Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 111 (всего у книги 329 страниц)
В прихожей, когда он пробирался между камней Стоунхенджа, его окликнул Воин.
– Кройсо, видящий, – поприветствовал коротко.
– Кройсо, Воин. – Арсений повторил древнее слово с некоторым даже удовольствием. В нём было нечто резкое, бескомпромиссное и жизнеутверждающее.
– Старик был прав, – продолжил Воин, прямо глядя на Перо, – я не могу нести свою ношу, не помня ее. Даже доспех мой развеялся тенями… И я должен просить – найди его, верни мою память.
– Я найду, – твёрдо пообещал Арсений, принимая его взгляд. Кельт кивнул ему и растворился в воздухе. Перо передумал идти в гостиную. Если искать доспех, то явно ведь не у дуба? Он посмотрел на булку в своей руке, но забытая сдоба уже осыпалась невесомым пеплом. Это была только его память о булочках Дженни. Довольно несовершенная, если подумать, память.
========== Время ==========
Старший оказался прав: Арсений больше не видел озера, в котором, словно жуткая пародия на Белоснежку, висел на цепях Джек, зато он стал видеть призраков, застрявших в этом доме, как выразился кудрявый, «ниже». Читай – на других слоях Сида, который теперь представлялся Арсению многослойным пирогом. Эти призраки его не слышали. Он пробовал с ними разговаривать – их были сотни, разного пола, возраста, в одежде разных эпох, они наводняли комнаты, толпились на лестницах, мешая к привычным интерьерам особняка клочки своей угасающей памяти. Тени его не слышали. Некоторые из них бормотали что-то себе под нос, другие просто стояли на одном месте, покачиваясь, явно не понимая, где они. Некоторые предпочитали бродить на верхних этажах, двое или трое обожали толочься на кухне и пытаться затачивать ножи. Все они выглядели жутко, постоянно шатаясь по дому, проходя сквозь своих же товарищей и не замечая их. Каждая из теней видела и слышала только себя, и Арсений невольно поразился силе четырёх кельтских призраков и Старшего, которые умудрялись ещё сохранять разум и способность общаться.
Призраки так доставали его своими шатаниями по дому, что он стал куда чаще лежать у камина с закрытыми глазами или забивался под ветви дуба, к Филиде. Та не была против, сидела рядом и играла на своей беззвучной флейте.
Со временем он приучился не обращать на блуждающие тени внимания, спокойно занимался поиском доспехов для Воина, делал ещё что-то по просьбам Друида. Но была одна разновидность призраков…
Всего он насчитал их восемь. Все они явно умерли в этом особняке.
И одна – прямо у камина, на старом протёртом ковре. И всё бы ничего. Но они постоянно возвращались на место своей смерти и переживали её снова и снова.
После очередного рейда за элементами военного облачения Арсений лежал у камина на боку и равнодушно смотрел, как белокурая девушка, умудрившаяся задеть мушкет и получившая сквозное пулевое ранение в живот, ползает по ковру, пытаясь из последних сил дособирать список предметов для испытания.
Между бровей залегла страдальческая складка, в огромных глазах застыло страдание. На лице призрачно поблёскивали мокрые дорожки слёз, из уголка губ тонкой чёрной струйкой тянулась кровь. Острые локотки отчаянно упирались в ковёр, она так ползала, упираясь локтями в пол. Ногами шевелить не могла, может, пуля перешибла какой-то нерв.
Вот Джим бы точно сказал, – Арсений позволил себе эту ленивую мысль, тут же осыпавшуюся возле него кучкой пепла.
Девушка собрала апельсин, куклу, сотрясаясь, доползла до стола, оставив на ковре рваную чёрную борозду крови (удивительно тонкую), вытянула руку, пошарила по крышке стола. Пальцы сомкнулись на песочных часах, слегка сдвинув их с места. Несчастная повернула голову и увидела, что ноты лежат на камине. Как по расписанию.
Когда она так в первый раз поползла на него, Арсений даже испугался. На восьмой раз привык.
Девушка ползла к камину, беззвучно хрипя. Перекошенный от боли рот раскрыт, в глазах застывший ужас и безнадёжность.
Арсений в этот раз не смотрит в лицо, отрешённый взгляд цепляет чуть ниже. Белая грязная майка с глубоким вырезом наполовину открывает красивую грудь, вздымающуюся от судорожных вдохов. Скорей всего, кожа у блондинки при жизни была тёплая и гладкая, а грудь – упругая, приятная на ощупь. Девушка делает ещё один рывок, теперь можно лучше увидеть края кружевного лифчика и резкую красивую тень-ложбинку. Белые локоны призрака, раньше собранные повязкой, растрепались, спутанными кольцами упали на плечи. На секунду её то ли отпускает боль, то ли она понимает, что смерть уже близко – лицо проясняется, взгляд становится осмысленным.
Миленькая блондинка. В реальном мире, в нормальных условиях, встреться они…
Арсений так же отрешённо обзывает себя животным, порождая в окружающей пустоте новую порцию пепла. Сейчас-то он призрак и никаких плотских желаний испытывать не способен, но в реальности… А была ли она, реальность? Не приснилась? Может, её никогда не было. Скорей всего не было.
И он никогда не трахал симпатичных блондинок. Равно как и брюнеток.
Наверно, он это всё придумал.
Он в этом почти уверен.
Белокурая не доползает. Замирает, запрокидывает голову. Шевелит губами – звука нет, но Арсений сумел прочитать на второй раз – она говорит «Кукловод». Несколько раз дёргается в конвульсиях, роняет голову на ковёр. Выпускает из руки листочек со списком. Замирает так и через минуту растворяется, чтобы через какое-то время появиться и снова умирать с самого начала.
========== Музыка ==========
Девочка, обитающая у дуба, тоже заговорила. К тому времени Арсений уже нашёл не только древние доспехи, но ещё и меч, щит и бронзовый горн. Воин дивился его способности отыскивать и возвращать чужую память. Однажды даже сказал, что мудрым должно называть его, а не Деву, обитающую у колодца. Кажется, он недолюбливал склочных баб.
Оставалось найти шлем – Воин вспомнил, что оставил его у дерева, под которым отдыхал. Арсений знал только одно дерево, потому упорно шуршал в палой листве под дубом, отыскивая старый элемент военного облачения. Когда прямо над ухом зазвенел чистый прозрачный голосок, он даже по-человечески вздрогнул.
– Тебя называют горячим, видящим, мудрым, ты несешь память и тяжесть душам. Найдешь ли ты память песни, живой, бродящий среди умерших? Разбита и потеряна она…
Арсений перестал шуршать и сел, глянув на неё снизу-вверх. Милое, почти детское личико, светлые вьющиеся волосы, забранные в странную причёску.
– О чём ты, девочка? – спросил мягко. Но она только покачала головой и села рядышком, в ворох палой листвы. Флейта в тонких руках порхнула к губам, но из неё по-прежнему не донеслось ни звука.
Воин сказал, что Филида, музыкант, молчала столетиями, пока они пребывали на границе Сида. И что она могла теперь сказать о разбитой арфе. Но больше его удивило, что девушка вообще заговорила. Он слегка нахмурился и отослал Арсения к Друиду – тот, вроде бы, должен был знать, что ищет Филида.
Друид был на месте, сидел в своей крипте – гробнице с покрытыми светящейся плесенью стенами, на треснутом каменном гробе. Известию о заговорившей Филиде он обрадовался и подтвердил, что девушка ищет именно свою разбитую арфу. Часть осколков хранилась у него, рядом с гробницей.
Остальные же… В общем, вдобавок к шлему Перо теперь искал по всему дому части арфы. Щепки, обрывки струн.
– Ты была в отчаянии? – спросил он девушку, вернувшись после очередного поискового рейда. Филида стояла под облетевшими ветвями и ловила на ладошку сухие листья. – Поэтому разбила арфу?
Она попыталась ответить, но не смогла вымолвить ни слова, и снова возвела глаза к теряющимся в тумане ветвям дуба.
Иногда, когда он приносил ей части арфы, она сидела под деревом, гладила их и тихонько не то рассказывала, не то пела свою историю. Что-то о погибших воинах, крови и горе. Он даже научился её понимать. Её же, эту тонкую девочку, жалела Дева. Аластриона выплыла из тумана и с тоской сказала, что не желает возвращать память юной певунье, потому что память – это страшный груз… но всё-таки отдала хранимую часть арфы.
После Арсений сидел под дубом в листьях и пепле и чинил арфу. Филида, пристроившаяся рядом, заглядывала через его руку, иногда забывалась, начиная тихонько что-то напевать. Её голос походил на нежный переливчатый звон. Под него Перо скреплял части старинного инструмента, обматывая их призрачным подобием ниток, промазывая древесину прозрачным аналогом клея. Туман в пальцах послушно становился нитями, струны мягко натягивались, обретая упругость. В них путался несуществующий ветер, Арсений до кучи ловил и его, вплетая в тихо гудящие струны. Его пугала такая податливость Сида. Казалось, захоти он – и сможет слепить из тумана что угодно. Филида вот слепила себе дуб, Воин – камни, Друид – старую крипту, а Дева – заросший травой колодец…
Может, это значило, что он уже умер. Он прикрепил последнюю туманную струну и передал арфу в руки Филиды. Она провела пальчиками по струнам. Арсений ничего не ждал, насмотревшись на концерты с беззвучной флейтой, но звук под прикосновением всё же родился. Тихий, робкий, нежный звук – зазвучал, потянулся над сухой травой, и вместе с этим звуком выдохом облегчения Филида назвала своё имя.
– Эслинн, – шепнула она тихо, светящимися глазами глядя на Арсения. – Имя моё Эслинн. Когда-то я забыла его, как свои песни, имя моё ушло в туман, вслед за тем, кого я любила… Но ты вернул его, мудрый, в твоих руках исцеляются раны, вновь разжигаешь ты пламя в холодной душе. Ушедшие вспоминают забытое, сердца плачут горячими слезами…
– Хороший знак, – проскрипел за его спиной неизвестно откуда появившийся Друид.
– Да, пожалуй. – Перо улыбнулся, глядя, как девушка ласково перебирает струны. – И всё-таки хорошо, что я не стал тыкать в остальных омелой, а?
========== Дуб ==========
Когда Воин полностью облачился в доспехи, он следом за Друидом и Девой вспомнил своё имя. И проклятие, произнесённое на старых камнях. Он проиграл битву и предпочёл забыть об этом.
Перо едва не оглушил его боевой вопль – вот уж точно от чего Сид содрогнулся.
– Теперь ты вернёшься, мудрый. – Воин вскинул ясный взгляд на стоящего у крайнего камня Видящего, опустив щит и меч. – А я, Виллем, сын Бриана, защитник, проклявший своих богов, останусь меж камней, вечно хранить свою память. Теперь знаю я, за что несу кару.
– Друид говорил, вы сможете уйти в Сид… – протянул Видящий не слишком уверенно. Но призрак уже, мерцая, исчезал среди камней.
Привычно не думая, Перо сквозь толпящихся в коридоре призраков-шатунов (один всё пытался повеситься на дверце шкафа) побрёл обратно в гостиную, в своё логово среди сухой травы у камина. Там он сел, как сотни раз до этого, обхватив колени руками, и уставился в холодное пламя. Позади наигрывала на арфе Эслинн, тихо шуршали опадающие с дуба листья. Рядом сквозь стенку прошёл Друид.
Туман плыл, окутывая всё вокруг, яркими оставались только синие искры в чёрном каминном жерле.
– Ты вернул нам наши имена и теперь можешь вернуться к живым…
– А мне надо куда-то возвращаться? – Перо очень хотел пожелать старикану застрять в стене. Авось хоть перестанет появляться так неожиданно. – Мне и тут нормально, старик. Столько призраков шатается – потерпите ещё одного. Места много не займу…
– А то, что без тебя умрут люди, которых ты любишь, для тебя уже не имеет значения?
Он обернулся. Старший стоял за его спиной, не обращая внимания на толкущихся позади мутных призраков. Они на него, впрочем, тоже.
– Люди?.. – он честно попытался вспомнить, но внутри него давно осталась одна ледяная темнота. Он помнил запахи – что-то тёплое, мята… вытянул перед собой едва различимую прозрачную руку. – Я не помню…
– Иди, – Друид, тревожно мерцая, подтолкнул его в плечо. – Если нарушишь свой гейс, гейс Свободы, забудешь имя своё и останешься здесь навечно, мудрый. Ступай же…
– Но я и так не помню никакого имени, – запротестовал Перо, не понимая, зачем его отпихивают от камина. В пламени так хорошо держать озябшие руки, ледяной огонь греет их, почти прозрачные.
– Мы заставили его уйти слишком глубоко, как других… Теперь он умрёт, умрёт в двух мирах сразу… – прошептал Друид. За их спинами, на холме, Эслинн заиграла новую песню. Печальная мелодия потекла по комнате, и некоторое время все молчали.
– Не умрёт, – резко заявил кудрявый и дёрнул давно уже отвернувшегося от них Перо за плечо. Наклонился, мешая смотреть на пламя, произнёс отчётливо, в самое ухо:
– Джим, Джек, Дженни. Ты им нужен.
Перо вздрогнул, резко оборачиваясь.
– Что, вспоминаешь? – насмешливо поинтересовался Старший. – Не своё имя, а чужие имена… мудрый. Вперёд.
Он несильно размахнулся и отвесил подопечному душевный подзатыльник. Арсений широко раскрыл глаза от удивления, вопреки всякой логике падая на спину. Последним, что он увидел, была крона дуба, шуршащая густой летней листвой. Протянул руку… на неё опустился плотный дубовый лист, и прозрачные пальцы сжались на его поверхности.
========== 16 - 18 января ==========
Руки выполняют привычные действия: подкручивают регуляторы, защёлкивают фиксаторы на ногах штатива, выравнивают по встроенному уровню. Последнее – вытащить и привинтить съёмную площадку ко дну фотоаппарата, затем вернуть её в гнездо и щёлкнуть фиксатором. Всё, фотоаппарат установлен.
В последний раз огладить знакомые пальцам бока агрегата. Хорошая техника, очень. И стёклышко* что надо, специально перед поездкой заказывал для съёмок панорам.
Улыбка сама собой растягивает губы. Ветер – свежий, прохладный – ерошит волосы и пахнет дождём. Никакого сравнения с Лондоном. Под скалами – с уступа видно – уже погрузившаяся в синюю тень долина, а вверху ещё плещется расплавленным золотом солнце, высвечивая голубоватый рельеф далёких гор и резко очерчивая неровные чёрные гребни сосновых верхушек на их склонах.
А если
Просто мысль, но…
Как раз Софи только что подошла от палатки, встала чуть поодаль, привалилась спиной к большому камню, и теперь задумчиво смотрит на долину. Ветер трогает выбившуюся из хвоста прядь волнистых волос, вечерние тени смягчают черты. Руки – расслаблено – скрещены на груди, на пальце левой – подаренное им кольцо. Купил позавчера в деревушке у подножия, в сувенирной лавке.
Шестидесятое. Юбилей, как-никак.
– Здесь потрясающе красиво, – говорит она медленно. Кто знает, обращается к тебе, или так… для себя проговаривает. – В последний раз я была в горах ещё ребёнком. Да и то – мы не поднимались, только экскурсия у подножия…
– С твоей-то семейкой… Не хочешь сделать фотографию? – улыбаться так и тянет, но надо сохранять серьёзное выражение лица, иначе затея провалится.
Софи оборачивается.
Вот оно.
– Нет, Саймил**, это не ты, – замечает, наконец, ироничным тоном, явно скрывая удивление. Не дожидается ответа, всё же подходит ближе и на пробу, не сводя испытующего взгляда, протягивает к фотоаппарату узкую ладонь, будто смирение дикого зверя испытывает.
Давай, я не кусаюсь
Только если попросишь
– Это кто-то за тебя говорит, не так ли? Чтобы ты доверил кому-то свою обожаемую технику…
Не веришь
И сейчас…
Девочка, ты уверена, что я пошутил, не так ли?
Но она уже в шаге. Обхватить её левой рукой за талию, ладонью правой накрыть её пальцы и – кивком на долину:
– Будешь иронизировать, хорошее освещение уйдёт. Ну, так что ты решила?
В её взгляде всё ещё недоверие. Но ей и интересно – не раз замечал, как внимательно она наблюдает за работой с фотоаппаратом. Софи никогда не удостаивала подобными взглядами события её не интересующие. Тонкие пальцы женщины осторожно ложатся на объектив.
– Смотри, значит… смотря что именно ты хочешь показать. Скажи мне, чего ты ждёшь от своей будущей картинки.
Софи смотрит в долину, где уже сгустились ярко-синие тени. Внизу ещё поблёскивает отражённым золотом река, но скоро угаснет. Она не может этого не чувствовать.
– Не скажу, Саймил. – Взгляд непроницаемый. Она уже поняла, что получила исключительную возможность побаловаться с фотоаппаратом и, похоже, собирается воспользоваться ей на полную. – Но ты можешь сказать, что видишь сам.
– Неважно, что я вижу, – чтобы включить камеру, приходится выпустить её руку, но после снова накрыть ладонью изящные пальцы. – Фотография будет твоей.
Следующие несколько минут надо направлять её руки и объяснять, что делать. Поначалу даже для быстро соображающего человека профессиональная зеркалка кажется… тёмным лесом.
– Чуть меньше света. Тебе нужно, чтобы чётко была видна даль. Закрываешь диафрагму, но не полностью… Уже знаешь, да? Хорошо… нет, выдержка в этом режиме настроится автоматически… Даже одна третья секунды, старайся не шатать штатив. Теперь баланс…
– Саймил.
Её голос тихий и спокойный. Но, в общем-то, понятно, о чём она попросит.
– Что? – на всякий случай.
– Я поняла. Дай мне сделать мою фотографию.
