Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"
Автор книги: Генри Крейн
Соавторы: Александра Полстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 184 (всего у книги 332 страниц)
Яркое солнце на кукурузном поле. Ник Адамс приносит кейс и выводит Мейсона к людям. Мейсон считает шаги на дороге. Отражение на полированной поверхности кейса напоминает Мейсону зеркало в ванной. Поворот, к дому Марии Робертсон.
«Боже, неужели я ослеп?» – подумал Мейсон и прикоснулся кончиками пальцев к глазам.
Ник Адамс продолжал вздрагивать, прижавшись к его груди.
«Ребенок жив, – как‑то спокойно подумал Мейсон. – но почему так темно, может я ослеп?» И тут Мейсон почувствовал, что едкий дым забирается ему в горло. Он нервно закашлялся, поднес часы к самым глазам, но так и не увидел циферблата. Только серая густая пелена была перед ним. Мейсон вытянул руку вперед, но впереди была только пустота. Он принялся расстегивать свой спасательный ремень, потом ремень Ника Адамса. Он взял его за руку и двинулся, сам четко не представляя, куда идет. И вдруг, через несколько шагов, едкий дым рассеялся и Мейсон увидел ослепительный свет. Перед ним было ярко–зеленое сочное кукурузное поле, по которому были разбросаны обломки самолета. Они сверкали, как осколки стекла.
– Туда, к свету, скорее. Ник, скорее! – рванув за собой мальчика, заспешил Мейсон.
Фюзеляж самолета казался огромной грубой с рваными краями. Вокруг Мейсона вспыхивала, трещала, горела обшивка. Огонь был жуткий, оранжевого цвета, сыпались искры.
– Скорее! Скорее. Ник! – приказывал Мейсон. таща ребенка, который и не пытался сопротивляться. – Туда! Туда. Ник!
Мальчик застыл на краю: до земли было футов шесть.
– Прыгай!
– Боюсь, – вскрикнул ребенок.
– Прыгай, я тебе приказываю!
И тут же Мейсон понял, что страх силен, что мальчик стишком напуган. Он толкнул его в спину и выглянул. Ребенок на четвереньках отполз от самолета.
– Ник, убегай на поле, скорее! – приказал Мейсон, и мальчик, вскочив на ноги, опрометью, не оглядываясь, бросился от пылающего самолета.
И здесь Мейсон услышал за своей спиной стоны, тяжелые вздохи, крики, голоса, плач, вопли, проклятье, мольбу.
Он глотнул воздуха развернулся и бросился в горящий салон. Он действовал инстинктивно, абсолютно не думая о том, что делает: отстегивал ремни, вытаскивал из‑под обломков кресел людей, собирал их в группы, за руку тащил к свету, выталкивал на землю, приказывал и все безропотно слушались его.
Казалось, только он единственный из всех пассажиров находится в полном рассудке и только ему одному известно, как сейчас надо поступать.
– Сюда! Сюда! Спасите! – услышал он голос.
Это звала кучерявая мулатка, се лицо было окровавлено, она шарила руками вокруг себя, ощупывала сиденье.
– Робби! Ты где, малыш? Иди сюда, это я, твоя мама, иди сюда! Скорее! Скорее, я здесь! – выкрикивала женщина.
Мейсон нагнулся, расстегнул ремень безопасности, резко дернул ее за руку.
– За мной! Иди за мной!
– Нет, мой ребенок, Боб, он где‑то здесь, я должна его найти.
– За мной! – решительно крикнул Мейсон и толкнул женщину в спину, – туда, скорее туда!
А вокруг шипела краска, корежился металл, горел пластик. Мейсон увидел безжизненное изувеченное тело ребенка и еще раз толкнул женщину в спину.
– Скорее! Сейчас здесь все стрит, скорее!
По дороге он подхватил еще одну девочку в окровавленном платье, подпал ее на руки и потащил упирающуюся мулатку к спасительному свету.
– Скорее шевелитесь!
Мейсон выругался и этот его крик и брань, казалось, подстегнули людей. Они начали действовать более осмысленно и более четко выполнять его приказания. Мейсон выводил, выносил, вытаскивал людей.
– Розалина! Розалина, ты где? Пойдем со мной, пойдем же скорее! – седой мужчина пытался поднять безжизненное тело своей жены, но ремень безопасности крепко держал его.
– Ремень! Ремень отстегни! – приказал Мейсон, но мужчина смотрел на него безумным взглядом, явно не понимая, что и зачем надо сделать.
Мейсон оттолкнул его, быстро отстегнул ремень и, взвалив женщину на плечо, двинулся к выходу.
– Боже! Осторожнее! Осторожнее! Ведь ей может быть больно! Вы слышите, ей будет больно!
Мейсон не обращал внимания на крики мужчины. Он подтащил женщину и передал в руки людей.
– Там люди! Там люди! – услышал Мейсон у себя над ухом и обернулся.
Перед ним стояла и тряслась от ужаса молоденькая стюардесса.
– Там Линда и Сильвия. Линда и Сильвия! А я Одри. Одри, – говорила девушка.
– Хорошо, я понял, ступай к выходу.
– Нет, там люди, их надо… я боюсь! – кричала девушка, она ладонью зажимала разрезанную щеку.
– Уходи отсюда! – строго сказал Мейсон и девушка покорно поплелась, спотыкаясь об обломки кресел, переступая через трупы по широкому проходу, туда, где слышались голоса людей, где раздавался вой пожарных машин, где сверкали мигалки "скорой помощи".
– Отходите от самолета! Все от самолета! – услышал Мейсон голос, усиленный мегафоном, – сейчас самолет взорвется! Все уходите!
Мейсон криво улыбнулся, набрал полную грудь воздуха и вытянув перед собой руки, вступил в едкий удушливый дым, который наполнял салон. Через несколько шагов его руки на что‑то наткнулись.
«Это, наверное, человек», – подумал Мейсон.
– Вставай, приятель, – встряхнув за плечи, крикнул Мейсон.
Но, приблизив лицо, он увидел перед собой голову негра с оскалившимся ртом. Мужчина был мертв.
– Дьявол, – прошептал Мейсон и на ощупь двинулся вглубь салона, туда, где слышались крики.
– Ко мне! Ко мне, громко позвал он, – все идите ко мне! – и почувствовал, как несколько рук потянулись к нему, уцепились за его пиджак.
– Все сюда! Все сюда! – продолжал кричать Мейсон, – держитесь друг за друга а двигайтесь за мной. Только никто не должен останавливаться! Никто не должен останавливаться! – повторял Мейсон, выводя людей из салона.
Когда он приблизился к краю, и люди стали спрыгивать на землю, чья‑то уверенная рука рванула его, и Мейсон упал вниз, больно ударившись щекой о землю.
– Но там же люди! – воскликнул Мейсон, теряя сознание.
Пожарные пробовали сбить огонь. Они работали деловито и уверенно, но все их попытки Пыли тщетны. То там, то здесь вырывались яркие языки пламени, взлетали вверх снопы искр. Весь фюзеляж уже почернел от огня. Едкий дым тянулся по полю.
И вдруг раздался оглушительный треск и гигантский фюзеляж развалился на несколько частей, показывая свои обгоревшие внутренности.
Мейсон открыл глаза как раз в тот момент, когда облако огня охватило остатки самолета. Он тяжело поднялся и, не обращая ни на кого внимания, побрел по кукурузному полю.
Вокруг него сновали спасатели, люди плакали, сбившись в небольшие группки, ослепительно сверкали мигалки машин «скорой помощи». Над самой головой у Мейсона промчался полицейский вертолет.
А Мейсон брел, раздвигая перед собой стебли кукурузы. Двое пожарных едва удерживали в своих руках мулатку. Она брыкалась, кусалась, пыталась вырваться, исступленно кричала, глядя на охваченный огнем остов самолета.
– Там мой ребенок! Робби, пустите меня! Я хочу умереть! Я хочу быть с ним!
Один из пожарных хлестал женщину по лицу, пытаясь привести ее в чувство. Но та словно бы не чувствовала боли.
Мейсон отвернулся, не в силах смотреть на муки женщины.
– Мистер, с вами все в порядке? – к нему подошел один из спасателей.
Мейсон недоуменным взглядом посмотрел на него и махнул рукой.
– Пошел ты к черту!
Он прошел еще несколько шагов и чуть было не споткнулся о лежащих на земле парня и девушку, тех самых, которые сидели в самолете перед ним. Они лежали обнявшись и плакали.
И тут Мейсон вспомнил этот плач.
«Это ведь я их вывел, – равнодушно подумал Мейсон, – а они еще не хотели выходить из этого ада, я прямо‑таки тащил их к выходу».
И он вновь побрел, спотыкаясь о рыхлую землю.
«Интересно, который сейчас час?» – Мейсон посмотрел на руку, но часов не было.
На запястье чернел шрам с уже запекшейся кровью. Мейсон прикоснулся к ране губами и ощутил, как горит его кожа.
"А ведь эти часы подарила мне Мэри, я их так любил! А теперь мне придется жить без часов, ведь я не смогу заставить себя носить другие".
Мейсон поднялся на невысокий холм и оглянулся. По кукурузному полю тянулась страшная черная борозда и конце которой лежал пылающий остов самолета.
«Вот они, разверстая могила», – подумал Мейсон и опустился на землю.
Он сидел, запрокинув кверху голову, и смотрел на ослепительный диск солнца даже не прикрывая глаз.
И вдруг, возле самого уха, он услышал звон пчелы Он прикоснулся к своим волосам, аккуратно взял пчелу в щепотку и безучастно посмотрел на блестящие маленькие крылья. Пчела звенела, он вновь поднес ее к уху и послушал этот пронзительный звон.
"Она даже не ужалила меня" – подумал Мейсон и разжал пальцы.
Потом он поднес пальцы к носу и жадно втянул в себя воздух: пальцы пахли цветочной пыльцой
«Какой сладкий запах! – подумал Мейсон. – Это запах жизни»
И тут он услышал весь тот шум, который наполнял землю. Шелестели стебли кукурузы, шумел ветер, слышались голоса людей, крики, слышался шорох травы. Мейсон напрягся и отчетливо услышал, как гулко бьется у него я груди сердце. Это были тяжелые и оглушительные удары, как будто огромный молот опускался на наковальню.
"Я жив, – еще раз повторил Мейсон. – неужели все закончилось? Неужели весь этот кромешный ад позади?"
Мейсон попытался сосредоточиться. Он крепко прижал ладони к ушам и сильно зажмурился.
"Позади, позади, все кончилось, самое страшное осталось позади. Но остался ли я тем самым человеком, тем, который был прежде, тем, который садился в самолет? Или я остался там, в безоблачном небе, там, где я слышал голос Мэри и ощущал прикосновение ее прохладных пальцев?"
Мейсон заплакал. Слезы текли по его щекам, оставляя на пыльном лице борозды.
– Мейсон! Мейсон! – услышал он какой‑то странный голос и ощутил на своем плече прикосновение легкой руки.
– Это ты? – спросил он.
– Да, это я. Ник Адамс.
Мейсон оторвал ладони от лица и медленно повернулся. Над ним стоял мальчик и сжимал в правой руке огромный кейс.
– Мейсон. ты забыл свой чемодан, вот он. – Ник опустил кейс Гордона на рыхлую землю прямо рядом с Мейсоном.
– Ты запомнил мое имя, – изумился мужчина.
– Но ведь и ты знаешь, как меня зовут. – И тут Мейсон увидел, что по щекам Ника тоже текут слезы, а на губах блуждает уже не детская улыбка. – Я бежал за тобой, бежал, но тебя. Мейсон, нигде не было, а потом я остановился и увидел, что у меня в руках твой чемодан.
– Спасибо тебе. Ник.
Мейсон поднялся на колени и потянулся руками к мальчику.
Тот бросился ему на грудь и, не стесняясь слез, зарыдал.
– Спасибо тебе, приятель, это очень важный чемодан. Он для меня много значит.
– Моя мама очень расстроится и будет плакать, когда узнает, что произошло. Мейсон, ты ей ничего не говори, хорошо?
– Ладно, Ник. Я ничего не скажу. Только никуда не отходи, будь сейчас радом со мной.
– Хорошо, Мейсон.
Мальчик, уткнувшись в плечо Мейсона, уже навзрыд плакал.
– Успокойся, Ник, – буднично сказал Мейсон и взъерошил коротко стриженные волосы мальчика, – все позади. Мы с тобой живы, здоровы. Немного поцарапались, я потерял часы. Видишь, какое несчастье. Зато ты нашел мой чемодан – а это счастье. Значит, все хорошо, все нормально.
Мейсон поднялся с колен и осмотрелся. Мальчик все еще прижимался к нему и плакал.
– Успокойся, Ник, все позади, посмотри.
Мальчик заглянул и лицо Мейсону.
– Я боюсь, – прошептал он.
Мужчина взял подростка за плечи и повернул лицом к солнцу.
– Посмотри вверх. Видишь – солнце. Мир остался прежним. В нем живут твои друзья, твоя мать.
– У меня нет отца, – вдруг сказал Ник.
– А у меня нет матери, – сказал Мейсон, – она давно умерла. И у меня нет Мэри, она тоже умерла.
– Мэри – твоя сестра? – спросил Ник. Мейсон покачал головой.
– Это больше, чем сестра. Я ее очень любил. Я любил се больше всех, а се нет.
– Она что, сейчас погибла? – с испугом спросил Ник.
– Нет, это было раньше. Мне кажется, что это было вчера, но может быть, и год назад.
И вдруг Мейсон понял, что вся его прежняя жизнь кажется теперь ему далекой и нереальной. Хотя она вспоминалась во всех подробностях. Но это было точно так же, как он видел сейчас отсюда, с вершины холма, горящий остов самолета, суетящихся людей, слышал крики, голоса, даже разбирал некоторые фразы. Но все это происходило, словно бы на большом удалении от него, и совершенно не относилось к его теперешней жизни. Все как будто бы происходило за толстым стеклом, через которое он. Мейсон, уже не мог пробиться.
– Пойдем, – позвал его мальчик, – пойдем к людям, – и подал Мейсону руку, потащил его за собой, точно так же, как Мейсон выводил мальчика из горящего самолета.
Мейсон подхватил кейс и послушно побрел за своим проводником. Он тяжело брел по мягкой пыльной земле, спотыкался, раздвигал стебли кукурузы, слышал, как они хрустят под его ногами. На какое‑то время он потерял самолет и людей из виду. Ему казалось, что эти заросли никогда не кончатся. Мейсон уже понимал, где находится и поэтому, закрыв глаза, послушно следовал за Ником Адамсом.
А тот уверено вел его к людям, он вел его так, как поводырь ведет слепого.
– Где мы? – спрашивал Мейсон. не открывая глаз.
– Мы идем к людям, – отвечал ему Ник. – Они совсем близко.
– Зачем мы туда идем? – Мейсон остановился и вырвал свою руку из пальцев мальчика.
– Но ведь они нас ждут и ищут, они волнуются, идем.
Ник упрямо схватил руку Мейсона и потащил ею туда, где слышались голоса людей.
Мейсон открыл глаза, заросли кукурузы кончились. Они стояли как раз на самом краю борозды, проложенной падающим самолетом.
– Видишь людей? – спросил Мейсон. Ник кивнул.
– Да.
– Иди к ним, иди один, назови свое имя. Они передадут твоей матери, что ты жив.
– Идем со мной, – позвал мальчик.
Но Мейсон отрицательно качнул головой.
– Проста, Ник, но я должен остаться здесь.
– Но почему? – спросил мальчик.
– Мне там нечего делать, меня никто не ждет.
– Но ведь все подумают, что ты погиб.
– Ты же помнишь мое имя? – улыбнулся Мейсон, – и ты назовешь его. Иди, – он вновь подтолкнул Ника в спину.
И тот почувствовал себя ребенком рядом со взрослым. Он сделал несколько робких шагов и обернулся. Но Мейсон вновь махнул ему рукой.
– Иди, иди, не останавливайся, тебя там ждут.
Ник побежал по рыхлой земле, потом споткнулся, упал, поднялся и, обернувшись к Мейсону, крикнул:
– Я скажу им твое имя! Мейсон Кэпвелл, я не забыл его.
Мейсон кивнул, устало помахал рукой, раздвинул стебли кукурузы и медленно побрел по полю. Он шел и слышал, как гаснут голоса, вой сирен, как все растворяется в шуме природы. Он шел, пока не уперся в откос широкой насыпи шоссе. Помогая себе руками, цепляясь за ветки кустарников, Мейсон взобрался на бетонную полосу и оглянулся.
Перед ним расстилалось огромное поле, на котором вдалеке тянулся шлейф черного дыма. Мимо Мейсона проносились машины, обдавая его горячим ветром, но он не обращал на них внимания. Он машинально достал из кармана сигарету, закурил. Тонкая струйка дыма поплыла в знойном воздухе дня.
"Какая сегодня жара!" – с безразличием подумал Мейсон и побрел но шоссе. Ему сигналили, но он, не оглядываясь, махал машинам рукой, чтобы те ехали дальше. Он чуть не налетел на стальной столб–указатель и остановился под ним, высоко задрав голову.
На кобальтовом фоне белела надпись: «Аэропорт – 1 миля».
Мейсон свернул на развязке вправо и побрел к сверкающим зеркальным стеклом зданиям аэровокзала.
«Плохо, что я где‑то в самолете потерял свои солнцезащитные очки», – подумал Мейсон, щуря глаза от нестерпимо яркого солнечного света.
Дорога казалась ему бесконечной. Мейсон шел, считая шаги от одного шва бетонного покрытия до другого.
Десять шагов, еще десять, еще десять…
Сотня, еще сотня… еще одна…
Тысяча.
Он вскинул голову. До здания аэровокзала оставалось совсем немного, и он вспомнил, как они с Гордоном подъезжали сюда несколько часов тому назад.
А может, это было не несколько часов, ведь я не знаю, сколько сейчас времени. Может, это было месяц или неделя.
«Ричард Гордон мертв, – вспомнил Мейсон, – я видел это собственными глазами. Он умер раньше, чем самолет ударился о землю. А он ведь говорил, что у него недобрые предчувствия. И Ричард не ошибся, интуиция его опять не подвела. И вот его кейс. Хорошо, что не я сообщу Саманте о смерти Дика. Пусть она узнает это от кого‑нибудь постороннего. Мне будет слишком тяжело и больно смотреть в ее глаза. Ведь она, конечно же, подумает, почему умер Дик, а не я. И я никогда не смогу признаться ей в том, что Ричард умер раньше, чем самолет разбился. Л если я и скажу ей об этом, то она вряд ли поверит мне. К тому же. Дик накануне застраховал свою жизнь. Он сам сказал мне об этом. И если узнают, что он умер своей смертью, а не погиб, то могут быть проблемы с получением страховки. А это единственное средство к существованию, оставшееся у Саманты и ее детей».
Вдруг Мейсон остановился.
«Бумажник! – вспомнил он. – В бумажнике ключ от сейфа».
Он принялся хлопать себя по карманам и обнаружил бумажник в кармане брюк. Он раскрыл его и вытащил маленький сверкающий ключик. Ключ от сейфа в банке, где лежат документы.
"Но буду ли я заниматься этим делом без Ричарда? Ведь все осталось в прошлом. Все сгорело в этом проклятом самолете. Мог погибнуть и я, могли погибнуть вообще все. Этот ключ и кейс могли исчезнуть в огне. О чем это мы разговаривали с Ричардом? О чем? Я рассказывал ему о Джулии Уэйнрайт. О ком говорил он? Боже, что с моей памятью?» – Мейсон остановился, поставил на бетон кейс и сжал виски руками.
О ком говорил Дик? О ком? А! Он говорил о девушке, Марии Робертсон. Ведь мы вдвоем ухлестывали за ней… Давно… Боже, как давно это было. Что же он о ней говорил? Живет одна с ребенком в каком‑то городке, неподалеку отсюда. Он говорил это в машине, когда мы ехали к аэропорту. Говорил, что очень хочет ее увидеть, встретиться, поговорить. Ведь когда‑то он любил ее, и мне она нравилась. Она была первой девчонкой, которую я поцеловал. Нет. Все было не так. Это не я поцеловал се, а она поцеловала меня на заднем сиденье машины моего отца. Да, да, это она, Мария Робертсон, поцеловала меня. Отец вел машину, а мы были уверены, что он нас не видит. Мария наклонилась ко мне и робко поцеловала, она хотела поцеловать меня в щеку, а я повернулся и наши губы встретились. Что же тогда сказал отец? Он видел наши отражения в маленьком зеркальце. Он ничего не сказал, я помню. Отец промолчал и как‑то странно улыбнулся, глядя на нас. А мы покраснели и почувствовали себя провинившимися. А потом мы вспоминали это маленькое приключение и смеялись. И тогда она предложила поцеловаться вновь. Но вот тот следующий поцелуй я не запомнил. А первый нечаянный почему‑то помню отчетливо, как будто бы это произошло только что. Мария хотела стать балериной. Мечтала. А когда я говорил ей, что буду адвокатом, она смеялась. Работа адвоката казалась ей совершенно неинтересной. Любопытно, танцует ли она сейчас? Ведь я адвокатом стал, а она? Наверное, она вышла замуж, и они с мужем переехали в маленький городок. Черт, как он называется? Я не могу вспомнить. Но… постой, Мейсон, ведь она живет одна, значит, она не выходила замуж. Но Дик говорил, что у нее есть ребенок, значит она вышла? Неудачно или муж умер? Я не могу вспомнить нашего разговора».
Мейсон подхватил кейс и сделал несколько неуверенных шагов. Только сейчас он почувствовал страшную усталость во всем теле. Его качало из стороны в сторону, голова кружилась. Боясь упасть, он отошел к ограждению и присел на них.
– Нужно закурить, закурить, – твердил Мейсон, но почему‑то никак не мог найти пачку сигарет.
Наконец, он нащупал сигарету, вывалившуюся из пачки в кармане, и закурил. Но от этого стало только хуже. Кровь бешено стучала в висках. Казалось, голова сейчас разлетится на куски как огненный шар. Солнце сверкало в полированной поверхности кейса, и Мейсон увидел я ней свое отражение.
«Неужели это я?» – пронеслась в голове странная мысль.
И мужчина бесцветным голосом спросил у своего отражения:
– Это ты, Мейсон Кэпвелл? Или Мейсон Кэпвелл это я? Когда‑то со мной уже такое было, – и Мейсон вспомнил, как запустил бутылкой с виски в большое зеркало в своей квартире.
– Но ведь это было в другой жизни и, наверное, произошло не со мной. Вернее, сейчас я уже совсем не тот, каким был тогда.
– Я не тот, каким был тогда повторило искривленное отражение Мейсона.
– Что? – переспросил удивленный мужчина и внезапно понял, что сходит с ума.
Он схватил в пригоршню песок и принялся тереть сверкающую поверхность кейса. Песок и пыль скользили по отражению, и Мейсон прошептал:
– Вот так песок мог сыпаться на мое лицо, если бы я погиб. Но ведь он и так сыплется по моему лиц, – и Мейсон грязными пыльными руками прикоснулся к своему разгоряченному лицу.
– Нет, я не должен сойти с ума! – прокричал мужчина, поднимаясь с колен, – я должен жить. Ведь Мери сказала, что я не должен умирать. Мери! – Мейсон, запрокинув голову, посмотрел в выцветшее голубое небо, – где ты, Мери? Ведь ты была там со мной, и это ты спасла меня, только ты. И я благодарен тебе за твою любовь. Прости меня, если сможешь, и Мейсон вновь посмотрел на горячую землю пол йогами.
Потом он нагнулся, подхватил кейс и направился к автомобильной стоянке. Его походка становилась все тверже и увереннее. Он уже не считал шаги, а смотрел прямо перед собой.
А в сущности, ничего и не произошло, – подумал Мейсон. – Просто на несколько мгновений постоял на краю собственной могилы и почувствовал, каким холодом оттуда веет.
От этой мысли Мейсону сразу сделалось холодно, и он зябко поежился.
Мейсон вышел к автомобильной стоянке. Он шел среди машин, нагретых жарким солнцем, слышал голоса людей, говоривших между собой о страшной авиакатастрофе.
– Там все погибли, – уверял истеричным тоном один мужчина, – я там был, там полно трупов, к городу поехала целая вереница машин. Я видел трупы стариков, женщин, детей.
Кто‑то испуганно вскрикнул, а кто‑то усомнился.
– Но ведь говорят, там не все погибли, кто‑то и уцелел.
– Не знаю, – говорил мужчина, – самолет развалился надвое, а потом взорвался и сгорел. Вряд ли удалось кому‑то выбраться.
– А из‑за чего произошла авария? – спросил кто‑то из любопытных.
– Говорят, отказали двигатели, и самолет не дотянул до посадочной полосы.
– Но ведь он должен был лететь в Нью–Йорк.
– Да, но им пришлось сюда вернуться.
– Они вернулись сюда, чтобы умереть, – сказал кто‑то.
Мейсон посмотрел на него поверх головы и встретился взглядом с молодым длинноволосым парнем.
– Нет, чтобы жить! – крикнул Мейсон.
– А вам‑то откуда знать? – заметил парень, – ведь вас там не было.
– Да, там был не я, – пробормотал себе под нос Мейсон, идя по стоянке.
Он даже не сообразил, почему пришел сюда. Прямо перед ним стоял его автомобиль, на котором Мейсон вместе с Гордоном приехали в аэропорт.
– Я тут, а Гордона нет, – горько проговорил Мейсон.
«Он сидел рядом со мной и все время повторял, чтобы я не гнал так быстро, ведь времени у нас было предостаточно. А я, что же говорил я ему? Я вспоминал Мэри, но говорил ему о Джулии Уэйнрайт, а он говорил о жене, а потом вспомнил о Марии Робертсон. Почему он ее вспомнил? А разве я могу ответить, почему я думал о Мэри? Он хотел ее увидеть, но не сказал, зачем? Наверное, он ее любил».
Мейсон усмехнулся.
«Мне обязательно нужно увидеть Марию Робертсон и сказать, что ее любил Ричард Гордон. Интересно, вспоминает ли она о Дике? Вспоминает ли она обо мне? Помнит ли она тот поцелуй на заднем сиденье автомобиля? А где же я найду ее? Ведь Ричард не сказал, где именно она живет? А маленьких городков много. Постой–постой…» – Мейсон прикоснулся к раскаленному капоту своего автомобиля.
Но металл даже не обжег ему пальцы.
«Он показал мне поворот и сказал, что там живет Мария Робертсон. А еще… Он сказал, что она учит детей танцевать. Точно, она же мечтала стать балериной. И Дик, когда говорил об этом, как‑то странно по–детски улыбался, как будто у них с Марией была какая‑то тайна, о которой никто не знает. Как будто между ними существовал какой‑то договор или они что‑то обещали друг другу. Может, они обещали, поклялись друг другу встретиться через столько‑то лет. Найти друг друга и посмотреть в глаза. Я никогда не забуду эту улыбку Ричарда, – вздохнул Мейсон. и то, каким голосом он говорил о Марии».
Мейсон сел за руль, а кейс Ричарда Гордона положил рядом с собой.
– Значит, до поворота, – пробормотал себе под нос Мейсон и запустил двигатель.
