Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 169 (всего у книги 329 страниц)
– А ты знаешь, – обратился Арсений в тёмную пустоту, – это удивительно… то, что я собираюсь писать, я не смог бы сказать фотографией. Даже если бы натащил нужного реквизита, всё сделал как следует… Я смог бы тебя… спроецировать. Но не смог бы увидеть. Спрашивается – отчего так, отчего я, большую часть жизни держа в руках фотоаппарат, был бы бессилен вызвать твой образ к жизни с его помощью?
Перо сел на подлокотник дивана. Холст был к нему «в три четверти», белел и обрывался резкой жёлто-серой линией боковины.
– Казалось бы, нелогично. Исключая метафизику, всё же содержащуюся в идее, технически в такой фотографии нет ничего невыполнимого. Но отчего-то именно тебя нет у меня-фотографа и есть ты у той части меня, которая претендует на звание художника. Я ответа не знаю, а между тем ощущаю, что знать его важно и даже больше – необходимо.
Взгляд невольно снова притянулся к холсту.
– Может, ты знаешь, – предположил Арсений. – Или хотя бы догадываешься.
– Для фотографии посредник – фотоаппарат. Для картины посредник – ты.
Перо поискал взглядом хотя бы динамик. Голос шёл из неосвещённого угла и оттого казался бесплотным.
Бесплотный. Не имеющий выражения в «сейчас». Я рисую не твой портрет, а твоё желание быть. Его фотоаппарат никогда не ухватит, как ни старайся.
Потому большая часть твоего портрета – темнота. Как в этой комнате.
– Мне так не кажется, – заговорил медленно, – фотоаппарат, как к нему ни привязывайся, всё же инструмент, посредником между образом и фотографией остаюсь я. Ты же не назовёшь посредником кисть или тюбик краски. Думаю, проблема тут глубже и, может, уходит корнями всё в ту же метафизику.
– Не думаю. Фотоаппарат сам делает изображение, ты можешь только менять настройки. Кисть держит художник. Вообще, я не фотографировал, мне неоткуда знать. – Динамики заскрежетали. Кажется, тут они были куда старше, чем в остальных комнатах.
А ещё фотография объективнее. Ты настолько не веришь в то, что существуешь в реальном мире?
Арсений поднял взгляд к стыку потолка и стены. Рассеянно улыбнулся.
– Хорошо, тогда не будем продолжать разговор и перейдём от теории к практике. Спускайся. Я тебя видеть хочу.
Он поднялся с дивана, подошёл к крайнему ящику и принялся разгребать коробочки, шуршащие упаковки, свёртки с материалами. Нашёл упаковку угольных мелков. Провёл несколько линий одним на клочке рельефной бумаги. Линия ложилась хорошо, мягко, сильно не осыпалась.
Кукловод пришёл буквально через полторы-две минуты. Сел на кресло, облокотившись на подлокотник, и впился в Перо цепким взглядом.
– Сначала я сделаю несколько набросков углём, до сих пор мне не приходилось работать с тобой непосредственно, – Арсений вытер руки о мягкую светлую тряпку, в свою очередь не отрывая взгляда от модели, и потянул из-под штабелей тюбиков большой, А3-формата, альбом. – Только после этого перейду к рисунку на холсте. Я не обещаю быстрой работы. – Он отложил альбом и уголь, подтащил ближе лампу. Её надо было установить снизу, соответственно задумке. Идеально было бы пламя, но после он думал написать несколько этюдов Кукловода у камина, чтобы ухватить краской природу отблесков огня на коже и одежде. Пока же – только тени.
Пристроив лампу на табуретке, Арсений ещё некоторое время под пристальным взглядом направлял плафон, чтобы добиться нужного угла освещения. Так же, оставаясь на коленях, поднял голову.
– Ещё две вещи. Первая – мне нужно позволение подходить к тебе свободно, без «шаг в сторону – расстрел», – голос звучал спокойно и размеренно. – Это необходимо для самого процесса. Так что в данном случае я, как любая порядочная марионетка, требую свободы.
Кукловод, не сводя с него глаз, медленно кивнул.
Арсений поднялся, вернулся к альбому.
– И вторая: я попрошу тебя придумать что-нибудь, чтобы я чаще оказывался в этой комнате, и вопросов ни у кого не возникало. Я хочу спокойно работать над портретом, ты хочешь его получить. Выгода будет обоим.
– Логично, – голос Кукловода тих и холоден. – Я это организую.
– Ну что, тогда как договаривались. Марионеток ты тоже принёс… – взгляд невольно упал на небольшую коробку, притулившуюся на углу стола. – Нужны две. Позировать так тяжело, каждый набросок я рассчитываю на две-три минуты.
– Думаю, я справлюсь, – Кукловод слегка скривил рот в жутковатой улыбке. – Приступаем.
Комментарий к 27 февраля - 5 марта
*Конкретно то, что мы называем "8 марта" в Англии не празднуется (как выяснили недавно слегка обалдевшие от такой новости авторы). Вместо этого англичане отмечают "день матери". Смысл похож, в общем-то, но празднование - за три недели до Пасхи. Пришлось срочно менять касающиеся упоминания 8 марта моменты.
========== 5 марта ==========
Джим отмеривает шагами пространство: от спальни до своей комнаты.
Глубокая ночь.
Гиппократ свидетель тому, как сложно сейчас вести себя адекватно.
Неизвестность и страх. Арсень, как бы ни был удачлив – живой человек из плоти и крови, и кто знает, вдруг Кукловоду снова захочется этим воспользоваться? В каком состоянии доведётся увидеть подпольщика в следующий раз?
Шаг за шагом, гулкие звуки ударов подошвы о пол, в ушах отдаются отстуками секундной стрелки наручных часов. Они у Арсеня и остались.
Сейчас нужно вернуться в комнату. Джим знает, что заснуть не сможет, может, даже не в комнату, к брату зайти.
К брату…
Кошмары…
Кошмар…
Ноги сами посреди коридора остановились. Постояли с секунду, носками ботинок к арсеневской комнате дёрнулись, и дальше – шагать, по направлению к брату. Одному быть не хочется, а так – сразу двух зайцев.
Глухие отстуки каблуков изношенных ботинок отмеривают пространство сухо, равнодушно. Если их слушать, и не подумаешь, что сознание в панике.
Вопросы, вопросы, роятся в неспособном мыслить здраво сознании. Джим их не отгоняет – бессмысленно, снова слетятся, зато если сразу пройти их, прожить, отстукать каждое сердечными сокращениями – будет проще. Возможно. Роятся вопросы и мысли, вязнут в густом, киселеобразном тумане страха.
Скрипит дверь, тёмная, в старых потёках туши.
Джим заглядывает в комнату.
Брат спит. Сжался во сне под одеялом, как маленький, как в детстве. При взгляде на него спящего всегда возникало ощущение, что мёрзнет.
И даже облегчение какое-то в душе появилось. Брат тут, живой, тёплый – что важно, в последнее время, со всеми прогулками в Сид, Джиму стало необходимо ощущать тепло. Только тепло теперь могло служить доказательством жизни.
Шаги до кровати – раз, два – и старший садится, тихонько, чтоб брат не проснулся от скрипа кровати.
Но брат просыпается. Ёжится, хмурится, ведёт носом – смешно, как собака, и, хрипло:
– Джим, ты?
Джим слегка треплет его по волосам. Легче. Джек сонно мотает головой: не нравится.
– Ты чего это здесь… среди ночи? – сиплым спросонья голосом.
Джим, из вредности, снова треплет его по волосам. Улыбается.
– Арсень некоторое время тут ночевать не сможет. Я буду.
– А… ну падай… – младший с зевком утыкается лицом в подушку.
Джим раздевается. Непривычно – давно не раздевался тут, зато пол почему-то теплее. Да и под одеяло не холодное ныряешь, к брату. Можно сунуть не успевшие согреться ноги к его, послушать сонное бухтение на тему «брат-садист» и «что за жизнь, когда спать не дают». Если слушать их, не напрягая сознание, можно и вовсе забыть, что Арсеня тут нет, что он где-то рисует маньяка, и вернётся вряд ли скоро.
Только вот всё равно не спится. И Джим наблюдает за причудливыми изменениями теней, в которые превращаются предметы в отсутствие источников освещения, да воспринимает лежащего рядом брата. Отвлекает.
Проснулся от шума.
Привычно, хотя работу на дом и не приносили давно. Рефлекторно поднялся, спустил с кровати ноги, ругнулся.
Обувь поставил не туда.
В дверь робко заглядывал кто-то… подпольщик. Явно подпольщик, последователей Джим различает даже спросонья.
Рядом заворочался брат.
– Джим, простите, – услышав голос, Файрвуд-старший вспомнил. Не подпольщик, а подпольщица. Джулия. – У нас…
– Ловушка сработала? – Джим уже догадался. Девушка закивала в ответ на его предположение.
Тряхнув головой, чтоб проснуться, Джим поднялся, нащупал в потёмках одежду. Порадовался лишний раз, что положил близко.
В последнее время ловушки срабатывали как-то слишком часто. И слишком… наверняка, как бы это не звучало параноидально.
– Кто?
– Агата. – Теперь Джулия стояла в дверном проёме полностью, не заглядывая. – Гвоздь. Упала на него, вошёл в икру.
– Глубоко? – Рука по привычке цапнула рядом с одеждой, но захватила только воздух. Джим досадливо зашипел.
– Да нет, вроде… я не вытаскивала, как вы и учили.
– Правильно.
Джим оделся при ней. В последнее время вообще перестал чувствовать стеснение перед девушками. Перед Дженни ещё было, но она – другое дело.
Джек вылез-таки из-под одеяла. Осмотрелся, сильно щурясь. Джулия запоздало его поприветствовала. Пробурчав что-то нечленораздельное, Джек снова скрылся в дебрях одеяла.
– Хорошо, – Джим зачем-то похлопал себя по карманам брюк и повернулся к девушке. – Веди. Но сначала я зайду за сумкой.
Рана оказалась и вправду несерьёзной. Гвоздь вошёл по касательной, лишь слегка повредив мышцу. Не ржавый. Джим быстро обработал рану, наложил повязку, помог фыркающей подпольщице добраться до комнаты.
Ни разу до этого Агата не бывала у него с подобными ранениями. Судя по тому, что Джим слышал о ней, она была крайне осторожной девицей.
Всё это напрягало.
А в девять утра Кукловод объявил на весь особняк, что они остаются без Пера на двое суток. Сказал, что они слишком привыкли полагаться на Арсеня, и теперь им придётся функционировать в том же режиме без, как он выразился, «костылей».
Джим слушал его, сжав зубы до боли. Не он один не верил этим высоким словам, Лайза, когда он её встретил, тоже высказалась на этот счёт. Сказала, что Кукловод может кидать лозунги сколько угодно, но её всегда бесили люди, прикрывающие собственные интересы благовидными предлогами.
И Дженни расстроилась. Джим, только дослушав Кукловода, сразу пошёл на кухню. Кухонная фея остервенело драила мытую тарелку полотенцем. Даже в выражении лица Джима-подпольщика появилось что-то человеческое: не стоял, с задумчивым видом разглядывая что-либо, а хмуро теребил листики фиалки.
– Просто ужасно, – Дженни, заметив его, только тряхнула золотистыми волосами. Ни следа приветственной улыбки. – Джим, может ты скажешь, где Арсень?
– Нет, – Джим мог только покачать головой, – не могу. Вернётся и сам расскажет. Не сердись, хорошо?
– Хорошо, не буду, – Она поставила тарелку на место с такой силой, что, казалось, только чудом не расколола. – В конце концов, тебе виднее, но сам понимаешь…
– Понимаю.
Дальше продолжать разговор смысла не было. Джим позавтракал, поблагодарил её – даже получив намёк на улыбку – и приступил к своим непосредственным обязанностям.
С нынешним режимом функционирования ловушек свободного времени стало в разы меньше. Пока, слава богам, никто не пострадал серьёзно. В основном случаи, наподобие утреннего – порезы, проколы, ушибы от гири, просто намного чаще, чем раньше.
Джим опоздал на обед. Зашёл в полупустую кухню, сел за стол.
Окружающие притихли.
Энн, Марго, Фил, Джозеф и влюблённый в Арсеня подпольщик – Майкл. Все они, хоть и так не сильно шумели, с приходом Джима начали усиленно создавать вокруг себя тишину.
Ещё б они дока сейчас волновали. Но их реакция так живо напомнила ему о том, где и с кем сейчас Арсень, что заталкивать в себя еду пришлось силой. Аппетит сразу пропал.
И никто, ни один не покинул кухню, пока Джим обедал. Смотрели испытующе – кроме Майкла. Тот наоборот в свою запеканку уткнулся – будто ждали от него подробного отчёта о происходящем.
Доесть Джим не смог.
А по пути к гостиной его догнал Майкл. Окликнул неловко, потоптался на месте.
– Ты… знаешь же что с Арсенем? – Паренёк смотрел на него дерзко, почти вызывающе. Но голос был жалобный. – Знаешь же? Где он?
– Могу только сказать, что он в порядке.
Джим скрестил руки на груди, ожидая новых вопросов. Тот, вроде бы, и хотел их задать, но опустил глаза и кивнул. Молча.
Джим даже пожалел бедолагу. Мало влюбиться, так ещё и предмет влюблённости ускакал в неизвестном направлении. Спрашивай теперь его пассию, которую не любишь по понятным причинам.
Потом – ещё несколько пациентов и малосодержательный, но очень эмоциональный разговор с братом. Джек, видимо, совсем проснувшись, доковылял до гостиной и устроил личный допрос на набившую оскомину тему «Где Арсень?». Ответом, что искомый человек в порядке и через пару дней снова будет в зоне доступа, не удовлетворился.
А врать брату Джим не хотел. Но и рассказывать сейчас, при людях, было нельзя. Пришлось дать обещание, что вечером – точно. Брат посопел и плюхнулся в кресло.
– Устал, – пояснил, – отдохну и работать.
Как же я устал…
Джим принялся за очередную жертву ловушечного произвола.
Ну почему бы всем от меня не отстать?
Пялятся и пялятся…
На сердце и без этих постоянных долгих взглядов, которыми его одаривал каждый встречный-поперечный, было гадко.
Вечером, когда он пришёл в арсеневскую комнату после урванных пары часов в библиотеке, Джек чертил что-то на листе бумаги карандашом. Карандаш вдавливал сильно, разве что не прорывая листок насквозь. Джим даже не удержался и посмотрел – схема, насколько он помнил, электрической цепи. Он их благополучно забыл сразу после школы.
– Нэт попросила, – хмуро пояснил младший, – а ты рассказывай-рассказывай. Мне это слушать не мешает.
Джим поставил сумку рядом со стулом – ремешок пропустил через пальцы, просто так, чтобы сосредоточиться. Сам сел. Сцепил руки в замок.
– Так… – выдохнул, – Арсень у Кукловода.
– Это я, как ни странно, после объявления маньяка понял, – ядовито отозвался Джек. – Зачем? Что опять случилось? И ты – ты как проворонил, а?
Карандаш с такой силой оказался вдавлен в бумагу, что, кажется, прорвал-таки несчастный листочек.
– Да не крал Кукловод его, – Джим, поняв, что сидение на стуле сосредоточиться не помогает, встал и стянул с себя безрукавку. – Арсень его рисует. И Кукловод его утащил, чтоб Арсеню рисовать не мешали.
– Опять та же… – Джек не договорил. Развернулся Джиму на табурете, сильно щурясь. – И что, нам его обратно по частям ждать или как?..
Он с силой воткнул карандаш в банку к другим, перебрался с табуретки на кровать и там сел спиной к Джиму, ссутулившись.
– Хрень какая-то. Бред. Перо рисует Кукловода…
– Джек, нам нужно Арсеню верить. – Джим принялся за расстёгивание пуговиц на рубашке. – Я ему верю, и Лайза тоже.
– Да потому что он никогда ничего не рассказывает! – взвился младший, резко обернувшись к нему. – Вот ты скажешь, чего с ним манячина в первый раз делал, когда упёр?! Мы ему должны верить, да?! – Джек вцепился пальцами в покрывало, стянув ткань в складки. – Это ж Арсень, он врёт как дышит! Про портрет рассказал? Рисовал он его тогда и сейчас рисовать пошёл?! Да какой нафиг портрет, бред это! Бред, Джим, бред, чтоб нам заливать и не говорить, зачем его Кукловод на самом деле утаскивает!
– А… ага… – Джим замер на секунду от услышанного. – Ну ладно. И зачем Кукловод его тогда утаскивает?
Джек снова отвернулся.
– Да мне откуда знать, – огрызнулся тихо. – Издеваться… да мало ли. Но в портрет я не верю.
– Ну, измученным, избитым и изнасилованным в тот раз он точно не выглядел. В этот раз…
Он, задумавшись о том, что можно сказать, забрался под одеяло.
Брат насупленно молчал, вернувшись к схеме.
– Ну хочешь, я по его возвращении поработаю внештатным проктологом? Выявлю степень, так сказать, измученности организма?
– А чем это будет отличаться от вашего обычного времяпрепровождения? – младший всё ещё не говорил, а скорей бормотал невнятно. Карандаш шуршал по листу бумаги.
– Инструментом проникновения.
Джим ещё с секунду после произнесения фразы держался, но потом начал смеяться. Очень уж бредовая картинка вырисовывалась в сознании: томный Кукловод и связанный по рукам и ногам Арсень.
– Лишь бы ржать… – недовольное.
– Ну а что ещё делать? – Джим поглубже забрался под одеяло, всё ещё посмеиваясь. Ноги никак не могли согреться. – Джек, ты за кого нас принимаешь? За озабоченных подростков?
Хотя походим иногда, да…
Мда…
Джек отложил схему и снова перебрался на кровать. Завалился на подушку, заложив руки за голову, как иногда делал Арсень. Выдохнул раздражённо.
– Конечно. Ещё скажи, что вы исключительно за ручки держитесь и в глаза друг другу с нежностью заглядываете. Слышал я тогда полночи… хватило.
Из тумбочки послышалось шуршание и писк. Джек пошарил там, вытащил наружу Нэн. Усадил на кровать между ними, с тумбочки стянул небольшой мешочек. В нём оказались сухари.
Продолжать разговор не имело смысла. Джим пару минут понаблюдал за тем, как младший кормит крысу, потом улёгся на бок и вскоре задремал под тихое попискивание Нэн.
========== 7 - 8 марта ==========
