Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Соавторы: Павел Барчук,Сергей Орлов,Марина Рябченкова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 238 (всего у книги 339 страниц)

– Неужто не выяснил? – опешил я.

– Ну… – гость пожал плечами, а потом тяжело вздохнул, – в то время было много происшествий. Настолько, что каждое из них даже не оформляли как положено.

– Ты просматривал записи, я в этом уверен. Как минимум сделал это не так давно. Верно?

Старший Чехов отвел взгляд, но кивнул. Потом снова посмотрел наверх.

– Если честно, то я надеялся, что она скажет тебе хоть что-то. Потому как известно очень мало. Кто-то пришел в этот дом и вышел из него живым. Не всех погибших сумели опознать. Связи между ними не нашли. Да и не особенно искали, если откровенно. Такие были времена.

Отец словно оправдывался. Это было непривычно.

– Понимаю, – успокоил я его. – Как я догадался, это был кто-то знакомый для Любови Федоровны…

В этот момент над нами распахнулось оконная рама и наружу высунулась голова Яблоковой.

– Имейте совесть, господа, – негромко заявила она. – Или говорите громче, чтобы я могла разобрать слова. Или тише, чтобы не бубнить, заглушая телевизор.

– На пульте есть кнопочка со стрелочкой, – подсказал я. – Нажмите на нее, и громкость увеличится.

Людмила Федоровна направила на меня пульт и демонстративно нажала на одну из кнопок.

– Не работает, – недовольно протянула она. – Может, батарейки сели.

– Доброго вечера, – смущенно поздоровался отец.

– Филипп Петрович? Вы ли это? – ахнула Яблокова с преувеличенным удивлением. – Простите, я не думала, что это вы к нам пожаловали. Иначе не стала бы любопытничать. Я обычно веду себя деликатно.

– Не сомневаюсь в этом, – совершенно серьезно ответил князь.

Я подумал, что мне есть чему у него поучиться. По крайней мере, он умел держать лицо, словно верил в то, что сказала собеседница.

– Почему вы решили остаться снаружи? – спросила Яблокова, поправляя волосы, которые упали на ее лицо.

– Хотелось для разнообразия подышать свежим воздухом. Кабинетная работа утомляет.

– Я вас очень понимаю. Мне тоже приходится много времени проводить дома. Ну… вы и сами это знаете, – женщина словно смутилась своих слов и коротко попрощалась, исчезнув в комнате. Но рама осталась открытой. Мне подумалось, что она сделала это нарочно. Видимо, услышала часть нашего диалога и таким вот образом дала понять, что не хочет обсуждения ее смерти.

– Я тут узнал кое-что про Щукина, – решил я сменить тему.

– Морозов мне уже сообщил о духе. Никогда не любил змей, – неожиданно признался князь.

– Змий, – поправил я его.

– Щукин опаснее не только из-за этого духа.

– Что ты имеешь в виду?

– Он как бешеный зверь, – пояснил отец. – Ему нечего терять.

– Интересно, что этот «бешеный зверь» собирается делать в городе?

– Вряд ли у него есть план, – ответил князь. – Просчитать все, когда тебя ловит вся жандармерия Петрограда очень сложно. Даже имея такого духа-покровителя. Скорее всего, он просто импровизирует и подстраивается под обстоятельства.

– То есть, опасный противник еще и непредсказуем, – заключил я.

– Одно я знаю точно – его интересует наша семья. Хотя мне непонятно, как можно столько времени потратить на месть.

– Быть может, у него ничего больше не осталось, – мрачно предположил я.

– Звучит жутко, – кивнул отец и с какой-то невыразимой тоской посмотрел на открытое окно. – Знаешь, сын, мне пришла в голову мысль, что жить надо не прошлым и не будущим. Сегодня – это все, что у нас есть на самом деле.

– И что ты собираешься делать с этим открытием? – едва слышно спросил я.

– Для некоторых уже поздно что-то менять, – выдохнул он, резко встал на ноги и поправил манжеты рубашки. – Мне пора. Дела…

– Конечно.

Мы оба понимали, что он лжет. Никаких дел у Филиппа Петровича не было. Но остаться здесь князь не мог.

Глава 19. Правда мельника

Я проснулся до того, как прозвенел будильник. Открыл глаза, некоторое время лежал, глядя в потолок. Затем тихо встал с кровати. За окном накрапывал дождь. Небо затянули серые облака, и день обещал быть пасмурным. Но я все равно приоткрыл раму, впуская в комнату свежий воздух, который почти сразу наполнил помещение бодрящей прохладой. Направился в ванную, быстро привел себя в порядок и вернулся в спальню. И почти не удивился, увидев приготовленный для облачения костюм.

– Видимо, личные границы здесь никого не волнуют, – проворчал я больше для порядка. Было бы странно воспитывать взрослых людей, которые уже умерли и вели себя так, как считали правильным и нужным.

Бабушка держала своих призраков в строгости. Всех, кроме личного помощника, которому позволяла разные вольности. Впрочем, Лука никогда не переходил грань и почитал Софью Яковлевну еще при жизни. Смерть сделала его восхищение еще очевиднее. Мне же достались до невозможности вредные призраки. Хотя, может, все немного не так и на самом деле это им достался слишком добрый некромант.

С этими мыслями я облачился в синий костюм, белую рубашку и повязал шелковый шейный платок. Почти автоматически нацепил на манжеты запонки с гербами семьи и оценил свое отражение в зеркале.

Из гостиной послышался знакомый голос, и я не смог сдержать улыбки. Торопливо распахнул дверь и увидел Фому Ведовича, который сидел за столом с газетой в руках.

– Утро доброе, вашество, – поздоровался он и нахмурился, – Что-то вы сегодня рановато встали. Надеюсь, это не мы вас разбудили?

– Нет, вчера я вовремя лег. Вот и успел выспаться.

Яблокова сухо усмехнулась и пояснила Питерскому:

– К нему вчера батюшка приходил. Они сидели, как подростки на лавке под моим окном и шептались о всяком.

– Ничего мы не шептались, – смутился я. – Просто беседовали.

– Про меня, между прочим, – обвинительно заявила женщина. – Представляешь, Фомушка? За моей спиной!

– Как же вы так, – парень покачал головой, но глаза его блеснули озорством. – Стоило мне оказаться вдали от дома, как вы решили обидеть нашу женщину!

– Кот из дома – мыши в пляс, – кивнула Людмила Федоровна и бросила на меня осуждающий взгляд.

– Ну, хорошо, что не крысы, – примирительно улыбнулся я.

Яблокова встала с кресла и направилась на кухню. Но остановилась на пороге и не оборачиваясь заявила:

– Если Филипп Петрович желает что-то знать о моей смерти, то пусть наберется мужества и спросит меня обо всем сам.

В ее голосе скользнула глубокая обида, которая враз смыла улыбку с моего лица.

– Простите, – тихо сказал я.

– Я не могу на тебя злиться. Ты мне не чужой, Павел, – ответила Яблокова и скрылась на кухне, чтобы почти сразу загреметь посудой.

– Ну вы дали маху, вашество, – торопливо забормотал Фома. – Додуматься – говорить о таком под ее окном. Хоть бы отошли подальше.

– Мой промах, – кивнул я и заговорил чуть громче, – Как ты обустраиваешься на новом месте?

– Вы наверно думаете, что я в своем доме ночую? – хмыкнул Питерский. – А я в участке сплю на кушетке.

– Это еще что за новость?! – возмутилась Яблокова, внося в гостиную чайник. – Не вздумай становиться трудоголиком. Хватит одного Павла. Но с него спроса нет – некромант он и хуже уже не станет. Но ты ведь совсем другое дело. Нельзя спать во всяких там кабинетах. Особенно когда есть свой дом. И еще тот, в котором ты жить намерен.

– Спасибо вам, Людмила Федоровна. За то, что не гоните и не торопите с переездом.

– Ты всегда в этом доме можешь остаться, – вторил я соседке. – И не как гость.

– Верно, – улыбнулась женщина и налила в мою чашку свежий чай, а потом осторожно осведомилась. – Что-то не видно Иришки.

– Она помогает матушке в семейных делах, – вздохнул Фома.

– Что за дела? – бесцеремонно уточнила Яблокова.

– Они уехали за город, к родне, – смущенно пояснил Питерский. – Я вас прошу не обижаться, что Иришка оставила вас без помощи…

– Брось, – Людмила Федоровна шлепнула его по плечу. – Мне только в радость развлекаться на кухне. Теперь, когда можно пробовать все, что готовишь – это становится интересным. Просто меня беспокоит, что твоя невеста уехала…

– Отлучилась по делам, – мягко поправил ее Фома, но фраза прозвучала с сомнением.

Мы с Яблоковой обменялись настороженными взглядами, но продолжать тему не стали.

– Оно и к лучшему, что Иришка с матушкой в деревне, – проговорил Питерский. – Когда в столице этот Щукин отирается…

– Тут ты прав.

Я быстро пересказал ему то, что узнал от Сато. Фома слушал и не перебивал. Лишь становился мрачнее с каждым словом.

– Я слышал про что-то похожее, когда был совсем мальчишкой. Старики говорили о тех, кто шепчет в горах у дальних кордонов, но только никто не верил в эти сказки. Кто ж мог подумать, что в легендах есть правда. И этот Шуршащий…

– Шепчущий, – поправил я.

– Не суть, – скривился парень, – если он ищет себе человека, то я бы на вашем месте поостерегся.

– В каком смысле?

– Павел Филиппович, вы хоть и умный, но порой самого очевидного не замечаете, – Фома покачал головой. – Кто подойдет для этого Змия больше всего? Кто, если не носитель редкого дара. Да к тому же талантливый.

– Думаешь, что Змий охотится… на меня? – нахмурился я.

– Странно, что вы об этом не подумали, – вздохнул парень.

Я замолчал, прокручивая в голове череду событий, связанных с Щукиным. Домашние мне не мешали. Питерский с удовольствием ел оладьи, а Яблокова подливала ему чай.

Внезапно входная дверь распахнулась, но шагов не послышалось. Через несколько мгновений на лестнице показался Ярослав, который нес перед собой корзину.

– Подати принесли? – осведомилась Людмила Федоровна с усмешкой.

– Для госпожи Елисеевой, – с готовностью подтвердил бывший культист и протянул женщине записку.

– Это еще что за новость…

Яблокова пробежала взглядом по строкам и фыркнула.

– Кого-то в детстве не пороли и в угол не ставили. А потом люди удивляются, что вырастают всякие…

Она бросила бумажку на стол, позволяя увидеть содержимое письма.

«Могу ли я надеяться на краткое свидание с несравненной Елисеевой сегодня вечером? Буду ждать любого ответа со смирением и надеждой». Далее был записан номер телефона.

– А кто такая Елисеева? – с любопытством спросил Фома.

– Кто еще тут может быть несравненной? – я постарался сказать это без тени улыбки, и указал на покрасневшую Яблокову.

– Вы фамилию решили сменить? – не понял Питерский.

– Может, и сменю, – отозвалась она с легким раздражением. – В конце концов, какие мои годы. Вот возьму и схожу на свидание. А там глядишь, и замуж выйду.

– Дело хорошее, – кивнул я.

Женщина внезапно сурово поджала губы, обожгла меня мрачным взглядом и направилась в приемную.

– А что с податями делать? – бросил ей вслед Ярослав.

– Все отнести в приют, – женщина пнула корзину и насторожилась, когда в ней что-то звякнуло.

Наклонилась и вынула вложенный между шоколадом и фруктами флакон с шелковой кисточкой.

– Что это? Яд? – насупился Фома.

– Парфюм, – сухо поправила его женщина и глубоко потянула в себя воздух, приподняв крышку пузырька. – А этот хлыщ знает толк в подарках. Так уж и быть. Себе оставлю. Буду мух отпугивать.

Она ушла вниз, а Фома тихо пробормотал:

– У нас ведь нет мух.

– Кто-нибудь обязательно принесет на себе. Есть те, кто очень привлекает мух, – донеслось с первого этажа, и я в очередной раз подивился острому слуху соседки.

– Какие у вас планы, вашество? – спросил друг, меняя тему разговора. – Хотел бы составить вам компанию.

– Просто так решил прогулять рабочий день? – недоверчиво прищурился я.

– Мы с Морозовым договорились, что вас не стоит оставлять одного до того, пока Щукин ошивается недалече.

– У дома дежурят кустодии, – махнул я рукой в сторону окна.

– От меня может будет больше толку, – проворчал Фома и добавил, – да и мне будет полезно отвлечься от службы.

– Раз так, то вместе поедем по делам. Мне как раз нужен жандарм для того, чтобы осмотреть мельницу.

– Мышей искать будем? – мигом оживился парень.

– Мишу, – поправил я друга и коротко пересказал ему историю о поисках приютского мальчишки.

– Едем, – парень поднялся на ноги, потом спохватился и хотел собрать посуду.

Но тут из стены выскользнул Борис Николаевич и с легкостью сгреб стопу тарелок и понес их на кухню.

– Силен, – заметил Питерский, провожая призрака напряженным взглядом.

Мы спустились на первый этаж. Людмила Федоровна листала карточки вчерашних клиентов, сверяя почерк в росписях в полученной запиской.

– Проверьте дело Полянского, – посоветовал я.

– Этого высокомерного… – удивилась женщина и покачала головой. – Мало пороли. Ох, мало…

Мы вышли из дома и направились к машине. Фома придирчиво осмотрел авто, а потом заметил, что сиденье сдвинуто.

– Только не говорите, что вы давали водить Арине Родионовне, – вздохнул он.

– Хуже, – решил поябедничать Ярослав, оказавшийся рядом. – Людмила Федоровна гоняла по Петрограду.

– Ну, в ней я не сомневаюсь, – неожиданно спокойно отреагировал Питерский. – Она опыт вождения имеет.

Мы сели в салон, где Фома быстро отрегулировал сиденье и поерзал на нем, словно проминая под себя.

– Тебе выделили служебный транспорт? – спросил я, когда машина покатилась к арке.

– Предложили дорогущую. Но я попросил что-нибудь попроще. Незачем злить подчиненных. Да и привлекать внимание горожан не стоит. А уж если понадобится ехать за город, то и вовсе будет ни к чему блистать роскошью.

– Тут не поспоришь, – кивнул я, признавая мудрость друга.

– Это вам, княжич, надо поддерживать статус фамилии. А я могу позволить себе чуть больше, – добавил Фома и улыбнулся мне.

За аркой я увидел кустодиев, которые о чем-то переговаривались с парнем из «кадетов». Заметив наше появление последний мигом оставил разговор и поспешил в машину.

– Поедем с сопровождением, – хмыкнул я.

– Можно и без него, – флегматично отозвался Питерский и подал знак кому-то в тени здания. Почти сразу от дома наперерез машине с наклейкой фирмы Волкова вышло несколько парней.

– Спасибо.

– Пустое, – отмахнулся Фома. – Незачем нам свидетели, да и чем этот нам поможет, если рядом окажется Щукин?

– Не станет он лезть на рожон, – я пожал плечами.

– И я так думаю. После нашей с ним встречи Змий будет осторожнее. Он не учел шаманов в городе. Не думал, что наш брат тут его будет выслеживать.

– Привыкаешь к отчеству? – спросил я с любопытством.

– Само как-то получается, – смущенно признался парень. – Словно я всю жизнь так звался. И не был Непутевым.

Так за дружеской беседой мы доехали до мельницы. Машину решили оставить в тени дерева у соседнего особняка. Любопытная собака подошла к ограде и внимательно взглянула на Фому. Шерсть на ее загривке приподнялась. Животное попятилось на дрожащих лапах.

– Кыш, – лениво велел шаман, и зверь сорвался прочь. Молча, без лая и визга. Словно не решаясь привлечь к себе внимания.

Солнце не пробивалось сквозь облака. Хотя они не казались уже такими плотными, как утром.

В воздухе пахло свежей выпечкой, печным дымком и чем-то едва уловимым – покоем.

Во дворе показалась Василинка. Заметив нас, девушка настороженно замерла на тропе, с тревогой вглядываясь в моего спутника. А потом уверенно направилась к нам. Хотя мне показалось, что она шла тяжело, словно каждый шаг давался ей с трудом. Оказавшись у ворот, девушка взялась за металлические прутья створки и мрачно поинтересовалась:

– С добром или с худом вы к нам пожаловали, господа?

Я поразился тому, что страха на лице девицы не читалось. Словно к ним каждый день приходил некромант и здоровяк, от вида которого сбегают собаки.

– Худого не задумали, – пробасил вместо меня Фома и коротко поклонился. – Не пустишь – вернемся с бумагами и с чужими, которые церемониться не станут. Ворота сломают, двери вынесут, в доме натопчут и батюшку твоего за белы руки выведут.

– Это еще почему? – вскинулась Василинка.

– Потому что он отдал документы Миши приютскому парню.

– Неужели? – хитро прищурилась дочь мельника. – Это он сам так сказал? Что ему отдали чужие бумаги?

– Он мертв. И мне ответил мертвец. Они не лгут некроманту, – сурово припечатал я.

– Умер, стало быть, – пробормотала девушка и на ее лицо набежала тень.

– Мы не виним вас в смерти того парня, – добавил я. – Но мне нужно понять, зачем вам понадобилось скрывать Мишу.

Василинка глянула на меня исподлобья, будто ножом полоснула. Потом резко дернула на себя створку ворот и распахнула ее.

– Входите, ежели и впрямь худа не задумали. С батюшкой поговорите. Он вам все и скажет.

Она отвернулась и повела нас к дому. Питерский не отставал. Он втягивал воздух носом, словно пытаясь различить какой-то аромат.

– Странное тут место, – тихо сказал я ему.

– Сильное, – качнул головой парень и чихнул.

– Здрав будь, – бросила через плечо наша проводница.

– Твоими молитвами, – уважительно ответил Фома.

На пороге мы замешкались. Питерский тщательно вытер подошвы ботинок, потом снял с головы кепку и сунул ее в карман пиджака. Я тоже потоптался по коврику и лишь потом переступил порог дома.

В доме было тепло. Живой огонь в камине потрескивал, рядом спал свернувшийся калачиком кот, а на полке под окнами остывали подносы с пирожками. Комната жила: всё здесь дышало заботой и простыми человеческими делами. Василинка поправила платок на голове и пошла вглубь дома.

– Батюшка в кабинете. А я… я потом подойду.

Герасим Игнатьевич стоял у окна, за которым припустил холодный дождь. Мужчина не обернулся, когда мы вошли.

– Я знал, что вы не отступитесь, – сказал мельник. – Упрямый вы человек, Павел Филиппович.

Он медленно повернулся. В руках у него была старая деревянная шкатулка, покрытая темным лаком, с вытертым резным узором.

– А где ваш давешний сопровождающий? Неужто укатил в Московию?

– Я пришел говорить не о нем.

– Отчего же? – мужчина нахмурился. – Ведь это ваш наниматель. И он твердо намерен увезти с собой мальчишку, который станет отдавать долг за семью, которой у него нет, никогда не было и не будет впредь. Разве это справедливо? Разве по-людски?

Мельник смотрел на меня без злости. Но было в его глазах что-то темное и опасное. Словно я глядел на дикого зверя.

– Вы пришли за мальчишкой. За Мишкой…

– Мы пришли за правдой, – подал голос Фома и словно невзначай стал между мной и хозяином дома. – И вам ли не знать, что мастер Чехов не из тех, кто обижает слабых.

– Здесь слабых нет, – усмехнулся Герасим Игнатьевич. – Но, может нам обсудить это за чашкой чая? Пойдемте на кухню. Так как раз самовар поспел.

На кухне было уютно. Василинка разливала чай по кружкам. На столе стояло малиновое варенье, сметана, чашка с мёдом и целая россыпь небольших румяных булочек. Чай был с липой. Сладкий, тягучий.

Здесь мельник перестал казаться хищным. Может, все дело в свете, который упал на его лицо, проявив глубокие морщины вокруг глаз. Или причина была в дочери, что смотрела на отца с затаенной тоской.

– Мишка хороший, – произнёс старик просто. – Глупости в нём есть, как и во всяком, но душа у него – светлая. Не рваная. Удивительно редкая сейчас вещь. Особенно у тех, кто растет без семьи, без ласкового слова и доброй руки. Ко мне каждый год приходят работники. Как выпускаются из приюта, так и идут. Я каждого проверяю. Даю посильную работу, одежу, еду и кров. А потом оставляю целковый на виду. И притворяюсь поначалу, что не заметил, как его взяли.

– Все берут?

– Все.

– А Миша? – спросил я.

– И он взял. Потому что сложно пройти мимо денег, когда они лежат и к себе манят. Вот только он через два дня сам пришел и отдал мне эту монету. И признался, что хотел ее присвоить.

– Хороший мальчишка, – выдохнул Фома.

– Я не стану его забирать силой, – тихо сказал я.

– Хорошо, – кивнул мельник. – Но я хочу, чтобы вы поняли, почему он остался.

Мужчина открыл шкатулку. Внутри лежали бумаги. Свидетельство о рождении. Новое имя: Матвей Герасимович Корабельный. Выровненные буквы, штемпель, подписи. Всё законно. Всё уже сделано.

– Сначала я просто хотел помочь. Бросить человеку верёвку, когда он в яме. Дать крышу, тепло. А потом… Потом я увидел, что он не только держится за эту верёвку, но и тянет за собой других. Он способен быть опорой.

Он выдохнул. Долго смотрел в кружку, прежде чем продолжить:

– Моя Василинка… Она будто бы знала с первой встречи. Смотрела не как на работника, а как… как девица, которая уже выбрала. И я понял: если он уйдёт – она не сможет другого полюбить. Не поверит, не примет. Она вся в меня и выбрала один раз. Мы с ней однолюбы.

Я хотел было что-то возразить, но мельник поднял руку:

– Не сочувствуйте. Это не горе. Это дар. Просто… с таким даром живут труднее.

На кухню вошел парнишка в великоватой рубахе и широких штанах. Он был аккуратно подстрижен и выбрит, хотя щетина у него была редкой и светлой и вряд ли нуждалась в бритве.

– Мастер, – Миша остановился. В его голосе дрожала и решимость, и боязнь быть неправильно понятым. – Я… я хочу остаться.

– Уверен?

– Да. Не потому, что здесь тепло и пирожки. Не из-за нового имени. Я хочу быть с ней, – он взял Василинку за руку. – И не хочу оставаться Мишкой, который выжил случайно. Я хочу стать человеком, которого принимают не из жалости. А за то, какой он есть. Хочу начать жить по-новому.

– И ты не боишься, что люди узнают? – спросил Фома. – Про прошлое?

– Бояться – это каждый день умирать понемножку. Я больше не хочу. У меня есть всё, чего мне не хватало: имя, работа, любовь. Мне больше не нужно бегать, чтобы что-то доказать.

Он взглянул на Василинку.

– А я его никуда не отпущу, – твёрдо сказала она. – Хотите – ругайте. Хотите – считайте, что я глупая. Но я люблю его. И если не будет его, то не будет во мне больше радости.

– А зачем было менять имя? – нахмурился Питерский. – К чему все эти сложности?

Мельник вздохнул и пояснил:

– Император когда-то прогнал меня со двора. И наказал тем, что отнял у моих детей отчество. То есть после моей смерти государь может отнять у дочерей наследство. Потому как оно передается только тем, у кого есть титул. Все мои дочки выбрали себе мужей по сердцу. И каждый из простых. Я всегда был только рад такому выбору. Но сейчас… я старею.

– Батюшка… – Василинка прижала ладонь к груди.

– Я не боюсь уходить. Но это место должно остаться в хороших руках. Оно сильное, но может служить злу, ежели его не держать крепко.

Я был смущен и озадачен. Но, взглянув на Фому, понял, что для него как раз все было ясно как день.

Глаза мельника были сухими, но в уголках скрывался блеск.

– Мишка мой теперь. И не потому, что я дал ему бумаги. А из-за того, что я увидел в нём своё продолжение. Не по крови – по сути. И он справится с этим местом. Потому что у него сердце.

– И что с ним? – спросил я, прежде чем прикусить язык.

– Оно у него есть., – был мне ответ.