Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Соавторы: Павел Барчук,Сергей Орлов,Марина Рябченкова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 265 (всего у книги 339 страниц)

– Какая прелесть… – произнесла она чуть тише и тут же добавила вслух: – Так это и есть ваша невеста?

– Разумеется, – спокойно подтвердил я.

– Позвольте поинтересоваться, – она наклонила голову, изображая любезность, – давно ли вы обручены? И как скоро ожидается свадьба?

В её голосе звучала подчеркнутая вежливость, но в глазах горело нетерпение и слишком уж живой интерес.

– Это семейное дело, – отозвался я сухо, и, возможно, даже чересчур холодно.

Екатерина Юрьевна сделала вид, что смутилась. Опустила ресницы, губы её сложились в деликатную улыбку, но каждый, кто хоть раз видел эту даму, понимал, чувство смущения ей чуждо.

– Ах, простите, – протянула она. – Я ведь вовсе не хотела показаться любопытной.

– Конечно, – вежливо кивнул я.

Она ещё раз оценивающе оглядела Арину, задержав взгляд на широком браслете с фамильными сапфирами. В её улыбке было больше зависти, чем света.

– Всё же замечательно, – заключила она, – что столь достойный союз, наконец, состоялся. Империя любит красивые истории.

Я слегка склонил голову и ответил:

– А мы, Екатерина Юрьевна, довольны, когда красивые истории происходят с нами.

Арина едва заметно сжала мою руку, и я почувствовал, как напряжение спадает. Но в воздухе остался лёгкий привкус тревоги, словно Екатерина ещё не сказала всего, что думала.

Мы уже почти двинулись дальше, но Екатерина Юрьевна, словно не желая уступить, повернулась прямо к Арине Родионовне. Её улыбка оставалась приторной, но в голосе проступила стальная нотка:

– Скажите, милая, а вас не смущает история с Еленой Анатольевной? Ведь именно она, если мне не изменяет память, какое-то время считалась будущей невестой Павла Филипповича.

Я краем глаза заметил, как подобралась Арина и успел подумать, что такой выпад может её задеть. Но Нечаева только выпрямилась, глаза её блеснули, и голос прозвучал твёрдо, без колебаний:

– Я не намерена обсуждать Елену Анатольевну в её отсутствие, – спокойно произнесла Арина. – Но при встрече непременно скажу ей, что вы интересовались её судьбой. Полагаю, она будет польщена, что о ней беспокоятся.

На лице Екатерины Юрьевны промелькнуло нечто неожиданное: сначала лёгкая бледность, будто её ударили, затем по щекам разлилась краска. Она открыла рот, словно хотела что-то возразить, но слова застряли в горле.

Я коротко кивнул.

– Благодарю за проявленное внимание, – произнёс я холодно. – Но мы должны идти дальше.

Мы двинулись по красной дорожке, оставив племянницу императора в её тщательно скрытом, но всё же очевидном смятении.

Я украдкой посмотрел на Арину. Она держалась с достоинством, её походка оставалась уверенной, а взгляд – спокойным. В этот момент я ощутил глубокое удовлетворение: моя избранница вовсе не беззащитная барышня, нуждающаяся в постоянной защите. Она умеет постоять за себя. И, что самое ценное, делает это без лишнего шума – спокойно, достойно, так, что противник оказывается обезоружен ещё до того, как успеет подготовить ответ.

И я подумал, что бабушка и Яблокова наверняка остались бы довольны этим мгновением.

Глава 34
Церемония

Мы оставили Екатерину Юрьевну и шагнули в главный зал. Двери распахнулись беззвучно, словно почуяли, что входят не просто гости, а свидетели целого спектакля, который императорская канцелярия готовила, очевидно, не одну неделю. Потому что я был наслышан, что каждое вступление в титул обычно подается с яркой, необычной подачей. Чтобы поступившая на служение семья навсегда запомнила красоту этого мероприятия и передавала потом рассказ о событии из поколения в поколение. С Фомой вышло иначе, потому как его титул был нужен для работы нового отдела жандармерии и не нуждался в обсуждениях.

В глаза сразу ударил яркий свет, который заставил меня непроизвольно зажмуриться и быстро проморгаться. Сотни свечей и хрустальных ламп сияли так ярко, будто организаторы боялись, что хоть один уголок останется в тени. Под потолком висели тяжёлые люстры, каждая могла бы потянуть на небольшое состояние.

В зале пахло свежими цветами и воском. Пол был застелен мягкими красными дорожками, которые приглушали шаги, будто сам зал старался держать гостей в рамках приличий. Гербы старинных родов выстроились вдоль стен, яркие, вышитые золотом и серебром. Над всеми возвышался императорский символ: золотой грифон с мечом и скипетром, глядящий на собравшихся так, что сразу становилось ясно: сегодня решает он, а не люди.

Гости уже собрались в зале, разделившись на плотные группы. Белоснежные костюмы ослепляли не хуже люстр, и только цвет аксессуаров выдавал принадлежность к семье. Синий, изумрудный, рубиновый, янтарный… казалось, будто в зал высыпали целый набор драгоценных камней, решив нарядить их в человеческий облик.

Разговоры звучали вполголоса, но стоило нам появиться, как десятки глаз скользнули в нашу сторону. Взгляды были разные: любопытные, оценивающие, иногда откровенно завистливые. Сапфиры на Арине сверкнули в свете люстр так, что на секунду все разговоры стихли.

Я почувствовал, как её рука крепче сжала мою. Я наклонился и почти неслышно произнёс:

– Не волнуйтесь, они всего лишь проверяют, правильно ли мы оделись.

Арина едва заметно улыбнулась, и мне стало легче.

Но всё равно зал давил своей правильностью, своей отрепетированной торжественностью. Казалось, что каждый шаг отмерян, каждое слово гостей выверено, и даже дышать следовало в такт имперскому гимну.

Я вздохнул и отметил про себя: если уж попадать в театр, то лучше в тот, где билеты дешевле и кресла мягче. Но выбора у нас сегодня не было.

Размышления прервал подошедший распорядитель, на этот раз более представительный, с серебряной цепью на груди и видом человека, которому даже взгляд на красную дорожку кажется служебной обязанностью. Он поклонился с лёгким щелчком каблуков и жестом пригласил следовать за ним.

Мы двинулись следом. Люди расступались почти незаметно, но чувствовалось, будто всё это продумано. Никакой суеты, всё тихо и гладко, будто и сам воздух здесь репетировал церемонию.

Кто-то улыбался, кивая нам, кто-то просто следил глазами, не удосуживаясь скрывать любопытство. Я уловил пару особенно внимательных взглядов, скользнувших по украшениям Арины. Камни сияли так вызывающе, что, казалось, они сами знали о своём предназначении: заявить громко и недвусмысленно, кто рядом со мной.

Мы прошли под гербами. Огромный грифон возвышался прямо над головами, будто сам император наблюдал из-под сводов зала за шагом каждого гостя. Красные дорожки уходили вперёд и расходились в стороны, ведущие к местам прибывших на церемонию.

Нам отвели места во втором ряду, с хорошим обзором и достаточно на виду, чтобы никто не усомнился в статусе. Кресла были обиты белым бархатом, и садиться на них стоило осторожно, словно на что-то священное. Я помог Арине устроиться, поправил её стул и уловил, как рядом замерла группа приглашённых.

– Всё слишком серьёзно, – тихо пробормотал я, наклоняясь к Арине. – Похоже, даже чихнуть здесь можно только по расписанию.

Она взглянула на меня сдержанно, но в уголках её губ мелькнула улыбка.

Распорядитель уточнил все ли хорошо и удостоверившись, что мы довольны, поклонился и отошёл. А вскоре над залом прокатился тихий звук колокольчиков, и разговоры начали стихать. Атмосфера становилась плотнее, торжественность нарастала, словно стены сами подталкивали нас к мысли: вот-вот начнётся что-то важное.

Я оглядел зал и подумал, что всё здесь все от гербов до дорожек создано для того, чтобы напоминать: ты часть Империи, которая смотрит на тебя пытаясь определить, достоин ли ты герба.

Колокольчики смолкли и зал будто задержал дыхание. На миг стало слышно только лёгкое шуршание платьев и осторожное покашливание в дальних рядах. Даже свечи на люстрах будто бы начали гореть ровнее, будто и им велели вести себя прилично.

Распорядитель вышел на середину ковра, поднял руку, и голос его прозвучал удивительно звонко, отражаясь от мраморных стен:

– Господа! Церемония начинается.

Разговоры стихли окончательно. В зал один за другим вошли высокие гости. Первым был глава жандармерии, в белом мундире с золотыми аксельбантами, от которых даже люстры могли бы позеленеть от зависти. Следом шли несколько членов императорского совета, каждый с лицом человека, которому доверили хранить не только государственные тайны, но и рецепт любимого соуса Его Величества.

Музыка гимна уже стихала, когда двери вновь отворились. По залу пронеслась едва уловимая волна, и все повернули головы почти одновременно, как по команде.

В зал вошёл отец.

Филипп Петрович выглядел, как всегда, мрачно и собранно. Его белый мундир сидел безупречно, но на лице отражалось то же, что я помнил с детства: суровая сдержанность, из-за которой даже собственные тени предпочитали держаться от него подальше. В его взгляде читалась такая уверенность, что мне на секунду показалось: если грифон на императорском гербе решит ожить, то первое, что он сделает, это встанет по стойке «смирно» перед моим отцом.

Я отметил в себе иронию: кто-то приходит на церемонии, чтобы показаться. Он же, чтобы напомнить всем, что опасность может носить белый цвет и при этом смотреться элегантно.

Филипп Петрович не задержался в проходе, не удостоил никого долгим взглядом. Он шёл ровно, почти бесшумно, и зал будто сам расступался перед ним. Казалось, дорожка под его шагами становилась жёстче, а воздух вокруг тяжелее.

Князь прошёл мимо нас. Я почувствовал, как Арина чуть крепче сжала мою ладонь. Я же лишь коротко кивнул отцу, хотя сомневаюсь, что он это заметил.

Филипп Петрович занял место рядом с императорским креслом, по правую руку от трона, сохраняя привычную неподвижность. Казалось, он и сам был частью этого мраморного зала: холодный, величественный, внушающий уважение одним фактом присутствия.

В зале пронеслось еле слышное перешёптывание. Все поняли, что и здесь он остаётся тем, кто всегда ближе к центру силы, чем остальные. Я вздохнул и подумал: ну что ж, теперь торжественности в зале точно не убавится. И всё же на миг старший Чехов позволил себе движение. Его взгляд скользнул по рядам, задержался на нас.

Я ощутил это почти физически. Вид его был по-прежнему строгим, но за этой суровой оболочкой вдруг мелькнуло нечто иное, едва уловимое, но отчётливое: одобрение. И даже гордость. Он не улыбнулся. Не кивнул. Никаких жестов, которые могли бы заметить окружающие. Только короткий взгляд, в котором я, к собственному удивлению, узнал то, чего всегда ждал в детстве.

Я поймал его взгляд и слегка склонил голову. На секунду между нами установилось молчаливое согласие. Арина, уловив это, осторожно сжала мою руку. Я понял: она тоже почувствовала. И в её глазах отразилось то же тепло, которое вдруг прокралось в мою душу, несмотря на весь холод зала. Я выдохнул. И отметил про себя: пожалуй, этот взгляд стоил куда больше, чем любые слова или награды.

Наконец, двери распахнулись настежь, и торжественно прозвучало:

– Его Императорское Величество!

Все поднялись. Я тоже встал на ноги, поправив манжет, и заметил краем глаза: Арина держалась спокойно, без дрожи, как будто всю жизнь только тем и занималась, что встречала императоров.

В зал вошёл сам Император, в белом, как и все, но разница была очевидна: на нём белый цвет смотрелся не как одежда, а как символ. Герб на груди сверкал золотом так ярко, что на мгновение я прищурился.

Оркестр, затаившийся у дальней стены, вдруг взял первые ноты гимна. Трубы и скрипки поднялись вместе, наполнив зал музыкой, от которой даже дорожки, казалось, встали по стойке «смирно».

Я поймал себя на мысли: музыка звучит прекрасно, величественно… но слишком уж громко. Прямо как вся эта церемония. Империя явно боялась, что мы забудем, где находимся.

– Надеюсь, гимн не повторят на бис, – тихо пробормотал я, наклоняясь к Арине.

Она едва заметно улыбнулась, глаза её блестели. И я подумал, что даже в этой торжественной обстановке, среди сотни белых костюмов и тысяч свечей, самое настоящее и живое – это её улыбка рядом.

Император встал перед троном. Движение было неторопливым, но в нём чувствовалась та уверенность, которая не требует лишних жестов. Он не спешил говорить, а просто смотрел.

Взгляд его медленно скользил по залу, задерживаясь то на одном ряду, то на другом. И в это мгновение я ощутил, как сила повелителя словно сгущается в воздухе. Она легла тяжёлым покрывалом на плечи присутствующих, прижимая к креслам и дорожкам. Вдохнуть стало труднее, как будто весь зал оказался в глубокой воде.

Я заметил, что почти все опустили головы. Кто-то подчинившись привычке, кто-то не выдержав тяжести императорского взгляда. Белые костюмы и платья вдруг перестали казаться нарядными и превратились в некое подобие униформы покорных.

Где-то в глубине зала раздался шумный выдох, почти стон, и чей-то голос сорвался на короткое «ах!». Несколько человек одновременно обернулись. Там, в дальнем ряду, один из гостей не выдержал и потерял сознание. Слуги подхватили бесчувственное тело и почти бесшумно вынесли прочь, будто и для таких случаев у них давно была отработанная инструкция.

Император не дрогнул. Даже не попытался сделать вид, что его смутила эта сцена. Наоборот. в его лице было удовлетворение. Будто сам факт, что чьё-то тело не справилось с его присутствием, подтверждал правильность мироустройства.

Я отметил, что Арина держится удивительно стойко: её подбородок остался приподнятым, взгляд ясным. Но рука в моей ладони слегка дрожала.

Император перевёл взгляд в сторону трона, сделал лёгкий жест и его голос, спокойный и властный, разнёсся по залу:

– Садитесь.

Слово было сказано без нажима, но публика отозвалась как единый организм. Все опустились на места, будто облегчённо, словно тяжесть хоть немного спала.

Я сел рядом с Ариной и подумал: да, это именно тот случай, когда даже молчание правителя звучит громче любой речи.

Император выждал, пока в зале воцарится тишина, и только тогда заговорил. Голос его был не громким, но в нём звучала такая сила, что каждое слово словно врезалось в каменные стены.

– Мы пережили времена, о которых не любят вспоминать, – начал он. – Времена, когда сама Империя стояла на краю гибели. Когда казалось, что старый порядок рухнет, и на месте его останется лишь пепел и безвластие.

В зале стало ещё тише. Я почувствовал, как напряглась Арина рядом, как плечи гостей сдвинулись вперёд, будто от его слов становилось холоднее.

– В те страшные годы, – продолжил он, – многие роды, чьи гербы веками украшали стены этого зала, исчезли. Их имена канули во тьму вместе с теми, кто был слишком слаб, чтобы выдержать удар судьбы. Но Империя выстояла. Мы выстояли.

Он сделал паузу, и в этой тишине было слышно, как кто-то неловко кашлянул – звук прозвучал так громко, будто был выстрелом.

– И вместе с потерями пришли новые силы. Новые семьи. Те, кто встал на защиту, нашей страны и строя. Те, кто сумел доказать, что кровь – не единственный залог верности. Они получили титулы. Они вошли в высший свет не как гости, а как новые опоры для нашей державы.

Император медленно обвёл зал взглядом, и я уловил, как многие головы склонились ещё ниже.

– Сегодня эти семьи служат на благо Империи. Сегодня они служат верой и правдой. И каждый год среди вас появляются новые имена, новые роды, которые поднимаются к вершине, чтобы разделить с нами честь и ответственность. Это не прихоть. Это закон нашего мира: слабое уходит, сильное занимает его место.

Слова его прозвучали так, будто это был не просто отчёт, а приговор и одновременно обещание.

– И потому каждый из вас должен помнить, – голос его стал твёрже, – что титул это не украшение. Это бремя. Это долг. И Империя не терпит тех, кто не способен нести этот долг.

Он замолчал. И на миг в зале повисла тишина, настолько плотная, что слышно было только треск свечи в люстре.

Я обратил внимание, что почти все присутствующие дышат слишком тяжело. Видимо, талант Императора был способен внушать тревогу. Невольно взглянул на отца, который продолжал осматривать зал. В его взгляде не было тяжести, лишь холодный интерес.

Император на миг умолк, и распорядитель уже шагнул вперёд, готовясь объявить следующую часть церемонии. Но повелитель отмахнулся от него лёгким, почти ленивым жестом.

– Сегодня, – сказал он, – мы сделаем иначе.

Распорядитель отступил, смутившись, словно мальчишка, застуканный за кражей пирога. В зале прошёл лёгкий шорох, как будто сотня платьев и мундиров одновременно двинулись вперёд от любопытства.

Император сделал шаг вперёд, и его голос снова заполнил всё пространство:

– Этот день особенный. Не потому, что мы вновь подтвердим величие наших родов и не потому, что на гербах появятся новые знаки. А потому, что сегодня мы вручаем титул не по старой привычке – за заслуги предков. Нет. Сегодня титул получает подданная, которая заслужила его сама.

Я почувствовал, как напряжение в зале растёт. Несколько голов приподнялись, гости переглянулись. Таких слов ждали редко и принимали ещё реже.

– Она не искала тёплого места, – продолжил Император, – и не пряталась за фамилией. Она выбрала службу. И не просто службу, а жандармерию. Она выбрала путь, где честь и долг стоят выше личного благополучия. Служить и защищать граждан и городских обывателей.

Станислав Викторович сделал паузу, и в этой тишине я слышал, как кто-то за моей спиной втянул воздух сквозь зубы.

– Имя этой девушки, – сказал он наконец, – Алиса Белова.

В зале словно разом дрогнула невидимая струна. Шёпот пробежал по рядам, но быстро затих: никто не смел обсуждать хоть что-то дольше мгновения под взглядом императора.

– Алиса Белова, – повторил он, – выйдите ко мне.

Его слова не прозвучали просьбой. Это был приказ, окрашенный в торжественность. Весь зал повернул головы в одну сторону, ожидая увидеть, как поднимается девушка, имя которой теперь знала вся Империя.

Я поймал себя на мысли, что сердце бьётся быстрее. В этих словах слышался вызов устоям, и тревога витала в воздухе. Император явно наслаждался этим напряжением. Он стоял у трона с видом человека, который не только вершит судьбы, но и испытывает всех нас на прочность.

Вдоль рядов по красной дорожке шагнула девушка. Рыжие волосы, собранные в строгий узел, вспыхнули в свете люстр, словно пламя. На ней был серый офицерский мундир – не белоснежный костюм, как у остальных гостей, а форма службы. Шла она ровно, чеканно, при этом выглядела хрупкой, но не слабой. В её осанке чувствовалась привычка встречать удары и не отступать.

Алиса остановилась напротив императора. Она подняла голову и не отвела взгляда. В зале стало так тихо, что слышно было, как свеча треснула в люстре.

Император протянул руку, и слуга сразу поднёс к нему белый плащ с золотыми застёжками. Повелитель развернул ткань, будто показывал её всему залу, а затем заговорил:

– Алиса, с этого дня я позволяю тебе нести имя твоего отца рядом со своим именем. Ты можешь взять любую фамилию, которую сочтёшь достойной нового титула.

Она не дрогнула. Только глаза её вспыхнули чуть ярче, и подбородок поднялся выше.

Император продолжил, голос его был спокоен и непреклонен:

– Этот титул будет твоим щитом и твоим оружием. Я дарую его тебе по праву своей крови. До самой твоей смерти.

Я похолодел. Слова ударили в грудь сильнее, чем любая угроза. Император сделал титул Беловой ненаследным. Такой давали бастардам или офицерам, чтобы отметить заслуги, и вместе с тем подчеркнуть: за пределами её жизни это имя исчезнет.

Глава 35
Предложение

По залу прокатилась волна напряжения, которое я буквально ощутил кожей. Воздух стал густым, тяжёлым. Почти все ожидали иного исхода: что Алиса войдёт в число титулованных родов, что её дети смогут продолжить новую линию. А вышло иначе: ей дали честь… и лишили будущего.

Я почувствовал, как рука Арины напряглась в моей ладони. Сжал её крепче, чтобы успокоить, хотя сам нуждался в этом куда больше.

Алиса же стояла прямо, глядя императору в глаза. Ни тени страха, ни намёка на протест. Только хрупкая фигура в мундире и сила, которую она держала внутри.

– Благодарю, Ваше Императорское Величество, – произнесла она твёрдо, так, что её голос отчётливо разнёсся под сводами.

Император набросил на плечи девушки плащ и отступил на шаг, словно любуясь статуэткой. Улыбки на его лице не было, но было видно: он доволен.

А я сидел и думал о том, что этот миг станет уроком для всех присутствующих. Титулы – это не награда и не подарок. Это цепь. И повелитель сам решает, кому суждено носить её как украшение, а кому как кандалы.

Император вскинул руку к потолку. Движение было резким, властным, и зал ответил на него как единый организм: все поднялись на ноги. Шуршание тканей, скрип кресел, вздохи гостей слились в единый звук.

Алиса повернулась к присутствующим. На лице её не дрогнуло ни одной мышцы, только лёгкий кивок, короткий, почти военный. И этого хватило. Аплодисменты раздались сразу, гулкие, отрывистые. Не восторг, не овация, а признание.

Она шагнула в сторону. Держалась прямо, но я заметил, как побледнело её лицо. Слишком бледное для девушки, которая только что получила титул.

У края дорожки её встретил Филипп Петрович. Старший Чехов не сказал ни слова. Просто подхватил её за локоть и провел к своему месту справа от трона. Она не сбилась с шага, но всё же позволила князю ненадолго стать ее опорой. Филипп Петрович расположил её рядом с собой, слева, и какое-то время держал ладонь на её плече. Жест вышел почти отеческим. Надёжным, тяжёлым, будто он делился с ней частью своей силы. Потом отпустил, словно говоря: «Дальше ты сама».

Император между тем вновь жестом подозвал распорядителя. Атмосфера в зале дрогнула: после пылающего момента с Алисой теперь всё выглядело тусклее.

Вызывали ещё нескольких претендентов. Мужчины и женщины выходили по дорожке к трону – в белых костюмах и платьях, как положено, но без лишних символов. Император даровал им обычные титулы. С наследованием, без плащей, без особого пафоса. Слова звучали правильные, но без того жара, что был мгновением раньше.

И зал реагировал иначе. Ни аплодисментов, ни единого всплеска эмоций. Только взгляды, холодные и внимательные, провожали новых обладателей титулов до их мест.

Я смотрел на это и чувствовал, как тревога не отпускает. После Алисы всё, что происходило, выглядело будто притушенной свечой рядом с костром. Император добился своего: мы все помнили не тех, кто получил наследный титул, а ту рыжеволосую девушку в сером мундире, чья судьба теперь была скована железной цепью ненаследного звания.

А рядом с ней стоял мой отец, и его плечо стало для Алисы щитом.

Когда последние претенденты заняли свои места, в зале повисла тишина. Казалось, стены сами ждали, что император скажет заключительное слово, и никто не решался даже пошевелиться.

Император хлопнула в ладони. Его фигура на троне казалась не просто властной, а угрожающей в своей уверенности. Он провёл взглядом по рядам, задержавшись на каждом, и я снова ощутил ту самую тяжесть, которая давила при его появлении.

– Церемония окончена, – произнёс он спокойно. – Империя укрепила свои ряды. Те, кто сегодня принял на себя бремя титула, пусть помнят: отныне вы принадлежите не себе, а служению.

Голос его был лишён пафоса, но каждое слово звучало так, будто оно выбито на камне.

Он слегка наклонил голову. Жест, который означал и разрешение, и приказ одновременно:

– На этом официальная часть завершена.

И только тогда зал будто ожил. Кто-то шумно выдохнул, кто-то поправил воротник, дамы привели в порядок перчатки. Шорохи и вздохи прокатились по рядам, словно после долгого задержанного дыхания.

Я поймал себя на том, что тоже расслабил плечи и глубже вдохнул. Тяжесть сошла отодвинулась на шаг. Арина рядом едва заметно улыбнулась, будто хотела сказать: «Ну вот, пережили».

Я подумал: вот она, сила власти. Император заставить зал замереть от одного жеста, отобрать у людей воздух и вернуть его только тогда, когда сам счел нужным. И никто даже не осмелится назвать это жестокостью. Только порядком.

А зал, будто сговорившись, медленно выдыхал. Как люди, которым на миг придавили грудь камнем и теперь позволили подняться.

Император сделал паузу. Он глядел на собравшихся так, будто мог пересчитать мысли каждого. Его рука легко коснулась подлокотника кресла, и голос прозвучал чуть мягче, чем прежде, почти непринуждённо:

– У кого-то есть вопросы?

Слова прозвучали так, словно он сказал их между делом, как хозяин дома, который предлагает гостям ещё чаю. Но в зале отозвались они иначе. Тишина сразу натянулась, как струна.

Я почувствовал, как воздух стал плотнее, холоднее. И хотя в голосе императора слышалось что-то вроде открытости, все понимали – за этой улыбкой скрывается испытание. «Смелый, спроси. Но готовься к цене».

Почти все опустили глаза. Кто-то поправил манжет, кто-то притворился, что рассматривает узор ковра. В глубине зала зашуршали перчатки, и я уловил короткий, нервный смешок, который тут же заглушили соседи.

Арина рядом слегка напряглась, и я почувствовал, как её рука дрожит в моей.

Император ждал всего мгновение. Этого хватило, чтобы каждый в зале успел понять: молчание это тоже ответ. И когда никто не решился заговорить, уголки его губ чуть дрогнули, будто он остался доволен.

– Хорошо, – сказал он. – Значит, вопросов нет.

И зал выдохнул так тихо, что этот звук утонул в каменных стенах, но я слышал его ясно, словно это был общий стон облегчения.

Красная дорожка вновь ожила: по ней неспешно, но уверенно шагнула Екатерина Юрьевна. Белое пышное платье шуршало, как крылья лебедя, слишком праздничное для этой церемонии, и именно поэтому вызывающее. Она остановилась у середины зала, опустилась в глубокий поклон и громко, отчётливо произнесла:

– Ваше Императорское Величество, у меня есть просьба!

Зал застыл. Слова её прозвучали так неожиданно, что на миг даже свечи будто замерли.

Император слегка приподнял брови. В его взгляде мелькнуло искреннее удивление – редкость для того, кто привык знать всё заранее. Он явно не ожидал подобной выходки.

Филипп Петрович, мой отец, сделал шаг вперёд, будто намереваясь закрыть этот эпизод до того, как он превратится в скандал. Но Император поднял руку, и от этого легкого жеста отец остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Повелитель дал понять: он готов слушать.

Екатерина Юрьевна шагнула ближе, снова присела в реверансе и заговорила, голос её звучал звонко и смело:

– Ваше Величество, прошу устроить моё счастье.

В зале прокатился лёгкий шум, приглушённый, как шёпот морских волн.

Император взглянул на девушку и хитро прищурился.

– И в чём же оно заключается, дитя моё?

Она выпрямилась, глаза её сверкнули, и слова прозвучали как вызов:

– Я прошу вашего одобрения на союз с князем Дмитрием Васильевичем Шуйским.

Зал ахнул. Несколько человек невольно поднялись с мест, но тут же опустились обратно, словно их пригвоздила к креслам сама атмосфера.

Я едва совладал с собой, чтобы остаться сидеть. Сердце стукнуло в грудь так громко, что я был уверен, что Арина рядом слышит его.

Император медленно откинулся назад, положил руку на подлокотник трона и несколько мгновений рассматривал племянницу. В его взгляде скользило то ли недоумение, то ли любопытство.

– Ты выбрала… смело, – произнёс он наконец. – Шуйский – человек непростой. И твоя просьба – тоже.

Екатерина Юрьевна кивнула, нисколько не смутившись.

– Так решило мое сердце, Ваше Величество. И я не желаю скрывать его выбор.

Я почувствовал, как по залу пробежала волна напряжения. Люди переглядывались, не зная, как реагировать. Одни были явно поражённы её дерзостью. Другие затаили дыхание в ожидании императорского решения.

А я сжал руку Арины так сильно, что она тихо вздохнула, но ничего не сказала. Лишь посмотрела на меня взглядом, в котором читалось: «Только не вставай».

И я остался сидеть. Но внутри всё кипело.

Император долго молчал. Его взгляд оставался прикован к Екатерине Юрьевне, и в этой тишине слышно было, как кто-то в дальнем ряду неловко шевельнул креслом. Она стояла прямая, уверенная, будто её вовсе не смущал этот мраморный зал, полный глаз, которые жадно следили за каждым её движением.

Наконец повелитель заговорил. Голос его звучал спокойно, но в нём пряталась сталь:

– Ты осознаёшь, дитя моё, что просишь не о браке с простым аристократом? – он чуть наклонился вперёд, и от этого движения вся атмосфера зала стала ещё плотнее. – Дмитрий Васильевич не просто князь. Он сын Великого князя Василия, моего брата.

Слова упали в зал тяжёлыми камнями. Кто-то шумно втянул воздух, кто-то поспешно опустил глаза. Император продолжил, делая паузы так, что каждое слово звучало ещё весомее:

– Его судьба всегда была особенной. С самого рождения. Ты уверена, Екатерина Юрьевна, что готова связать свою жизнь с человеком, чьё имя тянет за собой не только честь, но и бремя?

Он не сказал вслух того, что знали все в этом зале: Дмитрий был бастардом. Единственным наследником рода он стал лишь потому, что у Василия не осталось других сыновей. Но Императору и не нужно было это произносить – тень этой истины и так витала над каждым словом.

Екатерина Юрьевна выдержала паузу. Она не дрогнула. Её глаза сверкали так же ярко, как камни на гербах, развешанных вдоль стен. И в её голосе не было ни тени сомнения:

– Я уверена, Ваше Величество. В выборе и в нём самом. Он достоин меня.

В зале снова прошёл ропот. Но девушка стояла прямо, и каждый её жест говорил: «Я сказала то, что хотела. И отступать не буду».

Губы императора тронула еле заметная улыбка – не радостная, скорее оценивающая, как у хищника, которому интересно, насколько долго продержится добыча.

А у меня внутри всё сжалось. Потому что я знал: такие разговоры никогда не бывают простыми. И цена смелости в этом зале всегда выше, чем можно себе представить.

Император склонил голову к плечу и произнес.

– Дмитрий Васильевич, подойдите.

Шуйский сидел всё это время молча в первом ряду, словно каменная статуя. Теперь он поднялся, шагнул на красную дорожку и остановился рядом с Екатериной Юрьевной. Даже сейчас он не посмотрел на неё. Взгляд его, холодный и собранный, был устремлён вперёд.

– Я польщён таким предложением, – сказал он негромко, но так отчётливо, что слова разнеслись по залу. – Но вынужден его отвергнуть.

Зал будто выдохнул одновременно. Екатерина Юрьевна пошатнулась, едва не падая. Слова прозвучали как удар хлыста. Несколько секунд она просто стояла, открыв рот. Потом отшатнулась, будто он ударил ее наотмашь.

– Что вы сказали?.. – прошептала она, – Вы не можете…

А потом её голос взлетел, стал острым, почти истеричным: