Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"
Автор книги: Генри Крейн
Соавторы: Александра Полстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 98 (всего у книги 332 страниц)
Мейсон переборол в себе желание прыгнуть вниз и отошел от края небоскреба.
Его визави тем временем, мучительно раздумывая над каждым словом, царапал слова признания. Наконец, спустя несколько минут он протянул исписанный несколькими рядами пляшущих букв листок и дрожащим голосом сказал:
– Возьми, я написал признания, которые ты требовал. Ты получил все, что хотел. Теперь можно уйти?
Мейсон взял бумажку и небрежно сунул ее в карман. В ответ на вопрос Марка он мрачно усмехнулся:
– Нет.
– Что? – воскликнул Марк. – Ты же обещал меня отпустить, если я напишу эту бумагу.
– Этот документ, – Мейсон похлопал себя по карману, – оправдает меня в глазах людей.
– А что ты собираешься делать? – закричал Марк,
Его лицо побелело так, что это было заметно в вечерней темноте.
– Ты знаешь, Марк, – решительно сказал Мейсон, – последнее время меня все чаще посещают мрачные мысли.
Трепещущими от ужаса губами Марк едва слышно вымолвил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты думал когда‑нибудь о смерти?
Марк отступил на шаг назад.
– Зачем об этом думать? – трясясь от страха, пробормотал он. – Ведь мы с тобой, Мейсон, еще так молоды. У нас еще все впереди. Я думаю, мы даже можем примириться друг с другом.
Марк был готов разговаривать сейчас о чем угодно о примирении, о дружбе и даже о любви. Лишь бы оттянуть время развязки.
Мейсон, который тоже пока еще не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы вершить правосудие, очевидно поэтому решил немного пофилософствовать.
– Марк, ты еще не знаешь, какую бескрайний каменистую, полную опасностей пустыню приходится преодолевать путешественнику по жизни, прежде чем можно примириться с самим собой. Ты же знаешь, что это ужасная иллюзия, будто юность всегда счастлива иллюзия тех, кто давно расстался с юностью. Это относится к нам с тобой. Молодые всегда испытывают много горя. Ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а, придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранят. Потом мы становимся взрослее я нам начинает казаться, что мы стали жертвами какого‑то заговора; все, внушенное нам взрослыми, которые так идеализируют себя и видят собственное прошлое сквозь розовую дымку забвения. Все это готовило нас к жизни, совершенно не похожей на действительную. Нам приходилось открывать самим, что все, о чем мы читали и о чем нам твердили, – ложь, ложь и ложь. Каждое такое открытие, это гвоздь, забитый нам в руки…
– О чем ты? – непонимающе спросил Марк.
– Что, я туманно выражаюсь? – усмехнулся Мейсон. – Должен же я хоть когда‑нибудь, хоть кому‑нибудь высказать то, что думаю. Может быть, я слишком много думал в последнее время, но в этом виноват больше всех ты, Марк. Удивительно – тот, кто сам пережил горькое разочарование, в свою очередь поддерживает лживые иллюзии других. Ведь ты, Марк, – голос Мейсона принял обличительный тон, – никогда не видел жизнь собственными глазами, ты постигал ее только через свою науку и был вдвойне опасен тем, что убедил себя в своей искренности. Ты же непритворно принимал свою жалкую похоть за возвышенное чувство, жалость к самому себе – за дар утонченной натуры. Ты всегда лгал, даже не зная, что лжешь. И когда другие тебя в этом упрекали, ты пытался продемонстрировать, что ложь прекрасна. Разве это не так?
Маккормик подавленно молчал. Ни одной мысли в его голове не было. Присутствовал лишь животный страх и желание любым способом сохранять себе жизнь.
– Ну, так скажи мне, – хладнокровно спросил его Мейсон. – Ты когда‑нибудь раньше думал о смерти?
Облизывая пересохшие губы, Марк произнес.
– А разве можно об этом думать?
Мейсон снова усмехнулся.
– А о чем еще можно думать? Марк, ты ведь всегда заверял, что любишь Мэри, но, когда кого‑нибудь любишь, обязательно думаешь: «Кто‑то из нас умрет раньше другого и кто‑то останется один». Если человек так не думает, он не любит по–настоящему. Тебя посещали подобные мысли?
Марк угрюмо покачал головой.
– Нет.
Мейсон продолжал вещать с холодным спокойствием философа–киника:
– В этих мыслях находит свое выражение великий первобытный страх, правда, в несколько измененном виде. Благодаря любви примитивный страх перед собственной смертью превращается в тревогу за другого. И как раз это выражение страха, эта его сублимация делает любовь еще большей мукой, чем смерть, потому что страх полностью переходит на того, кто пережил своего возлюбленного. Я не думаю, что ты сейчас испытываешь те же чувства, что испытываю я, несмотря на твои громогласные заявления везде и повсюду о том, что ты любил Мэри. Ты был абсолютно равнодушен к ней, иначе ты был бы абсолютно равнодушен и к собственной смерти. Но я вижу в глазах твоих страх, не просто страх, а Страх с большой буквы…
– Ну, ладно, – злобно огрызнулся Марк. – А какие же чувства ты испытывал по отношению к Мэри? Неужели все было так просто: любовь – смерть?..
Мейсон задумчиво покачал головой.
– Прежде, до знакомства с Мэри, я просто взирал на собственные чувства немного со стороны. Я их воспринимал, если можно так выразиться, не в анфас, а в профиль. Они не заполняли меня целиком, а скользили мимо. Сам не знаю почему. Может быть, я боялся, а, может быть, не мог избавиться от проклятых комплексов. С Мэри все было по–иному. С ней я ни о чем не размышлял, все мои чувства были нараспашку. Ее было хорошо любить и так же хорошо быть с ней после… Со многими женщинами это исключено, да и сам не захочешь. А с ней было неизвестно что лучше: когда я любящ ее, казалось, что это вершина всего, а потом, после всего, казалось, что люблю еще сильнее.
– Ты говоришь о постели! – ядовито осведомился Маккормик.
– Да, – уверенно сказал Мейсон. – Именно об этом я и говорю. Мне было приятно ощущать ее близость и думать, что человек бессмертен. В какое‑то мгновение, я сам вдруг начинал верить, что это и впрямь возможно. И тогда мы бормотали какие‑то бессвязные слова, чтобы стать еще ближе, чтобы чувствовать еще острее, чтобы преодолеть то крохотное расстояние, которое еще разделяло нас…
Марк мрачно усмехнулся.
– Оказывается, ты романтик, Мейсон. Я и не знал.
– Вот как? Ты считаешь, что это романтика – похоронить любимого человека и мечтать о смерти? Я думаю, что скорее это – философия.
Мейсон умолк.
Марк, тяжело дыша, застыл в ожидании того, как решится его участь.
Наконец, Мейсон поднял вверх руку с пистолетом и передернул затвор.
– А теперь, Марк, молись… – со спокойствием профессионального палача сказал он.
Маккормик стал медленно отступать назад под дулом направленного на него пистолета.
ГЛАВА 6Мейсон решается на отчаянный шаг. Перл приводит беглецов в свой дом. Встреча Келли и Кортни. Мейсон намерен привести в действие свой приговор в отношении Джулии. Тиммонс нервничает. Провал полицейской операции.
Мейсон по–прежнему стоял, вытянув руку с пистолетом в направлении Марка.
Тот медленно отступал назад.
– Нет, нет… Ты этого не сделаешь, – дрожащим голосом повторял Маккормик. – У тебя не хватит смелости, чтобы совершить такое. Мейсон, подумай, ведь ты не убийца. Чего ты добьешься, лишив меня жизни? Нет, нет. Не надо.
– Почему же?
– Подумай, Мейсон, – выкрикнул Марк. – Мэри погибла. Убив меня, ты не вернешь ее… Мейсон снова заколебался.
– Сейчас ты мне будешь говорить все что угодно, – мрачно сказал он, – лишь бы я не убил тебя.
– Но это же rpex! – воскликнул Марк. – Неужели ты не понимаешь, какой страшный грек ты берешь на свою душу? Как ты будешь с этим жить?
Мейсон усмехнулся.
– Я не собираюсь лезть напролом и сейчас выяснять, в чем разница между грехом и добром. Здесь не место и не время для этого.
Марк цеплялся за малейшую возможность выжить, поэтому ему представлялось весьма важным заставить Мейсона подольше разговаривать на отвлеченные темы.
– Но ведь эта разница есть, она не так мала и незаметна, как можно подумать, – сказал он. – Ведь твоя совесть не позволит тебе соблазниться даже мелким грехом. Мейсон, ведь я тебя знаю… Ты не сможешь жить с этим.
Кэпвелл улыбнулся одними кончиками губ.
– Одни люди раскаиваются на миллион, согрешив на две ломаные полушки… – задумчиво сказал он. – Другие посвистывают, отравив мышьяком мужа, или придушив бабушку при помощи подушки.
– Как ты можешь так спокойно рассуждать о добре и зле, когда у тебя в руке пистолет? – вскричал Марк. – Побойся Бога!
– Ах! Наконец‑то ты вспомнил о Боге! Но ведь он не был помехой в твоих черных делах? Значит, и мне не помешает. Думаю, что убив тебя, я смогу сохранить душевный покой.
– Как? Почему?
– Марк, ты никогда не задумывался над тем, что совершать зло можно при одном условии?
– Каком? Если ты грешен изначально?
– Нет. При условии, что тебе никогда не приходит в голову, что ты совершаешь зло… При этой можно спать совершенно спокойно и смотреть миру прямо в глаза. В таком случае считай, что тебе повезло. А потерять душевный покой проще простого – если ты начинаешь думать, что делать зло, пожалуй, не стоило и ты вообще – такой–сякой… Нужно думать только о себе. Если ты допускаешь, что на любую проблему можно посмотреть с двух сторон, со своей и с чужой, то никогда не узнает твоей фамилии и тем более имени!
Марк злобно процедил сквозь зубы:
– Наверное, ты хочешь добиться славы Герострата?
Мейсон усмехнулся.
– Нет, я не претендую на чужие лавры. Все, что меня интересует это – правосудие. Пусть это будет правосудие только с моей точки зрения. Однако, видя, что происходит вокруг, я не могу оставить все как есть. Кстати говоря, раз уж речь зашла о грехах, то я бы предпочел, чтобы на мне висел грех совершения.
– А что это такое?
– Очень просто. Ты совершаешь то, чего совершать не положено…
– А, вот видишь – мстительно произнес Марк. – Ты все‑таки понимаешь, что совершаешь грех. Как бы ты не старался прикрыться миссией правосудия и мщения…
– Ты упускаешь одну важную вещь, Марк. Грех совершения, как бы он ни был греховен, по совершения, как бы он ни был греховен, по крайней мере доставляет удовольствие – иначе кто бы стал совершать его?
– Неужели тебе доставляет удовольствие расправляться с людьми по своему усмотрению?
Но Мейсон словно не слышал Марка.
– И вообще, гораздо больше беспокойства причиняют не совершенные нами хорошие поступки, чем совершенные нами не хорошие. Так что лучше совершить то, на что я решился, чем потом полжизни мучаться от того, что не смог собраться с силами и сделать то, что должен был сделать. Так что не надейся, Марк. Тебя не ждет прощение, я тебя приговорил. Ты можешь грозить мне сейчас всем чем угодно: судом небесным, карой божьей, адскими муками – однако, я твердо знаю, что обрету покой только тогда, когда увижу, что ты заплатил за свое преступление.
С этими словами он внезапно замахнулся и ударил Марка рукояткой пистолета по лицу. Тот не успел прикрыться и, вскрикнув от боли, упал на крышу отеля.
– Ты сумасшедший, Марк, – презрительно сказал Мейсон. – У сумасшедших нет вообще никаких прав, их надо вычеркивать как недоразумение в церковных записях о рождения и смерти. Для тебя, Маккормик, настал Судный День. И я выношу тебе смертный приговор.
– Нет! – завопил Марк. – Ты не имеешь права, ты не сделаешь это. Я не хочу умирать!
Мейсон удрученно покачал головой.
– Спи, Марк. Приятных снов.
С этими словами Мейсон нажал на курок. Выстрел, прозвучавший на крыше отеля «Кэпвелл», растаял в вечернем сумраке как легкое облачко.
Круз привез Сантану домой. Когда они вышли из машины, она увидела, как у стоявшего неподалеку от их дома телефона–автомата переминается с ноги на ноту помощник Круза – полицейский Пол Уитни. Тот рассеянно листал газету, очевидно, в ожидании прибытия Круза.
– Одну минуту, – сказал жене Кастильо и направился к помощнику.
Перебросившись с ним несколькими фразами, Круз вернулся к Сантане.
– Прости, дорогая, уже поздно… Я думаю, тебе пора отдыхать, – с некоторым смущением произнес он.
Сантана мельком глянула на Уитни, который тут же опустил глаза, и понимающе кивнула головой.
– Ясно. Можешь дальше не продолжать, – грустно сказала она. – Похоже, тебе сегодня придется поздно вернуться домой…
Круз погладил ее по руке, будто робко пытался извиниться.
– Тебе нужно отдохнуть, Сантана. В последнее время ты выглядишь усталой. Я думаю, что сейчас для этого наступило самое удобное время – Брэндон в летнем лагере, никто не мешает. Ступай домой.
Она попыталась улыбнуться, хотя это не слишком хорошо получилось у нее.
– Ладно.
В разговоре наступила неловкая пауза. Круз не осмеливался поднять глаза на жену, чувствуя себя виноватым перед ней. Вновь наступил такой момент, когда служебные дела Кастильо вмешиваются в его личные дела. Сантана также пребывала в растерянности, потому что ее продиктованный не совсем чистой совестью сексуальный пыл снова разбивается о стену обстоятельств.
– Ну, что ж… Поезжай, – грустно сказала она я смело поцеловала мужа в губы.
Он сдержанно ответил ей. Чтобы не демонстрировать своего крайнего разочарования и снова не сорваться, поспешила распрощаться с Крузом и направилась к дому.
Проходя мимо Пола Уитни, она, не поднимая тихо сказала:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс Кастильо, – ответил он складывая газету.
Круз проводил жену взглядом, полным сожаления и подошел к помощнику.
– Ну, что, – спросил Пол, складывая газету пополам, – получил разрешение у жены?
В его голосе слышалась насмешка. Круз посмотрел на помощника таким строгим взглядом, что тот мгновенно был вынужден состроить на лице серьезную мину.
– Ну, ладно, не обижайся, – примирительным тоном сказал он.
Круз махнул рукой.
– Да ладно, я и сам прекрасно понимаю, что мои служебные обязанности с каждым днем входят во большее противоречие с семейным долгом. Но, к сожалению, я ничего не могу поделать. Ты же сам видишь, что происходит вокруг. Эти дела с незаконным проникновением из Мексики иммигрантов… к тому же, я по–прежнему думаю, что кто‑то из высоких сфер покровительствует контрабандистам живого товара…
Круз вдруг умолку увидев пристальный взгляд Пола, обращенный на его собственное лицо.
– Погоди‑ка минутку, – озабоченно произнес Уитни.
– А что такое?
Вместо ответа Пол рассмеялся.
– Ну, что такое? – снова обеспокоенно произнес Кастильо. – Почему ты смеешься?
Круз принялся растерянно рассматривать свой костюм и ощупывать лицо руками, будто опасался выскочившего фурункула.
– Просто у тебя половина лица измазана губной помадой.
Круз мгновенно вытер лицо тыльной стороной ладони.
– Черт возьми, – беззлобно выругался он. – Нашел над чем смеяться. И, что, по–твоему, в этом смешного?
Тот пожал плечами.
– Брось, Круз, я просто пытаюсь расслабиться перед трудной сменой. Знаешь, как спортсмены расслабляются перед ответственным матчем?
– Как?
– Они издеваются друг над другом. Ну, знаешь, подкладывают в обувь пакетики с рыбным желе, которые взрываются, разогревают банки с кока–колой так, чтобы жидкость фонтаном била, ну, и так далее… Вот и я – просто развлекаюсь.
Круз еще раз оглянулся на дом, за дверью которого исчезла Сантана.
– А тебе нравятся ночные дежурства? – спросил его Пол.
– Да, всю жизнь мечтал о том, чтобы шляться ночами напролет по всяким злачным местам и выискивать неизвестно что, – мрачно ответил Кастильо. – Особенно мне нравится сидеть в машине до утра с одним–единственным гамбургером и следить за тем, как какой‑нибудь урод развлекается в уютной квартирке с парочкой курочек.
Пол рассмеялся, оценив юмор.
– Вот этого добра я могу предложить тебе сколько угодно. Думаю, что именно такая работенка ожидает нас с тобой сегодня. Ну, что, поехали!
Круз озабоченно оглянулся.
– А ты сегодня на машине?
– Да, разумеется. Я поставил ее здесь неподалеку, у соседнего квартала. Я не хотел слишком светиться
Кастильо улыбнулся.
– Ну, конечно, – саркастически произнес он. – Стоишь здесь под включенным фонарем возле телефонной будки, словно Обелиск Независимости в чистом поле, и думаешь, что не привлекаешь внимания со стороны!
– Я изображал обычного прохожего, – рассмеялся Пол. – Такого, которому срочно надо позвонить, но некому…
Крузу пришлась по вкусу шутка помощника и они вместе расхохотались.
– Ну ладно, сейчас поедем, – сказал Круз копошась в кармане. – Мне только нужно позвонить в участок, узнать о последних сообщениях. Черт, куда же мелочь?
Дожидаясь пока Круз разберется с монетами. Пол развернул газету и сказал:
– Послушай, какое занятное объявление я здесь прочитал.
– А что это за газетенка у тебя здесь? – полюбопытствовал Круз. – Я и не видел‑то такой никогда.
Уитни беззаботно махнул рукой.
– Так, местный таблоид. Такие газеты изредка подбрасывают в почтовые ящики бесплатно. Ну, знаешь такой известный рекламный трюк… Один раз клюнешь, потом может быть надумаешь стать регулярным читателем. Кстати, я не могу сказать, что это совершенно бесполезное издание. Нет, тут кое‑что есть. Вот, например, слушай.
Пол улыбнулся и, облизнув свои пухлые губы, зачитал:
– Требуется привлекательный самец для встреч с особью женского пола. Должен любить диких животных и необычных рептилий.
Он поднял голову и с улыбкой посмотрел на Круза.
– Ну как? Тебе нравится? Представляю, что за женщина дала это объявление. Наверное, такая же дикая, как те животные и рептилии, которых она любит. Может быть, у нее дома целый зоопарк как у Майкла Джексона? Удавы, питоны, обезьяны, ламы…
Круз без особого энтузиазма воспринял это сообщение Уитни. Озабоченно порывшись в карманах, он произнес:
– Оторвись на минутку. У тебя не найдется пара монет?
Пол полез в карман и достал оттуда двадцати пяти центовую монету.
– Четвертака хватит?
– Хватит, – улыбнулся Круз. – Торжественно обещаю, что отдам с первой же получки.
– Я слышу это уже не в первый раз, – рассмеялся Пол. – Ты всегда обещаешь мне вернуть, а потом…
С этими словами Пол безнадежно махнул рукой.
– Ладно, ладно. Не бурчи.
Круз бросил в прорезь телефона–автомата монетку и набрал номер полицейского участка. Нажимая на кнопки с цифрами он сказал
– Если ты хочешь найти себе женщину, внимательнее посмотри по сторонам, вой их сколько ходит по улицам. А рыться в этом мусоре – последнее дело. Нарвешься на что‑нибудь такое, после чего никакие врачи не помогут.
– Посмотри по сторонам… – недовольно проворчал Пол. – Где и когда мне это делать?
– Ну ты же целыми часами болтаешься по улице, перелистывая дешевые газетенки, – пошутил Круз.
– Да, тебе легко говорить…
– Старик, последние пять недель я не успеваю уснуть как следует.
Наконец, Круз услышал в трубке голос дежурного полицейского:
– Сержант Нортон слушает.
– Это полицейский инспектор Круз Кастильо, есть какие‑нибудь сообщения для меня?
– Нет, ничего не поступало.
– Ладно, – Круз повесил трубку и вышел из телефонной будки. – Наверное, пора ехать.
– Ну, что ж, пора так пора, – сказал Пол, складывая газету.
Круз вдруг на полдороги остановился и озабоченно хлопнул себя ладонью по лбу.
– Черт побери!
– Что такое? – обернулся Пол.
Подожди одну минуту, я на всякий случай проверю свой автоответчик.
– Что, опять четвертак требуется? – с притворным возмущением произнес Уитни. – Так на тебя никакой зарплаты не напасешься. Завтра же поставлю вопрос перед руководством полицейского участка Санта–Барбары о том, чтобы мне повысили жалование. А еще пожалуюсь, что ты обдираешь своих подчиненных как липку, прикрываясь служебной необходимостью.
– Я же уже сказал, что верну все с первой же зарплаты, в двойном размере, целый доллар.
– Держи.
Круз вернулся к телефону–автомату и еще раз набрал номер, теперь уже собственного телефона. Услышав в трубке длинный гудок, он приставил к микрофону небольшое устройство с записанным на него звуковым кодом включения автоответчика.
Спустя несколько секунд он услышал характерный щелчок и знакомый голос:
– Это Иден. Я сейчас нахожусь на Рэдблафф–Роуд, 925. У старого гаража. Здесь что‑то происходит. Приезжай срочно.
Пол увидел как лицо его начальника помрачнело. Когда Круз повесил трубку, Уитни обеспокоенно спросил:
– Ну, что, что‑то произошло?
– Старик, Иден в опасности, – сказал Кастильо. – Рэдблафф–Роуд, девятьсот сколько‑то, там старый гараж… Поехали.
Они быстрым шагом направились к машине.
СиСи Кэпвелл находился у себя в гостиной, когда раздался звонок в дверь. Поскольку Розы поблизости не было видно, он решил открыть сам.
Это был посыльный почтовой службы с узким голубым конвертом в руке.
– Мистер СиСи Кэпвелл?
– Да, это я.
– Вам срочное заказное письмо. Просили передать лично в руки.
Посыльный протянул конверт СиСи.
– Спасибо.
Закрыв дверь за посыльным, Кэпвелл–старший с любопытством повертел конверт перед глазами. Кроме надписи «СиСи Кэпвеллу», на конверте ничего не было. Вытащив вложенный внутрь листок бумаги, СиСи прочитал вслух:
Я зайду к тебе вечером, в десять. Будь один. Это очень важно. Мейсон.
СиСи сунул письмо назад в конверт, зажал его в руке и задумчиво прошелся по комнате. Интересно, что у него на уме, у Мейсона? В последнее время его сын выглядит очень плохо. Очевидно, смерть Мэри оказала на него очень сильное впечатление. Мейсон совершенно перестал следить за собой, не показывался в доме отца, даже не звонил…
Правда, СиСи не мог не отметить одну важную – может быть, самую важную для себя – деталь. Если раньше, в любой мало–мальски серьезной ситуации, Мейсон начинал бросаться в беспробудное пьянство – он просто пил, не просыхая – то сейчас, после смерти Мэри, он практически не брал в рот спиртного. Об этом все вокруг говорили в один голос.
СиСи привык безоговорочно верить только самому себе, а потому несколько скептически воспринимал слова других. Но на этот раз у него не было причин не верить, например, Софии.
То, что Мейсон не ушел в запой, было для СиСи тем более удивительно, что Кэпвелл–старший и сам тяжело переживал смерть Мэри, которая была для него не просто близким человеком, но чем‑то большим, может быть, даже более родным существом, чем Мейсон.
То, что происходило с сыном, волновало СиСи. В последнее время он начал – возможно, в связи с возрастом и наступившей мудростью – более внимательно относиться к родным и близким. Что‑то теплое проснулось в нем по отношению к Мейсону. СиСи ощущал какой‑то неоплаченный долг перед всеми членами своей семьи.
Наверное, наступило время возмещать то, что он не сделал, чего недодал. Сознание тяжести этих невыплаченных долгов начинало временами сильно угнетать его. Именно поэтому СиСи старался сблизиться с Софией.
На очереди были остальные члены многочисленного клана Кэпвеллов. Первым из них для СиСи был Мейсон – не только потому, что тот перенес такой тяжелый удар, но и потому, что именно к Мейсону он был особенно строг и, надо признать, несправедливо требователен всю жизнь.
Сейчас, когда ему особенно тяжело, СиСи должен прийти на помощь сыну. Если не сделать этого, он вряд ли сможет оправдаться перед собой…
Поскольку Мейсон захотел встретиться сам, СиСи должен принять его. Ну, а уж как сложится разговор и что из этого получится, будет зависеть от них самих, от того, насколько терпимыми они будут друг к другу, насколько захотят понять и приблизиться… даже несмотря на все то тяжелое, что было между ними раньше…
Их должна объединить и сблизить смерть Мэри, как ни тяжело об этом думать. Они должны обо всем забыть и шагнуть навстречу друг другу. СиСи был готов к такому шагу. Готов ли к нему Мейсон? Сможет ли он простить отцу все те обиды и оскорбления, которые тот нанес ему?
Все эти вопросы громоздились в голове СиСи, не находя ответа. Все прояснится только тогда, когда Мейсон придет в этот дом. СиСи взглянул на часы, было начало десятого. До встречи оставалось еще около часа.
Интересно, а где Мейсон сейчас? СиСи подошел к окну и задумчиво посмотрел на покрытый вечерней тьмой город. Где‑то там, в переплетении улиц, за какими‑то стенами находятся такие близкие Кэпвеллу–старшему и в то же самое время такие далекие от него люди: София, Мейсон, Тэд, Келли, Иден…
Было уже начало десятого, когда Джулия вошла в здание городского суда. Дежуривший внизу охранник, увидев ее, вопросительно приподнялся на своем месте.
– Мисс Уэйнрайт? В такой поздний час? Я не могу чем‑то помочь вам? Сейчас в здании суда никого нет. Что вас интересует?
Она несколько смущенно опустила глаза.
– Прошу прощения за беспокойство, но я забыла кое‑что в зале суда. Это очень важные документы. Они нужны мне прямо сейчас Охранник вежливо кивнул.
– Ну, разумеется. Там открыто. Сейчас я зажгу свет в коридоре. Не смею вас больше задерживать, мисс Уэйнрайт.
Он уселся на место. Джулия медленно прошла по пустому коридору и остановилась перед тяжелой дубовой дверью в зал суда.
Несколько мгновений она нерешительно топталась у порога, затем осторожно повернула ручку и, потянув на себя увесистую дверь, осторожно заглянула внутрь.
Здесь было темно. Лишь блики света из коридора, проникшие через полуоткрытую дверь, падали в просторное помещение, уставленное скамьями для публики и столами для остальных участников суда. Джулия не услышала ни единого звука.
– Мейсон! – позвала она.
Несколько мгновений спустя она вздрогнула от страха, услышав в почти театральной зловещей тишине знакомый голос.
– Здравствуй, Джулия. Если тебе не тяжело, включи свет. Я хотел бы видеть тебя в этот вечер.
Она прошла к стенке и, пошарив по ней рукой, нащупала выключатель. Теперь, когда помещение было освещено, она увидела перед собой, Мейсона.
Он сидел в судейском кресле с усталым видом, подперев голову рукой.
– Присаживайся, – тихо произнес он. Джулия беспокойно огляделась по сторонам и сделала шаг навстречу.
– Сначала скажи, что все это значит, Мейсон? – настороженно спросила она.
Взгляд его карих глаз был таким холодным и неумолимо жестоким, что она почувствовала, как по ее коже пробежала мелкая дрожь. За всей этой театральной таинственностью явно скрывалось что‑то недоброе.
– Пришел день Страшного Суда, Джулия, – угрюмо произнес он. – Пришло то время, когда каждому воздается за его поступки.
С этими словами Мейсон взмахнул судейским молотком и резко ударил им по столу. Звук удара гулким эхом разнесся по пустому залу.
Джулия растерянно теребила в руках сумочку. Глаза ее были полны недоумения и возмущения.
– О чем ты говоришь, Мейсон? Какой Страшный Суд? Что все это означает?
– Настал твой Судный день, Джулия, – с мрачной торжественностью произнес он. – Приготовься к тому, что сейчас тебе придется отвечать. Еще никто не смог избежать божьей кары.
После торжественного обеда в закрытом на ремонт кафе Перл решил, что здесь больше не стоит задерживаться. После того, как сработала пожарная сигнализация, оставаться здесь больше не стоит. Их могли обнаружить в любую минуту.
Пятерка беглецов направилась к выходу из кафе следом за своим предводителем.
– Куда мы отправляемся, мистер Президент? – спросил Myр испуганным тоном, когда Перл повел их за собой.
– Скоро увидите, – загадочно улыбаясь, ответил тот. – Вам обязательно понравится.
– А разве нам еще не пора назад, в больницу доктора Роулингса? – спросила Келли. – По–моему, мы уже достаточно времени провели за ее стенами. Нас, наверное, уже разыскивают?
Перл махнул рукой.
– Успокойтесь, вечер еще не закончился. Я покажу вам еще кое‑что интересное. Такого, клянусь своей больничной пижамой, вы еще не видели. К тому же, это совсем недалеко отсюда. Кто знает, будет ли у нас такая возможность…
– А, что – это еще одна военно–морская база, господин Президент? – заинтересованно промолвил Оуэн Мур. – На той базе, где мы только что были, мне очень понравилось.
Перл похлопал его по плечу.
– Мой преданный вице–президент, спешу известить тебя о том, что на сей раз мы побываем на базе развлечений. Там все смогут найти себе игры и занятия по душе. Кроме бывшего президента Линдона Джонсона, никто не знает о местонахождении этой сверхсекретной базы. Поэтому, – Перл сделал заговорщицкий вид а прижал палец к губам, – обо воем, что увидите – молчок! Иначе туда будут наведываться все, кому не день. А, если про базу станет известно кубинцам или, того хуже, Ким Ир Сену, с развлечениями нам прядется распрощаться. Она привезут туда свои ракеты и без разрешения больше никто не попадет туда.
– Ракеты? – перепугано прошептал Джимми Бейкер. – А откуда у них ракеты? Они тоже покупают их у большевиков!
Перл состроил страшное лицо.
– Да. У большевиков много ракет, танков и самолетов. Если мы не позаботимся о нашей национальной безопасности, они окружат нас частоколом ракет и затопчут своими вонючими танками наши аккуратные газоны. Представляете, во что тогда превратится лужайка возле моего любимого Белого Дома? Все дороги будут разбиты гусеницами танков, а казаки с шашками порубят все пальмы в Голливуде.
Глаза спутников Перла вылезли на лоб.
– А зачем им нужен Голливуд? – ошалело глядя на него, спросил Мур. – Они хотят завладеть классикой нашего кино?
– Да, именно это им и нужно. А, кроме того, они будут снимать там фильмы про своих вождей, – продолжал стращать спутников Перл. Эта игра забавляла его и позволяла отвлечься от довольно невеселых мыслей, иных с необходимостью возвращаться в клинику доктора Роулингса. – Представляете себе, они заставят Стивена Спилберга снимать многосерийный телесериал, посвященный жизни какого‑нибудь заброшенного, занесенного снегом городка в Сибири. Главными действующими лицами там будет большое семейство большевистского чиновника – властный отец с большими связями в местных колхозах…
– А что такое – колхоз? – удивленно спросил Мур. – Это индустриальный монстр? Что‑то вроде «Кэпвелл Энтерпрайзес»?
– Нет, это еще больше, – серьезно ответил Перл.
– А что может быть больше «Кэпвелл Энтерпрайзес»? – не успокаивался Оуэн.
Перл на мгновение задумался. Как‑то раньше это не приходило ему в голову. Действительно, как можно объяснить такому человеку, как Мур, что может быть больше, чем империя Кэпвеллов – в масштабах Санта–Барбары? Так и не найдя ответа, Перл махнул рукой и сказал:
– Больше, чем «Кэпвелл Энтерпрайзес», бывают только колхозы.
Мур пораженно кивнул.
– Я понял, господин Президент. Это военно–космические конгломераты вместе с сетями закусочных быстрого обслуживания.
Перл одобрительно похлопал его по плечу.
– Господин вице–президент, я горжусь тем, что выбрал вас на эту должность. Вы проявляете чудеса интеллекта. Так вот, я продолжу. Сын чиновника в этой семье идет наперекор отцу – он становится укротителем медведей и выступает на площади перед местным отделением коммунистической партии, раздражая отца и бросая ему вызов. Дочь поступает еще хуже – она связывается с чудом уцелевшим в лагерях священником и собирается стать монашкой. За это отец определяет ее на лечение в психиатрическую клинику, где единственное лекарство – водка. Чем больше провинился пациент, тем меньше водки получает. Девушку подвергают там ужасным мукам, заставляя отвыкать от любимого напитка за любую, даже самую мелкую провинность
