Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Соавторы: Павел Барчук,Сергей Орлов,Марина Рябченкова,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 241 (всего у книги 339 страниц)

– Почему? – не понял я.

– Потому, что в случае попытки вашего давления, репортеры могут начать писать, что «Содружество» подверглось рейдерскому захвату со стороны силовых структур. Ну, знаете, эти репортажи в которых ведущие плачут о том, как отнимают все у честных промышленников.

– Это угроза? – уточнил я.

– Ни в коем случае, – приказчик сдержанно улыбнулся. – Просто констатация факта. Мы тоже можем играть по таким правилам. И у нас хватит ресурсов для ведения этой игры. Хотя, признаться, я не понимаю, причины спора. Мы просто предложили Кочергину продать участок, мастер Чехов

– Под «предложением» вы имеете в виду проверку санитарной службы, закрытие фермы под предлогом «риск эпидемии»? Или штрафы за мусор?

Приказчик равнодушно пожал плечами:

– Мы лишь уведомили соответствующие службы, что имеются основания. Всё остальное – их инициатива.

Я взглянул ему в глаза и не отводил взгляда.

– Значит, вы не отрицаете давление на собственника?

– Мы просто стараемся убедить в выгодности сделки. Всеми законными способами. Только и всего.

Я медленно выдохнул.

– Я понимаю, что вы работаете по отработанной схеме. Но вы не учли одного – Кочергин не сдается. И у него есть адвокат.

Приказчик чуть наклонил голову.

– Адвокат, который будет долго судиться и в итоге, возможно, проиграет, испортив репутацию? Или, быть может, неожиданно получит выгодное предложение и откажется от дела. Так ведь тоже бывает?

– Со мной не бывает, – спокойно отозвался я.

– Тогда советую вам искать поводы для подачи жалобы в Промышленную палату, – тихо ответил мужчина. – Я передам вашу позицию руководству. Не думаю, что это что-то изменит. Но счёл бы разумным дать вам знать: с этого момента наша компания будет использовать все законные методы для защиты своих интересов.

– Прекрасно, – ответил я и поднялся с кресла.

Он тоже встал. Мы обменялись рукопожатием, которое длилось на полсекунды дольше, чем нужно. Я вышел из кабинета и вздохнул. Как я и предполагал, встреча закончилась ничем. Теперь нужно искать способы отвадить компанию от Кочергина. А еще лучше отучить самоуверенный в своей безопасности агрохолдинг действовать так нагло.

Мне вспомнились слова Миронова о том, что «Содружество» это машина, которая перемалывает все, попавшееся ей на пути. И в душе начал разгораться азарт. Потому что теперь мы будем играть всерьез.

Глава 24. Разговоры о главном

Я подошел к машине, и при виде меня Гришаня оживился:

– Вашество, как все прошло? – спросил он, едва я сел в машину.

– Ожидаемо, – усмехнулся я.

– Удалось убедить барыгу отстать от хороших людей? – парень просиял.

– Увы, но нет, – вздохнул я. – Это было бы слишком просто. Да я и не ждал такого исхода от этой встречи.

– Разве? – нахмурился водитель, трогая машину с места. – Я-то посчитал, что вы легко размажете этого ухаря. Вам ведь несложно припугнуть его кем-то из мертвых. Попросить кого-то из призраков пару ночей стягивать с него одеяло. Или тапком там по морде постучать. И любой сговорчивее станет. А призраки только рады будут вам служить.

– С чего ты это взял? – уточнил я с деланным безразличием.

– Я видел в ангаре, как они на вас смотрели, – лукаво прищурился парень. – И у дома мельника. Так собаки глядят на хозяина. С преданностью во взгляде.

Гриша покосился на меня через зеркало заднего вида. Будто хотел убедиться в своей правоте. Я флегматично пожал плечами, но решил разъяснить ситуацию.

– Можно припугнуть кем-то из мертвых. Тут спорить не стану – подобная мысль меня посещала. Но эта карта может оказаться вовсе не козырной.

– Как это? – не понял я.

– Стоит понимать, что такие люди могут нанять шаманов, а скорее всего уже это сделали. Во всяком случае так сказал приказчик.

– Найти шамана не так уж легко, – засомневался Гриша.

– Это в Петрограде шаманы недавно официально признаны. А за пределами столицы о них знают давненько. У нас принято считать провинциалов наивными и недалекими. А меж тем они ведают о жизни куда больше.

– Ваша правда, – кивнул водитель.

– «Содружество» много лет работает за пределами крупных городов, – продолжил я. – Я уже попытался разыграть призрачную карту, и приказчик на нее не повелся. Наверняка он даже был готов к такому раскладу. И теперь везде дежурят шаманы, которые в случае чего засвидетельствуют, что я натравил на несчастного приказчика или одного из учредителей мертвых. Со злым умыслом. И мне вменят злоупотребление силой.

– Я об этом не подумал, – нахмурился Гришаня. – Сложно у вас, у благородных.

Я на подобное заявление лишь усмехнулся, понимая, что парень и сам не совсем простолюдин. Но у него здорово получалось играть в парня с низов.

– Ты никогда не думал играть на сцене? – спросил я с улыбкой.

– Волки в цирке не выступают, – буркнул он с показной обидой, но в глазах плясали черти. – Куда вас везти? Домой?

Я задумался на пару секунд и вынул из кармана телефон. Быстро нашел в списке номер отца. Тот взял трубку почти сразу.

– Привет, – начал я, едва услышав его голос. – Хотел узнать, быть может я составлю тебе компанию за обедом?

– Ты будешь кстати. Я в кои-то веки смог, наконец, уговорить Софью Яковлевну встретиться со мной в ресторане, и мы выбрались в город. Так что если ты не возражаешь против семейной встречи, то подъезжай…

Спустя секунду в динамике послышались шорохи, а затем раздался голос бабушки:

– Если ты собирался посплетничать по-мужски, говори сразу. Тогда я уеду и оставлю вас с Филиппом наедине. Но имей в виду: направлюсь в твой дом и устрою там беспощадный девичник.

– С удовольствием встречусь с тобой, – ухмыльнулся я.

– Я умею угрожать, – фыркнула княгиня и вернула трубку отцу.

– Ты все слышал, – буркнул он. – Мы в ресторане «Имперская булка».

Короткие гудки свидетельствовали о том, что князь прервал разговор.

– Ты знаешь, где находится…

– Конечно, – отозвался Гришаня до того, как я озвучил наименование заведения.

Я запоздало подумал, что парень имеет чуткие уши и наверняка может слышать больше чем простой смертный. Но комментировать это не стал. У каждого из нас были свои таланты, которые мы пытались скрывать от общества. Потому что многие были к такому не готовы.

Нужное мне заведение располагалось неподалеку от центра. Снаружи распознать ресторан можно было лишь по вывеске с названием.

– И как тут кормят? – уточнил я у водителя, когда он открыл для меня дверь машины.

– Почем же я знаю? – удивленно уточнил парень, но продолжил, заметив мой скептический взгляд. – Булки здесь не особенно хороши. Сладкое тут стоит дорого. Но как по мне, так гадость редкая. А вот мясо у них годное.

Гришаня глубоко втянул в себя воздух носом, а потом добавил:

– Рыбу не берите. Она сегодня несвежая.

Я кивнул и направился ко входу, размышляя о том, насколько мы разные с теми, кто имеет животную ипостась.

Ресторан внутри оказался небольшим, уютным, с приглушённым светом и легкими шторами, которые слегка колыхались от движения воздуха.

Навстречу мне вышел распорядитель.

– Павел Филиппович, вас ожидают, – он коротко поклонился и сделал приглашающий жест.

Я почти сразу увидел родственников, занявших стол у окна.

Они уже заказали блюда. К моему облегчению рыбу родственники проигнорировали: перед отцом стояла тарелка с ломтями мяса. Бабушка вела оживлённую беседу с официантом, который смущённо улыбался, наполняя ее бокал рубиновым напитком.

Я подошёл и тихо кивнул, чтобы не прерывать разговор. Бабушка первой повернулась, и её лицо озарилось тёплой улыбкой:

– Вот и ты, Павел. Мы как раз сегодня рассуждали, что ты у нас на редкость занятой. Вечно не имеешь времени для того, чтобы увидеться с дорогими людьми.

– Бывают счастливые случаи, когда дела подождут, – ответил я и поцеловал бабушке руку. Затем поприветствовал отца. – Добрый день, Филипп Петрович.

Он кивнул в ответ и чуть улыбнулся:

– Рад, что пришёл. Сегодня здесь подают отличное мясо.

Я уселся напротив, и официант почти сразу принес для меня приборы и воду. Атмосфера была спокойной, по-семейному теплой. Я позволил себе откинуться на спинку стула, слушая, как бабушка щёлкает языком, описывая недостатки здешнего десерта – не для того, чтобы пожаловаться, а просто из любви к анализу.

– …вот скажи, – обращалась она к отцу, – если у повара руки золотые, почему мусс у него каждый раз будто из глины? Я ведь не ругаю, я спрашиваю по существу!

– Может, у него золото в пальцах, а не в рецептах, – заметил я и тут же получил от неё шутливый взгляд, полный притворной строгости.

– Ох, как остроумно, мастер адвокат. Вам лишь бы защищать кого-нибудь. Даже здесь нашел себе клиента.

– Не хотелось бы, чтобы ты затаила обиду на несчастного кондитера. Злить некромантку – не к добру.

– Ладно, с десертом переживём. А вот с Щукиным… – она посерьёзнела, вернув бокал на подставку. – С этим уже не до смеха.

Я встретился взглядом с отцом. Он молчал, но вид у него был внимательным, сосредоточенным.

– Он всё ещё скрывается? – уточнил я, расправляя салфетку на коленях.

– Негодяй прячется в тени, – тихо сказал отец. – Александр Васильевич поделился со мной своими соображениями. Нам кажется, что Щукин мог с самого начал нацелиться на тебя.

– Только не подумай, что мы пытаемся тебя в чем-то обвинить, – вмешалась бабушка, наклоняясь чуть ближе.

– Мне такое и в голову не приходило, – отмахнулся я. – Но если он самого начала выбрал меня как жертву, то отчего тянул с исполнением плана.

– А был ли он у него, – Софья Яковлевна скривила губы. – Быть может в момент приезда он все еще был в себе. И следовал первоначальному плану – уничтожить нашу семью.

– Мне правда сложно представить, как долго он жаждал мести, – пробормотал отец. – И выбрал момент, когда мы вернулись с Охоты.

Последнее слово князь произнес очень тихо, чтобы услышать его могли только те, кто сидел за столом.

Я посмотрел на их лица. Это были люди, на которых я мог опереться. И которых мне хотелось защитить. Не формально, а по-настоящему.

– Я не желаю, чтобы кто-то из вас пострадал, – тихо сказал я.

– Ты настоящий Чехов, – мягко произнёс отец. – Упрямый, конечно…

– И в кого он такой, интересно? – с показной задумчивостью хмыкнула княгиня.

Нам принесли горячее. Некоторое время мы ели без разговоров, каждый думая о своём. Но это было молчание не тяжёлое, а доверительное. Такое, какое бывает только в кругу тех, на кого не нужно производить впечатление.

Я хотел узнать, как поживает мачеха, но не хотел спросить об этом при бабушке. Но она все решила за меня, и сама подняла эту тему:

– Как поживает Маргарита Ивановна? Не слишком ли она долго гостит в монастыре?

– Ей легче на святой земле, – хмуро ответил Филипп Петрович.

– Я могла бы сказать о том, что поползут слухи, что свет начнет судачить о причинах ее заключения в стенах храма. Что кто-то может предположить, что ты таким образом решил избавиться от неугодной супруги…

– Об этом сплетничают? – неприятно удивился я.

– Конечно, – ответила княгиня. – В высоком обществе не так много поводов для пересудов.

– Мне плевать на эти разговоры, – отрезал отец.

– Нам всем все равно, – отозвалась бабушка и положила ладонь на плечо сына. – Любому, кто посмеет заговорить об этом при мне, придется забыть о здоровом сне в ближайший год.

– Тогда зачем ты об этом заговорила? – князь выглядел раздраженным.

– Я хочу быть уверена, что у вас двоих все хорошо. Что вы не на пороге расставания.

– Об этом и речи не шло, – отец выглядел раздосадованным. – Мы не ругались и не скандалили. Но у Маргариты ухудшилось самочувствие.

– В твоем присутствии? – словно невзначай уточнила бабушка.

– Не только, – вздохнул отец. – Она перестала спать по ночам. Вздрагивала от каждого звука. Ко всему прочему она почти прекратила есть. Ей становилось плохо от вида любой еды. А потом… – мужчина бросил на меня короткий взгляд и все же сказал, – она начала задыхаться.

– Насколько эти приступы походили на те, которыми страдала Лилия? – прямо спросила Софья Яковлевна.

Отец замер. Стало понятно, что он тоже провел эту параллель с произошедшим с моей матерью много лет назад. Но не хотел говорить об этом вслух. Быть может даже не желал признаваться самому себе, что между смертью первой жены и состоянием нынешней супруги есть некая связь.

– Там ей лучше, – повторил он, словно оправдываясь. – Сегодня мы встретились. Маргарита выглядит здоровой. И очень просила позволить ей остаться при храме.

– Ты ведь понимаешь, о чем я беспокоюсь на самом деле? – бабушка вздохнула. – Она может родить некроманта.

– Это не приговор, – возразил отец. – Если ты считаешь, что я повторю свою ошибку…

– Думаю, что речь вовсе не об этом, – предположил я. – Полагаю, что бабушка беспокоится о том, что жрецы могут претендовать на твоего ребенка.

– Они способны заявить, что ребенок погиб при родах. Или что мать с малышом сбежала от мужа деспота, – закивала Софья Яковлевна. – Мне кажется, что слухи создаются именно с целью выставить Маргариту несчастной женщиной, которая нашла себе приют в храме.

– Глупости, – ответил отец, но я заметил, как он помрачнел. – Маргарита бы никогда не поступила так со мной… с нами…

– Она – женщина в уязвимом состоянии, – возразила княгиня. – И было бы правильно оградить ее от влияния заинтересованных лиц.

– Ты говоришь так, будто наш ребенок – ресурс…

Отец запнулся, видимо, поняв, что недалек от истины.

– Я не думал об этом с этой стороны, – продолжил он хмурясь.

– Если ты не возражаешь, то я попробую выяснить все по своим каналам, – предложила бабушка. – Ты знаешь, что я никогда не мешала вашим отношениям. Маргарита не считает меня врагом. Думаю, мы сможем с ней найти общий язык.

– Я был бы тебе признателен, – с облегчением проговорил отец. – Только прошу на нее не давить. Маргарита с виду несгибаемая и холодная. Но она очень беспокоится о ребенке. Боится, что случиться дурное. Именно потому я не стал возражать против ее отъезда. Я не стану неволить ее или диктовать условия. Пусть весь свет считает меня деспотом. Мне нет дела до этих слухов. Но свою супругу я не подведу.

Он смял салфетку с такой силой, словно собирался выдавить из нее влагу. Но опомнился и разжал кулак.

– За последние годы мы с ней стали близки. Быть может, между нами нет страсти, как между многими супружескими парами. Но я предан ей, как дорогому другу. И не жду от нее предательства.

– Не переживай – Софья Яковлевна улыбнулась ему. – Обещаю, что не стану обижать Маргариту. Я не делала этого раньше и не собираюсь начинать сейчас.

Мне было удивительно видеть отца таким. Все прошедшие годы я считал его холодным, но за несколько последних рнедель рассмотрел другую сторону князя Чехова.

– Могу обещать не приближаться к Маргарите Ивановне, – подал голос я. – Она наверняка перешагнула через себя, когда приезжала на Охоту.

– Ей было страшно оказаться рядом с тобой, – согласился отец. – Но она не бросила семью с тот момент.

Я не стал возражать, хотя про себя подумал, что Маргарите просто пришлось исполнить долг.

– Мы все это ценим, – ответила за меня бабушка.

Я отставил тарелку, вспомнил о мальчишках, взглянул в окно, где на набережной проходила стайка ребятни. Отчего-то в памяти всплыла история с Мишкой и его друзьями. И внезапно понял, что сижу за столом с человеком, который может многое изменить.

– Я хотел спросить… Знаю, что ты курируешь приют на Обручевской. Тот, где содержатся трудные мальчишки.

Он кивнул, казалось, удивленный моим вопросом:

– Уже несколько лет. Стараюсь, чтобы подростки вышли в мир законопослушными подданными. Иногда помогаю с трудоустройством в подмастерья. В общем – делаю все, что могу. По мере сил, конечно.

Я замялся, а затем произнес:

– Мне нужно помочь паре воспитанникам. А если повезет, то не только им. Ты можешь подсказать, с кем говорить?

Филипп Петрович нахмурился:

– Помочь по работе? Они что-то натворили?

Я покачал головой:

– Нет. Всего лишь подростки с тяжелой судьбой.

Отец тепло улыбнулся:

– Просто приезжай. Я сам представлю тебя кому нужно.

Я кивнул. И почувствовал, как внутри становится легче. Словно тяжелый камень, который лежал на душе с тех пор, как приютские покинули мою гостиную, наконец покачнулся. Открыл было рот, чтобы поблагодарить отца, но в этот момент бабушка негромко поставила вилку на край тарелки, аккуратно отёрла уголок губ салфеткой и пристально посмотрела на меня:

– Темный мастер, который решил помогать заблудшим детям, – медленно произнесла она. – Воистину неисповедимы пути Искупителя.

– Я…

– Не думай, что я против, – поспешно ответила Софья Яковлевна. – Я только за. Но если решил помогать этим мальчишкам, делай это как положено.

Я приподнял бровь, чуть улыбнулся. И уточнил:

– Это как?

– Не впустую, – отрезала бабушка. – Съездить, пожалеть, пообещать, принести кому-то новую куртку – это, конечно, приятно. Но это всё равно, что голодного хлебом угостить. А дальше?

Я молчал. Отец тоже отложил приборы и с интересом посмотрел на Чехову, ожидая продолжения.

– Нельзя помогать наполовину, – проговорила бабушка. – Эти ребята не просят жалости или снисхождения, Павел Филиппович. Им нужна опора. И если уж ты решил им эту опору дать, то наставь их на правильный путь. Дай им, к примеру, шанс выучиться какому-то делу. Настоящему, нужному. Пусть станут токарями, пекарями, ветеринарами – да хоть часовыми мастерами. Только чтобы руками, с головой и честью. Ты это можешь.

– Каким образом? – не понял я. – Я не токарь и не часовщик. Я адвокат.

Заметил, как отец прикрыл ладонью рот, пытаясь спрятать улыбку. Видимо, он уже понимал, к чему клонит бабушка.

– Тебе не нужно быть часовщиком или токарем, – ответила Чехова. – Ты народный адвокат. Который, благодаря своей репутации, может помочь сотням. Который способен устроить такого приютского подростка куда угодно. Просто договорившись с нужным человеком. И я уверена: мало кто из этих людей сможет тебе отказать.

Я не ответил. Просто сидел и чувствовал, как внутри загорается какое-то новое, непонятное чувство. Будто бабушка так просто всё по полочкам. И вдруг стало понятно: можно заявиться в приют с коробкой яблок и уйти с лёгкой совестью. А можно остаться. И помочь этим детям. И многим другим.

– Спасибо, – тихо сказал я. – Наверное, вы правы.

Бабушка кивнула, снова взяла вилку и совершенно буднично добавила:

– Конечно, права. Это же элементарно.

Я усмехнулся:

– Никогда бы не подумал, что работа адвокатом по назначению может принести столько связей, которые будут полезны для других.

Софья Яковлевна вдруг мягко улыбнулась:

– Считай, что это связи во спасение, Павел Филиппович. Так ты сможешь помочь. Не об этом ли ты мечтал, когда устраивался работать адвокатом.

Я покосился на отца, и Филипп Петрович кивнул:

– Твоя бабушка говорит правильные вещи.

Он покачал головой и продолжил:

– Признаться, никогда бы не подумал, что от адвоката может быть польза для общества.

– Все когда-то меняется, – ответила за меня бабушка. – И даже от адвоката может быть польза.

Глава 25. Вечерние размышления

После обеда мы ещё немного посидели, не торопясь, как это бывает, когда разговор тёплый, а чай в чашке ещё не остыл. Бабушка, как всегда, плавно перешла на тему новостей. Она не касалась официальных новостей, которые печатали в газетах, а говорила о тех, что циркулировали в верхах: через ужины, приёмы, вечеринки, где шёпотом рассказывались не цифры и указы, а взгляды, слухи и намёки.

Информацию Софья Яковлевна подавала с артистизмом. Сначала она невзначай упоминала какую-то фамилию. Словно бы случайно, вскользь, между двумя глотками чая. Затем, сделав вид, что вспомнила что-то вдруг крайне важное, уточняла:

– Вы, кстати, слышали про недавнюю историю с младшим Бирюковым?

Я и отец переглядывались и качали головами. Бабушка театрально поджимала губы, морщила лоб:

– Да вы что! Совсем от жизни отстали. Работа, работа… Ни новостей не знаете, ни приличного скандала не цените. Стыд и позор.

После чего начинала подробно обо всем рассказывать с видом человека, вынужденного срочно ликвидировать наше невежество. Голос её наполнялся сочными интонациями, брови оживлённо двигались, а в рассказах, порой, было больше драмы, чем в старинных романах. Мы слушали, перебивая лишь короткими репликами и тихими смешками. Даже отец, суровый и немногословный, иногда не мог удержаться от ироничного комментария. Мне подумалось, что мы много упустили за эти годы, пренебрегая такими теплыми семейными посиделками.

– А этот его зять… да-да, тот самый, – продолжала бабушка, – опять устроил сцену в Летнем театре. Представляете? Сорвал выступление, потому что перепутал актрису с гувернанткой своей дочери. Слухи, конечно, преувеличивают, но, как говорится, дыма без огня…

Чай в чашках постепенно остывал. Мы допивали его неторопливо, вдыхая лёгкий аромат мяты. За окнами ресторан уже наполнялся другими голосами, приходили новые гости, официанты передвигались с подносами, ловко лавируя между столиками.

Когда разговоры плавно сошли на нет, мы попросили счёт. Его, опередив всех, оплатил отец. Я было поднял брови и потянулся за бумажником, но тот только покачал головой.

– Вот ещё, – фыркнул он, доставая портмоне. – Не хватало мне начать грабить адвокатов по назначению и судей на пенсии.

Бабушка насупилась, как будто собиралась возразить, но в следующую секунду рассмеялась, довольная тем, что её ирония в беседе так ловко отразилась в шутке сына. Отец что-то пробормотал себе под нос. Это походило то ли на извинение, то ли на уточнение. Но никто из нас уже не обратил внимания. Или сделал вид. Потому как я понимал, что отцу нужно было отвлечься от тяжелых мыслей. И бабушка смогла сотворить невозможное – князь Чехов улыбался.

Мы вышли из ресторана в аккурат тот час, когда день ещё не ушёл, но уже уступал место вечеру. Город дышал иначе – медленнее, глубже. Воздух налился прохладой, и ветерок принёс с собой аромат влажной земли, лип и камней, нагретых за день.

Солнце клонилось к горизонту, пробиваясь между крышами домов, и рисовало на мостовой длинные, чуть размытые тени. Люди шли мимо, кто с сумками, кто под руку, кто задумчиво, с книгой под мышкой. И в этой вечерней обыденности, в мягком шуме улицы, было что-то очень правильное.

У входа в ресторан мы попрощались. Бабушка легко коснулась моей руки – с той самой доброй снисходительностью, которой она пользовалась ещё с моего детства, будто бы говоря: «ты, конечно, взрослый, Павел, но для меня ты всё равно останешься мальчишкой с перемазанными чернилами пальцами». Отец, чуть кивнув, взял её под руку, и они неторопливо направились к припаркованной машине с фамильными номерами.

Я остался у порога. Постоял немного, пока их силуэты не скрылись в салоне, и автомобиль не тронулся плавно, скользнув в поток. Только когда задние фары растворились в вечернем движении, я вынул телефон и набрал номер Гришани.

– Встреча закончилась? – голос его был бодрым.

– Да. Жду тебя у «Булки», – ответил я.

– Уже рядом, мастер, – отозвался Гриша, и тут же, не удержавшись, добавил с нажимом: – Как мясо? Вкусное?

– Удивительно годное, – сказал я с улыбкой. – Спасибо за рекомендацию.

– А рыбу-то не взяли? – тут же уточнил он, и в голосе его прозвучала откровенное лукавство.

– Решил последовать твоему совету, – коротко ответил я.

– Вот и славно, – удовлетворенно подвёл итог Гришаня. – Минуты через две буду. Только пробку объеду. Я быстро.

– Жду, – сказал я, отключил вызов и убрал телефон в карман.

Некоторое время просто стоял у поребрика, прислушиваясь к шуму города. Вечер медленно распахивался, словно книжка, которую давно не открывали. Где-то звякали ложки, кто-то звал ребёнка, чей-то пес бегал по кругу с палкой в зубах. Свет от фонарей мягко лег на мостовую, и лица прохожих стали чуть менее четкими.

Я думал о «Содружестве». О встрече. О тех взглядах за вежливыми улыбками, в которых читалась прямая насмешка: «мы знаем, кто вы такой, мастер Чехов, и давно научились читать ваши ходы».

Старые уловки больше не сработают. Значит – нужна новая партия. И ход в ней должен быть не эффектным, а точным. А каждый шаг должен быть выверенным и тщательно взвешенным. Надо будет подумать. И, возможно, не в одиночку.

Как раз в этот момент на дороге показалась знакомая машина. Гришаня подрулил к обочине с привычной уверенностью, и в следующую секунду выскочил из-за руля, словно театральный камердинер, с широкой ухмылкой и преувеличенной грацией, распахнув передо мной заднюю дверь.

– Прошу, присаживайтесь, мастер, – сказал он торжественно, будто предлагал место в карете.

– Благодарю, – не стал сдерживать улыбку я.

Я опустился на сиденье, устроился поудобнее. Гриша обогнул машину, занял своё место за рулём, и через секунду мы уже мягко тронулись. Салон был чуть прохладным, пах привычными травами, которые так уважал мой новый водитель.

За окном скользили огни, улицы начинали жить своей вечерней жизнью, с фонарями, прогуливающимися парами, голосами зазывал, которые приглашали прохожих в кино или на вечерние представления, и запахом сладкой выпечки из поздно закрывающихся булочных, которые активно заманивали покупателей скидками.

Я смотрел в окно, не думая ни о чём определённом. Впереди было много дел, много решений. Но сейчас – была дорога. И вечер. И Гриша рядом, что-то тихо напевающий себе под нос, будто бы и сам чувствующий: главное ещё впереди, но сейчас – всё хорошо.

– О чём задумались, мастер? – спросил Гришаня.

Я медленно повернул голову. Его голос был обычным, но в нём чувствовалось то внимательное участие, которое я особенно ценил – когда не лезут с расспросами, а просто предлагают беседу.

– О приютских детях, – ответил я спокойно.

Гриша удивлённо посмотрел на меня, не сбавляя скорости.

– Это о которых?

– Которые предложили мне дело мельника, – пояснил я. – Ты наверняка видел, как они приходили в мой кабинет. Хочу попытаться им помочь. Не формально, а по-настоящему.

Он медленно кивнул и не сразу ответил. Некоторое время в машине снова воцарилась тишина. Потом Гриша заговорил, не оборачиваясь:

– Знаете, Павел Филиппович… я с малолетства среди таких ребят был. Много с кем пересекался. И могу сказать…

– Что помогать нужно делом, – перебил я его тихо. – А не просто возить подарки. Моя бабушка тоже так считает.

Он хмыкнул, но не в раздражении, а скорее с пониманием.

– Я не совсем о том говорю, – сказал он. – От молодняка из «Сынов» – тех, кто помоложе, я часто слышал одну и ту же историю. Про людей, которые приезжали в приюты. С книжками, с речами. Рассказывали, как важно быть добрым, честным, как надо верить в себя. Возили в кино, в парки. Иногда приносили подарки. Словно праздник на один день. И уезжали.

Я не перебивал парня, позволяя ему выговориться.

– А потом, – продолжил он, – больше не появлялись. Неделями. Месяцами. Годами. А пацаны ждали. Не все, но некоторые, особенно жадные до чудес. Ждали, что к ним вернутся. Что скажут: «Как вы тут? Что нового?» Хоть кто-нибудь.

Он замолчал. И только потом, уже сдержанно, но как-то особенно звонко сказал:

– И вот тогда, когда понимаешь, что никто не вернётся… наступает такая штука… озлобленность, что ли. И ещё хуже – пустота. Не напоказ, а внутри. Тихая такая. Без истерик. Просто вера уходит. В добрых людей. В то, что кому-то не всё равно.

Я почувствовал, как в груди что-то крепко сжалось. Словно в том, что он сейчас говорил, была не просто правда, а часть какой-то моей собственной тревоги. Я представил как с каждый месяцем мрачнеет Леонид, как теряет надежду маленький Ванька.

– Я не хочу так поступать, – тихо произнёс я. Не как обещание – как признание самому себе.

– Вот и хорошо, – кивнул Гриша. – Потому что хуже нет, чем дать надежду – и отобрать. Это всё, что у них есть, Павел Филиппович. Даже не одежда, не крыша. А надежда, что где-то есть кто-то, кому они не безразличны. Что кто-то помнит и вернется.

Машина свернула на боковую улицу, и на какое-то время мы ехали в полной тишине. Я смотрел в окно, но видел уже не улицы. Видел мальчишек с настороженными глазами. Видел, как они сидят на подоконниках, прислушиваясь к звуку подъезжающей машины. Видел, как они делают вид, что им не важно, кто приехал и зачем, но у каждого внутри шевелится слабое, упрямое «а вдруг?»

– Значит, вернусь, – тихо сказал я. – Сначала один раз. А потом – ещё. И ещё. Пока не поверят. А если не поверят – всё равно вернусь. Потому что с них начинается что-то большее. Новое.

Гриша кивнул и выдохнул с лёгкой улыбкой:

– А не зря в народе говорят, что некромант к добру.

– Неужели? – я невольно засмеялся.

Но Гришаня вдруг обернулся и спросил:

– Хотите, потом вместе поедем? Я там пару воспитателей знал. Давно. Может, остались. Хотел бы снова их увидеть.

– Поедем, – кивнул я. – Обязательно.

И впервые за весь день я почувствовал не усталость, а собранность. Как будто внутри что-то выровнялось. Появилась точка, от которой можно двигаться дальше.

Машина свернула к набережной, и я машинально повернул голову в сторону воды. Волны лениво перекатывались у берега, обнимая камни и отражая в себе огни вечернего города – витрины, вывески, окна кафе.

Где-то вдали скрипел трамвай. А за поворотом, с дальнего угла площади послышались звуки гитары – тонкие, прозрачные, как паутина на ветру. Кто-то наигрывал простую мелодию, перебирая струны чуть неуверенно. Будто пробовал, нащупывал музыку. И делал это не ради слушателей, а чтобы самому услышать.

Я задержал дыхание, ловя звук. Он был неровным, но в нём было что-то живое. Человеческое. В этой несовершенной мелодии чувствовалось что-то настоящее.

Гришаня свернул в знакомую арку и остановился у крыльца офиса. Фары скользнули по стене, коснулись вывески, чуть осветили ступени.

– Прибыли, мастер, – сказал он, повернув голову ко мне.

– Спасибо.

– На сегодня всё? – уточнил парень. – Или вы ещё куда собираетесь?

– Пока не планировал, – ответил я, расстёгивая ремень.

– Тогда если что – звоните. Цифры знаете.

– Знаю, – кивнул я и открыл дверцу.

Вечерний воздух был прохладнее, чем я ожидал. Я поднялся по ступеням, обернулся ещё раз – машина уже тронулась, и за её кормой снова растворился плеск тихой, неровной гитары. Я стоял на крыльце, вслушивался в эту почти невидимую музыку и думал о том, что, может, и жизнь – это такая же мелодия. Простая, невыученная до конца. Где важен не идеальный аккорд, а то, с каким сердцем ты играешь.

Потом толкнул дверь и вошёл внутрь.

Арина Родионовна сидела за своим столом, сосредоточенная, как всегда, с прямой спиной и аккуратно собранными волосами. Кончики пальцев легко бегали по клавиатуре. Время от времени девушка сверялась с блокнотом, который лежал справа от неё, раскрытый на аккуратной странице с заметками, написанными её узнаваемым чётким почерком.