Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 329 страниц)
– Обливайся, – док кивнул, – вещь хорошая. Или ты думаешь, я от хорошей жизни тут не простудился ещё ни разу? Кстати, а повязки всё-таки смени, я тогда серьёзно говорил. Попроси Дженни.
Арсень только отмахнулся, выходя. Дверь за собой прикрыл, не за ручку, несмотря на то, что шипов тут не было. На косяке остался смутно-размазанный след крови.
Док неодобрительно покачал головой и с сожалением вылез из ванны. Нужно было одеваться, идти к себе, там переодеваться в сухое… Вещи они как стянули у входа, так они скопом и намокли.
И всё-таки, подобный способ агитации за обливание ему нравился. Жаль, с Джеком не сработает.
Тиканье часов... ночью оно становится особенно громким. Джону нравится слушать эти резковато-глухие звуки, они как будто отсчитывают такты его мысли.
Кукловод их слушать ненавидит. Каждое назойливое тик-так под аккомпанемент собственного эха, в окружении молчащей повсеместности напоминают ему о том, что время уходит. Оно просыпается песком сквозь его судорожно скрюченные пальцы, не удержать, не сохранить, и уносит с собой драгоценные алмазные крупинки его жизни. Эти крошечные поблёскивающие песчинки в общем желтовато-охровом покрывале уходят в небытие, впустую. Каждую, каждую из них похоронным маршем сопровождает очередной неумолимый тик-так.
Мониторы равнодушно мерцают прямо перед лицом. На них – его мир, его куклы, его бесконечный театр, ограниченный только стенами и системами безопасности. На них – всё, что имеет значение.
Джон стучится в голову. Мягкие, но настойчивые звуки долбятся в самое сердце сознания, оплетая щупальцами мысли. Это значит, ему надоело сидеть взаперти. Считает, что просидел достаточно? Что искупил свою бесхребетную уступчивость по отношению к куклам, особенно к той, самой свежей? Хоть бы он вообще сгинул, треклятый старожил этой телесной оболочки, и уступил место более достойному, сильному. Молодому.
Стучит всё настойчивее, пробивается с каждым теплеющим стуком сердца, дальше, дальше. Не пустить его – будет битва, после которой Кукловоду снова укажут на его подчинённое место, подчинённое их общей цели, моральным принципам этого дурня, и несколько дней после этого Кукловод будет чувствовать на своей шее холодящую кожу слабо затянутого ошейника.
Он не готов к битве.
Он уступит.
Он понаблюдает издали.
Длинные пальцы, ведомые уже не его волей, пробегаются по клавишам пульта управления. Переключают комнаты.
Гостиная. Остатки праздника. Нэт зевает в углу, лениво перекидываясь в карты с Джимом-подпольщиком. Партия подходит к концу, оба почти засыпают, но не прерываются: доиграть – дело чести. В углу у стеллажа – Алиса, как всегда, сидит спиной к происходящему, неподвижно, и только тонкая бледная рука выстукивает на подлокотнике напряжённый ритм.
Что происходит в голове у этой женщины?
Джим вяло перелистывает лежащую на коленях книгу. Откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Расслаблен, но иногда кидает быстрый взгляд на Алису.
Маленькая комнатка на той стороне дома... Без изменений. Но Кукловод их и не предполагал.
Кухня. Там – Дженни, уставшая и сонная (сердце Джона пропускает удар) и Арсень. Тоже уставший, сонный, изрезанность рук видна даже на той четвертинке монитора, которую занимает квадрат кухонного пространства.
Несколько клавиш – и квадрат занимает весь монитор.
– Спи, – Дженни укрывает положившего голову на руки подпольщика своей шалью. Оказывается, он не просто сонный, он там уже заснул. – Измаялся…
Измаялся. Этот парень обагрил знамя свободы таким количеством крови, что многим обитателям даже и не снилось. Против воли Кукловод проникается к нему уважением. Что чувствует Джон – ему неинтересно, наверняка что-то сентиментальное.
Дженни уходит. Джон выжидает несколько минут, проверяет близлежащие комнаты на предмет лишних ушей и включает кухонные динамики.
– Я уверен, твоя кровать намного удобнее этого стула.
Кукловода корёжит от этой фразы. Джон – аристократ, но нельзя же так перебарщивать с культурой.
Накрытая шалью фигура не двигается. Кукловод чувствует, что губы Джона растягиваются в лёгкой полуулыбке.
Он прибавляет громкость динамиков.
– Арсень, у меня есть масса способов тебя поднять, но не все они безвредны.
Подействовало. По крайней мере, подпольщик пошевелился и поднял голову. Плед слегка съехал.
– Весь мир сговорился не давать мне спать там, где хочется… – бормочет с претензией на иронию. Но для этого он слишком сонный.
– Если ты настолько хочешь спать, могу помочь взбодриться, – рука Джона ложится на ту часть пульта, что управляет псевдоспринклерами. Замаскированы под оросители, подвязанные к обычной пожарной сигнализации, только из них в любой момент обливать можно.
На какие только ухищрения не пойдёшь, чтобы успокоить непокорных марионеток.
– Прошу… тебя, – Арсень снова роняет голову на стол, на скрещенные руки, издаёт глухой протяжный звук, что-то между стоном и тоскливым мычанием. – Завтра можешь… как угодно. Сегодня…
Бормотание скатывается до совсем уж неразличимого и стихает. Кажется, Перо умудрилось заснуть во время своей же реплики.
Крайняя кнопка с неприятным щёлканьем утопает в панели. Ещё две кнопки, коррекция подачи воды, так, чтобы над подпольщиком не хляби небесные разверзлись, а всего лишь на затылок упало несколько холодных капель.
Сработало. На мониторе Арсень, недовольно урча, выползает из-за стола, стягивая края пледа. Опомнившись, оставляет его на спинке стула. Плетётся в коридор, слегка шатаясь, но за стены не держится.
Дополз до комнаты, и, даже не закрывая двери, так, прикрыв, плюхается на кровать.
Джону смешно.
Кукловод бесится.
– А теперь удели мне несколько минут, после чего я обещаю оставить тебя в покое. Надолго.
– Приказы… вышевисящего… начальства… – Арсень титаническим усилием заставляет себя сесть на кровати, усилие это прямо ощутимо, даже через барьер монитора, – не обсуждаются? – малоосмысленный, сонный взгляд на камеру. Ещё минута, и не поможет даже пущенная во весь упор ледяная вода.
– Довожу до твоего сведения, что в автомате в твоей комнате можно купить немного кофе. Жетонов у тебя достаточно.
Параллельно пальцы Джона бегали по кнопкам – в гостиной повздорили Нэт и Алиса. Пока подпольщик плёлся два шага до автомата, он успел переключить микрофон, сделать этим не в меру агрессивным дамочкам серьёзное внушение… и облить. Другого выхода их успокоить он не видел, а Джим, этот кладезь благоразумия, слинял минут шесть назад. К себе, спать.
Арсень выглотал горькую жидкость в два глотка и посмотрел в камеру уже более осмысленным взглядом.
– Кошмар. Растворимый… – стаканчик отправился в угол, к груде комков мятой бумаги, – кошмар. – Арсень сел на угол тумбочки. – Лишать меня сна и рекомендовать отвратительный кофе – часть наказания за незаконное… – он потёр левый глаз костяшкой указательного пальца, – посещение библиотеки?
– Нет, это всего лишь прелюдия, – Джон потянулся к кипятильнику. Растворимый или нет, но воспоминание о кофе вызвало странную ностальгию. Кэт любила кофе.
Купить кофеварку, что ли…
– Но ты действительно заслуживаешь наказания, Перо. Я не одобряю своеволия.
– Я тоже, – охотно согласился Арсень. – Когда не творю его сам, то очень не одобряю.
Джон слегка опустил голову и потёр переносицу. Его забавлял задиристый характер подпольщика, приправленный, в отличие от характера Джека, изрядной долей интеллекта и остроумия. Но если сейчас дать себе волю и ввязаться в перепалку, в заточении окажется уже сам Джон. И заслуженно.
– Рад, что у нас схожие взгляды. Итак, Арсень, с завтрашнего дня включительно ты не проходишь испытаний и не участвуешь в деятельности фракции. Никак. Помощь в паянии тоже считается.
Вот теперь он явно проснулся. Встрепенулся, выпрямился.
– Спрашивать, сколько это продлится, бессмысленно, я правильно понимаю?
– Отчего же? Человек имеет право знать, сколько ему предстоит страдать. – Джон тихо, но слышимо усмехнулся. – Три дня. Это не так много, чтобы ты сошёл с ума от ничегонеделания, верно?
– Да, три – это совсем не четыре дня, и даже не пять, – Арсень уставился на ковёр, дёргая шнурок толстовки, – а уж как на шесть-то не похоже…
Странно, но он выглядел растерянным. И бормотал скорей от растерянности, чем от желания препираться.
– Вполне соответствующее проступку наказание, – Джон с тоской чувствовал, что разговор закругляется. А поговорить хотелось.
Кукловод бессильно заскрежетал ментальными зубами от ярости. Он ощущал тоску Джона, ощущал, как тот расположен к марионеткам. Если он ещё и попробует выпустить Джека… А он явно хочет.
Отвратительно.
Зачем эта пискля, в таком случае, вообще затевала весь балаган? Зачем разговоры о свободе, зачем потраченное время?
– Ты можешь идти спать, – Фолл положил руку на выключатель динамика. Щёлкнул.
На экране Арсень несколько секунд посидел неподвижно, потом потряс головой, как мокрая собака, и залез под одеяло.
Джон ещё раз окинул взглядом мониторы… И всё-таки уступил место Кукловоду.
========== 3 ноября ==========
– Не то… – бормотание сквозь зубы. Ластик проходится по краю, выправляя линию; отброшен. Большой палец направляет карандаш, усиливая нажим, штрих, зарождающийся ещё в движении запястья, ложится широко, ровно.
Арсений, чуть нахмурившись, отводит руку с карандашом от рисунка, нетерпеливо подтягивает пачку набросков. На одних размечена композиция, на других – наброски фигуры. Его первоначальный рисунок Кукловода покоится на стене, в четыре угла пришпиленный кнопками. Прямо на нём – пометы ручкой, что править.
– Не то всё… – Арсений, слегка закусив губу, вглядывается в рисунок.
Он разобрал детально, сверяясь с книгами, что исправить в отношении композиции, что сместить, какой угол освещения выбрать, как «отредактировать» положение. Всё должно было быть, как надо.
Но, чёрт возьми, не было, и всё тут!
В готовом цветном эскизе зияла отчётливая смысловая дыра.
Так уже бывало, когда он фотографировал. В самом кадре вдруг начинало отчаянно не хватать чего-то, или напротив, что-то мешалось, ворочалось, выталкивая собой из компоновки весь смысл и эстетику. Мучиться – если совсем уж не повезёт – с этим ощущением можно было часами.
Арсений скомкал очередной лист. Перегнулся через край кровати, нашарил в кармане сумки несколько жетонов.
Кофе из автомата отвратительный, зато за ним не надо далеко идти. А ещё там есть шоколадки. Одна по цене тридцати стаканчиков кофе.
Прихлёбывая сероватый едва тёплый напиток, Арсений вернулся на кровать. Хлебал кофе, полностью поглощённый мыслями о рисунке.
Шёл третий день его заточения.
В коридоре – тишина. Кажется, Джек без своей «правой руки» прекрасно обходится, как и вся остальная фракция. Дженни постаралась: рассказала всем, что у него «комендантский час», выписанный самим Кукловодом, и что ходить и тревожить всё равно бессмысленно. Как будто угадала, что ему нужен покой. Умница… А ещё сказала, что припрятала ту собранную Джеком штуковину, с Хэллоуина. И чтобы он потом забрал. Да только Джека где-то…
Вчера ненадолго заходил Джим, менял повязки. Перебросились парой фраз, док тоже спрашивал, не видел ли он Джека. Арсений не видел, да и разговаривать особо настроен не был.
Работа над рисунками отвлекала от мыслей о подпольщике. Даже сны с его участием сниться перестали.
Три дня он выходил из комнаты только утром – в ванную (обещал же Джиму начать обливаться холодной водой) и на завтрак (чтобы Дженни не подняла тревогу).
Всё остальное время…
– Не то. – Арсений бросил в угол ещё один осиротевший пластиковый стаканчик.
Убрать мусор
Мельком.
Схватил чистый лист бумаги, принялся черкать бездумно, почти не глядя. Клубок бесполезных линий.
– Надо было продлить твоё наказание ещё на несколько дней, – с потолка ядовитое. Динамики не хрипели, даже привычного гудения слышно не было.
Арсений не отозвался. Только на глубоком вдохе зажмурился, потирая лоб костяшками пальцев.
При звуке этого голоса – холодного, властного, он как наяву видел свою будущую… картину. Ту самую, в которой наскучивший игрой Кукловод развалился на диване, забыв о поникшей марионетке.
Что тогда не так?!
– Ты ведь настроен серьёзно, Перо? – продолжил маньяк с ледяной насмешливостью. – Такое рвение – и без соответствующего поощрения… Как бы не завяло.
Арсений, упершись ладонями в кровать, запрокинул голову. Теперь он видел камеру кверху ногами.
– Моё рвение поощрения не требует. Я стараюсь ради себя.
– Хочешь дружеский совет? Моим желанием поощрить не стоит пренебрегать точно так же, как выполнением инструкций, и воспринимать его следует в том же ключе, что и наказания.
Арсений хотел ляпнуть «что, впадать в депрессию?», но вовремя прикусил язык. Интуиция подсказывала, что сегодня лучше не вякать.
– То есть, как побуждение к определённому действию? – предположил он вопросительно.
Маньяк усмехнулся – на сей раз почти ласково:
– Как приказ, Перо.
========== 4 ноября ==========
Очень сложная реакция – не должно быть никаких сквозняков. Сотрясений реактивов тоже по минимуму. Желательно.
Джим выбрал для неё самое спокойное время – раннее утро, специально для этого постарался побыстрее позавтракать, попросил Дженни не присылать к нему больных. Хотя бы часик. Разве что уж совсем тяжёлых.
Странного цвета водянистый газ уже практически синтезировался в одной из пробирок. Тяжёлый, густой – это почти идеальный результат для тех условий, которые здесь создаются. На просвет – густо-зелёный, слегка клубящийся поверху, с очень беспокойным поведением.
Джим приподнял колбу. Слегка взболтал.
Ещё не всё, газ должен быть полностью однороден.
Ждём.
Сейчас бы газету… – вздохнув, док с силой помял левое плечо. Болело со вчерашнего вечера, не ударялся, не отлёживал. Кто его знает. – Газету или что-нибудь почитать… полегче. Вот куда деть свободные пять минут?
Или уже четыре?
Нет, ещё нет.
Нельзя сесть и почитать – пропустишь время, газ загустеет. Нельзя выйти – широко открытая дверь вызовет сквозняк, всё будет насмарку. Ничего нельзя, кроме как сидеть и ждать.
Четыре минуты. Даже три с половиной.
Джим нетерпеливо постучал ногтем по циферблату наручных часов. Брат всегда восхищался его усидчивостью, Джим и был усидчив, когда дело не касалось химических реакций. Здесь он становился крайне нетерпеливым.
Две минуты.
Мерить шагами комнату, кидая взгляд на циферблат каждые несколько секунд – что ещё остаётся?
Минута.
Сорок пять секунд, и, как назло, за дверью послышались быстрые приближающиеся шаги.
Джим встал у двери наизготовку.
Сорок секунд.
Он даже не смотрел, кто вбежал – резко дёрнул на себя распахнувшуюся дверь.
Захлопнул.
Чертыхнулся.
На циферблате осталось около тридцати секунд.
Раны от шипов тут же заныли.
– Пр… А, Арсень, – Джим едва кинул на него взгляд, возвращаясь к лабораторному столу, – пройди испытание. Я не могу.
Газ принял абсолютно однородную консистенцию, почти идеальную: густота, цвет, слегка беспокойная поверхность, волнами.
Джим задержал дыхание.
Тягучая субстанция медленно перетекала в колбу номер два, до половины заполненную прозрачно-красной жидкостью. Едва коснувшись гладкой поверхности, газ тут же окрасил часть жидкости в чёрный, распространяющийся щупальцами вокруг, как густая капля краски в прозрачной воде.
Процесс завораживал.
Окрасив всю жидкость, остатки газа буквально всосались в получившуюся черноту, и жидкость, резко загустевшая внизу, приобрела приятный оранжеватый оттенок.
– Неплохо…
Где-то на заднем плане Арсень шуршал собираемыми предметами, но доку было не до него. Он вполголоса наслаждался результатами эксперимента:
– Если мне добыть немного гемоглобина…
Подумал.
Капнул из раны пару капель в тут же побуревший раствор.
– Вот… – уже громче, – Арсень, как думаешь, Дженни одолжит нам Кота для опытов?
– Могу поймать тебе в подвале парочку крыс, – подпольщик, допроходив испытание, в два широких шага подошёл к столу и хлопнул перед ним помятого вида листок. – Тут такое дело… Это я нашёл утром у себя на пороге. Начнём с того, что я всё время был в комнате, и просто так… в общем, проехали. Джека в подвале нет. Так же на кухне и на всём первом этаже. Дженни говорит, вообще последние дни его не видела. Мне кажется, или это не его стиль – подбрасывать записки и не оказываться на месте?
– Да, странно. Он достаточно обязательный, и не исчез бы, зная, что ты придешь, – Джим мельком глянул на записку. Отставил колбу. Ровные буквы, аккуратная точка в конце предложения. В подписи J с небольшой завитушкой. Док нахмурился. – Похоже, у нас проблемы, Арсень. Это не его почерк.
– Вот и я думаю, что-то слишком аккуратно, – мрачно согласился Арсень, нависая над его плечом. Потянулся, взял записку. Смял. – В общем-то, мне только твоего подтверждения и не хватало. Я иду искать.
