Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Я почувствовал, как по комнате разливается что-то невидимое, тонкое, почти неуловимое, но действующее. И от этого внутри стало теплее и спокойнее. Острые углы напряжения сгладились, будто кто-то прикрыл их мягкой тканью.

Я осторожно коснулся её ладони на своем плече. Тихо, без усилия, лишь слегка сжал, напоминая: хватит, не надо больше. То, что она делает, работает слишком хорошо. И если кто-то из присутствующих осознает, что это внушение, то эффект будет потерян.

Она поняла мой намек сразу. Её пальцы чуть дрогнули и девушка смущенно замолчала. Манипуляция медленно рассеялась, как лёгкий пар над чайником, когда убираешь его с огня.

Но, кажется, никто, кроме меня, не заметил. Ни Волков, ни Плут, ни Свиридова. Они сидели молча. Кто с насупленным видом, кто с задумчивостью, кто с лёгкой растерянностью. Как будто слова девушки открыли какую-то дверь, в которую каждый теперь должен был зайти сам.

И я подумал: может быть, именно с таких слов и начинается перемирие. Не с громких клятв и бумажных соглашений. А с простой, тихой просьбы отказаться от прошлого и попробовать жить иначе. Хотя бы ненадолго.

Волков откинулся на спинку стула. Он молча смотрел на свои пальцы. Потом заговорил, словно обращался сам к себе:

– Я слишком стар, чтобы снова играть в это.

Плут напрягся.

– Я устал, – добавил Юрий после короткой паузы. – Мне бы… тишины. Чтобы без этих выстрелов в спину, перешёптываний за дверью, без того, что каждый молодой щенок мечтает ухватить тебя за горло, потому что в его глазах ты просто старая собака, давно потерявшая нюх.

Он посмотрел на меня, чуть скосив глаза, и тихо усмехнулся:

– И ведь, может, Плут даже прав. Зубы уже не те. Щелкнуть могу, но только если подпустят близко. А сейчас близко никто не подходит, слишком научены. Да и я сам уже не рвусь. Спать люблю больше, чем раньше. Серьёзно. Сон стал таким редким подарком…

Он замолчал. Протянул руку, будто хотел дотронуться до чего-то невидимого на краю стола, но передумал.

– Мечтаю жить нормально, – продолжил он. – Не по законам улицы или Империи. По своим. Чтобы хоть раз дышать полной грудью, не шарахаясь от каждого шороха. Чтобы в дверь стучали не с ордером или ножом. Чтобы никто не спрашивал, зачем ты жив, и сколько за тобой долгов. Не ждал, когда оступишься.

Он поднял на меня глаза. Тихие, усталые, в которых всё ещё жива память обо всём, что он делал. И о том, чего уже не хотел повторить.

– Потому и сижу здесь, и даже руку помощи протянул, – кивнул в сторону Плута. – Не потому, что слаб или боюсь. Мне попросту не нужны конфликты. У меня позади долгая жизнь, в которой каждое утро начиналось с тревоги, а вечер заканчивался в напряжении.

Я понимал, что он говорил не только для меня. Быть может, и впрямь пытался показать Плуту, что ждет его через годы.

Юрий провёл ладонью по столу, будто что-то стирал. Или, наоборот, желал оставить след.

– Хочу жить, а не выживать, не пытаться все контролировать. А чтобы чай был с мятой, а соседи знали по имени, а не по прозвищу. Чтобы сын мог гордиться, а не шептать фамилию. Вы понимаете?

Я кивнул. Он говорил просто, но в каждом слове был смысл. Волков больше не тянулся к прошлому. Он его знал, носил на себе, как шрам, но не гордился. И не хотел повторять.

– Потому и сижу здесь, – сказал он тише. – И даже не огрызнулся на ворчание Плута. Потому и слушаю вас, Павел Филиппович. Верю – ещё можно успеть. Хотя бы для себя.

Он замолчал, и на мгновение в комнате стало особенно тихо.

– Я не хочу стать такой же старой собакой, как вы, мастер Волков – ответил вдруг Плут.

Он повернулся, и я заметил в его лице не привычную насмешку, а что-то другое – тень усталости, которую он всё это время прятал за ухмылками.

– Я вижу, как вы смотрите на меня. Думаете, что мы щенки. Молочные зубы, кровь играет, а мозгов ещё не появилось. Может, раньше так и было. Но я уже не тот.

Он встал и прошёлся по комнате, словно не мог усидеть на месте. Остановился у стола и поднял взгляд.

– Я не хочу в сорок с чем-то просыпаться в грязной квартире, с пистолетом под подушкой и думая, что каждая ночь как последняя. Не хочу выходить на дело, когда стемнеет, потому что днём слишком много глаз. Хочу жить… нормально. В доме с окнами в сад. Где меня знают по имени, а не по кличке. Где никто не боится встречного взгляда.

Он усмехнулся, но без удовольствия.

– Я не щенок, мастер Волков. И слишком хорошо знаю цену всему этому – и жизни, и земле, и деньгам, которые с кровью доставались. И скажу честно: не такой уж это лакомый кусок. Проблем больше, чем проку. Слишком много тех, кто считает, что ты им чем-то обязан.

Он выдохнул и добавил тише:

– Я хочу жить среди тех, кто меня не помнит. Чтобы однажды проснуться и знать – сегодня не приедтся никому врать. Ни себе, ни другим.

Повисла тишина. В ней было что-то настоящее. Без бравады, без показных жестов. Просто голос человека, который впервые сказал вслух то, о чём раньше думал только в темноте, лежа один в комнате, где тишина бывает особенно оглушающей. А еще я вдруг подумал, что не Арина Родионовна заставила их так думать. Просто под ее влиянием они сказали то, что давно зрело в их душах. И от этой мысли я едва заметно улыбнулся.

Глава 8
План, надежный, как…

Свиридова сидела прямо, как будто ее спина была выточена из хорошей стали.

– Если старые разногласия на время забыты, – начала она, глядя поочерёдно на всех, – может быть, перейдём к обсуждению плана?

Голос её звучал спокойно, ровно, но я уловил в нём некую сухую сосредоточенность. И поразился как она мягко, но уверенно возвращала разговор в русло, где было меньше эмоций и больше конкретики.

– Нам нужны улики, – продолжила она. – Те, которые примет Дубинин. Обычные уличные слухи его не устроят. Он не станет рисковать, если не будет твёрдо уверен, что у него на руках неоспоримые факты, с которыми можно будет пойти к прокурору.

На секунду в комнате стало чуть тише. Волков кашлянул, Петров откинулся на спинку стула, но никто не перебил Елену Анатольевну.

– И времени у нас всего неделя, – добавила она. – Не месяц, не два. Неделя. Потому что если за это время мы ничего не представим, то Дубинин не из тех, кто забывает обиды. Если мы не справимся, он возьмется за нас с новыми силами. И скорее всего сдержит обещание про острог.

Я кивнул, соглашаясь с коллегой.

Плут и Волков переглянулись. В этом взгляде показалось осторожное любопытство. Будто два старых зверя ощупывали друг друга глазами, проверяя: кто первый предложит более дикий способ расправы. Но никто из них не решился предложить что-то первым.

Именно поэтому Елена Анатольевна поспешила вставить своё – спокойно, но чётко, как человек, который знает, с кем говорит и почему:

– И скажу сразу: похищения работников с последующим избиением и пытками нам не подойдут.

Фраза прозвучала буднично, без осуждения, как будто речь шла о чём-то вроде «не забудьте зонтик, будет дождь».

Волков чуть наклонил голову и развёл руками, словно оправдываясь перед учтивым, но строгим преподавателем.

– Что вы, мастер Свиридова, – проговорил он с мягкой интонацией, даже чуть насмешливой. Но мне показалось, что в голосе его всё же скользнуло лёгкое разочарование. Просто досада человека, у которого был в уме уже готовый, пусть и спорный, ход. И этот ход только что вычеркнули с доски.

Плут тоже выглядел смущенным. Но лишь коротко усмехнулся. Как будто сам себе говорил: «Ну и ладно. Попробуем по-другому»:

– Эх, жаль прошли те времена, когда такой вот начальник третьего отделения за такие разговоры мог вдруг скоропостижно скончаться от избытка свинца, – протянул он, и Волков усмехнулся:

– Что ты помнишь о тех временах, мальчик? – произнес он. – Ты тогда был мал и глуп. Да и слухи, которые ты слышал или смотрел в телевизоре, сильно преувеличены. Даже в Смуту людей сажали. Причем, очень часто. Уж поверь, я знаю, о чем говорю.

Плут хмыкнул, но спорить не стал. В комнате повисла пауза. Спокойная, как стол, с которого убрали острые ножи.

Свиридова едва заметно поморщилась. Эта гримаса длилась не дольше вздоха, но я уловил её. Елена Анатольевна перевела на меня изучающий взгляд.

– Можно попытаться поискать призраков, которые пойдут в свидетели, – произнесла она сдержанно, скорее как предположение.

Я медленно кивнул, но тут же развёл руками:

– Можно. Но, думается мне, шаманы «Содружества» избавились от таких едва только приказчики холдинга узнали, что я вступаю в дело.

Елена не стала спорить. Она коротко кивнула, будто признавая, что всё это звучит логично.

– Полагаю, что ни одного духа нам не найти, – продолжил я рассеянно. – Всех, кто мог говорить, упокоили. Или увели в такую глушь, что и следа не осталось.

Елена Анатольевна тяжело вздохнула и скрестила руки на груди, прищурив глаза.

– А вы, наверняка, сами сообщили о себе, – проговорила она сухо. – В излюбленной манере: пришли на встречу, и угрозами с шантажом пытались заставить «Содружество» отступить?

В её голосе прозвучала ирония, которой она прикрывала разочарование. Мне вдруг стало неловко. Не потому что она ошиблась – наоборот, потому что угадала слишком точно. Слишком легко. И, кажется, не только она одна так подумала.

Я отвёл взгляд, задержал дыхание, а потом выровнял голос, стараясь говорить спокойно:

– Если вы имели в виду нашу первую встречу, то там я использовал вполне законные основания. А вовсе не угрожал, и тем более не шантажировал.

Слова прозвучали нейтрально. Но я знал, что напор и тон, с которым я говорил тогда, могли быть восприняты как давление. Может, так оно и было. Тогда внутри горело желание сыграть на опережение, не дать им почувствовать силу. И всё это теперь неудачным эхом возвращалось ко мне.

В комнате повисло напряжение. Плут усмехнулся уголком губ и посмотрел на свою спутницу со смесью гордости и одобрения. Волков бросил короткий взгляд в мою сторону и заметил:

– Я видел уже слишком много лобовых атак, которые заканчивались ничем. Вам не стоит себя винить. Иногда именно так и надо поступать. Иначе не поймешь, сработает или нет.

Свиридова склонила голову набок, глядя на меня с такой вежливой ехидцей, что любой, кто ее не знал, решил бы сейчас последует комплимент.

– И какой теперь план? – осведомилась она, подняв брови. – За неделю построить поместье или купить его и надеяться на то, что «Содружество» решит его у вас отобрать?

Я открыл было рот, но не успел ответить.

– А если… – подал голос Плут, – если, например, подкинуть одному из их приказчиков девицу… из недавно упокоенных… – он запнулся, покосившись на Свиридову, – и потом объявить, что он из этих?.. Ну вы понимаете. Из извращенцев.

В комнате повисла пауза, чуть вязкая и немного комичная. Из тех, когда все уже поняли, что было сказано, но еще не решили: смеяться, отругать или сделать вид, что не слышали.

Свиридова медленно повернулась к Плуту. Посмотрела на него так, как смотрят на человека, который только что предложил починить порванное исподнее скрепкой и молитвой. Молча. С достоинством.

– Простите, – произнесла она наконец. – Это было сейчас… сказано вслух?

Плут внезапно покраснел и пожал плечами:

– Ну, а что. Народ любит скандалы. Особенно с мертвецами. Прессу можно предупредить заранее. Подбросить пару намёков в местные издания. Сыграть на низменном интересе к чужим отклонениям…

– И все это за неделю? – уточнил я, стараясь сохранить лицо.

– За двое суток можно, – с энтузиазмом ответил он. – Только нужно знать, где копать. Ну, и мертвую девушку раздобыть.

Свиридова подняла глаза к потолку и выдохнула:

– Отлично. Осталось только выбрать кладбище.

Я молчал. И, пожалуй, даже сочувствовал ей. Ибо, кажется, коалиция у нас собралась не из простых.

– В этой идее есть кое-что, – протянул я, и в комнате сразу стало чуть тише. Все удивлённо посмотрели на меня. Даже Волков, казалось, оторвался от своих мыслей. Только Плут довольно ухмыльнулся, хлопнул себя по колену и метнул в сторону Юрия взгляд, в котором читалось: «А говорил – щенок».

Я выдержал паузу, а потом добавил, глядя перед собой:

– Если один из приказчиков недавно умер…

– Да это несложно организовать, – слишком живо подхватил Плут, но тут же осёкся. Елена Анатольевна метнула в него взгляд такой силы, что, будь он немного сильнее, мог бы и вспыхнуть.

– … то можно будет попытаться воскресить и допросить его труп, – спокойно закончил я.

Сказанное повисло в воздухе. Я поставил ладони на стол, чуть подался вперёд.

– Без насилия. Без скандала. Если повезёт, и тело ещё не разложилось слишком сильно – я смогу вытащить из него часть памяти. Воспоминания, мотивацию, или хотя бы имена. А это уже направление для удара.

Свиридова медленно кивнула. Её лицо оставалось каменным, но пальцы расслабились. Для неё это был почти знак согласия.

– Осталось выяснить, кто из них умер недавно, – добавил я. – И где его похоронили. Остальное – дело техники.

– А если его кремировали? – не удержался Волков.

– Тогда будем работать с живыми, – пожал плечами я. – Но пока надежда есть, лучше её использовать.

В этот момент мне показалось, что впервые с начала собрания мы не просто перебрасывались репликами, а начали двигаться в одном направлении. Пусть и медленно. Пусть и каждый со своим умыслом. Но всё же вместе.

– А ещё можно выяснить тех, кто помогает «Содружеству», и поискать мёртвых в их окружении, – задумчиво протянул Волков, склонив голову набок, словно прикидывал что-то в уме. – Думаю, они тоже могут что-то знать.

Я покачал головой:

– Не думаю, что они оставили нам такую лазейку. Если приказчики и правда работают с сильными мира сего, те наверняка давно прикрыли все тылы. Стерли следы, уничтожили свидетельства. А мёртвых… таких мёртвых, как нам нужны, рядом с ними просто не осталось.

Юрий слабо усмехнулся и, не глядя на меня, сказал тихо:

– Знаете, Павел Филиппович… Я знал таких колоссов. Таких, что, казалось, сами тень отбрасывали в другую сторону. В начале они очень осторожны. Даже чересчур. Просчитывают каждое движение, перестраховываются, словно боятся собственной силы.

Он поднял взгляд, в котором виделся опыт, усталость и легкая тень сожаления.

– Но потом… приходит уверенность. Мол, если никто не поймал за столько лет – значит, и не поймает вовсе. Если не рухнули вчера, значит, и завтра устоим. Они начинают верить в собственную исключительность. В то, что играют по особым правилам, которые больше ни на кого не распространяются. А потом… потом пропускают удар. Не потому, что слабые, а потому что расслабились. Потому что решили, что нож больше не опасен. И вот именно тогда – именно в этот момент – и приходит расплата.

Он замолчал. Только пальцем негромко постучал по столу, словно ставя точку.

И, как бы банально это ни прозвучало, я понял: он прав.

Плут закатил глаза, будто услышал что-то слишком наивное, чтобы тратить силы на спор. Он даже не обернулся к Волкову, просто отвёл взгляд в сторону, сделав вид, что оценивает полотно на стене. Видимо, решил не ворошить только что зарытую топорную ссору. На этот раз все же промолчал.

Юрий всё видел, но никак не отреагировал. Только чуть приподнял брови и взглянул на Плута с лёгким, почти дружелюбным снисхождением – как старший, который привык к юношескому бунту и знает, что тот пройдёт. Он не стал заострять внимание на этом моменте, а вместо этого повернулся ко мне и протянул ладонь.

– Сделаем, как договорились, – произнёс он негромко.

Я сжал его руку.

– Осторожно, – только и сказал я. – В этой игре никто не бессмертен.

Юрий чуть кивнул

– К слову о бессмертных, – негромко отозвался Плут, не глядя на нас напрямую. Голос его был ровный, но с лёгким напряжением, как у человека, который давно всё обдумал, но не спешил делиться. – Мы должны предусмотреть вариант, в котором не сможем угодить Дубинину. И этот легавый решит, что ему можно будет нас тиранить.

– Мы со всем разберёмся, – легко отмахнулся Волков.

Но Плут нахмурился, губы его скривились, и он всё-таки поднял взгляд. Прямой, чуть прищуренный.

– Он может оказаться проблемой… – повторил он чуть тише, но гораздо серьёзнее. – Слишком правильный. А с такими, как он, знаешь ли, договориться труднее, чем с убийцей.

– Знаете, – негромко продолжил Гордей, – мне вот всё кажется, что этот Дубинин совсем не просто так взялся нас по очереди тиранить. Он не о правде мечтает, а о повышении. Думается мне, что он спит и видит, чтобы мы друг с другом сцепились. Чтобы «Сыны» и «Кадеты» передрались насмерть. А он потом – с ведром и веником. Доблестно всё «вычистит» и отчитается начальству.

– Гордей Михайлович, – протянул Волков, чуть покачав головой. – Да у нас и без Дубинина дела идут как на краю могилы. Мы и сами готовы перегрызть друг другу глотки. Нам помощники не нужны.

Он сцепил пальцы на животе. Казалось, его ничем уже нельзя было удивить – ни жандармами, ни предательствами, ни смертями. Всё это он уже видел, пережил, переварил.

Плут фыркнул и отмахнулся, как будто от назойливой мухи:

– И раньше так было. Всегда кто-то кого-то не любил, всегда скрежетали зубами. Только разница в том, что раньше нас держала система – или страх, или общие враги, или уважение. А теперь… каждый сам по себе. Как собаки у миски.

Он на секунду замолчал, потом усмехнулся:

– Вот только миска та всё меньше. А псы злее. И я не удивлюсь, если кто-то вроде Дубинина решил просто подтолкнуть. Чуть-чуть. Чтоб сами себя и сожрали.

В комнате снова стало тише. Плут нахмурился и потёр пальцем висок, будто мысли, роящиеся в голове, начинали давать о себе знать неприятным зудом.

– Если так дальше пойдёт… – пробормотал он, не глядя ни на кого. – Придётся идти работать на завод. Стану Петровым Иваном, буду клепать детали в две смены и не отсвечивать.

Он сказал это беззлобно, почти спокойно. Волков усмехнулся, не глядя на него, и покачал головой. Его ладонь легла на стол тяжело, с лёгким скрипом в суставах.

– Я для этого слишком стар, – ответил он негромко. – Старого пса новым трюкам не учат.

Он говорил это просто, без жалости к себе. Будто просто констатировал факт, как если бы вышел срок старой лицензии.

– К тому же, – добавил он чуть тише, – у нас, у старых, лапы уже не те, чтоб держать гаечный ключ. А голова… она всё равно будет думать, как обойти начальника цеха и устроить свой подпольный склад.

Он едва заметно усмехнулся. И глаза его прищурились с тем же выражением, с каким кто-то другой мог бы рассказать добрую байку из прошлого.

Плут на секунду взглянул на него, и в этом взгляде не было ни презрения, ни насмешки. Только молчаливое понимание. Такое, какое бывает у тех, кто слишком долго живёт по краю и вдруг замечает: крылья-то уже не те. Но ещё держат. Пока.

Мы попрощались без суеты. Плотно кивнули Волкову и Плуту – каждый остался при своём, но больше не рвал когти друг другу. На этом, казалось, было достаточно. Я поднялся первым, и, чуть придерживая Арину Родионовну под локоть, мы вышли в коридор, не спеша спустились на первый этаж, и вышли в прохладный вечер.

Улица дышала дымкой. Мягкий свет фонарей ложился на мокрый асфальт, от которого уже начинала тянуть влажной ночной сыростью. Я помог Арине устроиться в машину, закрыл за ней дверцу и обошёл капот, чтобы сесть рядом.

Двигатель загудел, будто нехотя, и мы поехали. За окнами проплывали дома, витрины и редкие прохожие. Арина молчала несколько минут, разглядывая свою перчатку – будто что-то вспоминала. Потом повернула голову ко мне:

– Вы заметили, как Волков с Плутом стараются не смотреть друг другу в глаза? – спросила она тихо, почти шёпотом, будто боялась, что кто-то может подслушать даже сквозь стекло.

Я кивнул, не отрывая взгляда от дороги:

– Заметил.

Помолчал чуть, прежде чем добавить:

– И это может быть как признаком старой обиды… так и условием перемирия. Порой проще не смотреть, чтобы не сказать лишнего.

Она медленно кивнула. Посмотрела в окно. Свет из витрины на углу выхватил её точеный профиль.

– Тяжело, наверное, так жить, – тихо проговорила она. – Всё время среди тех, с кем заключаешь временный мир. Не доверяя. Не зная, в какой день могут напасть.

– Не все умеют иначе, – ответил я. – А некоторые уже не верят, что смогут.

Машина шла ровно, и в салоне было тихо. Только ровное дыхание рядом и редкий хруст шин по песку. Я бросил взгляд на Арину – она уже снова смотрела вперёд.

– Самое удивительное, что они очень похожи друг на друга. И те и другие просто хотели выжить в Смуту. К тому же каждая организация сейчас желает уйти от нелегальных дел.

– Вы правы, – не стал спорить я.

– И почему они продолжают цапаться? – нахмурилась Нечаева. – Будто в этом есть смысл.

– Быть может это наше общее дело поможет им перестать воевать, – предположил я.

– Некромант – миротворец, – протянула Арина Родионовна задумчиво и улыбнулась. – Звучит. Надо будет написать на визитке…

– Не надо, – быстро возразил я и понял, что меня отпускает напряжение, накопленное за весь вечер. – Спасибо, что вы были со мной.

– Спасибо, что позвали с собой, – ответила девушка и вложила в мою ладонь свою.