза пряди волос.
– Перо, в следующий раз бегать кругами вокруг ящиков, орать на пустоту, тыкать пальцем в коробки, равно как и совершать другие высокоинтеллектуальные действия, ты будешь не на моём чердаке. Уяснил?
Арсений поднял голову и встретил ясный прищуренный взгляд хвостатого.
– А теперь забирай свои свечки и выметайся.
Спорить не тянуло, да и сил не было. Он сгрёб с ящика весь инвентарь в сумку и поплёлся вниз, дрожа от холода.
Легче после сеанса нисколько не стало.
Работа в библиотеке стала необходимостью. Джим посвящал ей львиную долю свободного времени, перелопачивал старые материалы по психологии, собственные записи. Иногда советовался с Биллом – кому, как не старому следователю, знать о подробностях психологии заключённых?
Как опытный врач, Файрвуд вовсе не ожидал, что работать с Джоном будет легко. Опыта в подобной деятельности – кот наплакал, информации мало, даже консультироваться не с кем особенно. И, если верить Лайзе, это ещё и случай диссоциации какой-то особенный-разособенный. То, что первый разговор, который перед взрывом, прошёл удачно, уже можно считать колоссальным везением. К тому же на их с Джоном стороне был эффект внезапности.
Второй раз провалился.
А теперь от качества работы Джима зависело не только благополучие Джона. Теперь от неё зависело, насколько невредимым останется Арсень, приведший свой план в исполнение.
И Джиму было страшно. Не успеть, недоработать, упустить какие-либо важные детали. Да ещё и нельзя вытаскивать Джона особенно рьяно. Джон не должен ничего подозревать, иначе его подозрение станет подозрением Кукловода и разрушит план.
Час третий ночи?
Джим потёр глаза и вернулся к книге. Фрейд, введение в психоанализ. Сегодня Джим решил обратиться к основам. Раз времени достаточно, нужно было проработать всё, в том числе и аксиоматичные истины.
Толстая книга, со слегка истрепавшимся корешком. По разлохматившейся кромке, если сильно задуматься над прочитанным, приятно проводить пальцем – не отвлекает, но создаёт необходимый для размышления фон.
Рядом – давно забытая кружка с давно остывшим чаем. Дженни принесла. Нашла самую большую, спасибо ей. Поставила рядом, наказала выпить, всучила носки собственноручной вязки. Пригрозила в случае переохлаждения посадить на овсянку.
Старина Зигмунд, до зубовного скрежета знакомый, и такой же нудный. Пространные рассуждения на тему: «А вот тут я подумал-подумал на пять страниц, но это к делу не относится». Джим как сквозь дебри продирался сквозь его отступления от темы. Злился, убеждал себя, что любое слово имеет какое-то значение, вчитывался, снова злился.
После подобного чтива усталость всегда была как после пятичасовой полостной операции.
Арсень пришёл вовремя – когда хотелось уже попросту захлопнуть книгу и никогда к ней не возвращаться. Пришёл, мельком глянул, что он читает. Уселся на подлокотник кресла. Шмыгнул носом. Поёрзал.
– Джим, я…
Умолк, ещё повозился.
– И тебе привет, – Джим прочитал строку до конца, зафиксировал мысль, заложил книгу ребром ладони.
– Я… да, привет... я потом тебе... О Кукловоде потом... это не… Джим, мне тебе... то, что я сейчас скажу – правда. Если надо… Лайза подтвердит… и Леонард.
Голос упавший. Тихий. Пальцы сжаты на коленях.
– Но последнего ещё выловить надо… короче… чёрт…
Под напряжённым взглядом Файрвуда Арсень на секунду вцепился пальцами правой руки себе в волосы, затем вскочил с подлокотника и принялся ходить туда-сюда по библиотеке.
– Я… я из две тысячи десятого года… – выпалил растерянно и зло.
Джим нахмурился. Нарочито медленно закрыл ненавистного Фрейда, положил его на колени и тихо вздохнул.
Что за выдумки?
Не время так шутить.
Как-то сразу на второй план отошло то нехорошее чувство, которое появилось, когда Джим узнал о возвращении Арсеня не от него самого, а от Дженни.
– Давай подробнее.
– Да чего… мы… то есть… – он подошёл к креслу, уселся на пуфик спиной к камину. Локти упёрты в колени, голова опущена, взгляд направлен прямо на него, исподлобья. Кисти рук напряжены, вытянутые пальцы вздрагивают в такт словам. – Мы с Лайзой перебирали газеты… Я не понял, почему нам нужны газеты начала девяностых… когда сейчас уже одиннадцатый год… и… и выяснилось, что… сейчас две тысячи первый. Но я из десятого, точно! Для меня должен быть уже даже одиннадцатый! Это не шутка, не розыгрыш, мы… Лайза сначала думала, я свихнулся, решила потащить к тебе…
Арсень, казалось, едва мог говорить, а слова кое-как проталкивал через горло.
– Потом… мы нашли Леонарда. Он… подтвердил. Сказал… Я не привязан к этому времени… – Он закрыл ладонью верхнюю половину лица. Пальцы сильно сжались, вдавливаясь в кость. Секунда – рука опять опущена, а взгляд отчаянный. – Он сказал… что говорить не имело смысла… я понимаю, звучит как грёбаная… фантастическая новелла… Но это чёртова правда!..
В последней фразе он почти перешёл на крик, опять сорвался с места и принялся мерить библиотеку шагами.
– Я фотографировал… газеты эти и свои руки… Заголовки пожелтевших газет девяностого года и рваные бинты две тысячи первого на собственных руках из две тысячи одиннадцатого! А если бы не эти несколько фотографий, я бы свихнулся уже этой ночью…
Джим напряжённо отслеживал каждый его шаг. С каждым услышанным словом всё напряжённее. В голове проносились самые разрозненные мысли.
Переутомление?
Да сядь ты уже.
Чёрт, он почти в истерике.
Арсень – в истерике.
Какой, к чёрту, одиннадцатый?
Я сплю?
– Да… сейчас…. Сейчас определённо первый… – Он проговаривал каждое слово всё медленнее. Задумался на секунду и похлопал но подлокотнику кресла. – Сядь ко мне, пожалуйста.
– Я уже сожрал пустырник. Две таблетки, – сообщил тот обречённо, садясь на указанное место. – Я не хочу повторять это ещё раз, так что – последний. Я попал в особняк четырнадцатого августа две тысячи десятого года. Я это знаю так же точно, как своё имя или то, что ты сейчас сидишь в кресле.
Джим обвил его поясницу рукой, приложил ухо к грудной клетке.
Сердце бедолаги колотилось о рёбра как бешеное. Не стучат так сердца шутников.
Да и так было понятно, что это не шутка. Вон он, еле живой сидит.
Джим медленно втянул в себя его запах. Пот, стерильная нота бинтов и мыла.
И под пальцами – живое пульсирующее тепло.
Арсень не шутит.
Арсень в это верит.
Арсень это не придумал, Лайза тоже знает.
И Леонард. Я не могу не верить Леонарду.
Что же это значит?
Что значит это…
– Ты не думай… – голос над ухом, дрожит. Арсень торопливо сглатывает и старается говорить ровнее, – я как-нибудь переварю. Утрясу внутри… справлюсь. Но… не сегодня. Зато сказал… и… пойду я… пройду штук пять испытаний… хотя бы.
Джим обнимает его крепче.
В голове – хаос, и то ли он держит Арсеня, чтоб не ушёл, то ли сам за него держится.
И верить, верить ему в сказанное им не хочется, но и не верить нельзя.
Боже, что стало с моим миром?
С какого момента он покатился к мистическим чертям?!
Внутри – горячо и слегка потряхивает. Пальцы дрожат, кажется, и ноги будто в ледышки обратились.
Нельзя отпускать Арсеня.
Он выйдет и опять случится что-нибудь. Например, он окажется инопланетянином. И ему надо будет улететь завтра… на Марс улететь.
Или цветочной феей, которая живёт не больше года.
Кем он ещё может оказаться?
Да после такого – кем угодно.
Всё равно не верю… не могу поверить!..
Скептическая часть разума вопила, рвала на себе гипотетические волосы, срывала голос, но никак не могла переорать вторую, шепчущую, что Арсень не врёт, не придумывает, не заблуждается, не галлюцинирует от переутомления.
– Арсень… – слова с трудом вылезают из пересохшего горла, переваливаются через сухие губы, – пойдём… покурим.
Запоздало дёргает головой. Эта судорога должна имитировать кивок. Поднимается, высвобождаясь из обхвата. Джим только сейчас замечает, что у него через плечо перекинут ремень фотоаппаратной сумки.
Кукловод, изредка бросая взгляд на мониторы, медленно перелистывает сводки информации по обитателям особняка. Это обширные сводки, поначалу, как только стали набирать второй акт, они с Джоном очень тщательно анализировали личности предполагаемых второактников. Всё, от биографии до привычек. Например, они знали, что Рой ещё в школе был поставлен на учёт полиции, а Лайза предпочитала в постели свой пол.
Когда оказалось, что люди с тщательно выверенными биографиями не способны стать Перьями, анализ стал проводиться не столь скрупулёзно. Основное, что интересовало их – способен ли этот человек стремиться к свободе и вести к ней других.
Потом, после нескольких дельных советов, Кукловод доверил Райану сводить информацию в единые биографические листы. В задачи его и Джона входило обеспечить Дракону оборудование и снабдить некоторыми очень полезными контактами. После стало намного проще – Форс собирал и выверял информацию, Кукловод и Джон её верифицировали, и, в назначенный день, человек мягко, без лишнего шума изымался из социума и помещался в особняк.
Арсень стал его, Кукловода, экспериментом. Случайно найденный рядом с особняком, непроверенный, с бог знает какими болезнями либо психическими расстройствами. Только после, когда Джон бегло просмотрел документы, они пошли на обработку к Райану.
Где же они…
Вот.
Кукловод, перелистнув несколько станиц в подшивке досье, снова бросил взгляд на монитор. Библиотека давно пустовала, Арсень и Файрвуд ушли. Джим оставил на подлокотнике кресла книгу. Несколько щелчков по клавиатуре – внутренний двор, камера у входа, под навесом.
Вот они, оба, никуда не делись. Арсень у крыльца, с фотоаппаратом. Фотографирует Файрвуда, стоящего на нижней ступеньке. И… дрожит. Это заметно даже на мутной картинке, передаваемой боковой камерой.
Мир медленно сходит с ума.
И, что печально, быстрее всех к идеалу сумасшествия стремится его Перо. Кукловод грешным делом даже начал подозревать, что бедолагу попросту загоняли, вот и бредит, в датах ошибается на десять лет и с воздухом разговоры разговаривает. Складная теория, хоть и не объясняет, почему с воздухом стали говорить даже те, кто вообще не особенно напрягался.
Он вернулся к листу с биографией. Список короткий, информации об иностранце немного. Это вполне объяснимо. Родился, учился, университет, работа…
В этой информационной сводке, предоставленной Форсом, даты были в полном порядке. Семьдесят восьмой год рождения, двадцать четвёртое декабря, всё отлично.
Если Арсень «из будущего», откуда бы Райан взял эти сведения? Их бы попросту не существовало.
И зачем Перу поддельный паспорт не на чужое имя, а на чужую дату?
Свет тревожно замигал, и Кукловод поднял голову к потолку. Лампочка была старая, ненадёжная. Сделав себе зарубку в памяти – заказать парочку новых – он вернулся к изучению документов.
Вытащил паспорт, закреплённый за сводкой.
Arsenii Samoilov, русский. Ну, происхождение неважно – хотя, кто знает, – дата рождения – двадцать четвёртое декабря.
Взгляд скользнул по году, поначалу не зацепившись за цифры. Оценил рефлекторно похожесть – девятнадцать в начале, восьмёрка в конце. Но что-то слегка царапнуло: вернувшись к году в паспорте, Кукловод ширящимися от изумления глазами прочитал:
– Тысяча девятьсот… восемьдесят восьмой?!
Документ упорно говорил, что сейчас Перу должно быть двенадцать лет, хотя эта белобрысая орясина на двенадцать никак не тянула.
Значит, Джон, умница, – зазвучал в голове собственный, холодеющий от ярости голос, – годом не заинтересовался.
Ладно.
Но Райан. Он не мог перепутать даты в сводке, не с его дотошностью.
Кукловод медленно щёлкнул рычажком включения микрофона, настроил его на чердак.
– Райан, ну-ка, для общего развития. Какого года рождения наше Перо?
– Что, докопался? – огрызнулся тот.
К камере даже не повернулся. Только руки на клавиатуре замерли, и Кукловод каким-то звериным чутьём уловил – боится. Ни жестом, ни звуком не покажет, но боится.
Осознание этого доставляло какое-то щемящее наслаждение.
Но сейчас были дела поважнее.
– Объясняй, – приказал он Дракону не терпящим возражений тоном.
Фигура на экране резко крутанулась в кресле, усаживаясь лицом к невидимому собеседнику. При этом Форс невольно поморщился – нога его явно продолжала беспокоить.
Лампочка в очередной раз моргнула.
