Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Соавторы: Павел Барчук,Сергей Орлов,Марина Рябченкова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 287 (всего у книги 339 страниц)

Села в машину, закрыла дверь, но такси осталось стоять на месте. Поднимаю взгляд на водителя, а он смотрит куда-то в сторону.

– Джентльмен с нами? – спрашивает он.

Растерянная, проследила за его взглядом и в этот самый момент дверь распахнулась и в темный салон рядом со мной сел Клайд Коллинс.

У него обеспокоенный взгляд.

– Выходи из машины, – требую я.

– Я не уйду, – спокойно заявил Коллинс. Всматривается в мое злое лицо. – С тобой что-то не так.

Позади раздался нетерпеливый гудок автомобиля.

– Пора освободить место, – устало говорит мне водитель. – Джентльмен едет?

Взгляд Коллинса очень упрямый. Требовать от него что-то сейчас бесполезно.

– Да, едет, – отмахнулась я и машина тронулась.

– Где твоя одежда? – спрашивает Клайд, снимает с себя пальто и молча накидывает его мне на плечи.

– В гардеробе, – хмуро отозвалась я.

Пустым взглядом я уставилась в окно, чувствуя на себе его взгляд. Больше Клайд Коллинс ни о чем не стал меня расспрашивать и остаток пути мы провели в тишине. В напряженной и удушающей.

Когда машина остановилась, мужчина последовал за мной.

Я хотела накричать на Клайда, но на холоде улицы выяснять отношения в одном только платье – достаточно глупая затея, ведь когда машина остановилась, я бескомпромиссно вручила Коллинсу его пальто.

– Уходи, – на ходу оглянулась я через плечо и через холл направилась к лифту.

Выжимаю круглую кнопку, двери расступились и Коллинс вошел следом за мной. Когда лифт пополз вверх, серьезным голосом Клайд спросил:

– Почему ты сердишься?

Лифт остановился, двери с лязгом расступились, но я по-прежнему в нем.

– Я верила тебе… – заглянув ему в глаза, с упреком говорю я. Хотела сказать с презрением в голосе, а на деле получился хрип раненого животного.

Взгляд Коллинса стал сосредоточено острым. Я сразу вышла из лифта и направилась к квартире. Со злостью распахнула дверь, но не успела ее вовремя закрыть – Коллинс ладонью придержал ее и вошел внутрь.

– Что ты делаешь? – удивленно уставилась я на мужчину.

– Я хочу понять, что с тобой случилось, – говорит Клайд, тихонько закрыв за собой дверь.

– Что случилось? – опешила я. Еще немного, и задохнусь от гнева. – Ты лгал мне. Вот что случилось!

– В чем я тебе солгал?

Начинает болеть голова.

У ярости есть предел?

– Что вы задумали? – очень сдержанно потребовала я.

– Вы? – не понял Клайд. У мужчины получается очень убедительно изображать недоумение.

– Ты и Мелисса Бауэр, – с трудом изрекла я, а из глаз покатились первые слезы бессильного гнева. – Ты и она… вы вместе.

Взгляд мужчины стал мягче.

– Виктория…

– Что вы с ней задумали? – перебила я, упрямо повторив свой вопрос.

Мужчина протягивает ко мне руки, а я строго предупреждаю:

– Тронешь меня, и я ударю!

Коллинс все равно мягко берет меня за запястья и ровным голосом просит о спокойствии, что окончательно выводит меня из состояния равновесия.

Я бы предпочла очередную вспышку гнева, а вместо этого возникло чувство, будто на меня рухнул мир. Руки сразу опустились.

– Это простой вопрос, – выдохнула я, опустив глаза. Грудь часто вздымается, из глаз чаще скатываются предательские слезы. – Какая я глупая!

– Виктория, – тихо и протяжно зовет Коллинс. Он хочет, чтобы я подняла глаза, но взгляд мой упрямо обращен в пол.

Я говорю что-то еще, но звуки только отдаленно напоминают слова, когда силюсь понять, что со мной происходит, в голове вдруг что-то приступило к разрушению.

– Невообразимо глупая… – опять заговорила я, в сочетании звуков узнав что-то новое. Или я вспоминаю хорошо забытое старое?

Мозг будто воспалился. Слова бессвязным потоком вырываются с моих губ, потому что в голове творится полный хаос. Как странно чувствовать одновременно гнев и бессилие, раздражение и покой, страх и безразличие. Я близка к тому, что сознание меня вот-вот оставит. В ловушке собственного помешательства продолжаю слышать голос Коллинса – он звучит очень тихо.

Постепенно дыхание выравнивается. Перестаю чувствовать время, кажется, оно замедлило темп и в какой-то момент вдруг остановилось. Ничего не слышу и ничего не вижу. Мои эмоции растворились, все до единой, а мысли – как большой запутанный клубок, который мне совсем не хочется распутывать.

Чувствую себя яйцом. Меня швырнули о стену, скорлупа разбилась, и я медленно стекаю по стене… Что за бред?

– Виктория, – вздрагиваю от щелчка пальцев у самого уха и тут же возвращаюсь в реальность.

– Что ты со мной сделал?

У доктора Коллинса очень внимательный взгляд. Вокруг тишина.

Осознание случившего привело меня к новой вспышке гнева, и я с силой ударила его ладонью по лицу. Для мужчины моя выходка стала неожиданностью. Признаться честно, для меня тоже.

Я опешила, а Клайд, поджав губы, смотрит с упреком.

В какую-то секунду начинаю жалеть о том, что сделала, но вместо того чтобы извиниться, требую ответы:

– Что может связывать доктора психиатрии больницы Данфорд с Мелиссой Бауэр?

– До сегодняшнего дня я не был знаком с мисс Бауэр, – спокойно произнес Коллинс. – Почему ты видишь в этом опасность?

– От кого ты получил приглашение? – не унимаюсь я.

Мужчина странно смотрит на меня.

– У тебя со сном все хорошо?

– Что? – не поняла я.

– Сон, Виктория. Головные боли?

– Это не сеанс психотерапии! – злюсь я.

– Нет. Мы просто разговариваем.

Да он издевается!

– У меня нет паранойи, – твердо заявила я. – Никакой мании преследования, вселенского заговора и прочей ерунды. Но у Мелиссы Бауэр есть причины желать мне зла, и то, что я нашла тебя в ее обществе, безумно меня пугает. Ты знаешь обо мне слишком много, Клайд, и если ты с ней заодно, то… мне даже страшно подумать, чем для меня обернется ваш союз.

Спиной уткнулась о спинку стула, опустив в пол беспомощный взгляд. В голову лезут неприятные мысли, и все они вмиг разлетелись по самым дальним уголкам сознания, когда на оголенных плечах возникло тепло его рук.

– Я плохо представляю, что произошло между тобой и мисс Бауэр, но поверь, я ни в чем перед тобой не виноват. Я дал тебе слово и никто не заставит меня его нарушить, – обещает Коллинс. Поднимаю к нему взгляд. – Не сомневайся во мне, ладно?

Какая-то сила принудила меня поверить в эти слова. Я робко кивнула, и взгляд его медленно опустился к моим губам.

Смотрю на мужчину из-под опущенных ресниц, мое дыхание становится прерывистым. Когда тяжелые веки опустились окончательно, его лоб мягко соприкоснулся с моим, и кончиками носа мы будто случайно коснулись друг друга. Чувствовать его дыхание на своих губах – это как пытка, терпеть ее невозможно и мои губы с ленивой медлительностью коснулись его лица.

Нежность нашего поцелуя, подобно касанию бабочки, едва уловима и непорочна. Мимолетна…

Но ведь это тоже пытка!

Чувствую, как длинные пальцы Коллинса зарылись мне в волосы, другой рукой мужчина крепче притянул меня к себе за талию. Мой рот раскрылся, и поцелуй стал таким, каким он должен быть, когда мужчина и женщина невообразимо хотят друг друга, – глубоким и порочным.

Лицо Коллинса гладкое и приятное, а губы мягкие и нежные. Кажется странным при поцелуе не чувствовать терпкий вкус сигары…

У меня тяжелое дыхание, а сердце бьется так, будто сейчас вырвется из груди.

Рассудок в тумане и кажется, будто я действительно схожу с ума… Я могу остановиться, но не хочу этого делать – я вцепилась пальцами ему в рубашку, упиваясь невероятно желанным поцелуем, а когда он все же прекратился, мужчина губами коснулся уголка моих губ и с нежностью заглянул мне в глаза.

– Виктория, – шепчет он.

Губами коснувшись его острого подбородка, тихонько и с некоторой тоской изрекла:

– Клайд…

– А я Джон.

Мой взгляд метнулся к входной двери, уткнувшись в холодную сталь серых глаз. Теперь мое сердце тонет в пятках.

– Джон Хэнтон, – не скрыв своего удивления, произнес Клайд.

– Он самый. Вы? – смерив его недобрым взглядом, требует Джон, и Коллинс медленно-медленно выпустил меня из объятий.

– Клайд Коллинс.

– Очень хорошо, Клайд Коллинс. Вам лучше уйти.

– Иди, – тихонько говорю я, не в силах отвести от Хэнтона глаз. Но Клайд остается на месте. Беспокоясь о самом Коллинсе, умоляю его:

– Прошу тебя, уходи…

Жест не остался незамеченным, и пытливый взгляд Джона метнулся ко мне. Вижу, как крепче сжалась челюсть на его хмуром лице.

– Ты можешь пойти со мной, – сказал мне Клайд.

– Проваливай! – резко бросил ему Хэнтон, а я вздрогнула.

Всем своим видом показываю Коллинсу, что я никуда не уйду, и мужчина, выдержав тяжелый взгляд Джона, оставил нас с Хэнтоном одних. Ему пришлось это сделать.

– Я не потерплю любовника и, помнится, уже предупреждал тебя об этом, – холодным мрачным голосом сказал мне Джон.

– Все не так, как ты думаешь…

Устало тру переносицу, как если бы секундой ранее на глазах были очки. Собираюсь с мыслями, а это непросто.

Хэнтон подошел неслышно и кончиками пальцев резво поднял мой подбородок вверх, вынуждая меня посмотреть ему в глаза.

– А как, дорогая?

У Джона очень решительный взгляд, похожий на тот, когда он заявил, что уволит Брюса Новака за мои ошибки. Похолодела сама душа, когда попыталась представить последствия этой.

Мое лицо красноречивее всяких слов.

– Не делай этого, – говорю я таким тоном, таким голосом и смотрю на Хэнтона таким взглядом… я в жизни никого так не умоляла о снисхождении, как умоляю его сейчас.

С раздражением высвободив мой подбородок и уперев руки в бока, мужчина смерил меня строгим взглядом.

– Я не хочу видеть мальчишку рядом с тобой. Никогда, – сказал Джон. – И не жди, что легко отделаешься, повторись подобное снова. Хоть намек, Анна, крепко возьмусь за обоих! – предупреждает он.

Кивок получился нерешительным. По взгляду Джона понимаю, он это запомнит…

Проклятие!

Хэнтон ничего не должен был увидеть! Он не так часто бывает в квартире, но по скверной воле случая мужчина появился здесь в самый неподходящий момент. Хорошо, он не придает увиденному слишком большого значения. Клайд для него… просто мальчишка.

– Виктория? – вдруг бросил Джон, а мой взгляд удивленно метнулся к нему. – Все еще используешь это имя, зачем?

– Оно мне нравится, – не сразу изрекла я.

Что будет, когда Хэнтон узнает, кто такой Клайд Коллинс? Призадумалась, в воображении получилась очень мрачная картинка. Совсем мрачная.

Полагаю, не встречаться с доктором не такая плохая идея, прежде всего, в интересах самого доктора. Особенно теперь.

Я в смятении.

Меня потрясает не поведение Коллинса, а мое собственное.

Зачем я это сделала?

Я испытываю чувства к Клайду? Определенно нет!

То, что произошло, оказалось внезапным порывом, необъяснимым желанием.

Впрочем, желание к этому мужчине вполне можно объяснить. Необъяснимым остается мое поведение. Почему я позволила этому случиться, когда в моих силах было все остановить?

Джон ушел в соседнюю комнату. Судя по всему, на какое-то время он намеревается остаться здесь. Я могла бы возразить ему, ведь мои условия все еще остаются в силе, но я ничего ему не скажу. Не сейчас.

Поставила на стол кружку, насыпала сахар и бросила немного листьев чая, залив все кипятком. Чай должен меня хоть немного успокоить.

Уперев ладони в края столешницы, жду, взглядом уткнувшись в пустоту.

Клайд – единственный человек в моей новой жизни, кто знает обо мне больше, чем кто-либо другой. Единственный, кто продолжает называть меня настоящим именем! Для меня это очень важно.

Вот истина, что толкнула меня в объятия неожиданного любовника, ведь его нежность была обращена ко мне – Виктории. Анны Стоун с нами не было.

Я люблю Джона Хэнтона больше, чем могу признаться себе самой. Но когда этот мужчина называет меня Анной, я чувствую себя так, будто я, Виктория, остаюсь где-нибудь позади после Мелиссы Бауэр и своего двойника.

Любить мужчину, что принадлежит другой женщине, а в постели с тобой этот же мужчина принимает тебя за кого-то другого – это больно.

К началу недели в прессе появились заголовки о минувшем приеме в комплексе «Зеленый бриллиант». Событию отведено несколько страниц с крупными черно-белыми фотографиями кинозвезд, политиков, певиц. На одном таком фото есть и мое изображение, стоящей под руку с Аланом Лонгером. У меня на лице смущенная улыбка. Не гримаса отвращения, уже неплохо. Хотя передумала! Гримаса отвращения было бы что надо.

Закрываю газету и отбрасываю ее в сторону. Этот вечер запомнится мне надолго.

Отпиваю глоток уже остывшего чая, и мысли мои обращаются к Мелиссе Бауэр. Даже если Клайд и вправду стал знаком с ней только в тот вечер, в случайность их встречи я не верю все равно.

Не верю в такие совпадения!

Если предположить, что Мелиссе много месяцев ничего не было известно о нас с Хэнтоном, тогда что задумала эта хитрая, умная и очень опасная женщина теперь, когда узнала правду? Хорошо, если она намеревается только проучить, но что, если в ее планы входит и вовсе убрать меня с дистанции?

Если ей известны события, что связывают меня и Клайда Коллинса, то как она намерена распорядиться этой информацией? Собирается опорочить мою репутацию в глазах общественности? Хорошо, если так, но что, если в ее планы входит вернуть меня в психиатрическую больницу Данфорда?

По коже побежал холодок при этой мысли.

А может, она хочет помешать моему разводу?

Глава 19

24 марта 1957 г.

Я много думала о предстоящем слушании, представляла, как будет все выглядеть и происходить, кто и что будет говорить. Такие размышления – часть работы любого юриста, чтобы предугадать каверзные вопросы оппонента, обдумать и подготовиться к ним заранее. Думать об этом – уже привычка перед началом любого слушания, даже если в этой реальности я обычный человек и у меня есть адвокат, который должен обо всем позаботиться за меня.

Я надела кремовое платье и бежевые туфли, украшения из мелкого жемчуга завершили образ настоящей леди.

Я всегда волнуюсь перед началом любого слушания, но сегодня с моими нервами творится что-то непостижимое, не могу унять мелкую дрожь в руках, а рассудок словно в тумане. Не могу сосредоточиться ровным счетом ни на чем, потому что я – истец, как никто другой заинтересованный в исходе дела.

На часах без десяти десять. Я накинула на плечи тонкое пальто и вышла в утреннюю прохладу улицы. На той стороне дороги припаркован роскошный черный автомобиль. «Империя», серебристыми буквами выложено под водительским окном. На месте водителя вижу Патрика Джеферсона. Мужчина в темном сером костюме, у него на шее завязан синий галстук. Аккуратно причесан.

– Это ваша машина? – удивляюсь я, опустившись в светлый салон.

Джеферсон кивнул. Пока мужчина выруливает с места парковки на дорогу, смотрю на него с загадочной улыбкой.

– Так же как и вы, я люблю вещи попроще, – припомнил он спор по поводу моей одежды. – Но «проще» – иногда стратегически неправильное решение.

Машина проехала переулками к Восемнадцатой западной улице, свернула по сомнительной объездной дороге и сейчас выворачивает к Центральному судебному комитету Данфорда. Уже издалека вижу толпу репортеров у парадных ворот.

Серьезно спрашиваю у Джеферсона:

– Есть что-то, к чему мне следует быть готовой?

– Репортеров немного, но, чтобы взять в окружение, стервятников достаточно. Не отвечайте на их вопросы, просто идите вперед, – Патрик вопрошающе взглянул на меня. – Справитесь?

– Да.

Машина приблизилась к зданию суда. С криками и гамом автомобиль сразу окружили люди в шляпах с короткими полями: репортеры кричат что-то, но я успеваю расслышать только обрывки фраз. Фотокамеры вплотную вжимаются в стекло автомобиля. Взрываются вспышки.

Меня затрясло. Взглянув на Патрика, вижу, что он совершенно спокоен.

В моей реальности журналистика имеет хоть какую-то форму цивилизованности, чувства такта, что ли. Здесь же действительно стервятники, их ничто не остановит, раз уж видят цель. Почти ничто.

Несколько крупных джентльменов в синей форме растолкали толпу репортеров, обеспечив нам с Патриком возможность выйти из автомобиля.

Охотники за лучшим фотоснимком почти залезли на шею молчаливым служителям закона.

– Всего один вопрос, мистер Джеферсон! – кричит один.

– Миссис Стоун! Сюда!

Я сразу обернулась на крик и на одно мгновение меня ослепила фотовспышка.

– Почему вы хотите развод? – кричит тот, у которого блокнот и карандаш в руках.

– Джеферсон… Каковы шансы на победу? – расталкивая толпу коллег, особенно навязчивый поспевает за нами.

– … черный Хандридсон сорок девятого года. Конвортеры обеспечили коридор, и Патрик Джеферсон с подзащитной Анной Стоун беспрепятственно поднимаются по ступеням судебного комитета…

То был торопливый голос мужчины, что в прямом эфире вещает своим радиослушателям события, свидетелем которого оказался сам. В отличие от коллег, этот мужчина неподвижной статуей держится у самых дверей здания суда. Взгляд быстрый, оценивающий.

Служащих в синей форме с широким красным ремнем на поясе называют конвортерами, они обеспечивают порядок и безопасность. Двое из них пропускают меня и Патрика в здание суда, и мы проходим в просторный светлый холл с каменными Атлантами по обе его стороны, подобными тем, что удерживают небосвод.

– Почему не пропускают репортеров? – тихонько спрашиваю я Джеферсона.

– В зал суда пройдут некоторые из них, по разрешениям.

Конвортеры провели нас по длинному узкому коридору к залу суда. Под ногами поскрипывает старенький паркетный пол, над головой горят круглые лампы.

Часы над дверью в зал суда показывают без пятнадцати одиннадцать.

Конвортеры встали по обе стороны двери. Джеферсон идет дальше, а я поспеваю вслед за ним.

Впереди трибуна для выступлений, а сразу за ней судейская трибуна с пятью широкими стульями. Перед трибунами два стола для истца и ответчика, а в стороне, у самой стены, расположен небольшой стол с печатной машинкой для секретаря.

Все остальное пространство зала занимают стальные стулья со светлой кожаной обивкой, большинство из них уже заняты гражданским населением.

Впечатление такое, будто нахожусь не в зале суда, а в театре.

Сверху возник шум. Поднимаю подбородок и с любопытством наблюдаю, как репортеры именно вваливаются в узкий длинный балкон под самым потолком, поспешно занимая лучшие места. У каждого на шее большая белая карточка с номером. У многих за ухом карандаш.

Джеферсон отодвинул для меня стул, чтобы я смогла сесть за стол истцов.

– Ни о чем не волнуйтесь и помните, что говорить следует только тогда, когда я вам разрешу, – опускаясь на место рядом, сказал Джеферсон.

Несмотря на то, что заявление Тома поступило в судебный комитет первым, рассмотрению сегодня подлежит вопрос о разводе. Ведь необходимость рассматривать заявление Тома отпадет сама собой в случае, если мне удастся одержать победу в этом слушании.

Перешептывания в зале стали громче. Легонько обернулась на шум – явилась сторона ответчиков. Том Стоун в дорогом зеленом костюме, коричневом галстуке и в светлых начищенных ботинках. Такой красоты я на нем еще не видела, впрочем, схожесть мыслей очевидна: на короткое мгновение мужчина задержал на мне свой взгляд, будто пытался убедиться, а я ли это.

Я первой увела взгляд, а Стоун свой снял с меня не сразу.

В зал суда вошли конвортеры, прошли вдоль зрительских мест и заняли ряд стульев позади судейской трибуны. У служащих бесстрастные выражения лиц и совершенно пустой взгляд, они чем-то напомнили мне британских гвардейцев. Хоть сальто выполни у них перед глазами, причем в одном только белье, они никак не отреагируют.

От гвардейцев меня отвлекли голоса откуда-то позади. Отчего-то дрогнули губы и сердце сбилось с ритма. Обернулась по правую сторону своего плеча, в первых рядах обнаружив родителей Анны Стоун. Бенджамин Лоуренс знает о том, что я на него смотрю, но мужчина не желает встретиться со мной глазами, в отличие от Джины Лоуренс. Женщина молчаливым осуждающим взглядом спрашивает меня: «За что ты так с нами?».

Мне жаль. Но это все, что я могу сказать этим людям, впрочем, уже говорила. Других слов у меня нет. Опустив взгляд, вернулась в прежнее положение.

Солнце беспощадно бьет в широкие окна, нагревая и без того душное помещение. Женщины обмахиваются веерами, блокнотами и прочими предметами, найденными в сумочках. Мужчины терпят и частенько покашливают, меняя положение на более удобное.

Послышались громкие шаги. Распахнулись двери, и в зал суда в сопровождении конвортеров прошли пять судей. Четверо из них в темных зеленых мантиях, а тот, что идет впереди шествия, председательствующий, в бордовой мантии. На головах судей серые парики.

Меня бросило в жар, оттого что опять возникло это странное чувство. Шествие приближается ко мне, и я отчетливее узнаю то ощущение, которое почувствовала в ресторане «Мистраль». Тот, кого я искала в лицах незнакомцев, был здесь.

Мужчины в мантиях заняли места за судейской трибуной.

Часы показывают без трех минут одиннадцать. Двери закрыты.

Участники процесса заняты последней подготовкой к слушанию.

Мужчина в бордовой мантии, председательствующий, уткнулся сосредоточенным взглядом в тоненькую папку с бумагами и кажется, совсем не ощущает того, что чувствую я. С очевидной заинтересованностью изучаю его внешность, его строгое лицо. Мои чувства не спокойны.

Я знаю, кто восседает на стуле председательствующего. Я знаю, кто сейчас передо мной. У меня столько вопросов!

Вздрогнула, когда Патрик вдруг потребовал от секретаря:

– Бога ради, откройте окна!

Женщина в строгом белом платье без промедлений выполнила требование Джеферсона, и сразу стала ощутима прохлада.

Облегченные выдохи волной пронеслись по залу. Начались перешептывания, с каждым мгновением они становятся громче.

Тишина воцарилась с гулкими ударами молотка председательствующего. По привычке я хотела встать, но вовремя остановилась, ибо в зале суда все сохранили положение сидя.

После соблюдения обязательных процессуальных процедур мужчина в бордовой мантии громко объявил:

– 24 марта 1957 года. Слушание по бракоразводному делу супругов Стоун объявляю открытым. Слово истцу.

После удара судейского молотка поднялся Джеферсон. Говорит громко:

– Патрик Джеферсон. Адвокат истца, – мужчина взял в руки фотографию со стола, собрался с мыслями и заговорил:

– Совсем недавно, только прошлым летом, Томас Стоун и Анна Лоуренс связали свои жизни брачными узами. С этим днем были связаны большие надежды о собственном доме, о семье и счастливой жизни, – поднимает большую свадебную фотографию над головой. – На этой фотокарточке Анна Стоун в день своей свадьбы! Судя по фотографии, она счастлива… Но! – вдруг воскликнул Патрик. Вкрадчивым голосом продолжил рассказ. – Уверяю вас, вы не узнаете женщину на фотографии в той, что находится по левую руку от меня. Она больше не улыбается, взгляд ее не сияет. Перед вами совсем другой человек.

Я понимаю, что Джеферсон говорит не буквально, но все равно стало тревожно.

Джеферсон говорит о надеждах, ожиданиях, большой и невероятной любви Анны к своему мужу, вскользь и таинственно упомянув, что счастью не суждено было сбыться по вине самого Тома Стоуна.

– …Совсем скоро мечты молодой женщины изменились, – говорит Патрик. – Сегодня ее надежды связаны только с одним желанием – освободиться от фамилии Стоун навсегда. Ей не нужны вещи, недвижимость и деньги. Все, чего она хочет, – покинуть дом этого мужчины и никогда в него не возвращаться! Вы спросите, что произошло за закрытыми дверьми семьи Стоун? Что такого могло случиться, что заставит молодую, полную любви и надежд женщину не найти другого выхода, кроме как собрать сегодня всех нас здесь? – громовым голосом говорит Патрик. А потом его голос стал низким и вкрадчивым:

– Два месяца супружеской жизни, господа. Только вдумайтесь, два месяца… Анна Стоун, – протяжно произнес Джеферсон, обращаясь при этом не ко мне лично. – Что с тобой случилось?

Судьи в зеленых мантиях увлеченные выступлением Патрика, терпеливо ждут продолжения. Взгляд председательствующего крайне внимателен.

В зале очень тихо.

– Измена! – взревел Джеферсон, пухлым пальцем указав на Тома.

Потрясенные выдохи и возмущенные возгласы наполнили зал. Стало очень шумно.

Председательствующий трижды ударяет молотком, но тишина не восстанавливается.

– Тишина! – прогремел председательствующий. Голоса тут же сменились шепотом. – Тишина! – опять повторил он, и публика смолкла окончательно.

Патрик продолжил:

– Измены начались сразу после заключения брачного союза. А как насчет того, что происходило до… – таинственно проговорил Джеферсон. – Будет ли считаться изменой связь Тома Стоуна с другой женщиной, пока его невеста выбирает свадебное платье, подбирает торт и составляет список гостей к самому важному торжеству в ее жизни?

По залу прокатился новый возмущенный рокот зрителей. Вмешательство председательствующего не потребовалось. Джеферсон молчал дольше обычного, и публика притихла.

– Под предлогом рабочей командировки Томас Стоун оставляет новоиспеченную супругу и отправляется в Форклод. Не в Конектик, как объявил своей жене, он едет именно в Форклод! Почему в Форклод? В Форклоде живут супруги Лоуренс, может, он едет навестить тестя и тещу? Но зачем для этого потребовалось обманывать жену?

Джеферсон опять замолк. Даже я уставилась на него, в нетерпении желая услышать продолжение.

– Еще в Форклоде живет Шарлотта Хендриксон, – спокойно произнес Патрик. – «Кто такая Шарлотта Хэндриксон?», спросите вы. Подруга Анны и любовница Тома Стоуна!

Публика загалдела, а Джеферсон не остановился, говорит громче, чем прежде:

– По правое плечо у свадебного алтаря жених, а по левое плечо – его любовница! Какое лицемерие!

Публика возмущена. В зале стоят шум и гам, но я будто существую отдельно от всего этого.

Форклод?

– Тишина! – требует председательствующий под громкие удары молотка.

Картина того, что случилось с Анной, начинает проясняться, становится понятен весь ужас открывшейся перед Анной истины. Муж – изменник, подруга не подруга ей вовсе, а сама она вступила в бездну несвойственного ей распутства. Унижение… Моральные устои ее природы и образа жизни в целом разлетелись вдребезги, потеряв некогда четкие очертания, и последовала последняя стадия отчаяния – душевный крах. Бедная Анна.

– Шарлотта Хендриксон и Томас Стоун – отныне имена нарицательные в жизни Анны, изменники дружбы и любви, – Патрик вытягивает руку, предлагая на всеобщее обозрение черно-белые фотокарточки. – Вот доказательства! Томас Стоун и Шарлотта Хендриксон, здесь, на фотографиях!

Томас бледен, на висках проступила влага, ведь на фотографиях эпизоды откровенного содержания.

Секретарь принимает фотокарточки у Джеферсона и передает их председательствующему, едва взглянув на снимки, тот передает их остальным заседающим судьям.

– Несчастная Анна Стоун, – продолжил Патрик. – Открывшаяся ей правда сбивает с толку. Что теперь делать? Жить, как прежде, будто ничего не произошло? Улыбаться мужу, готовить ему завтрак, убирать его дом и стирать его вещи? Нет! – категорично заявил Джеферсон. – Анна отправляется в Данфорд. Ей хочется быть где угодно, но только не в Гринпарке, как можно дальше от дома Стоуна! В Данфорде женщина меняет цвет волос, меняет стиль одежды. Она хочет выглядеть иначе, мыслить и даже говорить не так, как прежде. Зачем?! – Патрик дает публике передышку. Передышка нужна и мне тоже. – Насколько сильной должна быть боль, что в зеркале женщина не захочет видеть собственного отражения? Глядя в зеркало, Анна готова видеть кого угодно, но только не себя, потому что смотреть на себя – ту, что предали, ту, что обманули; смотреть на ту, что оказалась в ловушке жизни и обстоятельств… слишком больно. Перемены во внешности Анны Стоун – своеобразная попытка самообмана! Способ справиться с болью.

Дыхание Джеферсона становится тяжелым.

– В семье разлад. Наступает день, когда Томас Стоун поднимает на жену руку. Попытки удержать контроль силой не приводят Стоуна к ожидаемому результату, и он решается на крайнюю меру. Он оставляет жену в психиатрической больнице Данфорд. Три дня! – взревел он. – Анна Стоун провела в больнице только три дня и ее выписывают… потому что женщина здорова!

Последнюю фразу Патрик произнес особенно едко, направив публику к умозаключению о вопиющей несправедливости, произошедшей с Анной Стоун.

Эффект достигнут. За спиной возникли гневные перешептывания, а некоторые из судей рассматривают Стоуна хмурым взглядом.

– Чаша терпения переполнена, – продолжил Патрик. – Недолгому браку, возведенному на фундаменте любви, как верила в это Анна, пришел конец. Ей не нужны вещи и недвижимость. Уважаемый суд, моей подзащитной нужен только развод!

Мужчина выдержал недолгую паузу.

– Благодарю за внимание, – сказал Патрик. Возвращается на место.

В зале возобновился шум. Забормотала публика. Некоторые из судей тихонько перешептываются. А председательствующий…

Председательствующий впервые вот так прямо смотрит на меня. По его твердому, изучающему меня взгляду убеждаюсь: этот человек знает, кто я.

Он узнает меня так же, как я узнаю его.

Председательствующий вдруг поднял глаза и трижды ударил молотком. В зале возникла тишина.

Один из судей в зеленой мантии лениво приподнимает несколько пальцев вверх. Председательствующий дает ему слово. Судья с аккуратной белой бородкой на лице, перелистывая папку с делом перед собой, низким и спокойным голосом говорит:

– Адвокат Джеферсон, вы не представили суду доказательства, подтверждающие побои вашей подзащитной.

– Миссис Стоун боялась огласки внутренних семейных проблем, и эпизоды рукоприкладства остались не зафиксированы.

– Ответчик Стоун, – теперь судья обратился к Тому. – Случалось вам когда-нибудь поднимать руку на жену?

В тот же миг адвокат Берч склонился к Томасу и тихонько нашептал ему инструкции.

– Нет, – уверенно произнес Том, а меня охватила злость.

– А происходило ли что-то, что миссис Стоун могла ошибочно принять за побои?

«Что это за вопросы такие?» – мысленно возмутилась я.

– Я не знаю, что моя жена могла принять за побои, – спокойно отвечает Стоун. – Я бы не смог поднять на нее руку. Никогда, – Том посмотрел на меня. – Я люблю ее.

– Спасибо за ответы.

Председательствующий дает слово ответчику.

Айзек Берч поднялся с места. В окна бьет солнечный свет, и его это заметно раздражает.

– Уважаемый суд, свое выступление я начну не с повествования о том, какими были Томас и Анна Стоун. Моя речь начнется с Шарлотты Хендриксон, – его взгляд медленно перемещается по лицам судей. – Ее дружба с Анной Лоуренс, а ныне Стоун, началась еще в далеком прошлом. Одна улица, два соседских дома, одна школа, один колледж… Достаточно крепкая дружба, но такая дружба имеет определенные последствия. Девушки очень много времени проводят вместе, вместе гуляют по улице, вместе ходят в кино и кафе, стоит ли перечислять все возможности? Достаточно сказать – вместе всегда.