Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Соавторы: Павел Барчук,Сергей Орлов,Марина Рябченкова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 143 (всего у книги 339 страниц)

Глава 3 Банковские дела

Перед поездкой в банк мы заехали домой. Фома попросил меня немного обождать и оправился в дом, чтобы забрать из рук Любови Федоровны деньги. Я был уверен, что она упакует купюры предельно бережно, так как к наличным Виноградова относилась очень серьезно.

В ожидании Фомы я вышел из салона, чтобы размять ноги и пройтись вдоль дорожки. Из пристройки показался Евсеев и при виде меня принялся поправлять воротник куртки.

– Здравы будьте, ваша светлость! – поклонился он и подошел ближе. – Не довелось с вами свидеться.

– Заходи поутру выпить чаю на кухне, – предложил я. – Полагаю, никто не станет возражать, если ты будешь общаться с домашними.

– Я бы с радостью, – оживился Евсеев. – Да только не знал, что можно в хозяйский дом без спроса входить.

– Считай, что ты спросил и получил разрешение, – кивнул я, а затем окинул мужчину оценивающим взглядом.

Он был одет довольно прилично, хотя очевидно было, что костюм на нем был с чужого плеча. Рукава свисали, скрывая кисти почти до кончиков пальцев, а штаны держались на туго затянутом вокруг талии ремне.

Заметив мой интерес, он развел руки.

– Немного похудел после лекарни! Госпожа Виноградова выделила мне кое-что из старой одежи, что нашлась в кладовой. И Фома пообещал, что вскорости мне придется обзавестись обновками.

– Все правильно.

– Я все же думаю, что должен сам оплатить все с оклада, – продолжил он. И смущенно добавил: – Каким бы вы его ни назначили...

– Внешний вид сотрудников кабинета адвоката должен соответствовать статусу, – возразил я. – А потому я беру на себя обеспечение работника всем необходимым. В цирюльню, смотрю, ты уже сходил.

– Да это я сам себя побрил и остриг, – гордо сообщил Евсеев. – Грива у меня от природы вьется, и даже если криво выходит, то оно не видно. Ждать, пока попаду к цирюльнику, я не стал. А просто выменял себе бритву на блошином рынке.

– А на что выменял? – удивился я.

– На рыбу, которую словил в канале, – просто ответил Евсеев.

– А где снасти взял?

– Один из рыбаков отдал старое удило, взамен на то, что покажу ему издали некроманта, – бесхитростно сообщил Евсеев.

– О как! – удивился я. – И показал?

– Как не показать, ежели вас любой в Петрограде увидеть может? – хмыкнул мужчина. – Я поначалу хотел тому мужику дать газету с вашей фотокарточкой. А потом подумал, что меня за такую хитрость поколотить могут. И ежели раньше меня это не особенно пугало, то теперь мне лицо портить нежелательно. Ведь я все ж на важного господина работаю.

– Верно, – усмехнулся я. – И как ты решил этот вопрос?

– Решаю еще, – вздохнул Евсеев. – В нашем договоре не было и слова про сроки. Так что, когда смогу, тогда и покажу ему некроманта...

– Помощь нужна? – улыбнулся я.

– Не, – мужик почесал затылок. – Справлюсь.

– К слову, про это... – я понизил голос. – Как ты справляешься?

– Работы тут немного. Я узнал, когда открываются лавки, и где Фома берет мясо и специи всяческие. Еще съезжу с ним в торговые ряды и выясню, у кого он что покупает. И потом сам за всем буду мотаться.

– Да не об этом речь...

– Ежели вы спрашиваете о моей хворобе, то не извольте беспокоиться.

– Как скажешь, – не стал спорить я. – Но если тебе понадобится помощь, то ты обязательно дай знать.

– Вы мне и так помогли, ваша светлость! Как никто до вас не помогал, – он потупился и мне показалось, что в уголках его глаз мелькнула слеза. – Жалко, что мамка не застала этого времени, когда я начал жить как человек. Сколько лет прожег зазря. А ведь мог...

Он махнул рукой и улыбнулся.

– У меня теперь вся жизнь по-другому пойдет. И я этого шанса ни за что не упущу, ваша светлость. Я может еще и женюсь!

– Почему нет? – поддержал я слугу.

– Я тут побрился, в баню сходил. Когда нос перестал быть красным да отекшим, оказалось, что морда лица еще не такая уж и плохая. У меня нрав незлобливый, и руки растут из нужного места. Может и смогу встретить такую даму, которой по сердцу придусь.

– Буду только рад, если твоя судьба устроится.

– Спасибо, Павел Филиппович, – поклонился мне собеседник.

– Все готово, вашество! – подал голос Фома, выходя из дома. – Можем ехать.

Я кивнул Евсееву и вернулся в машину. Питерский занял водительское сиденье.

– Хороший мужик, – сообщил он, указав на уходящего в пристройку слугу. – Я все же думаю, что толк с него будет. Работы не боится, и аппетит у него отменный...

– Это хороший знак. Надо будет Лаврентию Лавовичу передать, чтобы он его осмотрел на предмет качества здоровья. Все же теперь он тоже часть нашего штата.

– А ведь совсем недавно у вас был только я, – напомнил Фома, улыбнувшись мне в зеркало заднего вида.

– Кота первого в дом пускают! – заметил я, и мы оба засмеялись.

– Вы мне только дайте знать, какую форму надо прикупить для Евсеева. В том же магазине, что и для меня брали?

– Там можно взять только пару костюмов для особых случаев и несколько сорочек. А для работы надо прикупить что-то крепкое и немаркое. Думаю, что ему пригодится шинель для холодов, куртка для работ во дворе. Надо еще набрать носков, белья. Ничего роскошного ему точно не нужно. Он и так смущается оттого, что пришел к нам голым и босым.

– Знаю я место, где такого добра можно прикупить. Там отовариваются работяги из тех, кто неплохо устроился.

– Вот и славно, – улыбнулся я. – Главное, добудь ему фуражку. Думаю, Евсеев будет доволен.

Вскоре мы подкатили к банку. Питерский вышел и быстро обогнул машину, чтобы распахнуть передо мной дверь. Я выбрался наружу и только тогда заметил в руках помощника кожаный саквояж.

– Что это? – удивился я.

– Деньги, вашество. Я иногда вожу их в банк, чтобы пополнить счета.

– В сумке? – глупо переспросил я.

– В саквояже! – поправил меня Фома. – Любовь Федоровна настаивает, чтобы ценности переносили только таким образом.

– И часто ты ездишь сюда с «этим»? – продолжал допытываться я, понимая, что мои заработки не нуждались в подобном способе перемещения.

– Наша женщина не просит ни о чем неприличном, – смутился Питерский. – Это всего лишь деньги и всякие штуки, которым в доме и впрямь не место.

– Штуки? – насторожился я.

– Они самые.

– Мне стоит обсудить это с Виноградовой... – задумчиво пробормотал я.

– Как пожелаете, – с облегчением выдохнул Фома.

Внутри нас встретила охрана, а затем из-за стойки вышел управляющий.

– Добрый день, ваша светлость и господин Питерский, – он вежливо поклонился. – Я рад видеть вас лично. Мне хотелось бы обсудить ваши последние вложения, если не возражаете.

– Не возражаю, – ответил я, бросив многозначительный взгляд на Фому.

Управляющий улыбнулся и сделал приглашающий жест:

– Пройдемте в мой кабинет. А вашему помощнику пока подадут чаю.

Я вошел в кабинет и сел в кресло для посетителей, управляющий занял место за широким столом и тут же сдвинул в сторону письменный набор, чтобы он не загораживал мне обзор.

– Благодарю, что уделили мне время, мастер Чехов, – начал мужчина. – Мы сотрудничаем с вашей семьей многие годы, и у нас никогда не возникало каких-либо вопросов...

Я нахмурился – отчего-то, эта долгая предыстория мне не нравилась.

– Что-то случилось? Предпочитаю сразу перейти к делу, а не ходить вокруг да около.

– Вы сейчас говорите прямо как Филипп Петрович! – тут же угодливо произнес хозяин кабинета. – Все дело в вашем помощнике, мастер Чехов...

– А что с ним не так? Вроде мы уже однажды с вами решили, что слуга не держит меня в заложниках. Да и внешность его претерпела значительные изменения. Или он вас все еще смущает?

– Нет, что вы! – управляющий вынул из кармана пиджака белый платок и утер выступившую на лбу испарину. – Простите мне мою назойливость. Быть может, я напрасно беспокоюсь...

Мне пришлось ждать, пока он нальет себе стакан воды из графина и сделает несколько жадных глотков.

– Полагаю, что вы доверяете, своему помощнику, – продолжил он и поставил стакан на стол. – Вы ведь настояли, чтобы я выдал ему золотую книжку наряду с зеленой...

– Не настоял, – весомо заметил я, – а предположил, что это было бы достойной компенсацией за не самое уместное поведение ваших сотрудников.

– Да, вы правы! Я просто иначе выразился.

– Так о чем идет речь? – перешёл я к сути.

– Я должен вас предупредить, ваша светлость, что ваш помощник является сюда довольно часто. Он привозит деньги, а также некоторые ценности, которые помещает в сейф.

– Разве это запрещено? – искренне удивился я.

– Он вкладывает их не в семейную ячейку... – понизил голос управляющий. – И я полагаю, что таким образом он обкрадывает вас.

Я потер подбородок:

– Вы следили за ним? Контролировали, в какую ячейку он убирает предметы? И вы уверены, что предметы ценные?

– Как только вы вошли в банк – я дал указание охране изолировать Питерского и вызвать жандармов.

– Зачем? – выдохнул я.

– Чтобы вскрыть ячейки, в которые ваш слуга помещал вклады. Таким образом, вы сможете увидеть, что там лежит и выдвинуть обвинения...

– Достаточно! – я поднял открытую ладонь, призывая его замолчать. – Вы сказали больше, чем следовало... И я хочу попросить вас об одном одолжении.

– Что угодно, ваша светлость.

– Избавьте меня от вашей заботы! – я резко встал с кресла. – Вы позволили себе лишнее, вновь обвинив моего помощника в преступлении! Вы нарушили банковскую тайну, отчего-то решили вызвать жандармов... Ничему вы, бес вас раздери, не учитесь!

– Простите, но я проявил благоразумие и предусмотрительность...

– В том, что следили за своим клиентом? Надеюсь, вы не вскрывали ячейки, куда он помещал ценности?

– Нет. Я бы не стал делать этого без вас...

В этот момент из-за двери послышался шум. У меня похолодело в груди. Управляющий побледнел, а я быстро направился к порогу, бросив на ходу:

– Если ваши дуболомы навредили Фоме, то я вас на каторгу сошлю...

Но в холле банка творилось совсем не то, о чем я беспокоился. Там не было огромного кота – Питерский раскидал дружинников и теперь стоял спиной ко мне, расставив руки в стороны.

– Только дернитесь! – сурово говорил он. – Это в прошлый раз я вам морды не набил, потому что стеснялся. А сейчас не посмотрю, что кости у вас слабые!

Снаружи послышался топот, и с улицы ввалилось несколько жандармов с ледяными дубинками наперевес. Перед ними возник огненный лев с раскрытой пастью, усеянной острыми зубами.

– Всем стоять! – рявкнул я и прямо из пола вырвались сразу несколько пней тотемов. За моей спиной появились Леший, Митрич и Минин, а под потолок взвилась донельзя довольная Баньши. Раздался сдавленный вздох и звук падения бесчувственного тела на пол – иногда при виде Баньши такое случалось. Жандармы смешались, не ожидая подобного представления.

– Если мы пострадаем, то я натравлю на вас всех призраков Петрограда, – холодно пообещал я.

– Вашество, они напали! Я не стал терпеть такого! – виновато пробасил Фома.

– Павел Филиппович, – проблеял управляющий и принялся обмахиваться платком. – Произошло недоразумение...

– Разрешите его немедля, – процедил я, недоумевая, как сумел призвать такую мощную поддержку всего одним щелчком пальцев. – Мы подождем в вашем кабинете.

– Как скажете...

– Подождем извинений. И они должны быть достаточно убедительными.

– Вашество, вы бы убрали эту дамочку, – попросил Питерский, указывая на Баньши. – Она тоже призрак, я понимаю... Но все же она не кажется мне доброй.

Бледная девица удивленно воззрилась на Фому, не понимая, почему он не боится ее.

Я убрал тотемы, и миньоны ушли в межмирье.

– А мне рубашку порвали, и чай пролили на пиджак, – сообщил помощник, когда мы вошли в кабинет. – Вот чего им неймется? Я же и стригусь и одет хорошо... У вас будут неприятности из-за того, что я там натворил?

– Все в порядке, – успокоил его я. – Твоей вины нет. Управляющий обеспокоился, что ты обкрадывал меня.

– Ох и дурной он, как я погляжу... – покачал головой Фома.

– С одной стороны, я понимаю, отчего он так решил. Но с другой – ему следовало сначала поговорить со мной, а уж потом натравливать на тебя дружинников и вызывать стражей порядка.

– Значит, мне не показалось, что эти громилы меня побить хотели, – с облегчением произнес помощник. – А чего плохого, что я что-то сюда приносил? Разве это запрещено?

– На самом деле нет, – честно признал я. – Хотя, кое-кто может предположить, что таким образом мы отмываем средства.

– Чего там мыть? Все чистое вроде, – не понял Фома и пригладил растрепавшиеся во время потасовки волосы.

Я покачал головой:

– Любовь Федоровна должна мне будет многое пояснить. Кстати, а на чей счет ты вносил деньги?

Фома нахмурился:

– Некоторую сумму вносил на свой счет, как и просила наша женщина. А также покупал ценные бумаги на предъявителя. Их я убирал в ячейку. Разве я делал что-то дурное? Деньги я эти не собирался трогать. Любовь Федоровна сказала, что они будут работать на меня. Не стану же я с ней спорить по таким пустякам.

– И то верно, – усмехнулся я. – Значит, у нашей женщины в доме хранятся запасы, о которых она решила мне не говорить... И запасы эти не только из консервов состоят.

– Ну, это уж ее личное дело, как мне кажется, – резонно заметил Питерский.

– Согласен. Но если бы она предупредила меня, то я дал бы соответствующее распоряжение управляющему, и тот не поднял бы тревогу...

– Даже жалко его, – негромко сообщил Фома. – Вроде и дурак дураком, но ведь беспокоился о вас.

– Он глуп! – отрезал я.

– Это да. У нас такой же дурачок был в деревне, поднимал панику по любому поводу. Сразу начинал кричать, хватался за вилы...

– И как поступил с ним староста? – поинтересовался я.

– Просто – отправил его в ночную табун стеречь. Там он и бегал вокруг лошадей, отгоняя тени всякие. А утром находили его спящего без задних лап.

– Умно, – хмыкнул я.

За спиной почти неслышно открылась дверь. Фома поправил порванный ворот рубашки и хмуро покосился на управляющего.

– Простите, Павел Филиппович. Я отправил жандармов, пояснив, что произошла досадная ошибка...

– Извинитесь перед моим помощником. Вы ведь его подозревали в подлости, на него натравили дружинников.

– Они пострадали... – попытался возразить мужчина.

– А должен был пострадать Питерский? – повысил голос я. – Ему одежду попортили!

– Простите, уважаемый Фома, – с трудом проговорил управляющий. – Я оплачу вам испорченные вещи.

– За что вы так со мной? – внезапно спросил Питерский. – С самого первого дня я вам не пришелся по душе, а ведь ничего плохого вам не сделал.

Я повернулся к управляющему, чтобы услышать ответ. Тот изумленно смотрел на меня – казалось, он не ожидал прямого вопроса от слуги, и не был готов на него ответить.

– Может, вас кто-то похожий на меня обижал? – спросил Фома. – Да только я тут ни при чем! И мне неприятно, что вы каждый раз со мной сквозь зубы говорите.

– А почему ты ни разу не сказал, что с тобой тут неуважительно обращаются? – сурово поинтересовался я.

– Потому что я не мелочный, Павел Филиппович! Да и вижу я, что мужик-то он не плохой, не хотел ему кровь портить. Не думал, что он станет на меня натравливать толпу и звать жандармов...

Питерский вздохнул и покачал головой.

– Господин... – начал было управляющий и замолк.

Его лицо покраснело, будто он и впрямь испытывал стыд.

– Тебе решать, Фома, давать ли делу ход, или простить этого человека.

Мужчина ухватился за стоящий у стены стеллаж – очевидно, что колени его ослабли от страха, он едва держался, чтобы не упасть на пол.

– Я зла не держу, – бросил Фома. – И денег мне за рубашку не надо платить. Неужто я не заработаю на новую сорочку?

– Широкой души человек... – пояснил я управляющему. – Я вот таким качеством не обладаю, и мне кажется, вы и ваши дружинники напали на клиента, нарушив основы банковского права.

– Мы думали...

– Делами о кражах и разбоях должна заниматься жандармерия! – ответил я, предвидя его объяснения. – А окончательный приговор выносит суд, если мне не изменяет память, и до вынесения приговора человек преступником не считается... Так вот, вы нарушили право, мастер. И мой клиент может обратиться в суд – за компенсацией морального вреда за неправомерное задержание.

– Не надо суд! —попросил побледневший управляющий.

– Значит, вы готовы решить вопрос в досудебном порядке? – уточнил я.

Управляющий торопливо закивал. Я спокойно сел в кресло, и составил досудебную претензию, указав сумму ущерба. Затем передал ручку Фоме:

– Подпиши, пожалуйста, – попросил я.

Питерский помялся, но бумагу подписал, бросив извиняющийся взгляд на управляющего. Передал ему документ. Тот принял бумагу, пробежал глазами по строчкам, и удивленно посмотрел на меня:

– Сто пятьдесят рублей? Побойтесь бога, Павел Филиппович!

– Сто – это моральный вред, – начал спокойно перечислять я. – Два – за рубашку, которую испортили ваши дуболомы...

– Они тоже пострадали... – начал было приказчик, но я пожал плечами:

– Это была самозащита. И я за это поручусь. Так вот, два за рубашку... Двадцать – это оскорбление семьи Чеховых. А остальные двадцать восемь – это незаконное задержание. Так что... – я развел руками.

– Помилуйте, у меня же ребенок! Двое детей!

– Уже помиловал. Поэтому не вписал сюда штраф за нарушение права вкладчика как потребителя, и услуги представителя. То есть, меня. Так сумма была бы куда больше. Да, суд может назначить к удовлетворению меньшую сумму. Но репутационные потери...

Приказчик быстро закивал, явно давая понять, что понял намек. И я довольно заключил:

– И еще: с этого дня, если я узнаю, что кто-то косо глянул на Фому, то отвечать будете вы лично. Все его визиты будут проходить без вашего анализа. Это понятно?

– Простите, – промямлил управляющий. – Бес попутал.

– Распорядитесь выдать нам наличные разными купюрами. И оплатите своим дружинникам услуги лекаря.

– Да, конечно...

Я улыбнулся:

– Рад, что мы друг друга поняли! На этом я с вами прощаюсь. Идем, Фома...

Глава 4 Тайны старого дома

Мое заявление про возможные судебные разбирательства так напугало управляющего, что после выдачи денег, он совсем позабыл про расписку. Пришлось просить Фому пересчитать выданную ему неустойку, после чего составить небольшой документ о том, что Питерский не имеет претензий к банку. Под мою диктовку слуга послушно написал нужный текст. Я вновь невольно залюбовался его почерком.

– Кто тебя так научил выводить слова? – спросил я, когда Фома дополнял некоторые буквы завитками.

– Жрец из небольшого храма в моей деревеньке. Он заметил, что у меня к наукам есть тяга, и взялся учить меня читать, а потом и писать.

– Но почему так красиво?

– Это я его почерк копировал. Так было удобно, чтобы заполнять всякую его документацию для отправки в город.

– И какую же?

– Приход и убыль населения, список всех заказанных молитв за здравие и за упокой, сведения об исповедях...

– Так это же тайна! – возмутился я.

– Никто не рассказывал про то, о чем деревенские ныли! – фыркнул парень. – Только имена тех, кто признавался в своих грехах. Синодники очень настаивали, чтобы списки были длинные. И мне приходилось каждый раз записывать фамилии своих соседей в разной последовательности.

– А на самом деле много было исповедующихся? – осведомился я, догадываясь, какой ответ услышу.

– Да почитай никого... Ходила к жрецу бабка Марья, которая лет тридцать назад изменила своему супружнику. И каждый раз она рассказывала историю по-новому, отчего жрец подозревал, что на самом деле никакой измены не было, а только сожаления о слишком скучной жизни... А еще ходил староста, но тот завсегда с бутылкой являлся, и меня при этом выгоняли.

Я на это покачал головой. Фома везде находил возможность учиться. Если бы я сам или мои знакомые обладали хотя бы десятой доли его упорства...

– Готово! – парень прервал мои размышления.

Я проверил написанное, предсказуемо не найдя ни одной ошибки. А потом отдал бумагу управляющему, который ждал нас у кассы с видом мученика. Он вручил нам нужную сумму, затем еще раз пробормотал извинения.

– Всего доброго, – холодно ответил я, после чего мы покинули банк.

– А зачем вы так с ним, вашество? – спросил Фома, пока мы шли к машине. – Ну, с приказчиком этим?

– Тут несколько причин... Первое, и самое главное – это то, что по-другому этот человек урок не усвоил бы.

Я сел на сиденье, слуга обошел автомобиль, и занял место за рулем.

– Уверены?

– Он ведь не исправился после первой нашей встречи. А все потому, что мы были с ним добры. Некоторые люди не понимают такого поведения, они принимают вежливость за слабость.

– А вторая причина?

– А вторая причина в том, что слуги находятся под защитой герба семьи. Это своеобразный бонус за верность. И набирая помощников, дворянин должен решать проблемы, которые могут у них возникнуть.

– Эвона как... – протянул Фома.

– А ты думал? Иначе все бы шли работать на мануфактуры, или открывали бы мастерские. Там и зарплата больше, да и бонусы имеются. И график работы нормированный. А слуга отдает все время, силы и иногда даже жизнь ради сохранения семьи. Ты же видел Луку?

– Дворецкого Софьи Яковлевны? – уточнил Фома.

– Его... – кивнул я. – Он верой и правдой служил семье во времена Смуты, и служит сейчас.

– Я думал, это просто традиция. Ну, служение семье...

– Кроме традиций есть еще понятие «выгода», – возразил я. – Поэтому за хорошими слугами идет настоящая охота. Сейчас, к примеру, сложно найти годного секретаря семьи. Или дворецкого. Или командира дружины. Поэтому таким людям могут приходить очень щедрые предложения.

– Вот оно что! А если слуга, к примеру, сам создаст ситуацию?

– Семья все равно устроит разбирательство, – пояснил я. – И если окажется, что слуга виновен, то вопросы возникнут уже к нему. За то, что он выставил семью в дурном свете.

– Выходит, когда вы взяли меня на работу, то решить вопрос с портом было вроде как вашей обязанностью? – спросил Фома.

– Выходит, так, – согласился я.

Питерский покачал головой.

– Чудно выходит, вашество. Вы вроде как и не знали меня, а все равно приняли на себя эти... как их...

– Обязательства, – подсказал я. – Тогда мне стало ясно, что ты хороший человек, и не подведешь. Я доверился своему чутью. И ведь не ошибся!

Фома бросил на меня короткий взгляд, его щеки покраснели.

– Я вас не подведу, вашество, – заверил слуга внезапно охрипшим голосом.

– В этом я не сомневаюсь. Никогда не сомневался, – ответил я.

– Это потому, что у меня такая натура...

Я заметил, что на его губах появилась хитрая улыбка.

– Какая?

– Котячья. Та старуха, которая меня долго выхаживала в лесу после ранения, как-то обмолвилась, что когда я одомашусь, то люди ко мне привыкать начнут.

– Так ты одомашился, значит? – усмехнулся я.

– Зря вы смеетесь, вашество. Коты в доме завсегда наглеют.

– И ты начнешь?

– Уже начал, – хмыкнул парень. – Я ведь ем сколько хочу и когда пожелаю. Машину вы мне доверяете. Комнату в доме выделили. Кресло красивое поставили. Правда, этот наш краснодеревщик сказал, что ему надо ножки поменять.

– Это ведь тот мужичок, который приходил за помощью? – вспомнил я. – Пахом, кажется.

– Верно. Он потом еще заглядывал. Просил за него словечко замолвить, когда вы вернетесь.

– Завтра надо будет позвонить ему. Пусть я пока не имею права на адвокатскую практику, но свои природные способности применить все же смогу.

Машина подъехала к арке, и я вышел из авто. И уже на крыльце заметил, как в углу двора Питерский переговаривается о чем-то с Евсеевым. Затем Фома достал из кармана пачку банкнот и передал несколько купюр новому слуге. И только после того направился в мою сторону. Евсеев же зашагал через арку к проспекту.

– Решил поделиться с ним деньгами? – спросил я, когда Питерский поравнялся со мной.

– Ему нужнее, – ответил слуга. – Он почитай только из лекарни вышел...

– Как-то не вяжется с твоей бережливостью, – покачал головой я.

– Бережливый я только когда деньги трудом заработал, – ответил слуга. – А такие деньги, которые сами приходят, счастья не принесут, ежели ими не поделиться. Так вот, эта кон... коп...

– Компенсация, – подсказал я, открывая дверь.

– Она самая, вашество, – согласился Фома. – Я ее не заработал. Оставлю себе за то, что попортили, а остальное отдам тому, кому нужнее. Мне чужого не надо.

– А не пропьет? – спросил я, проходя в дом.

Фома покачал головой:

– Я ему на всякий случай выдал немного. Как раз, чтобы купил себе хорошие ботинки в лавке у канала, и заглянул на рынок, чтобы взять себе на первое время самое необходимое.

– На рынок? – засомневался я.

– Не извольте беспокоиться, вашество. Пусть он купит себе мыльно-рыльные принадлежности, да самые простые носки для начала. Надо постепенно приучать работящего человека к большим тратам. Слишком хорошо помню, как мне было тяжко осознать, что одна сорочка теперь у меня стоит, как телега сена.

– Это много? – уточнил я.

– Много, вашество. И к такому надо привыкать медленно. Евсееву я накануне объяснил все: про честь семьи, и что герб позорить непотребным видом нельзя.

– Хитро, – оценил я. – А если он все же ослушается?

Питерский пожал плечами:

– Тогда господин некромант отдаст его призракам, которые прислуживают в доме. И те будут долгие годы высасывать из него жизненную силу. А когда он помрет, некромант Чехов поднимет его, как мертвеца ходячего, и будет бедолага дальше служить семье.

– Прямо так и сказал? – удивился я. – Хорошая у тебя фантазия!

– Кого там вы решили отдать на корм призракам? – послышался голос Виноградовой.

А через секунду, призрачная женщина просочилась через потолок и возникла перед нами.

– Никого, – ответил я. – Это Фома так над Евсеевым пошутил.

– После того как денег ему дал? – с подозрением спросила Любовь Федоровна. – Не надо отпираться, я все видела.

– Фома получил компенсацию и распорядился ей, как пожелал, – просто ответил я.

При слове «компенсация» глаза Виноградовой вспыхнули интересом.

– Вот как? Вы решили устроить подставное дорожное происшествие? – живо поинтересовалась она. – Поставили машину под удар, и заставили потерпевшего рассчитаться на месте?

Фома охнул и прижал ладонь к груди.

– Эту схему уже давно прикрыли, как и махинации со страховыми выплатами, – ответил я. – Тем более, что дворян, уличенных в разбое, воровстве или обмане, могут лишить всех чинов.

Эта информация расстроила Виноградову.

– Чудные времена, – вздохнула она. – Вариантов заработать быстро и много с каждым днем становится все меньше... Так что за компенсацию получил, Фома?

– Банк мне выплатил, – пояснил слуга. – За вред, который нанесли мне тамошние дружинники.

– На тебя посмели напасть? Если так, мы немедленно поедем в тот банк, и я его сожгу!

– У вас нет силы огня.

– А спички к чему? – осведомилась женщина.

– Не надо ничего сжигать! – поспешно замотал головой Фома. – Там же деньги наши лежат. Да и не сделали они мне ничего, только рубашку порвали. И чай на пиджак пролили, когда скрутить пытались.

Виноградова грозно насупилась:

– Как вообще они посмели напасть на слугу семьи?

– А вот это интересный вопрос, – ответил я. – Как оказалось, Фома не раз приезжал в банк, чтобы положить на счет большие деньги. Покупал ценные бумаги на предъявителя, и арендовал ячейку для драгоценностей... Поэтому приняли Питерского за вора. И решили провести задержание.

Виноградова фыркнула:

– Любопытный приказчик в этом заведении! Даже нарушил банковскую тайну, чтобы узнать, что Фома хранит в ячейках.

– За это он уже выплатил отступные, – сказал я. – А у меня возникает вопрос: каково происхождение этих ценностей?

Любовь Федоровна пожала плечами:

– В основном, старые запасы... Если помнишь, я держала здесь ломбард.

– В основном? – уточнил я.

Виноградова поджала губы. Несколько секунд она молчала, явно не собираясь отвечать, но я терпеливо ждал, и тогда она неохотно сказала:

– После моей смерти этот дом начал пользоваться дурной славой. И здесь время от времени собирались разные... личности. Сперва это были странные людишки, которые хотели организовать какой-то культ. Они были забавными, и особо мне не мешали.

– Приносили жертвы в подвале дома?

– Если бы... – вздохнула призрак. – Так, стращали людей.

– И куда они делись? – озаботился я.

– В один прекрасный день лидер культа, который собирал пожертвования, сбежал, прихватив с собой почти всю кассу.

– Почти? – прищурился я.

– Я взяла немного – просто посчитать! И не успела вернуть... – буркнула Виноградова и продолжила, – Остальные культисты разбрелись кто куда. Уж очень разочарованы были эти юноши и девушки подлостью своего предводителя... Потом стало интереснее – какое-то время тут базировались разбойники, которые успели ограбить несколько сберкасс и ювелирный магазин. В конце Смуты часто такое бывало.

– Здесь? – удивился я. – В центре города?

– Павел Филиппович, ну чем ты слушал?! – возмутилась Любовь Федоровна. – Я же сказала, что к этому дому боялись даже приближаться. Исключения всегда были, но это были либо храбрецы, либо скудоумные, а среди жандармов в смутное время не было ни тех, ни других. Смелых я обычно прогоняла. Первый год посмертия я очень любила озоровать и хулиганить, поэтому для разного разбойного люда мой дом был крепостью. Вот и несли сюда все награбленное.

– И куда делись те разбойники? – уточнил я.

– Перебили друг друга, когда делили ворованное. – неохотно ответила Виноградова. – Жадность – очень сильное чувство, Павел Филиппович. Часто она затмевает такие понятия, как дружба и честь.

Я начал догадываться, откуда у Любови Федоровны появились капиталы на покупку дома. И почему Виноградова может так свободно обходиться без силы. Но все же уточнил:

– А после этих разбойников были еще гости?

– Были да сплыли! – отрезала Виноградова. – Все они были дурными людьми. А этот дом словно открывает человеческие пороки, вот и сгинули они в стенах нашего жилища.

Мне подумалось, что порокам очень сильно помогала госпожа Виноградова, подсказывая и нашептывая людям нужные слова.

– И где останки этих всех порочных самоубийц? – спросил я.

– В стенах дома, – спокойно повторила призрачная женщина. – Один добрый человек помог их туда поместить. Правда пришлось много времени потратить на его убеждение. А призраки выдохлись, да и померли. Я была сильнее, и лишила их еды. Они какое-то время выли, пытались выбраться отсюда, но правила посмертия едины для всех.

Любовь Федоровна развела руки, словно говоря: так сложилась их жизнь.

– Вы их убили? – спросил я. – Высосали силу?

Призраки могли кормиться друг от друга, когда и не было других источников питания. Но Виноградова покачала головой:

– Ну, сперва они устроили борьбу на выживание. И один за другим впали в некое подобие спячки. Так что их даже твой фонарь не манит. Зависли в астрале между мирами. А победителей отправляла я. У меня не было выбора – они дичали, зверели, и мне приходилось...