Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 297 (всего у книги 329 страниц)
– Так вот кто Джиму моему личную жизнь порушил… – Арсень задумывается. – Ладно. Моё, значица. В общем… Джиму я говорил, а тебе нет. Когда только с Лондон приехал, жопой подрабатывал, чтоб денег на жизнь заработать. И был у меня один постоянный клиент…
Арсень наклоняется и произносит имя шёпотом ему на ухо.
Джек икает, потом смотрит на него, как на сумасшедшего. Да нет, не может быть. Откуда бы.
– Отваливал нехило, – покивал Перо. – А в постели так себе.
– Блядь. Ты, – Джек отобрал у него бутылку и хлебнул вне очереди. Плевать, за такое можно. Понадобилась минута, чтобы прийти в себя. – Хорошо… Я в двенадцать сел на ежа в лесу. Не ржи, – предупредил на всякий случай открывшего рот Перо. – Думал, кочка такая удобная, солнышком прогрета, на мне были летние шорты. В джинсах оно может и обошлось бы... Ну, в общем, сел. Левой стороне не повезло. Месяц не ходил в школу… Золотые дни, на самом-то деле. Лежишь на животе или на том боку, где непострадавшая половина, тебе вкусности всякие дают… Только потом в классе всем говорил, что болел бронхитом. Признаться стыдно было.
– Жопой на ежа? Сильно…
Эта белобрысая падла кивает. Важно так. Одобрительно.
– Ну, я жопой на ежей не садился ни разу. Зато в детстве мы с другом, Кирилл звали, пиздили пирожки из школьной столовой. Он прожорливый как ты же был. Напиздим так полтазика, а потом продаём. Люлей мы, правда, огребали как-то непропорционально много, но нам нравился процесс. Повариха была злющая и толстая.
– На спор пьяный в шестнадцать выкурил пачку сигарет. Без перерыва, а до этого вообще не курил. Ох и выворачивало, думал, желудок через глотку – того…
Джек отхлебнул из бутылки и ухмыльнулся. Странно было это вспомнить. И зачем вообще согласился?
– А вот щас будет реальное горе моей ранней юности, – Перо, еле выпрямив скрюченный указательный палец, поднимает его вверх в трагическом жесте. – Я заднюю половину кентавра играл. Папка меня на ролевые возил. И вот раза три-четыре, ей-ей, играл эту хренову жопу!
Вот теперь не заржать было трудно. Джек закусил край воротника и захрюкал в него. Перо опять проверил у Джима пульс, успокоился и придвинулся к нему ближе.
– А я… твою мать… – стало слегка стыдно, но начали больно уж хорошо, чтоб теперь мяться, – короче, в детстве и до одиннадцати лет часто болел простудой. Температура тридцать девять, мозг в отключке, все дела. А в таком случае, чтобы температуру сбить, ставят свечи в задницу. Ну так вот я стеснялся, чтобы это мама делала, даже в три года, и доверял только Джиму. Это я блин как чуял, что он спец по жопам! Бутылку отдай.
– Ну, он спец, да… – Арсень покорно выпускает бутылку из пальцев. – А знал бы ты, каким спецом он через десять лет станет…
– Вот об этом – нефиг, – Джек погрозил ему. – Настоящее давай.
– Да ты б видел свою рожу, когда я об этом рассказываю, – этот полухихикает-полухрюкает. – Ну… чего ещё… Я умею гнать самогон. Бабка научила. Умею ореховый, лимонный, медовый… вообще, там главное принцип уловить, а потом хоть из опилок гнать можно.
– Научишь, – Джек коротко толкнул ему бутылку. Ширмочка уже слегка плыла и качалась. – Я залезал в бочку во дворе… и представлял себя космонавтом. В четыре года. А вылезти сам не мог и ждал… пока Джим из школы вернётся, чтобы меня выудить…
– Бочка... Неплохо... А я… когда впервые Фредди Крюгера посмотрел, напихал пальцев… в шприцы. Бегал так, короче… а потом пальцы распухли и меня в больницу увезли. Вот…
Арсень, рассказывая, покачивается, но из бутылки хлебает.
– Ладно… расскажу. На выпускном трахнул одну девчонку. Страшную, как… как… ядерный реактор без охлаждения. И вдобавок не первой использованности… н-да. Ну пьяным, ессст-венно. Потом месяц от неё прятался по всем углам и закоулкам родного города, пока поступать не уехал… А она мне любовные эти… письма под дверь. Стыдно, блин…
– О, письма… – Арсень как-то заторможенно гыгыкает. – Ты это… не везёт тебе на всякие влюблённости. Чаю… не согреешь?
– Угу.
Джек послушно поднял чайник. Идея хорошая. Заодно продлит существование содержимого бутылки.
Пока на кухне грелась вода, он мучительно изыскивал в плывущем сознании ещё чего-нибудь этакое. Обычная игра обратилась во что-то типа состязания и даже… вызывала некий азарт.
Вернувшись с чайником, быстро замутил по второму разу заварку и разлил по кружкам, куда Арсень уже умудрился плеснуть из бутылки, зажимая её между перемотанными ладонями.
– Моя очередь? – поинтересовался вяло, как-то боком съезжая на стеллаж. Вытер лоб рукавом.
Кивнуть.
Арсень прижимает пальцы к бокам кружки.
– Кароч… дело такое… я ж проститутом был. А там, сам пнимаешь, анонимность… И вот я был крашеным, ярко-рыжим. Звали Алекси. Просто, без фамилий. Алекси и всё. – После паузы, глубокомысленно, – рыжий.
– Ты ж ещё страшнее был чем щас! – допёрло до Джека.
– Э-э! Ничё не понимаешь. Это для тебя страшнее. А так – экзотика, – отмахнулся от него Перо. – За хну.
И приложился сначала к бутылке с остатками, а потом к чаю.
Полки плыли. Ширмочка плыла за ними. Наверно, пыталась догнать. Джек попытался рассчитать примерную скорость уплывания ширмочки, пока Арсень не толкнул его в бок.
– Я… – Джек прокашлялся. Продолжил тихо. – Ревновал Джима и не хотел, чтоб он начинал с кем-то встречаться. Не в том смысле ревновал, как…
– Да я понял.
– Ну. Он же всё время со мной… Потому и жуки эти… подбрасывал я. Блин, от себя противно. А один раз увидел его целующимся с девчонкой… они у нас на веранде сидели, весна. Восемь мне было… короче… залез на крышу дровника и нарочно свалился оттуда в кусты. Не сильно страшно, просто царапины глубокие, кровь… но он перепугался и… в общем… больше домой её не приводил, решил, что он не уследил за мной, потому что… с ней, отвлёкся… Вот.
– Ну… эт нормально. Наверное… – Арсень уже бубнит. – Типа. Он же весь такой с тобой. А тут не с тобой. А я в тебя был влюблён. Когда только тут появился, – хихикает, – постоянно пялился на твою задницу и в ракурсах всяких рисовал.
Джек хотел посмотреть на него сердито, но вместо этого сказал:
– Ага. – И добавил мрачно: – я стаскивал несколько твоих рисунков. Не с собой, ясно, об их… существовании не знал.
– А я рисовал, – кивает. – Много. Потом альбом сжёг, когда понял, что ты натурален как йогурт.
– Йогурт как раз с кучами добавок. Я в самом начале, когда сюда попал, думал, Джима не прощу. И как идиот подкидывал ему на лабораторный стол пойманных в подвале крыс. Два раза всего… – Джек поморщился. – Хорошо, что ничего не разбили, наверно, они на пол сразу спрыгивали. – Он вздохнул и уставился в потолок. Там плыть было нечему. – А сегодня понял, что брат для меня – всё. Пока там сидел, а он задыхался… И только сегодня понял, что простил ему то письмо. Ерунда! Точно.
Арсень смотрит на него долгим тёмным взглядом. А потом улыбается.
– Это ты прально гово…ришь.
– Ну точно. Слышь, – Джек ткнул в Перо бутылкой. – Не отлынивай. Очередь.
– Эт-та… очередь… о! – Снова кивает. – Про очередь. Времена были тяжёлые. Я в очереди за колбасой стоял, меня папаня оставил, сам за молоком пошёл. А передо мной бабка вклинилась. – Икает. – Я ей… как бы… вежливо так, а она матом на весь магазин… короче, как она успокоилась, я ей подол обоссал. Сзади. И убежал...
Джек кивнул. Ну да, чё удивительного. Хлебнул вне очереди.
– Это я на будущее, – потянул свой чай от загребущих пальцев Пера. – А то… знаю тебя. Это… я после того случая… на рождество. Короче, меня всё один вопрос мучил. Каково это – с парнем целоваться? Разница… ну вот есть? Если там не думать… а то… Вот. Но там про вас с братом понял, не до фигни стало всякой… Бля, вот зачем сказал. Ладно… щас вот опять на ум пришло.
– А ещё чё хочешь?
– Ещё? – Джек задумался. Плывущий подвал здорово мешал процессу. – Ну это… с парашютом спрыгнуть разок.
– Ну-у-у… эт тут технически… несущ-щщствимо. – Арсень потыкал пальцем в бутылку. – А первое – запрсто.
– Знаю я… запросто твоё… Халтурить будешь, косить… всякие свои педрические замашки… – уверенно заявил Джек. – Мне эксперимент чистый нужен, понял?
Арсень явно оскорбился.
– Это от кого я слышу, э? От кого, спрашиваю! А ну подь сюда!
Перо обхватил его за шею.
Как сил хватает а
– Ты… блин, зубами… нечищеный…
– Протестую, мы их… диз… дез… дезифицыровали. Алк…холем. Ну если чё, сходи почсти зубы… это щёткой в коньяке… смоченной…
– Да иди ты с такими идеями! – взвыл Джек.
– Тсс! Куда?
– К Биллу! – переходя на шёпот. – Он оценит…
Последнее получилось уже совсем тихо.
– Не сцы, Маруся, – хрипловатый голос у уха. – Ты ж учёный? Вот и отнесись как учёный.
Полная эта… фантасмагория.
А чё, давно любопытно было.
Случай-то какой
Гулять так гулять
– Уговорил, падла.
– Правильное отношение.
Арсень обхватывает его, притягивает к себе.
Целует.
Джеку всё ещё не по себе – к ушам, щекам и носу приливает кровь. А от Пера несёт алкоголем и чаем. И кровью, чего там. И отвечать из-за этого всего странного получается не сразу, но его не торопят. Его целуют. Спокойно, даже внимательно, будто и в самом деле – изучают губами.
Закрыв глаза, получается сосредоточиться на ощущениях. Захватывать шершавые, растрескавшиеся губы Пера, иногда, почти отрываясь, проскальзывать своим языком по его. Ощущать горячее, пропитанное запахом виски дыхание. Да, всё то же самое, если забыть, с кем, где и при каких условиях.
Разницы и впрямь… разве что девушки обычно податливее и… мягче, что ли. Многие просто покоряются чужим губам, ни одного самостоятельного действия. Эжени, конечно, была не из таких, светло-рыжая бестия. Но если у неё портилось настроение, она вообще могла посредине поцелуя отвернуться и начать смотреть в окно.
Перо не боится, куда там. Он, скотина, будто каждое движение чует и откликается на него как надо. И не отворачивается.
Да и окон тут нет.
Для удобства – обхватить его самому.
Да, так удобнее.
Исследовать, изучать. Вспоминать забытое за полтора года. Они пробуют по-разному, в этом даже какой-то азарт есть. Даже тянет запустить пальцы во взъерошенные волосы Пера.
Твою мать тут же Джим лежит
А я с его парнем целуюсь ничего
Это эксперимент. Всё
Реальность странно раздваивается, одной половине всё равно, другая ещё чего-то выпендривается. Может, это и есть чёртово Зеркало.
Минут через семь или больше всё заканчивается так же, как началось. Плавно, то есть, как с пологой горки скатились.
– Ну, как твой эксперимент? – интересуется Перо спокойно.
– Глобально разницы… не вижу, – Джек пожимает плечами. – Поинтересней, чем с некоторыми там… Если честно, целуешься как шельма. Будь ты девушкой…
– Опыт, – констатирует задумчиво. – Да и надо ж было в твой первый и последний эксперимент оставить хорошее впечатление.
– Так вот ты и оставил. Даже скучно.
– Что разницы-то нет?
– Ну. Думал, будет. Какая-нибудь отрицательная разница. – Забрать у Пера бутылку, с ней опять откинуться на стеллаж. Уставиться в потолок. – Хочу хорошо заваренный улун. И нормальную еду. Много.
– А я б от бутеров своих не отказался, – подхватывает Арсень. – Помнишь, как в начале? Хорошо было.
– С огурцами-то? Да, было дело. И колбаса была…
Было отчего-то грустно. Не от эксперимента, тут-то как раз всё ясно – вопрос был, вопрос снят. Личный опыт записан. Была в самих этих их посиделках метафизическая тоска. И отдавала она отчего-то именно этими бутербродами. Вот кетчупом, корнишонами и колбасой. Странная тоска, если разобраться.
Разве что… не тяжёлая. Не как камень на душе. Просто тоскливо, как бывает в осенний день, когда понял, что лету хана.
Арсень скособочился на своей стороне, приткнувшись к полкам, закутался в куртку.
– Перо, мы помрём тут, да? – спросилось зачем-то. – Жаль. В поход охота. Знаешь, в какой-нить американский национальный парк. Горы там, речки. Лес всякий. Всё время хотел. На месяц.
– А я в горы хочу, Джиму обещал. – Сидит неподвижно. – С ним, в горы. Или в Исландию, там классно.
– Поедем. Хоть куда. Хоть на Северный полюс.
Хотелось подальше ото всего. Просто – подальше. Против компании Арсеня и брата никакой внутренний голос не возражал. Ну пускай они там милуются периодически. Можно в это время рыбачить или заваривать чай на костре. Да мало ли дел. Лодку чинить.
Ну вот и лодка откуда-то
Зато всё в порядке. И брат живой.
И чёрт с ним со всем
Джек натянул на себя старый плед и закрыл глаза. Сразу мозг нарисовал картинку – сосны в каком-то тумане. Не как в Сиде, хороший туман. Нормальный. Побольше бы такого тумана.
Опьянение быстро сошло. Вместе с его уходом вернулась боль. Чудилось, будто холодный мокрый воздух облепил кожу. Руки горели, внутри ладоней что-то остро ныло, вспыхивало и билось с каждым ударом пульса. А пульс частил и рвал. Дышать – открытым ртом. Не помогало менять положение, ёрзать. Ничего. Было просто больно. И просто хотелось тихо подвывать.
Но нельзя. Нельзя будить.
Надо трогать пульс у Джима. Раз в полчаса.
Взгляд на часы. Блик поймавший циферблат.
Только пять минут с последнего раза?..
Проклято будь, время.
Вместе с этим домом.
Хреново
Да, хреново. В особенности потому что отослав Джека греть чайник по новой, сам кинулся в ванную. Опять выворачивало. Хорошо хоть не больно.
Закрыть глаза. Повести головой. В затылок упирается край полки. Открыть глаза. Дотянуться до бутылки с водой. Глотнуть. Выпрямиться. Уложить одну ладонь на колено.
Больно. Убрать. К полу. Там тоже. От мысли лечь тошно.
Опустить голову.
Поднять руки – так пульсация тише. Может, связано со строением сосудов. Док бы сказал.
Опять на часы. Семь минут.
Снова потрогать пульс у Джима. Отвлекает.
Арсений пристроил голову к углу полки, чтобы не давило в затылок. Морозило. Пересыхало горло. Боль не отступала. На одном уровне.**
Джек сопит, умиротворённо.
Это хорошо. Стянул и с него, сколько мог.
Ему вообще стало легче. Что-то в самом Джеке изменилось. Понять бы, что именно…
Зеркало? Непохоже. Или…
Внезапная мысль даже боль секунды на две перекрыла.
С Зеркалом можно стать одним целым. Если оно не поглотит тебя
Арсений ухватился за неё со всей силы. Сел прямее.
Джим бы сказал, Зеркало – это слепок с подсознания. По Юнгу. Часть его, может быть. Пресловутая Тень. И только химера позволит стать с тенью одним целым
Джек посмотрел в лицо своему Зеркалу. После смерти Тэн. Поэтому был такой странный. Сначала испугался, потом начал винить нас с Джимом.
Подумал что сломался.
Сегодня он прошёл сквозь Зеркало
Дыхание стало совсем частым, в такт пульсации жил. Сердце бьётся под горлом. Боль повышает давление.
Старого мы больше не увидим. Он стал со своим отражением одним целым
Дженни прошла. Вот откуда ощущение что она стала целой
Кто ещё
Лайза? Нет, не похоже
Джим-подпольщик давно научился понимать своё отражение, прекрасно знает о нём… «дом и пустота вокруг», «убийство раздваивает», «увидел себя со стороны», увидел, но начал «строить» себя. Стоит в шаге от отражения, соседствует с ним и не собирается ничего менять.
Хвостатый своё отвергает.
Исами… Я не знаю
Она не слилась с Тигром. А после смерти это вряд ли возможно
Я своё уничтожил. Оно было сильнее меня и я испугался
Я уничтожил часть себя самого
И Кукловода.
Вот почему Фолл говорил, что с гибелью Кукловода угас сам! Я и его лишил отражения
Это как подойти утром к зеркалу и вместо себя – пустота
У меня нет своего отражения, у меня нет обратной стороны. Вот почему я наполовину умер и в будущем ощущал себя мёртвым пока не вернулся в особняк. Меня тут ждали
Утерянная часть себя, пускай её заместитель, как протез… Тень. Художник.
Ад вдыхает жизнь на свой лад. Он смотрит на людей, видит тьму в них и лепит по образу и подобию этой тьмы. Как маленькое Проклятое Тепло, эти слепки тоже живые. Мы видим в аду свои ожившие отражения. Райан напутал терминологию. Их надо звать так – ОТРАЖЕНИЯ. Ад – большое Зеркало. В Сиде шатаются… Призраки… о ч-чёрт… В Сиде ополовиненные существа, не осознающие, что они не целые
Их отражения рядом, в аду, но им не слиться никак
Меня бы ждало тоже самое
Теперь есть Художник. Он моё Отражение. Каким бы ни был. Это старинное Отражение – слепок меня самого. Художник не может вселиться в кого попало, ну конечно! Потому что надо, чтобы он стал чётким отражением. Всё это время я приобретал его контуры, а он – мои. Пока мы не стали тем, кто отражается, и тем, кто является отражением
Он заменил мне моё. Вот почему мне так хорошо когда он «рисует мной». Я обретаю себя.
Осталось только сделать это до конца и полностью.
Отпустить на покой душу Чарльза.
Да
Святой потолок хоть бы перестало болеть
Больно
И трясёт
– Больной бред, Самойлов, – бормочет себе под нос тихонько. – Больной бред свихивающегося человека.
Бред, конечно.
Голове опять стало неудобно. Арсений посмотрел на часы. Пятнадцать минут. Трогать рано.
Великое Озарение нахлынуло так внезапно и оказалось таким глубоким, что занять должно было часа два. По всем прикидкам. А на деле – восемь минут.
Краем глаза уловил что-то…
Снова поднял руку на уровень глаз. Внимательно вгляделся чуть выше собственных пальцев.
