Текст книги ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ)"

Автор книги: Илья Романов

Дубинин появился минут через десять. Высокий, в тёмном плаще, под стать репутации главы третьего отдела жандармерии.

Он вошёл неторопливо, будто проверяя крепость пола, спокойно, без суеты осмотрел зал, и тут же заметил нас Неторопливо направился в нашу сторону.

И именно поэтому я держал папку чуть ближе к себе. Контроль – вещь переменчивая.

– Павел Филиппович, – произнёс он спокойно, почти лениво, но в голосе проскользнула вежливость.

Затем перевёл взгляд на моего спутника и усмехнулся, тонко, почти одобрительно:

– Алексей Михайлович Суворов. Какая компания. Сын городского адвоката – и вот, уже в прокуратуре.

Фраза прозвучала почти как комплимент, но с лёгким налётом недоверия.

Мы поднялись, встали в полный рост, обменялись рукопожатием. Я невольно отметил: ладонь у Дубинина сухая, без нервной влажности, а сам жест получился крепким. Может даже чересчур. Не из желания впечатлить, а скорее – напомнить, кто в городе держит третье отделение.

– Присаживайтесь, – предложил я, жестом указав на свободный стул напротив.

Дубинин криво усмехнулся. Вроде бы не возражал, но и не спешил изображать дружелюбие. Сел, аккуратно закинул одну ногу на другую.

Суворов тем временем спокойно поднял руку, подал знак официантке, которая почти сразу направилась к нам.

Через пару минут перед нами уже лежала чайная карта, и каждый из нас мог выбрать себе напиток, достойный разговора.

– Помнится, по телефону вы говорили, что у вас есть доказательства преступлений «Содружества», – без лишних прелюдий начал Дубинин, едва перед нами поставили чашка, а официантка отошла от стола.

Голос у него был спокойный, но в нём ощущалась та самая нить напряжения, которую умеют держать только люди, привыкшие к сложным разговорам.

Я молча кивнул, подтолкнул папку к нему. Сделал это аккуратно, будто выкладывал карту на игральный стол.

– Вот, – сказал я.

Дубинин прищурился, глядя на папку, но внешне остался всё тем же – сдержанным, собранным, почти ленивым. Он взял её, словно невзначай, как будто таких досье ему приносят по три штуки перед обедом. Раскрыл аккуратно, без спешки. Начал перелистывать страницы.

Листы шелестели глухо, будто переговаривались между собой, обсуждая, как много они могут испортить жизнь тем, чьи имена там значились.

А я, не торопясь, отпил чай и, краем глаза, наблюдал за выражением лица начальника третьего отделения.

Спустя пару страниц, его равнодушие дало первую трещину. Сначала появился лёгкий интерес. Едва заметное движение бровей. Тот самый взгляд, когда человек ещё делает вид, что просто читает, но уже про себя считает: сроки, связи, риски. Что ж, значит, не зря мы сюда пришли. И не зря взяли с собой копии.

– Ну надо же… – протянул Дубинин, не поднимая головы, скользя взглядом по строкам так, словно проверял не просто документы, а сценарий драмы, где все герои обречены. – А вы, Павел Филиппович, оказывается, не только клиентов умеете из могил вытаскивать.

– Та девушка, которую я привёл на допрос, была не из могилы, – спокойно пояснил я, делая глоток чая.

Эта фраза заставила начальника третьего отделения наконец оторваться от страниц. Он настороженно посмотрел на меня в упор, нахмурился, будто не до конца понял, шутка это или откровение.

– Что? – уточнил он, чуть тише, чем раньше.

– Да так, – отмахнулся я. – Не берите в голову. Главное, что этих бумаг вполне должно хватить, чтобы инициировать проверки по старым делам «Содружества».

Дубинин хмыкнул, но на этот раз без насмешки. Скорее, с пониманием, что разговор выходит из разряда «любопытного» в «опасно продуктивный».

Дубинин откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, затем сцепил пальцы в замок.

– Допустим, я поверю, – произнёс он медленно, словно размышляя вслух. – Хотя, если уж на то пошло, это всего лишь копии. А значит, вполне может оказаться, что всё это – аккуратный муляж, сделанный на старенькой машинке в подвале какого-нибудь борца за справедливость.

Я пожал плечами.

– У меня есть свидетель, – сказал я. – Мертвый. Репортёр, который передал мне эти бумаги лично. Да, ситуация из тех, что в официальных отчётах пишутся с пометкой «по показаниям нестандартного характера». Но Алексей Михайлович видел эти документы и может подтвердить, что оригиналы существуют. И что я их не нарисовал.

Дубинин перевёл взгляд на Суворова, словно хотел убедиться, что тот готов подтвердить сказанное мной.

Алексей коротко кивнул.

– Подтверждаю, – произнес он. Просто и без нажима. И этой фразы было достаточно, чтобы Дубинин понял: либо верит обоим, либо признаёт, что втянулся в разговор с двумя соавторами театральной постановки.

Дубинин молчал несколько секунд – не просто тянул паузу, а будто взвешивал каждое слово, просчитывая возможные последствия.

Потом, не спеша, закрыл папку. Постучал по ней указательным пальцем.

– Хорошо, – наконец произнёс он. – Допустим, всё так, как тут написано.

Хотя, откровенно говоря, ваши бумаги уж слишком хорошо сложены, чтобы принять их за правду без малейшего подозрения. И…

– Я предлагаю вам совместное дело, – спокойно перебил я, не дожидаясь, пока он снова закопается в риторику. – Мастер Суворов начнёт проверки по имеющимся материалам. Вы же откроете следствие по факту махинаций с землями империи, совершённых группой лиц. А там уже, как водится, следствие покажет. Кто знает, что всплывёт в процессе.

Я сделал паузу, отпил глоток остывшего чая и добавил, уже чуть мягче, почти между делом:

– Говорят, некоторые помещики, которые отказывались продавать землю, умирали… скажем так, при весьма странных обстоятельствах. Так что формальный повод у вас есть. А неформальный – он, как известно, всегда найдётся, если посмотреть под нужным углом.

Дубинин слегка нахмурился, будто пытался понять, то ли я его уговариваю, то ли мягко подталкиваю в нужную сторону. Я же просто ждал. Иногда самые важные дела начинаются с короткого кивка.

– Вы предлагаете нам выйти с этим против крупнейшего агрохолдинга? – с усмешкой уточнил Дубинин, откинувшись на спинку стула и сцепив пальцы в замок. – Увы, ваши оригиналы, которые, напомню, я даже не видел, вполне могут оказаться обычной макулатурой. Красиво напечатанной – но всё же макулатурой. Так что…

– Я просто предлагаю сделать то, что в интересах Империи, – спокойно перебил я, не повышая голоса, но и не давая увести разговор в сторону. – А уж каждый волен решать, как это называть: патриотизм, амбиции, или просто желание спать спокойно.

Дубинин усмехнулся в ответ, но на этот раз усмешка была иной. Словно он вдруг заметил, что перед ним сидит не очередной кабинетный болтун, а собеседник с вполне себе железным хребтом. И, пожалуй, впервые за всю встречу в его взгляде мелькнуло нечто похожее на уважение.

– Адвокат, который ратует за Империю… – протянул он, словно пробуя сочетание слов на вкус. – В интересное время мы живём, Павел Филиппович.

Он снова бросил взгляд на Суворова, затем вернулся ко мне.

– Что ж, ваше предложение может быть весьма… занимательным. Если мастер Суворов действительно начнёт проверку, я с радостью присоединюсь к делу. А там посмотрим, кто кого первым выведет из равновесия – мы агрохолдинг, или они нас. Мне остается надеяться, что вам хватит связей, чтобы нас не раздавили в первый же понедельник. Вы же понимаете, что «Содружество» попытается на вас надавить?

– И на вас, – напомнил я.

– Мне не привыкать, – отозвался Дубинин и наконец улыбнулся. – Сделаю все, что смогу.

Я кивнул. Потому что именно этого ответа и ждал. Холодной войны не получится. А вот хорошая прокурорско-жандармская операция – почему бы и нет.

Особенно если на кону не только правда, но и старые долги перед Империей.

Глава 27
«Эгоист»

Мы еще некоторое время посидели, а затем Дубинин коротко попрощался и покинул заведение. Мы же допили чай, а когда чайник опустел, Суворов сам вызвался отвезти меня домой, несмотря на то, что я уже тянулся к телефону, намереваясь вызвать такси. Его реакция была мгновенной: он покачал головой с видом человека, который уже мысленно представил сводку криминальных происшествий.

– Я бы не стал на твоём месте вызывать машину, – сказал он. – Неизвестно, кто окажется за рулём.

Я приподнял бровь и с лёгкой усмешкой уточнил:

– Думаешь, на меня организуют покушение?

Я хотел свести все к шутке, но Алексей ее не оценил. Напротив, посмотрел так серьёзно, что даже остывший чай в моей чашке будто стали менее ароматным.

– Думаю, что «Содружеству» хватит влияния, чтобы не только организовать твоё убийство, но и попытаться избавиться от твоего призрака, – сухо отозвался он. – Достаточно будет свернуть с моста в реку – и тебя не станет.

– Я некромант, – напомнил я. – Есть теория, что некроманты бессмертны.

Суворов только усмехнулся:

– Всегда может найтись человек, который будет готов на все. В том числе, и на загробную месть воскресшего некроманта. Вопрос только в цене.

Я вздохнул и убрал телефон обратно в карман. С одной стороны это казалось паранойей, с другой было хорошей юридической интуицией. Ну а с третьей, в словах Суворова была доля правды. Нашлись же желающие, которые подорвали мой «Империал».

– Водитель тоже рискует погибнуть, – возразил я, не теряя последних крупиц здравого смысла.

– Не удивлюсь, если наши противники найдут кого-нибудь, на кого можно надавить, – спокойно ответил Суворов. – Или кого-то на грани отчаяния. А если человеку нечего терять, то он и за руль сядет, и на тормоза не нажмёт. И даже своей жизнью дорожить не будет.

Он говорил без нажима, почти как семейный лекарь, объясняющий, почему стоит воздержаться от дешёвого зубного мастера, который, судя по рекомендациям, «отличный специалист и руки у него золотые», но при этом, этот специалист не имеет лекарской лицензии и принимает в сыром подвале старой общественной бани. Исключительно потому, что «злые конкуренты лишили его возможности работать легально».

Пришлось согласиться. Неохотно, но всё же. Иногда безопасность – это не призраки, которые охраняют от врагов, а друг с прокурорским удостоверением и личным транспортом.

Мы вышли из ресторана, направились к машине, когда в кармане ожил телефон. Я достал аппарат, мельком взглянул на экран – номер был незнакомым.

Пару секунд я колебался. Потом всё же нажал на кнопку ответа.

– Павел Филиппович, вас беспокоит Родион Романович. Я отец Арины…

Я машинально сжал трубку крепче, будто это могло повлиять на смысл сказанного. На мгновение свет перед глазами словно поблек, сделался тусклым, как в плохо отпечатанном снимке. Сердце замерло, воздух в груди стал тяжёлым, с металлическим привкусом, как бывает, когда в голову от страха ударяет кровь. В голове уже начали роиться тяжёлые, как свинцовые пчёлы, мысли:

«Неужели добрались до Арины… Неужели, несмотря на все меры, я допустил непоправимое»…

Сквозь звон в ушах, прерываемый эхом собственного дыхания, прорезался вопрос Суворова:

– Что с тобой, Павел Филиппович?

В его голосе было неподдельное беспокойство. А я всё ещё держал трубку, и Нечаев на другом конце линии ждал моего ответа.

Я заставил себя вдохнуть. Один раз. Потом ещё. Потому что, прежде чем что-то решать – надо хотя бы дослушать.

Алексей положил мне руку на плечо. Прикосновение было крепким и дружеским. Его пальцы сжались чуть сильнее, и я почувствовал лёгкую дрожь, которая поднималась со дна моей души.

– Павел, – тихо позвал он, встряхивая меня. – Эй…

Я медленно повернул к нему голову. Мысли ещё кипели, сила внутри гудела, словно горная река, которой тесно в каменном русле. И когда я взглянул на Алексея, то заметил, как он невольно отпрянул. Словно он увидел кого-то чужого. На его лице не было ужаса. Лишь осторожное отступление, шаг назад, который ты не контролируешь, а делаешь инстинктивно, чтобы оказаться от хищника чуть дальше, чем расстояние прыжка.

И тогда я понял, что опять сорвался.

Почувствовал, как что-то во мне дёрнулось, выгнулось, словно кожа не удержала – и из-под неё, на одно мгновение наружу вырвался тот, кто знает смерть в лицо.

Меня отрезвил страх человека, который знает меня с юности. Он делил со мной лекции, кофе, сомнения. И сейчас перестал быть уверенным, что перед ним друг.

Если бы я оставался собой, то он бы не сделал этот шаг назад.

Я резко тряхнул головой, сбрасывая напряжение, будто выжимая себя изнутри. Потянулся к лицу рукавом, ладонями, чем угодно, чтобы скрыть то, что точно никто не должен был увидеть. Никому нельзя было заметить сияние в глазах. То самое – ядовитое, как болотный свет, которым нечисть в сказках заманивает в трясину.

– Всё в порядке, – хрипло пробормотал я, будто самому себе. Добавил тише и на этот раз уже обращаясь к другу. – Уже в порядке.

Алексей стоял молча. Всё так же в полушаге от меня. Но все еще держал руку на моем плече. Он не ушёл и не бросил меня одного. И это значило больше, чем любое слово.

– … вы можете со мной увидеться? – голос в трубке прозвучал словно сквозь вату, тускло и чуть не к месту, как будто пришёл из сна, который я не запомнил.

– Что? – хрипло переспросил я, машинально прижимая телефон крепче к уху, будто от этого смысл быстрее прорвётся сквозь шум в голове.

– Я хотел бы с вами встретиться, – повторил собеседник. – Нам есть о чём поговорить.

Я резко выпрямился, словно током кольнуло, и спросил то, что в этот момент было важнее всего:

– С Ариной всё в порядке?

На другом конце провода воцарилась пауза. Не короткая и не долгожданная, а настороженная. Затем голос Родиона Романовича снова прозвучал в динамике, но ниже, мрачнее, с легкой тенью тревоги:

– Она ведь сегодня на работе. В вашем кабинете, – затем продолжил с ударением. – Или я о чём-то не знаю?

Я почувствовал, как сжал челюсть, а ладонь, держащая телефон, непроизвольно напряглась.

– Я сейчас на выезде, – выдохнул я, стараясь говорить ровно, но в голос всё равно прорывалось то, что не удавалось сдержать. Земля под ногами будто сделалась зыбкой, как старый паркет в доме с привидениями. Вроде держит, но доверия не вызывает. – Мне показалось, что вы звоните по поводу Арины Родионовны. Что с ней… что-то случилось.

– А что с ней может произойти? – отозвался Родион Романович, и в голосе его как стальной клинок о гранит звякнул металл.

– Когда вы хотели бы встретиться? – резко сменил я тему, в надежде, что это хотя бы частично сгладит впечатление от моего ответа, полного тревожной заботы и лёгкой паники.

– Как можно скорее, – коротко бросил будущий родственник. Тон был деловой, как у человека, который не привык к прелюдиям.

– Я сейчас недалеко от центра, – быстро сориентировался я. – Мы могли бы пересечься где вам удобно.

– Вы знаете, где находится клуб «Эгоист»? – спросил Родион Романович, голос у него был всё тот же: сухой, спокойный, но с оттенком недоверия, которое ощущалось где-то между лопатками. – Я как раз здесь. Могу выписать вам пропуск.

– Спасибо, у меня есть, – ответил я, на автомате вытирая со лба испарину. Ладонь оказалась прохладной, а вот кожа лба была горячей, как будто мозг уже прокручивал десяток тревожных сценариев. – Прибуду в ближайшие полчаса.

– Жду, – лаконично отозвался Родион Романович.

Связь оборвалась, и я, не раздумывая, сунул телефон в карман пиджака. Он показался тяжелее, чем обычно, как будто вместе с аппаратом я убирал в карман что-то ещё – напряжение, догадки, ту самую паузу, в которой он не стал сразу отвечать про Арину. Паузу, за которую я успел умереть и воскреснуть.

– Что-то случилось? – прозвучал рядом голос Алексея Михайловича. Товарищ был спокойным, только в глазах таилась внимательность, которую не спутать с равнодушием.

Я мельком взглянул на него. Он не призвал тотемы, не начал читать молитвы на случай, если я вновь начну светиться, как маяк в загробном тумане. Просто стоял рядом. Как человек, который видел во мне что-то нечеловеческое, и всё равно остался.

И я был ему за это благодарен.

– Мне нужно в клуб «Эгоист». Нечаев назначил мне встречу, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Хотя внутри всё еще ощутимо покачивалось.

– Он в этом обществе? – с уважением протянул Суворов, удивление на лице сменилось лёгким восхищением. – Важный у тебя родственник.

Я только кивнул, не вдаваясь в подробности. Не стал рассказывать, что у нас в семье все мужчины автоматически становились членами этого клуба. Без лишних вопросов и церемоний. Вот только для меня «Эгоист» всегда оставался чем-то вроде фамильного сервиза: вот он есть, но использовать не с кем. Да и не тянуло туда.

Здание клуба «Эгоист» не имело вывески. Лишь старая, потемневшая от времени дубовая дверь с бронзовой ручкой и узкой вертикальной прорезью, за которой горел тусклый свет. Дом когда-то был кинотеатром – с полукруглым фасадом, облупленной лепниной над входом и высокими окнами, которые теперь были зашторены изнутри тяжёлой тканью. Фасад скрывался в глубине окружённого со всех сторон домами двора-колодца, чьи окна смотрели не наружу, а друг на друга, как уставшие собеседники, которым нечего сказать.

Это место не рекламировалось и не приветствовало случайных гостей. «Эгоист» существовал по законам старого Петрограда – в нём было всё, что требовалось: уединение, тишина и ощущение, что за этими стенами решаются вопросы, которые обычным людям лучше не слышать.

Здесь не играли музыку. Здесь говорили вполголоса. Или вовсе молчали.

Я бывал тут в детстве – отец привёл меня, когда счел нужным «показать, как устроен мир взрослых мужчин». Мне тогда было лет восемь. Я сидел в углу, одетый в слишком большой пиджак, и наблюдал за тем, как взрослые дяди в шелковых жилетах и дорогих часах пьют чай из фарфора, больше похожего на музейный, и произносят короткие, обрывистые фразы.

Никто не шутил. Никто не смеялся. Все говорили так, будто каждое слово стоило денег.

Но самым странным были не люди.

Призраков в «Эгоисте» было не просто много. И они словно были частью интерьера. Одни сидели в креслах, не отрывая взглядов от стен. Другие слонялись между столами, иногда наклоняясь к говорящим, чтобы что-то прошептать им на ухо. Некоторые подходили ко мне – осторожно, как будто я был хрупким сосудом, но смотрели на меня с явным интересом. Словно ждали, что я их услышу. И я слышал. Тогда ещё не всегда отчетливо, путаясь в голосах, но все же слышал.

Это был один из первых опытов, когда я осознал, насколько тяжёлой может быть тишина. Особенно та, которую никто, кроме тебя, не нарушает.

Привратник у входа в клуб «Эгоист» был из тех людей, что, кажется, родились сразу в форменной жилетке и с выражением лица «я вас сюда не звал». Он не улыбался, не здоровался первым и не торопился открывать дверь, даже если перед ней стоял кто-нибудь с фамилией из учебника по истории.

Посторонние сюда не входили. Ни по случайности, ни по недосмотру. И происхождение, и звания, и внушительные регалии – всё это оставалось на уровне «интересно, но не для нас». Войти можно было лишь при наличии клубной карты – аккуратного удостоверения с золотым тиснением, которое члены общества хранили с той же осторожностью, что и завещание.

Альтернативой был одноразовый пропуск, выписанный действующим участником клуба. Бумага редкая, будто благословение на вход в закрытый орден. Без неё даже наследник Империи остался бы за дверью, в компании сквозняков и собственного недоумения.

Сегодня, к счастью, пропуск у меня был. В кармане пиджака, под удостоверением адвоката, чуть примятый, но действительный. И я лишь надеялся, что лицо моё не выдает, насколько не хотелось вновь встречаться с тем самым взглядом из разряда: «Ну-с, а вы уверены, что знаете, куда идёте?»

Я никогда сюда не стремился. Просто не видел смысла бывать тут. Здесь мне не с кем было говорить. Но сегодня всё было иначе.

В этот раз мне предстояло войти в этот клуб не как сын своего отца, а как человек, которому действительно есть что обсудить. И, возможно, не только с живыми.

Суворов остановился аккуратно напротив въезда в арку, ведущую во двор старого клуба, и нахмурился. Машина тихо заглохла, а он повернулся ко мне с выражением, в котором смешались беспокойство, сомнение и осторожная попытка подобрать слова.

– У тебя всё в порядке?

Я выдохнул. Медленно, словно выдыхал не воздух, а клубок мыслей, застрявших где-то в груди. Не знал, с чего начать. Да и как объяснишь другому человеку, что в какой-то момент тебя самого стало чуть больше, чем положено? Говорить про крылья, которые мне уже пару раз сослужили добрую службу, я точно не собирался. Не хватало еще, чтобы приятель начал осенять себя священным знаком в моем присутствии.

Мне и самому до конца неясно, что со мной произошло. Но точно было ощущение, что нечто… вырывалось из моей души.

Стоит поговорить о таком с бабушкой. Уж она наверняка знает про подобные всплески у тёмных. Да и Морозов, подозреваю, в курсе – даже если сам не расскажет, то намекнёт, как человек, знающий вкус темноты изнутри.

Но как оказалось, Алексея беспокоило совсем не это.

– Нечаев хочет расторгнуть помолвку с его дочерью? – всё ещё не отводя взгляда неожиданно спросил он.

Я растерянно моргнул, а потом покачал головой. Затем пожал плечами, словно эти жесты могли заменить слова, которых пока не было.

– Родители любят Арину, – сказал я, наконец, спокойно. – И не станут её неволить в выборе спутника. Просто я не был готов к этому звонку. Сам понимаешь, момент не самый удачный.

Покосившись на Алексея, я нехотя продолжил:

– Тебя смутило только это? А не то, что я…

– Я никогда не видел тебя испуганным, – перебил он меня спокойно, но с той прямотой, от которой не отмахнешься. – И, признаться, надеюсь, что никогда больше не увижу. Впрочем, за все годы, что я тебя знаю, ты не проявлял сильных эмоций. Обычно ты уравновешен. Такой… холодный профессионал, которому даже чай наливают с уважением. Я к тебе такому привык. Всегда хотел походить на тебя, уметь также справляться с эмоциями.

Он пожал плечами, как бы между делом, и добавил уже тише:

– Если у тёмных переживания выглядят так, как у тебя несколько минут назад… то я начинаю понимать, почему ты сдерживался всё это время. Выглядит это, Павел, жутковато. И, мягко говоря, даже неожиданно.

– Но ты не сбежал, – напомнил я, с лёгким прищуром, пытаясь разрядить атмосферу.

– Просто ты знаешь, где я живу, – отмахнулся он, но в голосе послышалась ирония, а в лице – лёгкое смущение. Почти неуловимое, как у человека, которого застали за чем-то хорошим, но не предназначенным для афиширования.

Я кивнул, немного помолчал и, глядя в окно на каменный фасад клуба, честно сказал:

– Спасибо, что не отвернулся. Для меня это важно.

– Знаешь, у тебя и без меня хватает близких. Так что не думаю, что ты много бы потерял, если бы я рванул прочь, сверкая пятками, – пошутил друг.

– Спасибо, – повторил я.

– А скажи, Павел Филиппович, – вдруг подобравшись ко мне, выдал Суворов, – правда, что ты взлетал на крыльях во дворе острога? Об этом судачат в городе не первый день.

Я поморщился, едва сдержав смешок. Не потому, что вопрос был дурацким. Наоборот, задан он был с таким серьёзным видом, будто речь шла о пересмотре закона о наследовании. Да и сам факт того, что Алексей озвучил это вслух, говорил о том, что слухи о моем полете уже капитально пустили корни.

– Ну вот сам ты как думаешь? – лениво отозвался я, повернувшись к нему, будто обсуждали не магические инциденты, а прогноз погоды на выходные.

– Врут? – полувопросительно протянул он нахмурившись. А потом уже увереннее, почти с облегчением, заявил:

– Врут, конечно.

– И не краснеют, – подтвердил я с невозмутимым видом и распахнул дверцу машины.

На прощание добавил, уже мягко, без шутки:

– Береги себя. Ты теперь тоже можешь оказаться на прицеле у «Содружества».

– Буду осторожен, – ответил он, и в этот раз без иронии.

Потому что были вещи, над которыми не смеялись даже некроманты и прокурорские работники.