Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Соавторы: Павел Барчук,Сергей Орлов,Марина Рябченкова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 269 (всего у книги 339 страниц)

Глава 40
Утренние гости

Я проснулся задолго до того, как прозвенел будильник. За окном утро только набирало силу, но лучи солнца уже пробивались сквозь неплотно сомкнутые занавески, и на потолке дрожали блики солнечных зайчиков. Видимо, ночью прошел небольшой дождь, и из приоткрытого окна в комнату тянул прохладный воздух, пахнущий камнем, мокрой корой дерева и свежестью.

Где-то в стене бурчал неугомонный Козырев. Судя по всему, он вновь повздорил с дочерью, к которой регулярно заглядывал через один из своих порталов.

– Додуматься только в Сибири вставить зеркало на веранду. Там же холод… испортится и рама и стекло. Вот начнет отслаиваться амальгама и что потом с этим делать? – жаловался Василий. – И где только была ее голова?

– Насколько я понял, ваша дочь предложила создать зеркало из металла, – ответил ему Борис Николаевич. – Оно ведь вечное, и вам не о чем будет переживать.

– Традиционно используют настоящие зеркала из стекла, – упрямо возразил Козырев. – Надо уважать старинные законы.

– По старинным законам ваш дух должен быть привязаны к табуретке, на которой вы почили, – резонно заметил собеседник. – Или уйти за грань, как и все порядочные призраки.

– А я, по-твоему выходит, непорядочный? – взвился Василий, который, казалось, только и ждал повода поскандалить. – Значит, так ты обо мне думаешь? Я о тебе забочусь, в доме принял как родного, не пинаю по углам, даже ни разу не оттяпал от тебя кусок! Силу некромантскую с тобой делю, как с братом. А ты меня… в лицо! В глаза! Непорядочным назвал! Да я тебя за это…

– А что у вас тут происходит? – послышался растерянный голос Грумова, который еще не привык к демонстративным войнам обитателей дома.

– Куда⁈ – заорал Козырев и стало ясно, что Борис вновь просочился сквозь пол и был таков. – Лови его, чего стоишь! – приказал Василий призраку репортера и их голоса стали почти неразличимы.

Наверное, они отправились в подвал, звуки оттуда практически не доносились до моего уха.

Я уже улыбался во весь рот, понимая, что домашние призраки развлекаются как могут и точно не собираются развоплощаться.

Некоторое время я лежал на кровати, не желая выбираться из-под одеяла, но затем все-таки с неохотой сел на постели, опустил ноги на холодный пол. Направился в ванную, где быстро умылся, и взглянул на себя в зеркало. В отражении виднелось лицо человека, который, наконец, выспался. На душе ощущалось странное спокойствие. Словно кто-то снял с плеч невидимый камень. И все, что я делал последние месяцы, наконец начало приносить плоды. Быстро оделся, выбрав темно-синий костюм, я вышел из комнаты.

Людмила Фёдоровна уже ждала меня в гостиной. На столике дымился пузатый чайник, рядом на глиняной тарелке лежала высокая стопка румяных блинчиков, в креманке темнело малиновое варенье.

Сама Людмила Федоровна стояла у окна, облокотившись на подоконник. Она облачилась в непривычное для нее голубое платье из тонкого хлопка. И казалось, не видела ничего вокруг, кроме улицы. На щеках женщины играл лёгкий румянец, глаза сияли влажным блеском. Она вынула из кармана зеркальце, чтобы убедиться, что прядь волос не выбилась из причёски. И улыбнулась той смущенной тёплой улыбкой, которая делает женщину моложе на десяток лет.

Впервые за долгое время Яблокова выглядит по-настоящему счастливой. В глазах блестело что-то тёплое, как у человека, которому вернули веру в счастье.

– Доброе утро, Павел Филиппович, – сказала она, заметив меня, застывшего у входа. – Да что ты встал? Проходи, садись. Чай уже заварился.

– Доброе, – ответил я.

Яблокова села напротив, взяла чайник:

– Тебя можно поздравить? – лукаво уточнила она, наливая в чашку настоявшийся отвар, в котором чувствовался сладковатый оттенок липового цвета и едва уловимая горчинка высушенной смородиновой листвы.

– Спасибо, – растерянно ответил я, принимая чашку из ее рук. – А с чем?

– Со сдвигом в деле «Содружества», – ответила соседка, кивнув на угол стола, где лежала свежая газета.

Я взял прессу, развернул ее. И сразу же заметил заголовок первой полосы:

«Агрохолдинг под ударом. Прокуратура начала проверки крупнейшего в Империи агрохолдинга „Содружество“ по подозрению в махинациях с земельными участками».

– Главное, чтобы Суворов и Дубинин сработали как надо, – произнес я. – И выписали ордера на запрет передвижения и определенных действий.

– Судя по большой статье, они уже это сделали, – развеяла мои опасения Яблокова. – И да, упомянутые тобой фамилии там тоже встречаются.

– Значит, мне не стоит беспокоиться о том, чтобы закрывать практику, – резюмировал я. – Дубинин своего не упустит и получит выгоду от этого дела. И может быть я приобрету нового союзника.

– Умеешь ты находить неожиданных друзей, – заметила Яблокова.

– Своей лучшей находкой я считаю вас, – усмехнулся я.

– Я не находка, а сокровище, – поправила меня женщина и свернула золотистый блинчик в треугольник. – Кто тебя еще покормит утром такой вкуснятиной?

Я покачал головой:

– Ваша правда. Никто.

– Вот и цени это, – улыбнулась Яблокова.

Я сложил газету, вернул ее на стол и откинулся на спинку стула. Солнце пробивалось сквозь кружевные занавески, оставляя на столе пятна света. Мир казался тихим и почти уютным.

Людмила Фёдоровна заметила моё настроение и пододвинула ко мне блюдце с блинами и добавила, уже тише:

– Без завтрака я тебя не отпущу.

Я не стал спорить и с удовольствием отведал угощение. Чай, как всегда, был вкусным и горячим. Хотя удивляться этому было бы глупо: Яблокова не экономила на заварке и могла подогревать чайник своим талантом огневика.

– Рано утром звонила Арина Родионовна, вероятно, не хотела беспокоить тебя звонком на личный номер. Потому набрала на стационарный.

– Что случилось? – с тревогой уточнил я.

– Она попросила выходной. Пояснила, что ее родители очень хотели с ней встретиться. И я надеюсь… – женщина закусила губу.

– Ее папенька говорил со мной, – успокоил я Людмилу Федоровну. – И уверил, что хочет нам счастья. Он не скажет дочери ничего лишнего.

– Вот и славно, – с облегчением выдохнула женщина.

Я открыл было рот, чтобы поблагодарить Людмилу Федоровну за ее заботу. Но в этот момент в кармане зазвонил телефон. Я вынул аппарат, на экране высвечивался номер Кочергина.

– Кажется, новости дошли до моего клиента, – пробормотал я, нажимая кнопку приема вызова:

– У аппарата.

– Добрый день, мастер Чехов, – голос в динамике был усталым, но счастливым. – Меня вам послал сам Искупитель. Спасибо за помощь. Правда, я даже не ожидал, что вы решите вопрос так… кардинально. Даже надеяться не смел.

– Так вышло, – усмехнулся я.

– Вышло лучше, – заверил меня Кочергин. – Уверен, сейчас вам благодарны половина помещиков Империи, которые каждую ночь засыпали в страхе за свои наделы. Вы мне и им, выходит, жизнь спасли. Теперь я вам должен. И даже не знаю, как смогу расплатиться. Потому как любого гонорару будет мало.

Я открыл было рот, чтобы ответить, и в этот момент, в голове мелькнула одна мысль.

– Вы не против, если я заеду к вам? – произнес я. – Скажем, сегодня до полудня?

– В любое время, – ответил Кочергин. – Буду ждать.

– До встречи, – сказал я и завершил вызов.

– Этот тот самый помещик, ради которого ты взялся за дело «Содружества»? – спросила Яблокова.

– Да, – я откинулся на спинку кресла. – Кажется, сегодня точно хороший день.

Она улыбнулась, но не успела ничего сказать, потому что в прихожей хлопнула дверь. Я нахмурился. Если призраки пропустили человека, значит, пришел кто-то из близких. Людмила Фёдоровна взглянула на часы и с какой-то девичьей неловкостью и вздохнула.

– Засиделась я с тобой. Мне, пожалуй, пора собираться.

Она поспешила в свою комнату, оставив меня удивленно смотреть ей вслед. На лестнице послышались быстрые шаги, а через несколько мгновений, в гостиную вошел отец.

Филипп Петрович заметил меня и неловко остановился у входа. Выглядел он на удивление свежим. Волосы были уложены так, словно над ними долго колдовал цирюльник. Отец был в светлом прогулочном костюме, а галстук был идеально завязан. Но самое главное, на его лице не было привычного строгого выражения и вечной сосредоточенности.

– Доброе утро, – растерянно произнес я и снова покосился на дверь, за которой скрылась Людмила Федоровна.

– Доброе, – ответил отец и поправил воротник пиджака.

– Ты ко мне? – глупо уточнил я, начиная понимать истинную причину старшего Чехова.

Он кашлянул, смущённо опуская взгляд:

– Можно и так сказать.

– Людмила Фёдоровна у себя. Собирается…

Князь кивнул, притворно вздохнул, прошел по комнате, присел на свободное кресло напротив меня и постучал пальцем по газете, лежащей на углу стола.

– Во всех изданиях сегодня пишут про то, что в отношении «Содружества» начались проверки. Сдвинуть такой камень было под силу только одному человеку. И кажется, я догадываюсь, кто он.

Он многозначительно посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Не без помощи друзей, – заявил я, наливая гостю чай. – И, признаюсь, в этот раз мне очень повезло.

Отец одобрительно кивнул. Взял чашку, сделал глоток, а затем внезапно произнес:

– Ты же понимаешь, что дело вовсе не в везении?

Я пожал плечами. В этой истории было много всякого, что я не хотел бы рассказывать даже отцу. Например, про подарок Маре. Или про то, что мне с Нечаевой пришлось фактически ограбить ячейку банка. И что без всего этого, дело бы не дошло до проверок.

– Тебе стоило обратиться ко мне. Хотя бы за консультацией, – продолжил отец.

– Не хотелось впутывать тебя в это, – мягко пояснил я.

– Все, что касается тебя – и мое дело, – упрямо возразил отец, но почти сразу же махнул рукой. – Я всегда действовал также: все сам, все по-своему. В этом мы с тобой похожи.

– У нас много общего, – согласился я. – Мне не удалось поблагодарить тебя за поддержку Беловой на вчерашнем мероприятии.

– Я не знал, что ей будет предложен титул без наследования, – нахмурился отец. – Подозреваю, что это было задумано именно для того, чтобы Алиса не могла стать княгиней. Все было рассчитано с учетом, что Шуйский не будет возражать и смириться с предложенным ему выбором.

– Рад, что все пошло по другому сценарию.

– Признаться, и я этому рад, – ответил Филипп Петрович.

Дверь комнаты Яблоковой распахнулась, и на пороге появилась Людмила Федоровна. И я невольно приоткрыл рот, глядя на стоявшую в дверях женщину.

На Яблоковой было простое, но элегантное кремовое платье, с кружевным воротом. Ткань подчёркивала её тонкую талию, на плечах соседки был палантин из золотистого шелка. Свет из окна за ее спиной освещал даму, и я заметил, как на висках Яблоковой играют серебряные нити. Но седина не портила её. Наоборот, делала образ благородным.

– Простите, что заставила ждать, – сказала она, не опуская взгляда.

– Вас я готов ждать вечность, – порывисто ответил отец, и в его голосе впервые за много лет прозвучало тепло.

– Мы договорились прогуляться, – пояснила мне Яблокова с легкой тревогой, словно ожидая осуждения.

– Сегодня отличный день для того, чтобы провести его в хорошей компании, – я встал с кресла и подошел к Людмиле Федоровне. Я взял ее ладонь в свою и мягко коснулся костяшек пальцев губами. – Вы прекрасно выглядите. Филиппу Петровичу повезло, что вы согласились составить ему компанию.

– Спасибо, – прошептала женщина, заливаясь румянцем.

– Кажется, мне пора. Не буду вам мешать. Удачной вам прогулки.

– Спасибо, – послышался мне в спину голос отца.

Я улыбнулся и спустился в холл. Проникающее через окна солнце рисовало на полу узоры. Я пересек помещение, вышел на крыльцо. Прищурился от яркого света. А затем сошел по ступеням крыльца и вышел из арки, на ходу вынимая из кармана телефон, чтобы вызвать такси.

Петроград только начинал просыпаться. Пахло корицей и специями, травяным чаем. По тротуару бежал мальчишка, который предлагал купить свежий номер газеты. А неподалеку от него стоял продавец румяной выпечки. Где-то у моста звякнул трамвай. Прохожие спешили по делам, а небо, чистое и светлое, отражалось в каждом окне.

У арки я заметил припаркованную машину отца. Чуть дальше же стояло явно незнакомое авто с тонированными стеклами. И заметив его, я замедлил шаг. В душе шевельнулась осторожность. Но в следующую секунду, дверь авто открылась, и наружу вышел Гришаня.

Я не сразу узнал парня. Вместо старой куртки на нем был тёмно-серый костюм, под которым виднелся ворот белой рубашки. А еще, на шее водителя был повязан необычный для него галстук. Причем было видно, что завязывал галстук не он сам. Уж слишком аккуратно был оформлен узел. Обычно беспорядочные волосы парня были уложены, а ботинки оказались начищены до блеска.

– Добрый день, Павел Филиппович, – с улыбкой начал он, но я заметил какую-то робость в поведении парня.

– Добрый, – ответил я и уточнил. – Случилось что?

– С чего вы взяли? – с наигранным удивлением осведомился Гришаня.

– Ну, твой внешний вид… – начал я, и парень пожал плечами.

– Просто решил, что пора меняться.

– У тебя вышло, – ответил я. – Костюм делает из тебя не бандита, а прямо чиновника, который собирается баллотироваться в Государственную Думу. Какие еще перемены ты запланировал?

– Ну… – парень бросил на меня потемневший взгляд и продолжил, – выйти из «Сынов».

– А что по этому поводу сказал Плут? – прищурился я.

Парень пожал плечами:

– У Плута и Волкова новые мутки… то есть дела, – поправился водитель. – Они даже зарегистрировали через Елену Анатольевну какую-то контору в Торговой Палате. Теперь все легально, так что все на добровольной основе. Гордей Михайлович пригласил меня к себе и сказал, что претензий ко мне никаких не имеет. И долгов за мной нет. Даже предложить выдать бумагу, в которой будет указано, что я занимал должность водителя для частного развоза.

– Даже так, – удивился я.

– Татуировки я вывел, чтобы все по правилам было, нашивки срезал и больше прав на них не имею.

Он закатал рукава. Татуировок анархистов и правда не было. Кожа на месте прежних рисунков была розовой, явно указывающей на работу лекаря-синодника. И я удивленно нахмурился. Парень мог просто забить татуировки в черные квадраты, но он решил сделать так, чтобы от прежних отметин не оставалось даже шрамов. А это было куда дороже.

– Да и в крупных делах я не замечен, жандармами не привлекался, – воодушевленно продолжил парень.

Я кивнул:

– И чем надумал заниматься дальше?

Парень замялся, словно подбирая слова. А затем тихо, неуверенно произнес:

– Хочу присягнуть семье Чеховых.

Я какое-то время молчал, рассматривая его. Передо мной стоял уже не тот горячий парень, что когда-то готов был броситься в драку по любому поводу. Этот Гришаня показался мне другим. Взрослым, спокойным, со взглядом серьезного человека.

– Ты ведь понимаешь, что тебе придется держать лицо? – строго уточнил я.

– Да.

– И что любой твой промах может лечь тенью на княжескую фамилию?

– Понимаю. И не подведу, – собеседник поджал губы.

– Хорошо, – сказал я наконец. – Поручусь за тебя перед бабушкой. Увы, решения за семью принимают старшие члены.

Гришаня расплылся в искренней и мальчишеской улыбке:

– Спасибо за шанс, Павел Филиппович. Вы не пожалеете.

– Посмотрим, – ответил я, не скрывая тепла в голосе. Подошел к машине, сел на переднее сиденье.

– Вы только упомяните, что жандармами я не привлекался, – напомнил Гришаня, усаживаясь на место водителя. – И что руки у меня чистые.

– Ты про татуировки? – усмехнулся я.

– Про то, что я не душегуб, – совершенно серьезно заявил парень.

– Обязательно, – улыбнулся я. И Гришаня завел двигатель:

– Куда держим путь, мастер? – уточнил он.

Я задумался, глядя, как солнечные лучи ложатся на мокрую мостовую. А затем медленно произнес:

– Знаешь, где находится приют Святого Гавриила?

– А то! – гордо ответил водитель, и машина выехала на дорогу.

Глава 41
Открытия

Город уже успел проснуться, и пробок на дорогах не было. Поэтому до приюта нам удалось добраться быстро. Гришаня вёл уверенно, без прежней резкости. И к моему удивлению, за все время поездки он не вступил ни в один конфликт, даже когда машину подрезали. Словно со сведенными татуировками, он избавился от той горячей неосторожности, что когда-то выдавала в нём уличного мальчишку. Пропала прежняя суета, нервная дерзость. Осталась только спокойная решимость. Та, что появляется у человека, который, наконец, выбрал себе дорогу.

Я поймал себя на мысли, что в этой поездке мне не хватает одного человека. Неважно, что сейчас за рулём сидел Гришаня. Собранный, уверенный, уже не тот уличный парнишка, каким был когда-то. Всё равно в мыслях снова и снова всплывало лицо Фомы.

Когда мы только познакомились, он был упрямым, с привычкой поджимать губы и ворчать по поводу и без. Но с каждым днём проявлялось в нём то, чего в людях ценишь сильнее титулов и званий: верность. Не слепую, не навязанную, а ту самую, которая вырастает из взаимного уважения. Он всегда называл меня «вашество», но за этим обращением не было раболепия. Лишь своеобразная форма признания, что я для него не просто наниматель, а человек, которого стоит прикрыть собой, если потребуется.

Сейчас он стал увереннее, занял важный пост, нашел себе невесту и выбрал свой путь. Но все равно оставался собой. Добрым, порядочным и ловким. Взять хотя бы эту историю, в которой он умудрился отбиться от Екатерины Юрьевны, когда та от обиды решила выйти замуж за первого встречного. Да еще и догадался подсунуть ей Вальдорова со всей присущей коту прямотой и коварством.

Я невольно усмехнулся. В мире, где людей делят на благородных и «прочих», где фамилия важнее поступков, всё ещё можно найти родную душу. Не по крови, а по выбору.

Фома, по сути, стал мне другом. Пусть и не равным по положению, но равным по духу. И наверное именно такие люди и делают этот мир чище – своими поступками, не словами.

А теперь меня по городу вез Гриша. И он тоже не был человеком.

Я припомнил, что Арина Родионовна как-то объясняла мне про таких, как он. Перевертышей. Гришаня не имел духа-покровителя, как наш Питерский. Он не был шаманом, не носил оберегов и не чертил на коже знаки. Но его волчья природа давно уже взяла верх над человеческой частью. Он не просто чувствовал опасность, он чуял её шкурой.

«Если волк выбирает себе вожака, он следует за ним», – сказала Арина. И вот теперь, выходит, Гриша выбрал меня.

Я не знал, когда именно это произошло. Не было ни особого разговора, ни торжественного признания. Но всё в его действиях говорило: он рядом не по долгу службы. А потому что решил быть рядом. И теперь, как ни странно, это ощущалось куда надёжнее любого договора.

В мире, где родство определяется фамилией, а преданность наличием герба на печатке, оборотень, выбравший тебя – это, пожалуй, и есть настоящее. Без прикрас.

И пусть он не станет мне другом, как Фома. Но кто знает? Всё когда-то с чего-то начинается. А волк, выбравший себе путь, с него не свернет.

За окнами медленно проплывали умытые утренним дождём липы, крыши домов блестели от влаги, а небо было светлым, почти прозрачным, с тонкой дымкой над горизонтом. Где-то хлопала створка лавки, из булочной на углу тянуло запахом горячего хлеба, а за углом мелькнул рыжий кот, будто спешивший на дежурство.

Гришаня свернул на нужную улицу, остановился у ворот храма и обратился ко мне:

– Прибыли, мастер.

Я кивнул, рассматривая спрятавшиеся за оградой высокие белые стены и уходящий к небесам золотой купол, блестевший на солнце. Я открыл дверь и уточнил:

– Подождешь меня в машине? Или прогуляешься со мной до приюта?

Гришаня прищурился, вглядываясь за ограду храма, а затем ответил:

– Лучше прогуляюсь. Вдруг получу благословение.

– Ты веришь в такие ритуалы?

– Лишними они не будут, мастер некромант. Вам ли не знать?

Спорить я не стал и вышел из машины. Направился к воротам, чувствуя, как с каждым шагом на меня накатывает волна покоя и гармонии. За спиной послышались торопливые шаги. Гришаня поравнялся со мной и ступал рядом, осматриваясь по сторонам и довольно щурясь на солнце.

У ворот пахло свежескошенной травой. На паперти стояли ожидающие подаяния. Заметив меня, они шагнули вперед, и я уже сунул руку в карман пиджака за бумажником, чтобы раздать прихваченных для этого случая мелких денег, но просящие вдруг резко расступились, пропуская нас внутрь. При этом собравшиеся у ворот как-то странно косились на моего спутника и опускали глаза, словно опасаясь встречаться с ним взглядом.

Я удивлённо посмотрел на него, но промолчал. Он только пожал плечами и усмехнулся, будто ему было и неловко, и забавно одновременно.

– Что ты им сделал? – всё же не выдержал я.

– Да ничего, – просто ответил он, глядя куда-то вверх, где над куполом кружили голуби. – Скорее всего, у нас с ними, видать, общие грехи. Вот и чуют родственную душу.

Я хмыкнул и шагнул в ворота. Двор был пуст, мы обогнули храм и вышли на тенистую дубовую аллею, которая вела к зданию приюта. Солнце пробивалось сквозь кроны старых деревьев, и свет ложился на землю пятнами, будто кто-то рассыпал золото.

– Решили взять на воспитание ребенка? – уточнил мой провожатый.

Я покачал головой:

– Просто с недавнего времени курирую это заведение. И стараюсь помогать детишкам по мере сил.

Гришаня кивнул:

– Дело благое, – ответил он и живо уточнил. – А как синодники отнеслись к тому факту, что святое заведение курирует некромант?

Я усмехнулся и пожал плечами:

– Вроде бы особо не протестовали.

– Понимаю, – отозвался Гришаня.

На детской площадке неподалеку от входа играли дети. Кто-то гонял мяч, кто-то возился с котёнком. Несколько детишек лепили в песочнице куличи. Один мальчишка с сосредоточенным видом пытался починить деревянный кораблик, другой сидел на лавочке поодаль от остальных и читал книжку, шевеля губами. Детский смех звенел в воздухе, словно колокольчики, и в груди у меня неожиданно защемило от чего-то простого и чистого. Я замедлил шаг, рассматривая площадку.

– Неплохой приют, – отметил Гришаня.

Я повернулся к нему, уточнил:

– С чего ты взял?

– Да потому что у детишек, – Гришаня кивнул в сторону площадки, – глаза живые, радостью светятся. И дети смеются. Значит, здесь их любят и заботятся. Поверьте, Павел Филиппович, я в приютских разбираюсь. У некоторых пацанов с малолетства такой отпечаток на лице, словно они острог и каторгу строгую прошли. Такие не то, что смеются, даже улыбаются редко. А если и улыбаются, то это больше похоже на оскал как у зверей хищных. А эти… другие.

Я не стал отвечать, а лишь вздохнул. Гришаня говорил просто, но в его словах была своя правда. Мы поднялись по ступеням крыльца, я потянул на себя заскрипевшую тяжелую створку, и мы вошли в просторный холл.

За стойкой справа от входа сидела мать-распорядительница, высокая, худая женщина с усталым лицом и мягкими глазами. Она некоторое время пристально рассматривала нас, а затем, видимо различив герб семьи на моем пиджаке, радостно улыбнулась:

– Павел Филиппович! – сказала она, сложив руки в молитвенном жесте. – Какая честь вас видеть!

Я улыбнулся.

– И вам доброго утра, матушка.

– Вы просто наш спаситель, – начала женщина с лёгким поклоном. – Потому что в последнее время в наш приют пошло настоящее паломничество с просьбой взять старших детей в ученики. Мы теперь молимся за вас каждое утро.

– Благодарю. – Я слегка поклонился. – Но молитесь лучше за детей. Им это нужнее. Вряд ли Искупитель слышит молитвы за душу некроманта.

– Искупитель слышит просьбы за любую душу, – с мягкой улыбкой ответила женщина.

– Надеюсь, жалоб от детей, которых отдали в обучение, не поступает? – с легкой тревогой уточнил я, и мать-распорядительница замотала головой:

– Искупитель с вами. Они счастливы и изучают новые ремесла. Вы дали путевку в жизнь многим, мастер Чехов. Это дорогого стоит. Благодаря вам, они не пополнят ряды уличных банд.

При этих словах, женщина как-то странно покосилась на Гришаню, но тот ловко отвел взгляд, делая вид, что ничего не заметил.

– Мне нужно поговорить с двумя воспитанниками, – произнес я, меняя тему разговора. – Леонидом и Иваном.

Лицо матушки на миг изменилось. Улыбка не исчезла, но в глазах промелькнула осторожность.

– Простите, мастер Чехов, но… мальчиков больше нет в приюте. Их забрали.

– Как это? – я нахмурился. – Куда они делись?

Женщина склонила голову и терпеливо пояснила:

– Их взяли на воспитание.

– Кто? – уточнил я.

– Простите, – тихо произнесла она. – Это информация под защитой. Я не могу назвать имена тех, кто взял ответственность за Ванюшу и Леонида.

Я хотел было возразить, но промолчал. Информация о том, куда отдали на воспитание детей, и правда была тайной, которую защищал закон.

– Понимаю, – сказал я и поклонился. – Спасибо, матушка.

– Но смею вас заверить, что мальчики в хороших руках, – она светло улыбнулась, словно пытаясь уверить меня в том, что эта тайна не должна была тяготить мою душу.

– Спасибо вам за добрые слова, – я кивнул.

– Отобедаете с нами? – робко уточнила женщина, но я покачал головой:

– Простите, у меня еще много дел.

– Понимаю, – ответила женщина. – Народный адвокат, который защищает интересы простых людей всегда занят.

Я тепло улыбнулся:

– Но на днях я обязательно вернусь в ваш приют и с радостью отобедаю с воспитанниками, – заверил я мать-распорядительницу. – До встречи.

– До встречи, мастер Чехов, – ответила женщина и осенила меня знаком Искупителя. Картина вышла настолько забавной, что Гришаня прикрыл ладонью лицо, пряча улыбку.

* * *

Мы вышли на крыльцо. Тяжелая дверь со скрипом захлопнулась за нами. Солнце уже стояло высоко, и воздух пах мёдом и прогретым камнем. Детская площадка уже пустовала. Видимо, старшая сестра увела воспитанников на второй завтрак.

– Простите меня, Павел Филиппович, но я все время ожидал, что вы начнете дымиться.

– А ты сам? – уточнил я с ухмылкой. – Я был уверен, что у тебя хвост отвалиться.

– Нет у меня хвоста, – проворчал парень, но зачем-то отряхнул штаны пониже спины. – И в храмах я вполне себе неплохо себя чувствую. Тут часто оставляют печеньки у образов святых.

– Их же собирают, чтобы отдать детям, – я попытался усовестить Гришаню.

– А я в глубине души тоже ребенок. И не так уж и сильно в глубине, – возразил он.

Мы спустились с крыльца и Гришаня спросил:

– Что это значит: «взяли на воспитание»?

– Это значит, что дети станут жить в семье, как приёмные, – объяснил я. – Не усыновленные, а на правах приёмных. Им могут купить отчества, дать фамилии. Но прав наследования титулов у них не будет. Хотя…

Я собирался продолжить, но вдруг замер. Потому что за коваными воротами я заметил знакомые силуэты. Сердце на мгновение сбилось с ритма. По аллее, между старых лип, шли четверо: двое взрослых и двое подростков.

– Вот и ответ, – произнёс я тихо и направился к воротам.

Филипп Петрович и Людмила Фёдоровна не торопясь шли по дорожке, а рядом с ними топали двое подростков. Леонид и Ванька. Те самые. Оба выглядели довольными, оживлёнными, с лицами, на которых впервые появилось что-то похожее на уверенность. Людмила Фёдоровна держала Ваньку за руку, что-то рассказывала, а тот смеялся. Леонид шагал рядом с отцом, явно гордый, что взрослый мужчина говорит с ним на равных.

Я свернул в парк, Гришаня направился за мной.

– Доброе утро, – поздоровался я, подходя ближе.

Отец обернулся. На его лице мелькнуло лёгкое смущение, которое, впрочем, быстро сменилось теплом.

– Доброе, Павел, – ответил он.

Парни застыли, растерянно глядя на меня. Воцарилась неловкая пауза.

– И почему ты не сказал… – начал было я.

– После того как Маргарита… пропала, я долго не мог прийти в себя, – начал отец. – В душе была пустота…

– Мальчики, идите погулять, – с теплой улыбкой произнесла Людмила Федоровна. Парни переглянулись, кивнули и направились по аллее. Я же взглянул на отца, ожидая продолжения.

– И чтобы забить эту пустоту, я отправился в тот монастырь, где служит Петр Алексеев. Тот самый, которого я когда-то отправил на каторгу. Хотя, признаться, никогда не был особо верующим человеком, – продолжил Филипп Петрович. – Но отчего-то решил поговорить именно с ним.

– Неожиданно, – удивился я.

– Он предложил мне обратиться со своим вопросом к Искупителю. Тот услышит меня и даст правильный ответ. Мне тогда показалось, что этот совет лишний. Но в тот же вечер я его задал. И ночью мне приснился сон, как я еду в этот приют и беру на воспитание двух детишек, которые заполнят пустоту в моей душе. И утром я решил: раз уж я не смог уделять достаточно времени тебе и… – на лицо отца набежала тень, но он все же продолжил, – может быть им я дам то, что не получили мои родные дети.

Я только кивнул и перевёл взгляд на Людмилу Фёдоровну. Она улыбалась тепло, чуть смущённо.

– Филипп Петрович обсуждал это со мной, – сказала она. – Мы… некоторое время общались по-приятельски.

– Когда? – удивленно поднял брови я. – Отец же…

– Есть такая вещь, как мобильный телефон, – перебила меня Яблокова. – С помощью него можно позвонить или написать сообщение. Очень удобная штука. Кстати, именно я и подсказала взять Леньку и Ваньку.

Я кивнул. И впервые не почувствовал ревности или недосказанности. Наоборот, в груди расцвела гордость.

Взглянул на сидевших на лавке детей, которые смеялись, обсуждая что-то между собой. На их лицах было то, что редко встретишь у взрослых: искреннее, неподдельное счастье. Я смотрел на них и думал, что, возможно, в этот раз у отца все получится как надо. А еще, что старший Чехов, наконец, перестал прятаться за делами. И начал просто жить.

Филипп Петрович между тем заметил стоявшего в паре шагах от меня Гришаню.

– А это кто? – спросил он, кивнув в сторону парня.

– Мой новый водитель на замену Фоме, – ответил я. – Хочет, как положено, присягнуть семье.

Я ожидал строгого взгляда, холодного замечания. Но Филипп Петрович осмотрел парня без осуждения, а с внимательным любопытством.

– Молодой человек, – сказал он, обращаясь к парню, – надеюсь, вы понимаете, что честь семьи – не просто слова?

– Понимаю, Филипп Петрович, – с легким поклоном ответил Гришаня.

– Этот мальчик давно возит Павла, – вклинилась в разговор Яблокова. – И часто помогает ему в делах. Я понимаю, что Фомушку заменить будет трудно, но Григорий отличная кандидатура. Он искренний, ответственный.

Она взглянула на старшего Чехова. Тот ненадолго замялся, а затем произнес:

– Если вы ручаетесь за него, Людмила Федоровна.

– Ручаюсь, – с готовностью подтвердила женщина.

– Тогда я поддержу кандидатуру перед Софьей Яковлевной, – ответил отец. – А теперь, если вы нас извините, у нас важное дело – выбирать собак для охраны дома.

Я рассмеялся:

– Надеюсь, вечером ты привезешь Людмилу Федоровну домой?

– Можете не сомневаться, юноша, – строго ответила женщина, но щеки ее покрылись румянцем.