Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 264 (всего у книги 329 страниц)
– Ты создал шедевр, но не без моей помощи. Иначе бы это была мазня, с твоим отсутствием практики.
– Да, но видение – моё, – Арсений, дико ухмыляясь, приблизился к нему на шаг. Тень отступил. – Я так увидел Кукловода, – ещё шаг. – Я вытащил его на холст. Ты был только инструментом…
Тень отступал. Арсений не верил в его сдачу, но пусть хотя бы не считает себя хозяином положения.
У последнего окна они остановились.
– Зачем тебе нужно, чтобы я рисовал? – спросил резко.
– А зачем тебе нужно рисовать?
Арсений вглядывался, жадно елозил взглядом обман зрения по острым чертам тени, выпирающим скулам, по рукам – длинным пальцам, тонким запястьям, правое переломано и кое-как перетянуто бинтом…
Запах плесени. Повсюду пахнет плесенью. Рука против воли берёт уголёк из железной тарелки, нет, опять нагребать голыми руками горячую золу, там уже нет живого места, это всё болезнь.
Он чем-то болен, да, и коридоры путаются, и голова… Больно… Господи, пусть эта боль пройдёт…
По щекам катятся сами собой слёзы. Сквозь мутный свет. Мутный, мутно-жёлтый кадмий… жёлтый… Это фонарик на голове. Такой мутный свет… линии. Мы рисовали её. Она лежала на холодном полу, нет, это земля! На земле… Это поле битвы. Она лежала на спине, с неё было сорвано платье, на тело пролился краплак, такой чистый и алый, но сворачиваясь, он обращался в густую вязь английского красного… Англия… Не её страна, чужая, чужая ей, прекрасному очерку её век, очерку ресницами, подрагивающими, приподнятым уголкам восточных глаз, высоким скулам, её чуть вздёрнутому носу, её милым губам, иногда по-детски раскрытым во сне, может, её уже изнасиловали захватчики, разорвали светлую охру её кожи, затащили в подвал или в гостиную за рояль…
Нет. Нет…
Рука трясётся, уголёк едва не выпадает. Хоть бы боль прекратилась, боль в запястье… голове…
Пальцы тянутся к стене. Неуверенный штрих – как прикосновение к воде, но там никогда не будет слияния отражения с пальцами, а здесь… пальцы сами порождают отражение того, что в голове… Так должно быть. Искусство – величайшая из сил…
Линии. Плавный изгиб, каркас вчерашних построений одевается живой плотью. Её лицо, её тело, прекрасное – разве можно? Можно так?
Можно выгибать его, ломая кости, можно изгаляться даже над её скромностью – рисуя бесстыдно-голой, распростёртой на земле, осквернённой. Почему руки не слушаются? Почему ничего не видно…
Линии перед глазами расплываются, текут потёками тёмно-жёлтого кадмия, кто-то плеснул растворитель, плеснул, точно тот ублюдок из библиотеки, который защищает её, он подкрался сзади и плеснул растворитель на стену, на рисунки, на…
В ярости, готов разорвать, уничтожить…
– Стоп! – заорал Арсений, обрывая чужую память. Всплеск торжества был острый и яркий, взорвался в голове, внезапно всё сделав ясным как день. Последний кусочек паззла – рисунки Эрики, все догадки, то, что Тень при написании портрета всё время ошивался рядом, но не мог его найти – всё сложилось воедино. – Тебе без разницы, чьё тело использовать, я прав? Я – прав?! Эрика тебе сопротивлялась, а после умерла… Художник первого акта слеп из-за своей болезни, что бы у него там ни было! Ты мог рисовать его сломанной рукой, мог нагребать его пальцами раскалённые угли из камина, мог управлять больным безумцем и ничего не мог сделать со слепотой… был бессилен и сам по себе слеп! Ты – слепой! Не мог написать картину и толкнул шизофреника под меч Исами! Для картины тебе нужен я, я не болен, живой, зрячий, могу рисовать!
Перо замер, тяжело дыша и ухмыляясь. Теперь Тени нечего ему противопоставить, все его аргументы – только изворотливость в попытке добиться своей цели, значит – ложь. Арсений откинул со лба мокрые пряди волос.
– Я смог то, чего не мог ты. Я написал портрет Кукловода и уничтожил. И могу написать ещё один, а ты…
Тень не ответил. Только улыбался так же безумно и с таким же торжеством, будто он одержал победу сейчас, будто…
Арсений, ещё не прекратив по инерции улыбаться, вытянул ладонь, сделал последний шаг вперёд. Вспышка боли и холод – ладонь натолкнулась на что-то, стена или нет, не понять.
Тени давно уже не было. Перо смотрел на собственное отражение в одном из зеркал бального зала.
Исами стояла в дверном проёме и созерцала потоки дождя. Ровные серебристые линии упорно раз за разом чертили пространство. Закрывая глаза, она слышала шум по листве, траве, земле; слышала, как капли разбиваются о навес и нижнюю ступеньку крыльца. Оттенки звуков звенели, шуршали, шумели, капали, переливались, смешивались, распадались… Дождь окутывал мир, питал землю, и она, влажная, мягкая и разбухшая, находила в себе силы порождать новую жизнь.
Хотелось выйти и подставить лицо под капли дождя. Чтобы стекали по коже, по приоткрытым пересохшим губам. Она стянула тесные, натирающие туфли и, босая, спустилась вниз. Потянула с волос ленту, запрокинула голову. Капли дождя били в лицо. Их можно было пить, хватать губами, отфыркиваться… Промокла за две минуты насквозь, а ливень припустил ещё сильнее. Исами забежала обратно под навес, откинула намокшие, отяжелевшие волосы. Сорвала ленты с рук, и они промокшими алыми витками тяжело опустились до пола. Одна упала на пол; она потянулась – волосы свесились вперёд, роняя тяжёлые прозрачные капли, – подняла ленту, не успела выпрямиться. В дверях что-то щёлкнуло.
– Хороший кадр. – Арсений перевязанными руками держал фотоаппарат у плеча. Скрюченный палец замер на кнопке спуска затвора. – Правда, до этого я сделал ещё штук двадцать на квайт-режиме. Не в претензии?
Исами качает головой. Oniichan умеет сохранять моменты. Он заснял её и дождь. В его фотографиях дождь будет вечно звенеть и шуршать серебром, а она – ловить капли раскрытыми губами.
– Если бы ты ещё станцевала под дождём, – он качает головой и жмурится, как большой кот, от удовольствия. Фотоаппарат – в чехол, и движением ладони – за спину. Улыбается взглядом, почти как прежде. Но она видит, через эту улыбку, через маску, как он умеет видеть сквозь её маски: боль его вот-вот доконает.
– Ну а теперь к прозе жизни, – Арсений морщится, выдавая это за реакцию на холод. – Зачем звала?
– Дракон нам не верит. Я сказала, что любой план обречён на провал, пока мы не вернём Кукловода…
– То есть, сказала то, о чём мы говорили утром у могилы. И что?
Исами отжимает волосы, перебрасывает с плеча за спину. Неловко переступает босыми ступнями по холодному крыльцу, влезает ногами в старые туфли. Ленты намокли, и поначалу их прикосновения к проколотым ладоням даже приятны, прохладны. А потом начинает болеть. А ещё – блузка (когда-то белая, теперь серая и в засохших пятнах крови) намокла, прилипла к телу и стала почти прозрачной. Тэн улыбается слегка – надо же, такие вещи ещё имеют значение. Но улыбка мимолётна, как миг, когда дождевая капля, что разбивается о навес над крыльцом. На смену приходит жгучее и тяжёлое ощущение в груди: предательство.
– Он потребовал доказательств и дал сутки.
– То есть, переводя с его языка на язык убогих гуманитариев, послал куда подальше.
Внутри что-то протестует, хочется возразить… Но Перо прав. Её брат прав, Дракон просто не принял её всерьёз. В первый раз.
– Мы не найдём доказательств. – Исами глубже протолкнула ноги в туфли, поджимая пальцы в кожаной тесноте. Зябко.
Арсений подошёл, протянул сухой бинт, но она мотнула головой.
– Пойдём к Форсу, – сказал Перо спокойно над её склонённой головой. – Поговорим.
Джим просто стоял и молчал, пока Рой признавался. Все молчали: ушедший в себя младший, жалобно сверкающий глазами из угла Зак, измученная Дженни, держащая на коленях чашку с мясным супом, безэмоциональная и мокрая почему-то Тэн. Она и Арсений только минуту назад вошли в комнату.
Джима-подпольщика признание, казалось, поразило в самое сердце. Ну да, однофракционники с самого начала фракций.
Рой рассказал всё – и как ловушки настраивал для «игры», и как сдавал Мэтту даты и подробности вылазок… А когда после монолога раскаяния повисла тишина, Райан спокойно приказал бледному подпольщику убираться.
Арсений молчал и едва заметно хмурился. Чуял, что что-то здесь не так?
Джиму было проще, он не успел привыкнуть к Рою. Не общался с ним, не попадал в передряги. А вот Закери его любил. Джим-подпольщик с младшим доверяли, даже с Арсением медведеподобный успел в своё время сдружиться. И тут – такое. Развенчание образа друга и товарища. А док стоит, подпирает плечом дверной косяк и ждёт, когда «казнь» окончится. Ну и испытывает недюжинное облегчение от того, что теперь предатель – фигура известная. Против неизвестного бороться сложнее, а воспринимать его – страшнее.
Интересно, куда пойдёт? – посторониться, пропуская уходящего Роя. – Ему некуда. Негде брать еду и бинты. Не обработать раны.
Не успела затихнуть тяжёлая поступь, Форс обернулся к Исами.
– Ну, Тигр? По-прежнему настаиваешь на мистическом везении Обезьяны?
Глаза Исами на секунду расширились, словно её ударили, и она сдерживала вскрик боли; после она вскинула голову и ответила ровным голосом:
– Да, настаиваю.
– Моё слово в силе. Сутки.
Райан полез в люк к Джону, который и не думал покидать нижнюю комнату, и там хорёк в норке чем-то зашуршал. Вылез с уже набитой сумкой для испытаний. Хрипло подозвал Перо, в приказном порядке отдал листок со списком.
– Подожди с загогулинами, – Арсений забрал у него список, сунул в карман не глядя. – Я про твои сутки. Какие доказательства тебе нужны и как ты вообще представляешь себе процесс их предоставления?
– Я думал, ты в секту Свидетелей Пришествия Великой Обезьяны не входишь, – Форс скривил рот в косой ухмылке. На деле видно – в бешенстве.
На них смотрели все, кто недоумённо, кто как. Дженни выронила ложку, и она с тихим плеском упала в тарелку с супом.
– Смотри не поскользнись, – спокойно и насмешливо посоветовал Арсений.
– На чём?
– На собственном яде. Весь пол укапал.
– Отвечай серьёзно, Перо. – Теперь взглядом Форса можно было растворять чугунные ванны, как серной кислотой. – Тигр утверждает, что везение мартышки – работа проклятия, и мы должны вообще ничего не делать. Я должен в это поверить с одних слов?
– Если бы Джон заранее сказал про третий ход на карте, Мэтт бы не вылез через ту дыру, где мы его не ждали. Он не схватил бы Джима. Но какой был шанс, что Мэтт учует, через какой ход выползать? Ты слышал Роя. Конкретно об этой операции он Обезьяну не предупреждал, потому что не знал подробностей. Если…
– «Еслей» можно набрать много, – отрезал Райан. – Ты можешь с уверенностью в девяносто процентов сказать, что все ваши эзотерические заморочки – правда? Да или нет. Быстро.
Арсений помедлил секунды две.
– Нет.
Райан чуть прищурился.
– Найдите доказательства, и я приму байку с везением Обезьяны и стану действовать в рамках этого факта.
Он развернулся и полез в люк, показывая, что разговор окончен.
Арсений в полной тишине подошёл к Исами, что-то быстро сказал ей на ухо. Женщина кивнула, но не тронулась с места.
Джим огляделся: напряжение обитателей, ставшее во время разговора, казалось, осязаемым, сейчас спадало. Дженни снова через силу принялась за свой суп, Джим-подпольщик, сжав губы, вернулся к перематыванию бинтов – он сам менял повязки на ладонях. Джек тихонько сидел в углу. Не орал, не носился, даже не сопел. Плохо. Но и время на переварить нужно дать.
Джим думал. Пытался прикинуть состояние Роя на данный момент. Понятно, что плохо, но это общее. А так…
Он признался – значит, замучила совесть. И вряд ли замученный совестью человек встанет на прежнюю дорожку. Скорее – попытается реабилитироваться, хоть как-то загладить свой проступок. Даже не в чужих глазах – в собственных.
Выловил Арсения, уже собравшегося уходить. Оттащил в тихий угол.
– Арсений, мне поговорить нужно. Наедине, – негромко.
– В ванную?
Подумав, кивнуть.
– Да, там будет удобно.
Перо вышел первым. Двигался чуть заторможенно – действительно от боли дуреет, как ещё хватило на равных с Форсом разговаривать. На том, чтобы дверь не закрыть (раня руку), а просто прикрыть, Джим настоял.
Войдя, расположились на бортике ванны. Удобно, хоть и холодно.
– Ты в целом себя как чувствуешь? Если опустить, что руки болят?
Он пожал плечами.
– Работать могу.
– Если что, и спирт, и обезболивающие есть. – Сцепить руки в замок. – Я с тобой хотел обсудить два вопроса. Первое: нам было приказано быть вместе, но сегодня ты ушёл, оставив меня в кабинете. Это осталось незамеченным. И раз Зеркало не обращает внимания на приказы Мэтта, я могу больше тебя не обременять.
– Ты меня не обременяешь. А ходить за ручку мне даже нравилось.
– В любом случае, теперь мы можем разделяться, чтобы выполнять разные задачи, и это радует, – Джим слегка улыбается. Расцепляет руки, опирая их сзади, о край ванны. – Ты можешь, не беспокоясь за меня, искать что-то для Райана, а я – шариться в библиотеке. Но это так… не самое важное. Ещё я хотел поговорить о Рое.
– А… ну да. Весёлого мало. Но тебя ж не в плане моих выкладок о душевном самочувствии интересует. – Арсений слегка оборачивается к нему. – Помогать хочешь?
– Именно. – Кивок. – Не хочу оставлять его без еды и медикаментов. Он долгое время был надёжным товарищем подпольщиков, потом – нашим.
– Я тоже думаю, не просто так… – Перо зачем-то посмотрел в потолок. – Мэтт мог надавить на больное. В его руках все досье.
– Мне достаточно того, что я о нём знаю и того, что у любого поступка есть причины. – Джим улыбается. Здорово, что Арсений одного с ним мнения. – Поэтому стащу немного из общих запасов сухарей и тушёнки, подкину ему спирта и бинтов… всего по минимуму. Мне кажется, он найдёт, чем прокормиться.
– Надербанит листьев боярки во дворе на чай, поймает и зажарит парочку крыс, съест змею из зимнего сада… Я в этом случае на шашлык напрошусь, никогда змею не ел. Можно соорудить сачок и ловить голубей, жарить всё – во дворе на костре. Я б так и сделал. В конце концов, где-то в доме имеются тайники Дженни, о которых она не помнит, сама признавалась. Если поискать…
– Ну всё, всё, за тебя я теперь тоже спокоен… – Джим взлохматил его волосы, оглядывая впалые щёки. Пальцы тут же запутались в спутанных прядях. – Заодно, раз он теперь изгой... может, ему что интересное на глаза или уши попадётся.
– Может… – Арсений поднялся с бортика. – Джим, если ещё поговорить, давай во дворе. Иначе я здесь усну у тебя на плече в лучших традициях сопливых романчиков, как Джек бы выразился. А мне ещё по списку искать всякую дребедень.
– Нет, у меня было две темы, и я их обсудил. – Тоже поднимается. – Возьму себе кого-нибудь в напарники, осмотрю библиотеку и новую комнату, найду Роя. До вечера.
– Да. – Перо, закидывая сумку на плечо, как-то странно на него посмотрел. – До вечера.
Страшно хотелось расспросить о срыве, когда тот наорал на младшего. Просто поговорить хотя бы, или, чем чёрт не шутит, задремать, как раньше, в обнимку. Обезболивающее в ладони вколоть.
Вечером будет время. Сейчас нужно думать о деле.
Первый порыв – забиться в какой-нибудь угол, нажраться в хламину и подохнуть от похмелья. Всё не так херово на душе было бы.
Но нет, блядь, мы ж живой организьм, нам помирать не хочется.
Роя тошнит от собственной трусости.
Он забивается в одну из комнат второго этажа, поближе к ванной. Хотя бы вода в доступе. И впервые за последние дни нормальная кровать. Начинает уже мастерить над порогом ловушку, натягивать леску, когда слышит шаги в коридоре.
Всё ближе.
Надежда, понятно, что тупая, что это мимо проходили (в ту же ванную), быстренько подыхает. Нет, к нему. Заходит док, а за ним, молчаливая такая, Исами.
Рой делает вид, что его тут нет, где-то пару секунд. Но этот же нависает. Поэтому приходится спросить с вызовом:
– Ну и чего?
Файрвуд протягивает ему небольшую сумку.
– Здесь тушёнка, немного тряпок, перекись, спирт, бутылка для воды и сухари. Есть пара банок консервированного горошка.
Исами тенью проскальзывает в глубь комнаты, и там теряется, где-то в темноте.
– И что это за акт гуманизма?
Выпустить леску. В добро и сострадание упорно не верилось.
– Я на идиота похож? – Файрвуд приподнимает бровь. Присаживается на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне хуев психолог. Спокойно смотрит в глаза.
– Ты не в курсе, в этой комнате жучки есть?
– Я о расположении насекомых ничего не знаю, мне начальство не докладывалось, вообще-то. – Вот оно чего, взятка. – На себе таскал один, да. Сломал на днях. Так что забирай свою гуманитарную помощь и вали.
– Мне твоя смерть не нужна. А тебе эта помощь, – ишь как голосом выделил, – понадобится. Рой, ты идиот. И предатель. Я знаю и не играю в доброту и участие, а хочу, чтобы ты выжил. Причины говорить не буду, а то распыхтишься, как младший.
Рой протягивает руку и забирает сумку. Тяжёлая. Если док насовал туда всего один, они хватятся. Но это его дело. Сумка отправляется на кровать.
Этот кивает.
Исами всё ещё недвижима.
